Опубликовано в журнале СловоWord, номер 66, 2010
Эдгар Алан По
Перевод с англ. Altalena (псевд. В.Жаботинского)
Над таинственным значеньем фолианта одного; Я дремал, и все молчало… Что-то тихо прозвучало – Что-то тихо застучало у порога моего – Я подумал: «То стучится гость у входа моего – Гость, и больше ничего». Помню все, как это было: мрак – декабрь – ненастье выло – Гас очаг мой – так уныло падал отблеск от него… Не светало… Что за муки! Не могла мне глубь науки Дать забвенье о разлуке с девой сердца моего. – О Леноре, взятой в Небо прочь из дома моего, – Не оставив ничего… Шелест шёлка, шум и шорох в мягких пурпуровых шторах – Чуткой, жуткой, странной дрожью проникал меня всего; И, смиряя страх минутный, я шепнул в тревоге смутной: «То стучится бесприютный гость у входа моего – О Леноре, взятой в Небо прочь из дома моего, – Поздний путник там стучится у порога моего – Гость, и больше ничего». Стихло сердце понемногу. Я отправился к порогу, Восклицая: «Вы простите – я промедлил оттого, Что дремал в унылой скуке – и проснулся лишь при стуке, При неясном, легком звуке у порога моего». – И широко распахнул я дверь жилища моего – Мрак, и больше ничего. Мрак бездонный озирая, там стоял я, замирая В ощущеньях, человеку незнакомых до того; Но царила тьма сурово средь безмолвия ночного. И единственное слово чуть прорезало его – Зов: «Ленора…» – Только эхо повторило мне его – Эхо, больше ничего… И, смущённый непонятно, я лишь шаг ступил обратно – Снова стук – уже слышнее, чем звучал он до того. Я промолвил: «Что дрожу я? Ветер ставни рвёт, бушуя, – Наконец-то разрешу я, в чём здесь скрыто волшебство – Вихрь, и больше ничего». Я толкнул окно, и рама подалась, и плавно, прямо Вышел статный, древний Ворон – старой сказки божество; Без поклона, смело, гордо, он прошёл легко и твёрдо, – Воспарил, с осанкой лорда, к верху входа моего И вверху, на бюст Паллады, у порога моего Сел – и больше ничего. Оглядев его пытливо, сквозь печаль мою тоскливо Улыбнулся я, – так важен был и вид его, и взор: «Ты без рыцарского знака – смотришь рыцарем, однако, Сын страны, где в царстве Мрака Ночь раскинула шатёр! Как зовут тебя в том царстве, где стоит её шатёр?» Каркнул Ворон: «Nevermore». Изумился я сначала: слово ясно прозвучало, Как удар, – но что за имя «Никогда»? И до сих пор Был ли смертный в мире целом, в чьём жилище опустелом Над дверьми, на бюсте белом, словно призрак древних пор, Сел бы важный, мрачный, хмурый, черный Ворон древних пор И назвался «Nevermore»? Но, прокаркав это слово, вновь молчал уж он сурово, Точно в нём излил всю душу, вновь замкнул её затвор. Он сидел легко и статно – и шепнул я еле внятно: «Завтра утром невозвратно улетит он на простор…» Каркнул Ворон: «Hevermore». Содрогнулся я при этом, поражён таким ответом. И сказал ему: «Наверно, господин твой с давних пор Беспощадно и жестоко был постигнут гневом Рока И отчаялся глубоко и, судьбе своей в укор, Затвердил, как песню скорби, этот горестный укор – Этот возглас: «Nevermore». И, вперяя взор пытливый, я с улыбкою тоскливой Опустился тихо в кресла, дал мечте своей простор И на бархатные складки я поник, ища разгадки, – Что сказал он, мрачный, гадкий, гордый Ворон древних пор. Что хотел сказать зловещий, хмурый Ворон древних пор Этим скорбным «Nevermore… « Я сидел, объятый думой, неподвижный и угрюмый, И смотрел в его горящий, пепелящий душу взор; Мысль одна сменялась новой, – в креслах замер я суровый, А на бархат их лиловый лампа свет лила в упор, – Ах, на бархат их лиловый, озарённый так в упор. Ей не сесть уж – nevermore! Чу!.. провеяли незримо. Словно крылья серафима – Звон кадила – благовонья – шелест ног о мой ковёр: «Это Небо за моленья шлёт мне чашу исцеленья, Благо мира и забвенья мне даруя с этих пор! Дай! – я выпью, и Ленору позабуду с этих пор!» Каркнул Ворон: «Nevermore». «Адский дух иль тварь земная, – произнёс я, замирая, – Ты – пророк. И раз уж Дьявол или вихрей буйный спор Занесли тебя, крылатый, в дом мой, ужасом объятый, В этот дом, куда проклятый Рок обрушил свой топор, – Говори: пройдёт ли рана, что нанёс его топор?» Крикнул Ворон: «Nevermore». «Адский дух иль тварь земная, – повторил я, замирая, – Ты – пророк. Во имя Неба, – говори: превыше гор, Там, где Рай наш легендарный, – там найду ль я, благодарный, Душу девы лучезарной, взятой Богом в Божий хор, – Душу той, кого Ленорой именует Божий хор?» Крикнул Ворон: «Nevermore». «Если так, то вон, Нечистый! В царство Ночи вновь умчись ты, Гневно крикнул я, вставая: «Этот черный твой убор Для меня в моей кручине стал эмблемой лжи отныне, – Дай мне снова быть в пустыне! Прочь! Верни душе простор! Не терзай, не рви мне сердца, прочь, умчимся на простор!» Каркнул Ворон: «Nevermore». И сидит, сидит с тех пор он, неподвижный черный Ворон, Над дверьми, на белом бюсте, – там сидит он до сих пор, Злыми взорами блистая, – верно, так глядит, мечтая, Демон, – тень его густая грузно пала на ковёр – И душе на этой тени, что ложится на ковёр, Не подняться – nevermore! |