Опубликовано в журнале СловоWord, номер 70, 2011
ПРОЗА И ПОЭЗИЯ
Виктор Бердник
«Casta Diva»
Традиции тем и хороши, что в них живут лучшие устремления, наследуемые людьми из поколения в поколение. В особенности, если эти традиции несут в себе не только презренную прозу обыденной жизни, а поэзию возвышенных мыслей и чувств. Ведь традиция традиции – рознь. Ещё и какая! Ну, взять хотя бы, к примеру, столь любимое в народе застолье-разгуляево, когда нет меры ни жратве, ни выпивке или такое почти исчезнувшее нынче мероприятие, как домашний концерт. С пианинами там и роялями всякими… В общем, чистая ностальгия по неведомому быту дворянского гнезда, описанного в произведениях русских классиков. Ну, а сегодня, когда чуть ли не каждый норовит отыскать в своей родословной хоть какую-нибудь примесь благородных кровей, так и подавно, былые развлечения аристократов становятся бывшему советскому человеку понятней и ближе. Да что тут сравнивать? Бесхитростная травля анекдотов под «Столичную» и салат «Оливье» сразу же выглядит примитивными посиделками плебеев, стоит лишь представить изысканное собрание эстетов, вальяжно расположившееся в уютной гостиной и с благоговением внимающее звучанию фортепиано. А уж дух там, наверное, царил какой?.. Пожалуй, что и не хуже, чем в настоящем театре…
Майкл отчётливо помнил те волшебные мгновения, как он когда-то очень давно с трепетом впервые переступил порог Одесской филармонии, ощутив себя чуть ли не в святилище классической музыки. А всё почему? Атмосфера! Непередаваемая обстановка храма искусства, где и посторонние шумы имеют сопутствующий смысл. Как запахи из лучшей кондитерской при ресторане «Море», завоевавшей в своё время у горожан заслуженное признание и популярность.
Вообще-то, Майкла звали Михаилом. Так и довелось бы ему носить распространённое для его поколения имя до скончания века, если бы не отъезд в Америку. Новичков в тамошней жизни приходуют быстро… Причём происходит это как-то совершенно непроизвольно. Раз! И однажды замечаешь, что к тебе уже обращаются на американский манер. Сначала незаметную попытку адаптировать чужеземное имя под привычное на слух делают коллеги по работе или дружелюбные соседи, а затем и все остальные. Так уж эмигрантский мир устроен, что у человека здесь как-то не заведено спрашивать о его желаниях. Правда, по традиции неизменно справляются о состоянии дел… Но это только из вежливости и без всякого энтузиазма получить любой ответ, кроме единственно принятого. А уж хорошо тебе или плохо в действительности – кого это волнует?
Вот и Михаила здесь окрестили вполне по-американски – Майкл. Впрочем, для близких имя, полученное им при рождении, всё равно сохранилось прежним – Мишка, а для кого-то и вовсе Мишаня. Да и его душа ни на йоту не претерпела изменений. Не затронула дальняя дорога ни черт характера, ни особенностей натуры. И уж, конечно же, милостиво пощадила его давнее пристрастие – любовь к настоящей музыке. С ней Мишаню всегда связывали самые глубокие эмоции, а филармония была именно тем местом, куда его тянуло больше, чем на футбол или в бодегу. Меломан – одним словом.
Ну, а какие ещё звуки могут вызвать у такого человека столь непередаваемое волнение, как разноголосье оркестра во время последней настройки инструментов? Оно словно предвосхищает встречу с заповедным миром, настолько сознание истинного поклонника музыки погружается в моментальный экстаз от присутствия этого удивительного фона. И хотя в домашней гостиной акустического пространства хватает лишь для небольшого рояля, там точно так же, как и в концертном зале, слух нежно ласкает ровное звучание чуткого камертона, с которым артист сверяет ноту «ля» первой октавы. Что ни говори, а эти первые минуты в преддверии скорого музыкального представления полны необыкновенного шарма.
Прожив в Лос-Анджелесе уже немало лет, Мишаня никогда бы не подумал, что и ему посчастливится однажды стать участником подобного удивительного события. Трудно утверждать, практикует ли американский обыватель домашние концерты, но вот некоторые эмигранты из СССР развлечь себя ими любят. И даже очень. Ну, не все, конечно… Не следует впадать в опрометчивые крайности. С традициями всё в порядке и волноваться по поводу потери народом национальных корней – лишь понапрасну себя беспокоить. Никуда не делись те, кто исправно продолжает напропалую кутить всю ночь в местных русских кабаках, где часам к шести утра самым стойким посетителям подают яичницу. Причём, за счёт заведения! Тоже своего рода традиция… Однако, существует и иные товарищи. Так сказать, сливки общества и цвет диаспоры. Вот они-то и стараются проводить свой досуг на светском уровне, положенном их новому статусу. То есть, кабаки кабаками – никто и не покушается на святое… Однако, в перерывах между ресторанными бдениями и трудовыми буднями, чтобы на эти пиршества заработать, иногда случаются культурные просветления. Эдакие эмигрантские журфиксы. И их заграничная оболочка никому не мешает. Да и стоит ли задумываться о соотношении качества жизни нашего современника в Америке к содержанию оной его предка из далёкого прошлого в России? Пустое… На то он и праздник души, что человек его с нетерпением ждёт. Всякого! Всегда! И в любом месте! Будь им грандиозное событие или скромное собрание, где любитель оперного вокала может запросто приобщиться к удовольствию от пения гастролирующего таланта.
Собственно говоря, если бы не случай, Мишаня так бы никогда и не догадался, что в городе, где он живёт, под крышами особняков здешних русских богатеев происходят столь замечательные вещи, как камерные концерты. Так и продолжал бы оставаться одним из скромных бюджетных завсегдатаев местной оперы, не обделённой, к счастью, вниманием её куратора Пласидо Доминго. Что значит – стечение обстоятельств! Иногда их благоприятный расклад и есть избавление от непростительного неведения. Да и какими ещё словами назовёшь тот самый шанс, когда помимо полученного наслаждения от голоса заезжей дивы, ей после концерта можно облобызать ручку и лично выразить своё восхищение. А то и вместе поужинать…
На импровизированное представление в Нортридже* ничего не подозревавшего Мишаню пригласил его давний приятель Гришка. Как оказалось, к нему в гости приехала двоюродная сестра – профессиональная певица, с намерением выступить перед русскоговорящей публикой. Гришка долго расписывал по телефону исключительные способности своей родственницы, а потом вдруг совершенно неожиданно намекнул, что ему, мягко говоря, не очень хочется тащиться на этот концерт.
– Послушай, чего-то я не догоняю… Зачем ей понадобилось петь у кого-то дома? – поделился он по секрету донимавшими его сомнениями. – В конце концов, существуют театры там всякие, консерватории…
Ну, я не в курсе, где? – недоумённо заключил Гришка и сделал неутешительный вывод:
– Мало того, что придётся тусоваться с совершенно неизвестными людьми, так ещё и пилить к ним на другой конец города…
Впрочем, не присутствовать на выступлении кузины он всё равно не мог. Как не крути, а родственные чувства обязывают. Хочешь-не хочешь, а никуда от них не денешься.
– Какие-то оперные арии… – ворчливо сетовал Гришка.
– Оно мне надо, молодому хлопцу? Это ты у нас волокёшь в таких вещах, а для меня там будет чисто потерянное время. Сделай одолжение, поехали вместе, а то я один там буду ощущать себя полным идиотом.
Мишаня не стал упираться и согласился без долгих уговоров. Несмотря на испытываемый скептицизм по поводу готовящейся самодеятельности, ему даже было любопытно поглядеть, какие ж люди там соберутся? Тем более, что всё удовольствие стоило всего лишь четвертной. О чём говорить? Смешные деньги… Да и пренебречь случаем побывать на домашнем концерте не имело никакого смысла. Иди знай? Дело новое, неизведанное… А вдруг, действительно, доведётся послушать хорошую певицу? В Калифорнию кого только не заносит?
Столь непредвиденная сговорчивость Гришку чрезвычайно обрадовала, и хоть в его словах существовала доля правды, главного он всё же не открыл… А главное состояло в том, что он намеревался здесь, в Лос-Анджелесе познакомить свою сестрицу с приличным человеком и Мишанина кандидатура идеально подходила во всех отношениях.
Куда уж лучше? Почти её ровесник, свободный в настоящее время, устроен, собственный бизнес в Америке… Иного и пожелать трудно! А уж для такой немного взбалмошной особы, как она, так и вообще редкая находка. Выйди его драгоценная сестричка за Мишаню замуж, и была бы как за каменной стеной. По твёрдому Гришкиному разумению, ей в жизни явно не повезло. С таким же, как и сама, «подвеянным» супругом она, слава Богу, благополучно рассталась, а встретить нормального и надёжного мужика ей так и не удалось. И вроде нестрашная, и всё на месте, но вот как-то не складывается…
Гришкину сестрицу звали Соня. Проживала Сонечка в Нью-Йорке и поездка или, как она её сама называла – турне, включала посещение Сан-Диего и Лос-Анджелеса. Выступления в этих двух городах на западном побережье США она посвящала не столько своим сценическим амбициям, сколько видела в них определённый материальный смысл. Увы, жизнь артистки, а тем более, оперной певицы за океаном не так безоблачна, как, например, у обыкновенной медсестры, бодренько закончившей Каплановские курсы. Аппетит к духовной пище в Соединённых Штатах возникает далеко не у всех, а вот, извините, болячкам подвержен каждый. Потому и выходит, что у местного населения спрос на руки со сноровкой поставить клизму, намного превышает предложение лирического меццо-сопрано или драматического контральто. Впрочем, Соня смотрела на столь несправедливое положение вещей с должной иронией и воспринимала свою перманентную неустроенность в жизни намного легче, чем та самая гипотетическая медсестра. За волшебные мгновения стоять у края рампы, когда тебе рукоплещет восхищенный зал, она была готова отдать все блага мира. К сожалению, такие триумфальные минуты выпадали на её долю не столь часто. Пожалуй, значительно реже, чем валились на её голову бытовые проблемы или иные мелкие напасти. Однако на то и существует диалектика бытия, что на фоне плохого хорошее различимо гораздо отчётливее. Соня любила Нью-Йорк и неизменно благодарила судьбу за привилегию жить в столице мира. Да и отыскать там точку приложения своим способностям ей было значительно легче, чем где-либо ещё. Театральный Нью-Йорк – это не только Бродвей… Правда, возможность петь в той или иной труппе у Сони напрямую зависела от очередного контракта, а заключали их с ней совсем не с той периодичностью, как бы ей того хотелось.
Карьера певицы классического репертуара – занятие непредсказуемое. Хоть, голос – это и божий дар, тем не менее, необходимо стечение слишком многих обстоятельств, чтобы он стал достоянием публики. Далеко не все, кому улыбнулась удача, могут добиться успеха. Только со временем человек понимает, что удача – лишь каприз случая, а уж успех всецело зависит от умения воспользоваться этим капризом. Вот и приходилось Соне в межсезонье перебиваться случайными заработками, совершая поездки подобные этой.
Вообще, публика публике – рознь. По-разному встречает артиста, да и провожает тоже. Может повести себя предупредительно и благожелательно, как любящие родители, а может оказаться капризной и избалованной, как дочка богатого и слабохарактерного папаши. На театральных подмостках постановщик – царь и бог. В его задачи входит увлечь зрителей спектаклем. Выступать же в одиночку с сольными партиями – для певицы серьёзное испытание. Как тест на профпригодность, а в особенности, если слушатели разбираются в тонкостях вокала. Или думают, что разбираются… Именно подобным качеством порой и отличаются эмигранты, воспитанные на походах в «Большой». А там, как известно, халтурой считалось всё, что не подходило под мировой стандарт. Неважно, что в главном театре страны многие бывали лишь однажды. Иногда достаточно вовремя ввернуть в разговор всего лишь одну фразу, чтобы уже навсегда прослыть знатоком
Каждый раз, когда Соня собиралась петь перед своими соотечественниками, она уже хорошо знала, с кем ей предстоит иметь дело. Уж слишком привередливыми слушателями подчас оказывались те, кто перебрался за океан в поисках лучшей жизни. Нашли они её или нет – подобный вопрос мог стать в Сониных глазах неоднозначным и даже спорным. Но вот в том факте, что эти люди не растеряли прежних замашек искушённого зрителя, она успела убедиться, и не один раз. Слава Богу, предстоящее выступление было у Сони далеко не первое, и каждый имел что послушать. Публика – Соню, ну и, конечно же, Соня – публику…
– Милочка, – как-то после концерта невинно обратилась к ней одна любезная особа.
– Не обижайтесь, но Вам надо срочно что-то делать со своей внешностью.
От её снисходительно-поучительного тона Соня едва не обалдела.
– Ну, посмотрите, во что Вы одеты? – продолжала наставлять щедрая на советы ценительница певческого искусства. По всей вероятности, она полагала, что двадцать пять долларов, уплаченных на входе, дают ей полное моральное право разобрать по косточкам Сонин сценический наряд.
– Вы же выглядите, как гимназистка! Сейчас такое не хиляет…
Неожиданно заключила эта театралка, гордая собой от удачно подобранного и как ей казалось, современного словца. Ведь, как это важно шагать в ногу со временем…
– Нет ничего пошлее для певицы, чем зависать на высокой ноте, – безапелляционно заявила другая, после того, как с удовольствием прослушала весь Сонин репертуар. Дородная крашеная тётка со вторым подбородком и густым пушком над верхней губой, очевидно, намекала, что в своей прошлой советской жизни только и делала, что не вылезала из первых рядов партера. При этом её глаза типичной Хайсоры** излучали ту самую, хорошо узнаваемую глупую самоуверенность, которая так часто присутствует в бедных и недалёких людях, внезапно получивших достаток. Они, по-рыбьи выпученные и увенчанные густыми чёрными бровями, глядели на Соню из-под модной оправы «Шанель» надменно и неприступно.
– Мне, деточка, приходилось слушать Елену Образцову и Марию Биешу. Так вот они себе такого никогда не позволяли.
Cтарая школа… – глубокомысленно вздохнула она и поскребла затылок под ярко-рыжими, как у циркового клоуна, космами.Соня тогда едва не полюбопытствовала: а была ли та когда-нибудь в театре вообще? Или только смотрела постановку по телевизору и то урывками, когда штопала мужу его семейные сатиновые трусы или мешала в выварке латанное постельное бельё? Слава Богу, сдержалась…
– У Вас непревзойдённый вкус. Это трудно не заметить. Манеры тоже… – с холодной вежливостью отметила она и отошла в сторону, не желая продолжения беседы. Сколько раз Соня себя убеждала, что с людьми следует говорить на их же языке? С искренними – отвечая им той же самой сердечной открытостью, с лицемерами – подстраиваясь под них… Нельзя открывать душу глупому или манерничать с человеком мудрым и познавшим жизнь. Эта баба с рыжими патлами заслужила, чтобы ей соответственно ответить, а не разыгрывать из себя оскорблённое самолюбие. Доходчиво объяснить ей, какая же она беспросветная дура, несмотря на умение, с которым та делает в Америке деньги.
Впрочем, умничали подобным образом с Соней довольно редко. Чаще, всё же, хвалили. По-разному… Благодарили молча тёплым взглядом или просто пожатием руки, а то и вполне открыто выражали своё восхищение. Иногда, правда, очень оригинально…
– Душа моя! Полный п**дец!
Искренне призналась однажды одна из зрительниц, необыкновенно растроганная исполнением знаменитой арии Нормы «
Casta diva«. Интеллигентная такая дамочка. Со стрижкой «Каре» и вероятно, в прошлом, завкафедрой или декан какого-нибудь столичного ВУЗа. Мат настолько органично вплетался в её речь, что тут же полностью терял свой изначальный похабный смысл. Вообще-то, за границей сквернословием никого не удивить… Тоже традиция, кстати сказать. Матерятся даже повзрослевшие дети эмигрантов, выросшие, казалось бы, в совершенно другой культуре? Правда, вставляют плохо понятные им грязные словечки эти отроки и отроковицы без всякого чувства, а лишь унаследовав внешние привычки своих не шибко сдержанных родителей… Что поделаешь, но для очень многих мат так и остался единственным способом высказать наболевшее исчерпывающе ёмко. Только у одних это выходит как у черноротых торговок с Привоза – отталкивающе мерзко, а у других редкое крепкое словцо приобретает вкус необходимой специи к преснятине словоблудия. Выразился по матушке и сразу же всем понятно, что конкретно ты имеешь в виду. Не говоря уже о том, что подчас трудно подобрать цензурное слово, чтобы во всей полноте отобразить степень эмоционального напряжения… Ну, как не обругать, к примеру, какую-нибудь досадную случайность, происшедшую с тобой на ровном месте? Или не возмутиться низкими моральными качествами тех, кто ни за что ни про что норовит тебя обвести вокруг пальца? То-то и оно, что моментальная реакция просто прёт из недр сознания…В факте того, что так оригинально отреагировавшая женщина запросто могла бы лихо хряпнуть водочки из «гранчака» и наверняка читала в своё время Джойса, Фриша и Пруста Соня не сомневалась. А уж в её пионерской готовности при первой необходимости послать кого-нибудь на три буквы она была просто уверена.
– Я так разволновалась, что чуть не ох**ла, – добавила та без всякого смущения, словно не замечая отирающихся рядом соотечественников и косящихся на неё как испуганные лошади на трамвай. Вот ведь парадокс: чем человек чище душой, тем сложнее его испачкать грязными домыслами.
Впрочем, Соне всё равно было глубоко наплевать, насколько литературно звучал комплимент в её адрес. По крайней мере, пожилая матершинница не кривила душой и ей и впрямь понравилось Сонино исполнение шедевра итальянского бельканто. Ах, Беллини! «Норму» Соня просто обожала…
Да уж, такую своеобразную публику, как на домашних концертах, надо ещё поискать. Причём, там всегда находился уникальный субъект, от встречи с которым хотелось одновременно смеяться и плакать. Соня лишь диву давалась, как такие люди, прожившие в Америке по двадцать лет и более, смогли сохранить все эти неподражаемые «мансы»***. Они словно законсервировали в себе тот удивительный колорит, что привезли давным-давно из Советского Союза вместе с чёрно-белыми фотографиями времён своей молодости. Так одесские хозяйки на зиму «закручивали» в банки печёные баклажаны и укроп с помидорами – продукты, без которых не приготовишь знаменитую икру из «синеньких». Ну какой одесский стол без этой традиционной закуски и какое сборище музыкальных гурманов без перлов словесности? Естественно, что и на этот раз Соня от всей души надеялась услыхать подобные откровения, как будто не могла обойтись без того, чтобы не отведать то самое заветное блюдо с чесночной остротой, пощипывающей язык. Однако, занятные реплики не только забавляли её своим непосредственным простодушием. Она видела в них добрую примету. Слегка переживала, если никто не проявлял к ней особого внимания и, не решаясь себе в том признаться, суеверно ждала… Как всегда, с тайной робостью, страшась упустить из рук этот странный талисман удачи. Ах, Сонечка-Соня… Она даже и не предполагала, что субъектом с неожиданными комментариями и с прочим деликатным интересом на предстоящем выступлении окажется вовсе не безымянный осколок советского благополучия, а близкий товарищ её двоюродного брата. Майкл, как он его отрекомендовал…
Так уж у Мишани по жизни сложилось, что выпали ему от рождения три пути и одна широкая дорога. Младенцу, появившемуся на свет в памятный год запуска первого искусственного спутника земли, судьба великодушно подарила выбор: дерзай, малыш! Не знаю, как для кого-то, но для пацана с Молдаванки перспектива заручиться возможностью распоряжаться собственным будущим в том месте, а в особенности в то время – это был лотерейный билет.
Ах, стоило бы ему только тогда захотеть… Ну, к примеру, стать великим музыкантом и… Родился бы он гением. Закончил бы, как полагается, знаменитую школу Столярского, а дальше уж поехало бы всё как по-накатанному. А одари Мишеньку, по его просьбе, судьба правильными мозгами, и наверняка проявил бы он себя то ли как математик, то ли как шахматист-гроссмейстер. Вывели бы его в люди незаурядные способности вундеркинда по простой и знакомой схеме: школьные олимпиады, областные конкурсы молодых дарований, республиканские, а там уж не за горами золотая медаль после окончания десятилетки и университет. Так даже впитай он с молоком матери только отменное здоровье и крепкие бицепсы, и отвоевал бы в парке Ильича себе полное право делать что хочет. И уж после, в городском масштабе, а то и во всесоюзном, крупно имел бы в виду милиху и все её законы. Ну, типа, вам, козлы, надо, вы и соблюдайте…
Однако так и не вспыхнула его жизнь яркой феерией удивительных событий. Не пришлось ему, к величайшему разочарованию, попасть ни на один из светлых путей, так щедро предложенных фортуной. А вместо этого зашагал Мишаня из тесного двора на Молдаванке в просторный и полный сюрпризов мир по давно проторенной дороге, став обыкновенным одесским гешефтмахером. Как любой другой.
Ну, как несмышлёное дитя может само решить, что ему нужно? Хотя… Кто знает? Может и шевельнулось в тот роковой момент где-то в глубине его души нечаянное сомнение в том, что ни слава, ни успех, ни даже страх окружающих перед силой и властью – не обязательно могут сделать тебя счастливее кого-то? Если не наоборот – несчастнее. Быть всегда на виду – всё равно, что жить в ярко освещённой комнате без штор на окнах.
Трудно сказать, что Мишаня тогда ответил судьбе, но судя по тому, кем был сегодня, он точно не захотел лишний раз высовываться. Уж лучше как все. Оно как-то спокойнее. Ведь в жизни – как в дальнем походе в строю. Передним ветер дует в лицо, задних собаки за пятки кусают, и самое надёжное место – где-нибудь посредине…
Последняя эмиграция лишила Одессу многих её детей. Разъехались дочери и сыновья от своей любимой «мамы». Поплакали на дорожку и айда… Кто куда, ну а Мишаню обстоятельства закинули аж в Лос-Анджелес. Правда, этот калифорнийский Вавилон, где Новый год наступает в последнюю очередь, приютил его соотечественников в таком невероятном количестве, что в городе образовался целый «русский» район. Так что Мишаня прибыл сюда не на неосвоенные земли в качестве первопроходца-целинника, а в благодатный край, где человеку сметливому и неленивому возможно очень даже недурно преуспеть. Если, конечно, он не ретроград и не цепляется за свои прошлые навыки добывать хлеб насущный. Впрочем, уехать от бедности – это совсем не одно и то же, что приехать за богатством. Так сказать, разная мотивация…
Следует признать, что в Америке с некогда советскими гражданами происходят удивительные превращения. Бывшие маляра здесь держат адвокатские конторы, а бывшие адвокаты – малярничают. Дипломированные врачи торгуют чужой недвижимостью, а некогда малоуспешные инженеры открывают ремонтные бизнесы, которые потом процветают. И даже всемогущие, в своё время, работники автосервиса без колебаний меняют умение крутить гайки на нехитрую науку нажимать кнопки рентгеновского аппарата. Неважно, кем ты был в прошлой жизни в СССР – главное, кем сумеешь стать в нынешней в Америке. Эту страну не интересуют былые заслуги, в цене здесь только настоящие.
Поначалу Мишаня лишь робко озирался. Ещё бы! Приехать в город, притягивающий богатеев всего мира. Немудрено, что счастливая оказия осесть в нём невольно щекочет самолюбие эмигранта и заставляет думать о себе как о везунчике. Ну, возможно ли невозмутимо относиться к новому месту жительства, где буквально под боком Голливуд – мифическая мекка развлечений ещё совсем недавно и уже обыкновенный район в пределах пешеходной дистанции – теперь? И бульвар Сансет, где тусуются актёры и актёрки, и Малибу, где спасатели, и… Да разве удержишь в памяти полный список?.. Пальцев обеих рук не хватит, чтобы перечислить все прелести обитания в столице киноиндустрии!
А каких машин Мишаня насмотрелся на улицах! Это уж потом он понял про стильные экзотические игрушки миллионщиков, у которых даже передние и задние колёса разной ширины, а пока завороженно глазел на традиционные американские «сараи». Особенно ему нравились открытые «Кадиллаки» тридцатилетней давности. Они словно дредноуты величаво проплывали в автомобильном потоке, оставляя за собой шлейф ностальгии по шикарной калифорнийской жизни начала 60-х годов. И видел в них Мишаня вовсе не диковинки технического прогресса, а незаменимые атрибуты местного городского ландшафта, такие же характерные, как высоченные пальмы на фоне синего безоблачного неба. Лос-Анджелес, однако… И всё должно здесь быть как в кино!
К тому же, Мишанины амбиции ему всегда давали спокойно есть и спать. Наверное, потому на чьи-то шикарные авто он и теперь мог смотреть лишь со спокойным любопытством. Без потери аппетита и без особого сердцебиения от мысли, что когда-нибудь и он проедет в таком же козырном кабриолете. Мишаня твёрдо знал свою планку. Ниже ему, как «крученному делавару», не опуститься, по-любому, а если и суждено прыгнуть выше макушки, то всё равно он не станет открыто демонстрировать пришедший успех.
«Ну, чего ради красоваться и мозолить глаза кому не надо?» – неизменно рассуждал Мишаня. Причём, он даже и не подозревал, что иногда подобная жизненная позиция – отнюдь не смиренная скромность праведника, а обыкновенная местечковая психология выходца с Молдаванки. Одессит, он ведь тоже разный бывает… Пожалуй, отсутствие потребности к серьёзному мужскому шику Мишаня генетически унаследовал от своего незаметного родителя. Тот вечно сидел тихо и смирно. Не было в нём ни куража, ни смелых фантазий. А когда душа у человека заполнена лишь осторожностью да благоразумием – он и живёт-то бесцветно. Правильно, но невообразимо скучно. Мишаня был именно из таких – положительных и рассудительных. Оттого-то, вероятно, не напрягая себе мозги, он и подался в Америке в водопроводчики – то есть в «пламеры» на местном диалекте. В этой стране представители такой профессии – отдельная каста. Нечто вроде советских заводских мастеров, не доросших до уровня технической интеллигенции. Ещё с тем гонором ребята. Да и самомнения у них как у братьев тайного ордена или у членов цеховой гильдии. Знающие себе цену и неприступные, слегка высокомерные и во всём разбирающиеся. Вот и Мишане судьба уготовила стать одним из них – таким же монолитом самоуверенной неуязвимости от экономических потрясений. Недаром считается, что водопроводчик в Америке – как зубной врач. Если уж по-настоящему приспичит, то заплатишь ему любые деньги…
Собственно, и выбирать-то Мишане особенно не пришлось. В Одессе он долгое время проработал в «Горжилуправлении» на участке канализации и водоснабжения. Бывало по-разному, но худо-бедно там он, помимо зарплаты, всегда имел свою живую копейку. А как приехал в Лос-Анджелес, так сразу сообразил, что и здесь с умением сантехника бедствовать не будет. Поишачил с полгода на хозяина небольшой компании и открыл собственное дело…
Мишаня показался Соне немного комичным. Чего стоил только один кулон, болтающийся у него на шее. Не обратить внимания на массивную цацку не мог разве что слепой. Она невольно притягивала взгляд и Соня тактично отвела глаза в сторону, когда владелец этого странного украшения с ней заговорил во время короткого коктейль-фуршета. Просторная кухня хозяев дома радушно вместила всех желающих поделиться впечатлениями от концерта, а заодно выпить и символически закусить. Ну, не на обед же сюда пожаловали.
Выглядел Сонин случайный собеседник, надо признать, довольно колоритно. И хотя, Соня уже давно привыкла к проявлению любой непосредственности, тем не менее он заметно выделялся из окружающих. В его внешности, в общем, относительно молодого человека присутствовало нечто вопиюще-консервативное и даже, пожалуй, вызывающе-старомодное. Наверное, в какой-то степени Соню ввёл в заблуждение его специфический гардеробчик. Подобный выбор одежды вполне мог соответствовать непритязательному вкусу то ли босса сицилийской «камморы», то ли средней руки наркоторговцу из Майами, но лет двадцать тому назад. Белые брюки со стрелками, светло-кремовые туфли и как контраст с ними – тёмная шёлковая рубашка в мелкий огурчик, расстёгнутая чуть ли но пупа. На запястье – справные часы, а на другом – браслет «а-ля Картье» и, как положено, на волосатой груди – побрякушка-символ. Но не крест, столь уважаемый сегодня среди верующих и примазавшихся к ним атеистов, или не менее почитаемая – звезда Давида, а обыкновенный водопроводный кран! Только миниатюрный и золотой. Той самой классической формы, которые когда-то повсеместно стояли в обшарпанных рукомойниках на коммунальных кухнях. Неудивительно, что когда Мишаня подошёл к Соне и попытался перекинуться с ней парой слов, она, естественно, никак не ожидала, что разговор коснётся Беллини… Он и Беллини?!
– У Вас красивый тембр голоса, – произнёс неуверенным тоном пока ещё незнакомец. На его осторожный и несмелый комплимент Соня ответила привычной дежурно-признательной улыбкой, всегда припасённой для подобного случая.
– «Норма» – моя любимая опера, – добавил негаданный поклонник её исполнительского искусства.
– Вот как? – уже вслух удивилась Соня. Столь непредсказуемое совпадение музыкальных вкусов ей показалось даже забавным.
– И знаете, – он решил вдруг разоткровенничаться, – сильнее всего на меня действует трио с хором в конце последнего акта…
По-видимому, затронутая этим человеком тема, была ему достаточно близка. Во всяком случае, он не рисовался, желая произвести впечатление. В его глазах тут же мелькнула ненаигранная увлечённость, преобразив в секунду простоватое выражение лица. Оно даже стало как-то сразу мягче и теперь совершенно не вязалось с броской внешностью провинциального пижона.
Как раз в это время к ним подоспел Гришка, отлучившийся за своим мобильником, оставленным им по запарке в машине, и с воодушевлением воскликнул:
– О! Это же в корне меняет дело! А то я беспокоился, что Мишаня сам постесняется к тебе подойти.
К Гришкиной радости его приятель вдруг проявил сам необходимую ему инициативу, что значительно упрощало ситуацию.
«…Ну и замечательно! Теперь главное, чтобы моя разлюбезная сестричка не ляпнула что-нибудь, как она это умеет, и его не спугнула…» – подумал Гришка и тут же приступил к своим полномочиям.
– Соня… Майкл… – представил он их другу другу.
С Мишаниного лица вмиг слетела вся прежняя одухотворённость и оно опять стало безраздельно принадлежать недалёкому «мафиози» в расхристанной рубахе, с дурацким крантиком на груди. Он почтительно пожал протянутую Соней руку и, осмелев от столь благоприятного обстоятельства, заметил:
– А я и не знал, что у моего товарища есть такая талантливая родственница.
– Ещё какая! – голосом массовика-затейника с готовностью подтвердил Гришка.
– Кстати, Сонечка….
Он, прекрасно осведомлённый о Мишанином увлечении классической музыкой, не видел смысла скрывать такой замечательный факт от своей кузины. Наоборот! Мол смотри, не только твои знакомые там в Нью-Йорке – артистическая богема… И у моих здесь не свиное рыло.
– Майкл у нас большой знаток оперы.
– Ну, ты уж скажешь, – Мишаня заметно смутился.
– Так. Иногда бываю в театре…
– Ну, не надо скромничать, – игриво подбодрила его Соня и тем самым ещё больше смутила, – с заядлыми театралами мне, честно говоря, в Америке встречаться не приходилось.
– Да какой там заядлый театрал? Обыкновенный абонемент в Лос-Анджелесскую оперу. Всего восемь спектаклей за год.
– Всего! – Соню его замечание развеселило. – Небось, не пропускаете ни одного сезона?
– Ну, как Вам сказать? – начал было Мишаня самодовольно, но Гришка его перебил:
– Послушайте! У меня есть предложение. А что, если мы все сейчас отправимся ко мне? Закусим, кирнём… Там и поговорите. Ну, как? Вы не против?
– А чего возражать? – усмехнулась Соня, первой откликнувшись на приглашение.
– Как говорила одна моя дорогая наставница: певица должна делать три вещи: исты, спаты та спиваты… Гришенька, я же у тебя проживаю, какие тут могут быть возражения? Тем более что Жанна нас ждёт к ужину, – резонно заключила она, намекая на приятные ей старания его супруги как надо обиходить свою гостью.
– Вот только распрощаюсь со всеми…
Соня долго не задержалась, тем более, что публика, не злоупотребляя гостеприимством хозяев, начала понемногу расходиться. Она вежливо уделила пару минут тому, другому, поблагодарила организаторов концерта и вскоре стала собираться.
В принципе, Майкл произвёл на Соню сложное впечатление. Мужчин с сорочьими повадками она не жаловала, а именно таким ей с первого взгляда показался Гришкин товарищ. Особенно её раздражал его идиотский кулон.
«…Повесил бы ещё знак Мерседеса… Хотя, Бог его знает, что он за человек?»
Соня поймала себя на мысли, что ей было бы небезынтересно с ним пообщаться.
«…И тонко чувствовать, как видно, может, – она вспомнила мечтательный взгляд её нового знакомого, когда тот заговорил о «Норме»…
…Вот ведь странный случай, что мы оба любим творения одного и того же композитора… – усмехнулась она про себя, впервые повстречав мужчину, так сразу признавшегося в своих музыкальных пристрастиях. …И ведь, поди, не врёт…» – невольно подумала Соня, уже распознав в Мишане человека, решившегося на признания женщине и не рассчитывающего от этого на моментальные дивиденды.
Обещанный Гришкой ужин стал чуть ли не чествованием Сониного таланта, настолько тот расхваливал её вокальные способности. Словно невесту продавал, охая да ахая, и даже совершенно забыл, что ни хрена не понимает в оперном пении:
– Все с таким удовольствием слушали Сонечку… А как аплодировали!
Гришка буквально лез вон из кожи, описывая в подробностях свои впечатления от того, как необыкновенно тепло принимали его кузину. И действительно, концерт прошёл очень успешно, несмотря на неудобное для Сони обстоятельство петь с аккомпаниатором, которого ей представили буквально за несколько часов до начала выступления. Естественно, пришлось переволноваться… Немудрено, что теперь, полностью расслабившись от эмоционального напряжения, она ощущала приятную усталость. Соня даже позволила себе выпить больше обычного. Гришкина жена приготовила изумительную утку с яблоками, и её нежное жирное мясо особенно хорошо сочеталось с «Мерло» из Напа Вэлли. После второго бокала за столом воцарилась совершенно непринуждённая атмосфера и Соня, со свойственной ей лёгкостью в общении, уже, как и все, называла Майкла Мишаней. Гришка лишь многозначительно переглядывался со своей дражайшей половиной, весьма удовлетворённый развитием событий. Люди они были неплохие, но по душевной простоте наивно полагали, что Соне без мужа ну, никак нельзя… И думали они так вовсе не из соображений морали, а по сложившимся в их окружении расхожим убеждениям современного домостроя. Женщина обязательно должна состоять в браке! Именно в этом её основное предназначение! Оттого и с неодобрением смотрели на Сонин образ жизни, казавшийся им не совсем правильным. Сцена сценой, а семья важнее…
Родственников, как известно, не выбирают и уж тем более, не следует ожидать совпадений с ними в жизненных приоритетах. Да и вкусы – вещь крайне индивидуальная. Одни развлекаются тем, что гуляют в «Таргете» или «Кеймарте»****, другие – всё больше по театрам ошиваются. Соня никак не могла взять в толк, что связывает Гришку с Мишаней? Её двоюродный братец не пропускал ни одну спортивную передачу по телевизору, но чтобы его затащить в филармонию? Правда, и тот, и другой – одесситы… Только ли это обстоятельство? За границей землячество иногда сплачивает совершенно разных людей – может, и у них общая ностальгия по Молдаванке, где оба выросли? Соня не могла не обратить внимания, как они оба живо обсуждали последние одесские новости, за которыми пристально продолжали следить, но уже Бог знает откуда.
– Кстати, Мишаня, ты слышал о пожаре в доме Русова? – Гришка незаметно переключился на злободневную тему. Он, единственный за столом приложившийся к водочке, пока остальные потчевались вином, посчитал, что уже справился с поставленной задачей и вправе расслабиться. Роль свахи, правда, его особо не напрягала, однако уделять всё внимание только Сонечкиной персоне ему как-то поднадоело. Чай, уже не девочка и разберётся сама…
– Ну, я тебя спрашиваю, как такое могло произойти? – недоумённо возмущался он, уже хорошо захмелевший. Садиться за руль, как делают это многие в Лос-Анджелесе после застолья, ему не угрожало, вот он и позволил себе выпить в своё удовольствие.
– Что ты говоришь?! – незамедлительно откликнулся Мишаня. Происшествие такого ранга его необычайно взволновало, как будто полыхало на соседней улице.
– Неужели тот самый, c аптекой Гаевского на первом этаже?
– Ну, да… А какой же ещё? – усмехнулся Гришка, – именно тот на Садовой и Преображенской. Представляешь, дважды горел!
– Ой, как жалко, – Мишаня сокрушённо покачал головой, – какое здание… Всю войну простояло и ничего. Это ж надо?
Переживая о пожаре, способном запросто уничтожить одно из красивейших городских построек, он с патриотической искренностью тут же решил поделиться немедленными выводами о его причинах.
– Подожгли…
– Что ты хочешь?.. Бандиты… – глубокомысленно заключил Мишаня о тех неведомых злоумышленниках, которые, по его мнению, были причастны к этому печальному происшествию. Гришка только кивал и поддакивал, абсолютно согласный с его версией. И он считал, что в его родном городе бандит тот, кто не болеет за него всей душой.
Соня слушала обоих и невольно сожалела, что она не одесситка, настолько их мысли и чувства были пропитаны щемящей тоской по городу. И это после двадцати лет?.. В Одессе она, коренная москвичка, бывала часто, но каждый раз её по-новому забавлял и местный колорит, и та совершенно уникальная атмосфера, в которую она попадала, гостив у близких родственников. А их непередаваемый лексикон? Это ж было просто чудо, как они говорили! И вроде бы ничего особенного, но как необыкновенно мило и по-особенному звучали простые и всем известные слова.
– Сонечка, рыбонька моя, как я за тобой соскучилась, золотце! – неизменно причитала мамина сестра при встрече.
– Тётушка, «за» тобой говорить неправильно, – как-то мягко и со смехом попробовала поправить её Соня в один из очередных приездов.
– А как же сказать ещё?.. – несказанно удивилась та совершенно серьёзно, поставленная в тупик заявлением племянницы, – та не морочь мене голову, любонька. Она и без того беременная…
Да уж, Сонина тётка как никто умела создать «бабелевское» настроение. Её всегда хотелось слушать, настолько естественно и ненаигранно звучали фразы, в которых ощущался и привкус зачуханного двора на Молдаванке, где она жила, и крик чаек над спасательной станцией на Ланжероне, куда Соня ходила на пляж, и многое другое, чем этот город так отличался от всех остальных населённых пунктов Советского Союза. Даже сейчас, оставив далеко позади годы той прекрасной поры, Соня не могла отделаться от непередаваемого ощущения беззаботной лёгкости, что всегда охватывала её при выходе из вагона поезда на залитый солнцем перрон одесского вокзала…
«…Как хорошо, – подумала она, наслаждаясь умиротворённой атмосферой семейного ужина, – совсем как прежде…»
Соня медленно переводила взгляд с мужчин на Жанну, слушающую с неподдельным интересом мужа и его товарища, потом обратно на них и про себя изумлялась, как бы увидев свою компанию совершенно другими глазами:
«…Какая-то аптека?.. Чей-то дом?.. Ну, надо же… И как они не забыли все эти названия?.. Великое братство, однако, эти одесситы…»
А Гришка с Мишаней всё продолжали с упоением предаваться воспоминаниям. Попутно они обсудили Соборную площадь, незабвенную «Соборку», откуда пострадавший от пожара дом смотрелся особенно представительно. Потом вспомнили футбольных фанатов, собиравшихся там когда-то в тени платанов на месте вновь отстроенного храма, и уже затем беседа плавно перетекла на какие-то известные только им мельчайшие подробности, связанные с этим памятным каждому одесситу уголком.
Уже под конец ужина, улучив момент, когда Гришка отлучился на кухню помочь жене подавать десерт, Мишаня, собравшись духом, предложил Соне сходить вместе на ланч. Далось это ему отнюдь нелегко, и отважился он на столь дерзкое поползновение, наконец оставшись с ней только вдвоём. И хоть ничего предосудительного он в том не видел, тем не менее Мишане было неловко в Гришкином присутствии даже заикнуться о подобном намерении. Не дай Бог, ещё подумает как-то не так… Ведь, приятели же… Однако безумная мысль, стрельнувшая Мишане в голову – провести время один на один в обществе его кузины, этой необыкновенной женщины, – уже не давала ему покоя последние несколько часов.
– Сонечка, не откажите мне в такой любезности, – проговорил он нерешительно, вкладывая в просьбу несмелую надежду.
– Вы меня этим очень обрадуете, – добавил Мишаня уже уверенней, уповая на благосклонность своей случайной сотрапезницы. У него даже взгляд просветлел доверчивым ожиданием, как у собаки, которую собираются повести на прогулку.
Приглашение не стало для Сони внезапным сюрпризом или шокирующей неожиданностью. И не потому, что она, как артистка, привыкла к проявлению к себе мужского интереса и воспринимала его как должную жизненную составляющую. Да, привыкла. Не без этого… Такова уж специфика жанра – быть всегда на виду. В чём-чём, а в постоянном постороннем внимании певица всегда черпает доказательства своей профессиональной востребованности. Ну, а разве сбросишь со счетов природную женскую интуицию? Да и какое дамское сердце не почует к себе особое расположение и не ощутит неослабевающее напряжение от чьего-то душевного трепета?
Соня давно уловила во взгляде Гришкиного товарища почтительное восхищение. Стоило ему тогда заговорить о «Норме», как ей уже ничего не стоило догадаться о том волнении, которое он, очевидно, испытал, вживую прослушав обожаемую им арию.
Мишаня и вправду слегка ошалел от нового знакомства. Да и как тут не ошалеть, когда напротив за столом сидела не просто обаятельная особа, а обладательница самого настоящего колоратурного сопрано! Оперная дива, с которой можно не только запросто посмеяться и пошутить, но и даже пофлиртовать! Это тебе не туалеты ставить или трубы паять… Никогда раньше Мишаня не видел так близко женщину из другого неизвестного ему мира. Как-то не выпадало на его долю «залетать так высоко» и дело он имел всё больше с представительницами своего круга – дамами весьма обыкновенными и ничем не выдающимися. Случалось встречаться и с медработниками, и со страховыми агентами, и с бухгалтершами… Но ни разу с настоящей певицей. А тут она не на сцене, а рядом! И голос почти как Марии Каллас или как у его любимой Монсеррат Кабалье! Пожалуй, даже встреча с кем-нибудь из голливудских звёзд не произвела бы на Мишаню столь сильного впечатления, как эта, происшедшая с Гришкиной лёгкой руки. А не позови тот его с собой? И что тогда?.. Так бы и остался для него навсегда непознанным восторг от общения чуть ли не с театральной примадонной.
Мишаня элементарно сомлел от Сони. Со зрелым мужчиной такое случается в одночасье… Она и говорила-то о чём-то совершенно другом. О красивом… Не нудила, как все, что собирается перестроить кухню, уточняя, какой смеситель следует приобрести или какую мойку поставить: чугунную или из нержавейки? И не пытала о цвете гранита столешницы для встроенных шкафчиков или о марке посудомоечной машины. Почему-то именно о таких бесконечно прозаических вещах с Мишаней чаще всего заводили беседу те бабы, с которыми он сталкивался все последние годы. То и дело что выспрашивали всякую чушь, хоть и намерения к ним он имел самые недвусмысленные. Отчего, интересно? Неужели от того, что мужик, тащивший их в постель, – водопроводчик? Ну не ради же банального любопытства они касались тем обустройства санузла? Нет, конечно… Скорее всего, из практичного желания бесплатно получить совет профессионала, если не оттого, что к заботе о собственном жилище только и сводились их незамысловатые чаяния. Впрочем, нет. Ещё любили делиться неугасимой любовью к дальним путешествиям. Ах, Прага, ах, Барселона… Ах, Гауди, ах, Карлов мост… Однако все эти якобы культурные «заезды» в итоге всё равно сводились к примитивной смысловой цепочке – ну, вот: закончила, наконец, РЕМОНТ, а теперь можно и в заграничный вояж. Тонкий намёк на толстые обстоятельства, мол не желаете ли, мужчина, пригласить даму на прогулку? Правда, она слегка поиздержалась на переоборудование кухни-пердольни, так вы уж побеспокойтесь сами и посодействуйте деньгами. А она, поимейте в виду! – за это будет ласковой с вами и покладистой, насколько вы того пожелаете. В общем, известное дело… И не в голове у таких затронуть в беседе с ним, как с кавалером, хоть что-нибудь, отвлечённое от приземлённого быта. Ну, совершенно! Куда там? Не говоря уже о том, что ни к одной из Мишаниных знакомых даже и не пришло на досуге на ум, как ему, должно быть, осточертели все эти водонагреватели и унитазы.
И вдруг – Соня! Она взошла и засияла словно Вифлеемская звезда. Полубогиня, полуикона…
«…За ради такой и углы забегать станешь…» – размышлял он про себя без обычных оговорок, свойственных мужчине после достижения им определённого возраста. По своей натуре Мишаня относился к тому типу дамских обожателей, которые не столько молятся на предмет увлечения, как на королеву, сколько примеряют её сиюминутную готовность стирать ему носки. Практичные люди редко предаются любви вопреки голосу разума, и оттого риск однажды вступить в конфликт с собственными устоявшимися принципами у них сокрушительно велик. Именно такой странный казус и произошёл с Мишаней. Но вот с какими непредсказуемыми последствиями, он даже пока и не предполагал… Соня вплелась в его суконную жизнь сверкающей золотой ниткой. Да так неожиданно и молниеносно, что он не успел опомниться. Это вторжение Мишаня ощутил сразу, стоило ему только услыхать из её уст волшебные звуки «Casta Diva». Потому и подошёл к ней, повинуясь непонятному притяжению, и признался в том, что никогда не поверял никому другому. Да и сейчас по той же причине сгорал от желания назначить ей свидание.
Пожалуй, Соне оставалось ему только посочувствовать. Глубоко и не без искреннего сожаления к тем моментальным эмоциям, что в нём пробудила. Оттого, да ещё согретая тёплой домашней атмосферой и красным вином, она совершенно непроизвольно протянула руку и погладила Мишаню по гладко выбритой щеке.
– Зачем я тебе?
Соня виновато улыбнулась.
– Ну, неужели ты не понимаешь, что тебе нужна совершенно другая женщина? А?
– Сонечка, – Мишанин голос заметно дрогнул, – если бы Вы только знали…
Прикосновение Сониной руки его буквально лишило дара речи. От неё исходил едва уловимый запах духов, и Мишаню так и подмывало коснуться губами мягкой и пухлой ладони. В принципе, пентюхом он никогда не был, но отчего-то теперь вдруг застыл как парализованный. Сидел, не шелохнувшись, и словно, боялся сделать любое неловкое движение, заворожённый проявлением этой внезапной нежности.
– Ох, дружок, – Соня медленно отвела руку, – ты даже себе и не представляешь, как это быть с певицей… И не надо!
Она подавила невольный вздох и громко поинтересовалась в приоткрытую кухонную дверь:
– Гришенька, дорогуша, а что, в вашем доме подают чай? Или как?..
* * *
Всего концертов Соня дала три. Два в Лос-Анджелесе и один, как и собиралась, в Сан-Диего. Везде неизменно её принимали очень тепло и благожелательно. Импровизированное турне в Калифорнию, несомненно, удалось! Впрочем, домой она увозила не только приятные впечатления, но и немного денег, которые были ей сейчас весьма кстати… Через несколько недель у Сони намечалось небольшое выступление в Карнеги Холле – в самом престижном концертном зале Америки. Петь «Кавантину Нормы» в рамках музыкального фестиваля «Русские осенние вечера» её пригласили чуть ли не полгода назад, и лишь недавно пришло подтверждение участия. Случилось это как раз во время последней поездки и, естественно, новость такого масштаба Соню несказанно обрадовала. О подобном уровне концерта она могла только мечтать.
Каково же было её изумление, когда, выйдя на сцену, она заметила Мишаню! Тот сидел в первом ряду партера, прямо перед оркестровой ямой и в руках у него едва умещался огромный алый букет. Он-то и привлёк Сонино внимание своими нескромными размерами, а уж потом она сообразила, что ей хорошо знаком его хозяин.
«…Мишаня? Откуда он взялся? – едва пронеслось у неё в сознании. Взволнованной предстоящим событием Соне, конечно, было не до того, но, тем не менее, моментальное удивление сменилось радостной надеждой, что она обязательно хорошо выступит. Последние несколько дней Соня жутко нервничала, однако при виде Гришкиного товарища, так неожиданно оказавшегося здесь, ей отчего-то стало сразу легко на душе. Тут же исчез предательский мандраж и успокоилось дыхание, столь необходимое ей сейчас, в эту ответственную минуту. Его ритм более не сбивался и Соню даже отпустил обычный страх, что всегда преследовал её от ощущения заполненного публикой зала. Пришла ниоткуда твёрдая уверенность в своих силах, и от прежнего убийственного напряжения не осталось и следа…
А Мишаня был в своём амплуа: белый пиджак, под ним рубашка в попугаях с отложным воротником и такой же кричащей расцветки носовой платок, выглядывающий из нагрудного кармана. Ну, ни дать ни взять – периферийный щёголь конца восьмидесятых… И охапка цветов, как у безнадёжно влюблённого воздыхателя. Наверняка, тот «счастливец-зритель», кто находился за ним, проклинал незлым тихим словом своего соседа впереди – этого чокнутого музыкального фаната. Ну, кому, спрашивается, понравится заплатить за лучшие в театре места и вместо того, чтобы наслаждаться удобством, вдруг оказаться рядом с чьим-то ненормальным поклонником, притащившим на концерт чуть ли розовый куст?
Ах, если бы Соня знала, на какие умопомрачительные для себя подвиги ради неё решился Мишаня. Мало того, что он бросил на произвол судьбы бизнес и клиентов, скоропалительно улетев в Нью-Йорк к ней на концерт, так ещё остановился не у знакомых в Бруклине, а поселился в гостинице в Манхеттене! И не где-нибудь на задворках, а рядом с Карнеги Холлом! Правда, от расценок в четырёхзвёздочном отеле Мишаня в первую секунду всё же испытал шок:
«…Четыреста пятьдесят за какой-то паршивый номер? Совсем озверели проклятые капиталисты. Чистые кровопийцы! Да за эти деньги он говорить должен на всех языках. Причём бегло и без запинки…»
В гостиницах такого класса Мишане не то, что останавливаться, бывать не приходилось! Нью-йоркский шик присутствовал здесь начиная от входа: швейцар в ливрее перед массивными дверьми, холл, устланный коврами и обставленный золочёной мебелью – одним словом, фестиваль дорогого вкуса и беспардонной роскоши! И Мишаня – как постоялец среди всего этого великолепия. Ну и дела…
Он смотрел на своё отражение в настенных зеркалах и невольно поражался собственной неслыханной расточительности. Однако, стоило Мишане вспомнить, кому он посвящает несвойственную ему прежде щедрость, как обуявший его ужас от количества потраченных денег тут же мерк, словно свет карманного фонарика при умирающих батарейках. Таял медленно, но уже неотвратимо. И больше не возникал, жестоко подавленный упрямым желанием Мишани пригласить Соню после концерта к себе в гости! О чём он думал, намереваясь это сделать? О разном… Да и о чём может думать мужчина в его положении, собираясь осчастливить себя визитом оперной дивы? Наверное, о том, что эта встреча станет украшением всего времени, что он прожил здесь, в Америке? Что свидание с певицей такого ранга будет ярчайшим праздником души в череде его однообразных и похожих друг на друга дней? А может, размышлял о том, насколько был извилистым путь к этому, по сути дела, лучшему моменту в его заграничной жизни, из всех памятных, что ему довелось испытать? Или с замиранием сердца представлял Соню в своих объятиях и до конца не верил, что судьба подарит ему бесценный шанс, о котором он не смеет надеяться? А если даже такое и случится, то приблизится ли он к ней хоть чуть-чуть или Соня, эта небожительница, так и останется для него пришелицей из другой галактики? Ведь для того, чтобы познать женщину, ничтожно мало только с ней переспать. А тем более такую, как Соня. Далёкую и сияющую звезду…
Вероятно, Мишаня и не сформулировал бы эту мысль как следует, и откровение, сошедшее на него, так и осталось всего лишь ощущением-догадкой. Да и не всё ли равно, осознал ли он во всей полноте то, что прочувствовал? Главное, что в его сердце вспыхнул этот ослепительно-яркий огонь. Потому и позволил себе не экономить, купив шикарный букет. Хотел гладиолусы, считавшиеся в его бытность в Одессе самыми престижными цветами на той же «Соборке», но в Манхеттене розы стоили значительно дороже. Какие тут сомнения… Для Сони всё самое лучшее! Пришлось раскошелиться на розы, вернее, захотелось… И на ужин собирался её повести. Но сделать это Мишане рисовалось так же элегантно и красиво, как обставил романтический ужин герой фильма про мальчишек из Ист-Сайда, выросших потом в отпетых бандитов-гангстеров во времена сухого закона. Ну, с тем самым… «Лапшой», с Де Ниро в главной роли. «Однажды в Америке»… Пустой зал ресторана на набережной океана и он со своей возлюбленной за столиком, сервированным для двоих… Ах, Нью-Йорк! Каким же разным этот город может стать для эмигранта. Одним он приносит разочарование и окончательную потерю иллюзий, а у других здесь внезапно открываются глаза на нечто такое, о чём они даже и не подозревали. Как они теперь широко открылись у Мишани.
В какой-то момент времени мужчина понимает, что деньги не значат абсолютно ничего, если однажды он с их помощью не позволит себе безумных поступков. Ну, нисколько! Вот только приходит к такому выводу далеко не каждый, и тому, кто это постиг, определённо повезло больше других… И неважно, сколько у него в наличии бумажек разного достоинства, главное в том, что такой уже готов распрощаться с ними без сожаления, возвысив себя тем самым над единственным в жизни стремлением их зарабатывать. Азартным, но, увы, совершенно бездарным.
Никогда раньше Соня не исполняла эту арию с таким воодушевлением и подъёмом, как сейчас. Даже если бы она и захотела выложиться больше, то не смогла бы спеть лучше. Сонин голос звучал на последнем пределе, но она не боялась его сорвать, уверенная, что её ангел-хранитель убережёт бесценное сокровище, которое теперь будет принадлежать и ему тоже. Затем-то он и пожаловал сюда собственной персоной, чтобы остаться уже навсегда со своей «Casta Diva». С той непорочной богиней, о которой мечтает. А может, вообще, он заберёт её с собой, и она распрощается с Нью-Йорком, как когда-то распрощалась с Москвой? Кто знает?..
На последней ноте Соня поймала Мишанин восхищённо-преданный взгляд, и в следующую минуту вместе с раздавшимися аплодисментами к её ногам пурпурным веером полетели живые цветы…
_____________________
* Нортридж – один из районов Лос-Анджелеса.
** Хайсора – недалёкая женщина с примитивными взглядами на жизнь (Сленг Молдаванки).
*** Мансы – манера себя вести, повадки в мышлении… (Одесский сленг)
**** «Таргет» и «Кеймарт» – сети дешёвых американских универсальных магазинов.