Опубликовано в журнале СловоWord, номер 63, 2009
Вот фейерверк на небе –
козы, скрипач, собака,
краснобородый ребе,
красные клешни рака,
пара влюблённых ночью –
рыжих и конопатых,
рядом парит извозчик…
Что им на небе надо?
В краске, стекле, эмали…
верящие… в полёте…
Долго не понимал я
странный сюжет полотен.
Все говорят – про Витебск…
Точного нет ответа…
Нарисовал провидец
будущее планеты?
Замерли над Нью-Йорком,
Лондоном, Беэр-Шевой
взорванные пророком
в небе Адам и Ева.
ПРИВИВКА
С детства нас, неокрепших, ранних,
убивая болезни в корне,
прививали от разной дряни –
столбняка, дифтерии, кори.
Прививая литературу,
так усердие проявили,
кто по службе, а кто и сдуру,
что апатию к ней привили.
Прививали любовь к отчизне:
столько вколото лжи с елеем,
что хватило б на девять жизней…
Не болел я и не болею.
ПТИЦЫ
Птицы рвутся к зиме на юг,
улетают на север к лету –
повторяя нехитрый круг,
покидают гнездовья, клети.
Просто ищут вдали уют,
а под ними, создав границы,
люди верят и там и тут,
что домой возвратились птицы.
ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ…
«Человек человеку – волк» –
приговорочка с давних пор.
Не петух, не дельфин, не вол
и не ангел – иди поспорь.
Я поверил своим глазам,
наблюдая, как делят пляж:
человек человеку сам
ставил красных флажков коллаж.
Человеки же, в наготе
так похожие на зверей,
лишь смотрели на флаги те,
шли поближе – кто похрабрей.
Замедляя свои шажки,
и без надписи «Do not walk»,*
обходили они флажки,
как в лесу их обходит волк.
Мы пили водку и вино,
стихи и прозу вслух пороли,
снимали про себя кино –
мы выбирали выби-роли.
Я – «Пастернак», – сказал один,
я – «Мандельштам», – другой ответил,
а третий, как озолотил,
я – «Маяковский», – им заметил.
В углу «Есенин», захмелев,
смотрел на «Пушкина» негоже;
снимал «Ахматову», как лев,
на «Гумилёва» так похожий.
«Шаламов» выпил и шалил,
у «Хармса» не канали шутки,
потом «Цветаевы» пришли –
их было минимум две штуки.
«Блок» из ЖЖ был как живой,
а «Северянин» – слишком южным,
«Коржавин», как всегда, с женой,
а «Бродский», почему-то, с мужем.
Никто из нас не вспоминал,
своим кумирам подражая,
аресты, ссылки, трибунал,
как по ночам они дрожали.
Не зная пули и петли,
не зная горя и печали,
мы отдыхали, как могли,
их славу лихо поделив…
Что делать – роли обмельчали.
Я ВИДЕЛ ДВОР
Я видел двор, где сломаны качели,
песочница разбита и пуста,
останки заржавевшей карусели,
от горки детской – только пьедестал.
Но шум весёлый слышался над этим,
напоминая жуткое кино…
Казалось, навсегда исчезли дети,
а взрослые, пропажи не заметив,
играли увлечённо в домино.
ЗЕМЛЯ
Вся охвачена пожарами,
нет границы без войны…
А ведь есть два полушария –
оба думать бы должны.
ПОРА
Пора подводить итоги…
на грани, у той черты,
где, трижды не веря в бога,
к нему обратишься ты.
Узнать незнакомый голос,
как имя твоё зачтёт…
разбиться на сто осколков,
пытаясь шептать «за что…»
Пора подводить итоги…
пора, хоть себе не лги,
свои вспоминать истоки,
сполна отдавать долги.
Признаться в своих ошибках
и даже – своих грехах,
у времени на отшибе,
у памяти на руках.
Пора подводить итоги…
сказать языком простым
немного, но очень многим:
«простите» и «я простил».
Увидеть свою дорогу,
листая фотоальбом:
родных и друзей потрогать,
как будут они – потом.
Пора подводить итоги…
пока их не подвели,
уже примеряя тогу,
уже на краю земли.
Оглохнуть к пустым восторгам,
немея, не чушь нести…
Пора наконец исторгнуть
один настоящий стих.
ЛЮБОЕ СЛОВО…
Любое слово, окрик, фраза,
усмешка, шутка, даже вздох…
не исчезают в мире сразу,
но остаются – «от и до».
И как снежинки на вершинах,
годами ждут неверный шаг:
споткнись – и на тебя лавиной
они обрушатся, круша.
И похоронят толстым слоем,
уже лежащего пластом,
когда-то сказанное слово…
усмешка, фраза, окрик, вздох…
НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ…
Город вспыхнул и запылал,
полыхают и сад, и дом…
И закат бесконечно ал –
там Гоморра и твой Содом.
Пусть согреет пожар толпу,
выжигая сердца дотла,
прожигая клеймо на лбу,
помечая огнём тела.
Не оглядывайся назад,
но заглядывайся вперёд,
для чего тебе там закат,
если есть впереди восход.
Жанна Дарк ты или Колумб,
вся вселенная впереди,
только спутников приголубь,
голубей своих снаряди.
Выпуская по одному,
доверяешь своей душе:
где-то в Мире тебя поймут,
где-то в мире живут уже.
От ожогов ещё святей,
с пеплом высохшим на плечах,
мы спасаем своих детей,
погорельцами волочась.
Только прошлое не забыв,
по дороге и в рай, и в ад,
соляные стоят столбы,
оглянувшихся вдруг назад.
9 МАЯ
Идут достойно ветераны.
Победа!
Да, на всех одна…
И на груди, скрывая раны,
блестят медали, ордена.
Идут полжизни, полпланеты,
не опуская головы,
идут по Брайтону, заметим:
за две отчизны от Москвы.
БОМЖУ
В один из этих дней,
а, значит, и ночей
я буду сам на дне,
я буду сам ничей.
В оборванном пальто
останусь сам с собой,
и, подводя итог,
скажу себе: О, бой,
куда тебя несло,
куда ты не доплыл? –
поломано весло,
исчез последний пыл.
И лодка на мели –
разбита о порог,
и сколько ни молись
тебя не слышит Бог.
Он сам уже никто,
он сам давно ничей,
не Бог, а понятой,
небесный бомж –
святой
без дома и ключей.
ПРИХОДИТСЯ ВЫБИРАТЬ
Вот и приходится выбирать,
где твоя родина, правда, рать,
кто твои командиры.
Кончились лясы, трепня, булшит,
каждый себе выбирает щит,
знамя и цвет мундира.
Это теория – вдалеке,
войны в газетках и в телике,
право народов, наций.
И гуманизм – навсегда для всех –
вдруг вызывает улыбку, смех,
кажется профанацией.
Практика – это когда в твой дом,
к детям, любимой – с мечом, огнём,
с правдой своей – за веру…
Выгорит пошлое «Человек»,
пепел, слетая с чела и век,
сделает тоже зверем.