Опубликовано в журнале СловоWord, номер 64, 2009
25 июня 1903 года родился Эрик Блэр, более известный как Джордж Оруэлл. Случай Оруэлла уникален. Учеба в престижном Итоне, служба в колониальной полиции Бирмы, богемная жизнь в Париже, возвращение в Англию и преподавание в школе, работа в букинистическом магазине, начало журналистской карьеры, переезд в Лондон – экзотический материал для прозы. Однако, второго Моэма из него не получилось. Времена изменились, и в моду вошел социализм. Оруэлл воспринял веяние времени всерьез. Был бы он не так щепетильно верен своим взглядам и убеждениям, мало кто бы знал Оруэлла. Скорей всего, как одного из второстепенных писателей левых убеждений. Первые журнальные публикации и романы Оруэлла не слишком заинтересовали читающую публику.
Однако «безукоризненная честность» Оруэлла, о которой говорили коллеги по работе на Би-Би-Си во время Второй Мировой войны, сыграла с ним странную шутку. Вместо того, чтобы писать в безопасном Лондоне гневные памфлеты против фалангистов и их немецких и итальянских союзников, он отправился в Испанию воевать. Мало что так меняет человека как война. Для Оруэлла время, проведенное в Испании, где он был тяжело ранен, стало переломным. Мир живет не только классовой борьбой. Союзник может стать опасней врага. И непоколебимый, огромный народный кулак с алого плаката существует лишь на бумаге, а в действительности есть десятки тысяч людей, со своими страхами и радостями. Но, помимо этого, Оруэлл увидел истинное лицо сталинского коммунизма и чуть не стал жертвой репрессий, развязанных особыми отделами НКВД. Европейские публицисты охотно закрывали глаза на чистки и преследования анархистов и сторонников Троцкого в Испании, отчасти из симпатии к СССР, отчасти из боязни навредить антифашистскому движению. Оруэлла возмущало поведение левых интеллектуалов (он использовал термин intellegentsia): «…люди… двадцать лет без передышки твердили, как глупо похваляться воинской «славой», высмеивали россказни об ужасах войны, патриотические чувства, даже просто проявления мужества… Английская интеллигенция если во что и верила безоговорочно, так это в бессмысленность войны, в то, что она – только горы трупов да вонючие сортиры и что она никогда не может привести ни к чему хорошему. Но те, кто в 1933 году презрительно фыркал, услышав, что при определенных обстоятельствах необходимо сражаться за свою страну, в 1937 году начали клеймить троцкистом и фашистом всякого, кто усомнился бы в абсолютной правдивости статей из «Нью массез», описывающих, как раненые, едва их перевязали, рвутся снова в бой. Причем метаморфоза левой интеллигенции, кричавшей, что «война – это ад», а теперь объявившей, что «война – это дело чести», не только не породила чувства несовместимости подобных лозунгов, но и свершилась без промежуточных стадий. Впоследствии левая интеллигенция по большей части столь же резко меняла свою позицию, и не один раз». Десятилетие спустя Оруэлл ввел подобную сцену в роман «1984». Во время выступления похожий на Геббельса оратор узнает из записки, что бывший союзник стал противником и продолжает свою речь без запинки, меняя лишь название страны-врага с Евразии на Остазию.
Результатом участия в гражданской войне стало глубокое переосмысление всей идеологии социализма. Оруэлл отказался подменять сталинизмом свой идеал – демократический социализм, систему, во многом восторжествовавшую в послевоенной Европе. Он мог бы согласиться с репликой Рональда Рейгана: «Это не я покинул партию, партия покинула меня». Но, в отличие от Рейгана, Оруэлл не перешел в лагерь консерваторов, хотя не стеснялся поддерживать правительство Черчилля во время Второй Мировой войны, подчеркивая при этом свое неприятие мировоззрения тори. После возвращения в Англию, Оруэлл описывает свой испанский опыт в книге «Памяти Каталонии» и продолжает работать над эссе, создавая, пожалуй, одни из лучших образцов англоязычной публицистики. Многие мысли, высказанные 60 лет назад, не утратили своей актуальности и сейчас:
«Одна из самых жутких черт войны состоит в том, что военную пропаганду, весь этот истошный вой и ложь, и крики ненависти стряпают люди, сидящие глубоко в тылу».
«Что касается широких масс, их мнения, необычайно быстро меняющиеся в наши дни, их чувства, которые можно регулировать, как струю воды из крана, – все это результат гипнотического воздействия радио и телевидения. У интеллигентов подобные метаморфозы, я думаю, скорее вызваны заботами о личном благополучии и просто о физической безопасности. В любую минуту они могут оказаться и «за» войну, и «против» войны, ни в том ни в другом случае отчетливо не представляя себе, что она такое».
Оруэлл трезво сознавал размеры своего художественного дарования, называя себя «памфлетистом», а не литератором. При этом он создал одни из самых ярких образов в литературе прошлого века: «Большой Брат», «двоемыслие», «мыслепреступник», «новояз», «Большой Экран».* Он смог, не побывав в Советском Союзе, реалистично описать в своем главном романе «1984» политику, нравы, быт и даже запахи диктатуры. От спецпайков членов внутренней партии и дефицита бритвенных лезвий до ретуши фотографий репрессированных «нелиц» и вымарывания имен «врагов народа» со страниц книг и периодики – Оруэлл понял природу тоталитарного строя яснее гостивших в Москве друзей Советского Союза Анри Барбюса, Лиона Фейхтвангера, Бернарда Шоу. Отвергнув сталинизм, Оруэлл, остававшийся непримиримым антифашистом, стал одной из самых ненавистных фигур для английских левых. Редакции социалистических британских газет отвергали его статьи о положении в Испании. Не без труда удалось напечатать в 1938 году книгу «Памяти Каталонии». Вторая волна обвинений обрушилась на Оруэлла во время войны. Написанная в 1943 году году сатира на сталинский режим «Ферма животных» воспринималась многими интеллектуалами как попытка вбить клин между союзниками в борьбе против Германии, Великобританией и СССР. Книга, отвергнутая рядом издателей, включая директора «Файбер и Файбер» Т.С. Элиотта, вышла лишь в середине 1945 года.
Оруэлл в своих работах представляет национал-социализм и советский коммунизм одинаково чудовищными режимами нового типа – тоталитарного. Думается, Оруэлл был истинным продуктом постепенной, гуманистической эволюции английского общества, где даже во время войны «в свободу личности верят… почти как в девятнадцатом веке» – в сторону демократии. Оруэлл не принимал тиранию как таковую. Исходила ли она от Сталина или Гитлера, от Муссолини или Франко – уже не имело значения. «Каждая строчка серьезных работ, написанных мной с 1936 года, направлена прямо или косвенно против тоталитаризма и за демократический социализм» – эта фраза из эссе «Зачем я пишу» подчеркивает главный мотив его творчества. Знал ли Оруэлл, каким должен быть демократический мир? Скорее нет, чем да, но и здесь он имел мужество признаться: «Социалисты должны предсказывать будущее, но только в общих чертах. Часто люди стремятся к чему-то такому, что они четко определить не могут. …разумный путь действий состоит в принятии неких общих принципов, к которым человечество должно стремиться, а подробности лучше оставить на потом…»