Опубликовано в журнале СловоWord, номер 58, 2008
Манус Ядушливый
Ядушливый Манус Михайлович родился в местечке Базалия (сейчас Хмельницкой области). В 1941 г. окончил Базалийскую школу в возрасте 15 лет, получив аттестат отличника. Еще в школе писал маленькие рассказы, стихи, которые печатались в районной и областных газетах. В эвакуации продолжал писать стихи. В 1944 г. вернулись в Базилию. Работал в газетах Подолья. В 1958 г. окончил исторический факультет Львовского государственного университета. С 1992 г. – в Бруклине. Печатается в нью-йоркских русскоязычных газетах. В 2004 г. выпустил книгу “Моя жизнь”.
Невыдуманные истории
ШКОЛА
Посвящаю этот рассказ светлой памяти моей матери
Базе Ядушливой и ее старшего брата Мануса Айхенвальда
Менделе Мойхер Сфорим1 улыбнулся гостю. Тот к нему в Одессу уже не первый раз приезжает. Пишет рассказы на бытовые темы из жизни своего еврейского местечка. Из Волынской губернии. А как оно называется, писатель забыл. Да, да, Базалия. Красивое название. Что ж, послушаю гостя, посмотрю, с чем он теперь пожаловал. После обсуждения нового рассказа писатель обратился к Манусу:
– Вы пишете рассказы. Это хорошо. А подумали вы о том, кто их прочитает в вашем местечке? Сколько у вас грамотных? Единицы. Было бы полезно организовать школу для детей бедных семей. Я знаю, вы самоучка. Хорошо освоили идиш, неплохо владеете русским языком. Научите и своих земляков. Кто вам сможет помочь в этом?
– Моя младшая сестричка Базеле. Я ее всему этому научил.
– Хорошо. Но что это за имя – Базеле?
– При рождении ее назвали Рося. Но она маленького роста, очень красивая и кудрявая. Вот ее все зовут «клейн Базеле».
– Вашей будущей школе я пошлю подарок. Зайдите ко мне завтра. На второй день писатель дал гостю учебники, тетради, ручки и карандаши.
– Большое спасибо, – с волнением сказал Манус. – Постараюсь сделать так, как вы советуете…
Дома жена поинтересовалась, что это за тетради и книги он привез из Одессы. Манус ответил, что это подарок писателя. Базе он сказал:
– Составь мне список мальчиков и девочек самых бедных семейств. Мне придется убеждать их родителей, чтоб они разрешили своим детям идти в школу. Мне еще и Блюма прочитает мораль – мол, я с ума сошел, забочусь о чужих детях, а своих забываю.
С Блюмой, своей женой, он поладил. Она даже обещала приготовить большую комнату для занятий. Но не так было с родителями будущих учеников.
Монус-водовоз с удивлением выслушал своего тезку и засмеялся:
– Для чего моему Айзику русский язык или арифметика? Он и без них обойдется. Будет возить воду жителям местечка, как и я. В хедере учился и достаточно. Молиться он может.
Долго пришлось уговаривать этого человека. Наконец, он сказал:
– Посмотрю, что сделают другие. На моем Айзике свет клином не сошелся.
Родители Шлоймы Найди согласились с доводами Мануса. Но их интересовало, где сын возьмет учебники, тетради, сколько надо за учебу платить. И были очень удивлены, что все это бесплатно. «Есть же чудаки на свете», – подумали они.
За два дня Манус побывал в домах всех будущих учеников. Был доволен. Боялся худшего. Он пригласил учеников во вторник в 9 часов утра придти в школу.
– Как я начну занятия? – советовался Манус с сестрой. – Начну с рассказа Шолом-Алейхема «Дас месерл» («Ножик»).
Во вторник утром в новую школу (Блюма помазала земляной пол свежей глиной, посыпала песок) пришло 12 мальчиков. Потом появились три девочки. Но они стояли в коридоре, стесняясь войти. Базеле вышла к ним и завела в комнату
Свой урок Манус начал с того, что показал ученикам книжечку Шолом-Алейхема и рассказал, о чем в ней идет речь. Ученики слушали внимательно. А потом Мотеле спросил учителя:
– И мы научимся читать такие книжки?
– И такие маленькие,и большие. Перед вами откроется целый мир. Так начнем с «алефбейз».
Учитель раздал ученикам тетради, карандаши и следил, чтоб они записывали те буквы, которые он написал на доске.
Начиная урок русского языка, учитель рассказал,зачем евреям нужно знать этот язык. Ведь это язык государства Российского, в котором они живут.
– Кроме того, – сказал учитель, – изучив русский, они смогут читать произведения русских писателей и поэтов…
Ну, а урок арифметики проходил, словно игра. Учитель говорит:
– Менделе купил пять яблок. Три он скушал. Сколько он принес младшему братику?
В классе наступила тишина. Все считалм. Наконец, Менделе сказал: «Два». Его братик Мойшеле воскликнул: «Так дай мне их». Все рассмеялись.
Уже первые дни занятий в школе вызвали шум в местечке. Попросились в школу и старшие ребята. Иногда сюда заходили и пожилые люди. Особенно в дни, когда Манус рассказывал, о чем пишут еврейская и русская газеты, которые он выписывал.
Базеле подменяла брата, когда он уезжал или болел. А в остальные дни она встречалась с посетителями. Приходили люди не только из местечка, но и из Зозулинец и Корчивки, из Большого и Малого Лазучина, Собковец и Чухели и других сел. Они просили Базеле написать письмо или прошение, жалобу или прочитать полученное письмо или документ.
Раз в 3-4 месяца в местечко для встречи с молодежью приезжал представитель сионистов. Базеле всегда бывала на этих встречах. Теперь она попросила гостя встретиться с учениками школы. Они внимательно слушали его рассказ о положении евреев в России и других странах, о борьбе за возрождение Еврейского государства на священной земле Эрец-Исраэл. А в конце встречи она предложил выучить песню с такими словами «Фур, фур, Срулекл, аэйм, аэйм, ин дейм либн ланд, ин дейм…» («Едь, едь, Срулекл, домой, в свою любимую страну…»)
Неожиданно случилось несчастье. Дом, в котором жили семья Мануса и Базеле, где располагалась созданная ими школа, как и большинство других домов местечка, был крыт соломой. И как только пришли первые морозы, дом загорелся. Все население местечка прибежало то с ведрами, то с какими-то крючками. Прибыла и местечковая пожарная команда с бочкой воды. Беспрерывно доставлял воду своей бочкой Монус-водовоз. Крыша дома сгорела. Удалось остановить огонь и он не повредил само здание. Когда пожар закончился и люди начали расходиться, вдруг зазвучал голос Монуса-водовоза:
– Люди добрые, почему вы уходите и оставляете Мануса и его семью под открытым небом? Манус и его сестричка бесплатно учат наших детей. Разве мы можем оставить их в беде? У каждого из нас есть в запасе снопы соломы. Найдутся и балки, кроквы. Я приглашаю вас с завтрашнего дня взяться за восстановление этого дома.
На следующий день пришли ученики, их отцы и матери, в сущности, все местечко. И уже через месяц после пожара снова начались занятия в школе. А семья Мануса и Базеле этот месяц жила у родственников.
В местечке всех взволновал судебный процесс над Менделем Бейлисом, что проходил в Киеве. Ученики не понимали, как могут люди обвинять евреев, что они добавляют кровь христианских младенцев в мацу. Ицик выкрикнул:
– Я б на такую мацу даже не посмотрел бы.
Свое возмущение выразили и другие ученики. Манус им разъяснил, что организаторам процесса это нужно, чтоб усилить в стране ненависть к евреям, чтоб люди забыли о своих горестях и о тех, кто наживается на их труде.
Подошел день, когда суд в Киеве должен был вынести приговор. Известие о нем должно было придти по телеграфу на почту. С утра недалеко от почты собралась банда хулиганов. Около школы стояли ученики. Они подготовились к тому, чтоб дать отпор хулиганам. Около дверей почты стояла Базеле. Здесь же были священики всех трех религий, местечковое начальство. Вот открылись двери почты и появился ее начальник господин Петриченко. Он сказал:
– Суд оправдал еврея Бейлиса. Он не убил мальчика Ющинского.
Ученики около школы кричали «ура». Хулиганы начали расходиться. А Базя вечером сказала своему брату:
– Почтовый начальник не сказал о том, подтвердил ли суд, что евреям не нужна ничья кровь к маце. Боюсь, что это используют антисемиты для дальнейшей клеветы.
Она словно в воду глядела. Это чушь, это подлая клевета на языке антисемитов и ныне, в XXI веке.
…Заканчивался год работы школы. Для подведения итогов подобрали в центре местечка въездной дом. В этом доме был большой зал, где люди, проезжающие через местечко, ставили на ночь свои подводы. Ученики побелили и украсили зал, свежей глиной помазали пол, поставили скамейки. Сюда вместе с учениками пришли их родители и просто любопытные. Сначала Манус рассказал, как учатся ученики, назвал лучших из них, а другим посоветовал лучше готовиться к урокам, больше дома заниматься. А потом он предоставил слово ученикам. Хор исполнил песни «Фур, фур, Срулекл…», «Афн припечик брент а фаерл» и др. Как оказалось, у Шлоймы приятный голос. Нашлись и другие «артисты». Ицикл удивил присутствующих шутками-прибаутками. Все качались от смеха.
Долго после этого в местечке шли разговоры о школе, о концерте. Манус был на десятом небе от удовольствия. «Нам удалось, удалось! » – повторял он сестричке. И как не порадовать этими успехами любимого писателя, который посоветовал организовать такую школу. Манус снова поехал в Одессу. Менделе Мойхер Сфорим выразил свое удовлетворение. Вместе с тем он сделал замечание. Учителя должны знать педагогику. И порекомендовал Манусу выписать произведения выдающегося русского педагога Константина Ушинского.
«Возможно, я сам к вам в гости приеду» – сказал он.
У Мануса словно выросли крылья. Он себе представлял, с какой радостью встретят ученики сообщение, что великий еврейский писатель доволен ими, что он послал им свою новую книгу, что обещал к ним приехать.
Находясь в таком настроении, Манус не обратил внимание на двух пьяниц, которые шли ему навстречу. Эти черносотенцы схватили его за руку с криком: «Ты, жид, почему с нами не здороваешься? Пренебрегаешь нами! Ты нас запомнишь!» И начали его по-зверски избивать. Они кинули его на землю, били ногами. Лишь когда увидели, что кровь хлещет изо рта, удрали.
Манус еле поднялся. Какой-то мальчик помог ему добраться до квартиры знакомых, где он всегда останавливался. Знакомые отвезли его на вокзал. Вернувшись домой, он не мог встать с постели, харкал кровью. Через два месяца Манус умер. Ему было лишь 40 лет.
Все местечко провожало его в последний путь. Все плакали, особенно ученики, которые его всей душой полюбили.
Теперь на плечи Базе легли заботе о семье брата. Дети были еще малые, а Блюма никогда не работала и ничего не умела. Меньше чем через год началась мировая война. Многих жителей Базалии и окружных сел забрали в армию. Увеличилось количество писем, которые Базе приходилось под диктовку писать на фронт, и читать письма от фронтовиков.
Ученики школы еще некоторое время приходили к Базе, помогали ей, брали у нее книги. Но школа прекратила существование.
В 1920 году Базя вышла замуж за парня из соседнего местечка Теофиполъ Мехла Ядушливого. Бедного-пребедного. За год до этого во время погрома, учиненного таращанцами, был убит его отец, а дом сожжен. Но молодые супруги выкроили определенную сумму денег и послали ее в Иерусалим, с просьбой посадить дерево на Святой Земле в честь создания еще одной еврейской семьи.
Я родился через 13 лет после смерти Мануса. Мне дали его имя. Я встречался со многими бывшими учениками школы, созданной моим дядей. В первой половине 30-х все еще развозили воду Монус-водовоз и его сын Айзек. До самого начала войны парикмахером в местечке работал Ицик Блех. Они мне с удовольствием рассказывали о школе, созданной моим дядей. Но самые лучшие воспоминания были у моей мамы. Это она мне рассказала о частых поездках ее брата в Одессу к Менделе Мойхер Сфориму, о пожаре, о том, как восприняли в местечке оправдательный приговор Менделю Бейлису. К сожалению, мне не пришлось читать хотя бы что-нибудь из написанного дядей. Возможно, он, советуясь с великим писателем, писал «для себя». Дети его Эршл, Муша, Кос и Марьям в 1921 году уехали в Америку, жили в Бостоне. Мама с ними до войны переписывалась. Они, как и папина сестра Гитл, жившая в Бронксе, помогли нам во время голода 1933 года, не дали умереть голодной смертью. После приезда в Америку (в 1992 г.) мы старались найти кого-нибудь из этих родственннков, но так и не нашли.
Многие бывшие ученики школы, созданной дядей, в годы Второй мировой войны сражались против фашистов. Но многие погибли в огне Холокоста. Мне рассказали жители местечка – украинцы, что когда шуцманы осенью 42-го загнали евреев в кузова автомашин, чтоб везти их к месту расстрела, Ицик не удержался, чтоб не сказать новую шутку. Но она была страшной:
– Людоньки, вы еще не видели, чтоб мертвецы сами шли на кладбище? То смотрите.
…Прошли годы, десятилетия. У меня и моего брата уже есть взрослые внуки, а у сестры – и внуки и правнуки. Но мы помним, какого мы рода-племени. Как-то после войны я спросил Шлоймы Найды (вернувшегося с фронта), почему он, обращаясь к моей маме, называет ее «лереркой». Он ответил, что ее брат и она научили его читать и писать, и для него она навсегда осталась «лереркой». А его племянница Чарна Горенштейн, которая сейчас, как и я, живет в Бруклине, помогла мне при подготовке этого материала своими воспоминаниями.
Всю свою жизнь помню, чье имя ношу. Бывает, мне трудно решить тот или иной вопрос, я спрашиваю себя: «А как бы поступил мой дядя?» Всем сердцем хочу, чтоб его имя, имя доброго и честного человека Мануса Айхенвальда, не было забыто. Он это заслужил.
Бруклин
______________________________________________
1 Менделе Мойхер-Сфорим (псевдоним Шолом-Яакова Абрамовича, означающий «Менделе-книгоноша») (1836-1917) – прозаик, основоположник современной литературы на идише и иврите. Шолом-Алейхем называл Менделе «дедушкой еврейской литературы».
И ВЕЧНЫЙ БОЙ…
На рассвете раздался громкий стук в дверь, и в дом ворвались шуцманы. Они палками поднимали с постелей ее родителей, набросились на дедушку, который уже несколько лет не встает с кровати. «Вот и все, – мелькает в голове у Ани, кончилась моя жизнь». А ведь она знает этих шуцманов – они учились с ней в одной школе. Вот этот, лысоватый, кажется главный, даже пытался за ней ухаживать. Вот он обернулся, приказал что-то другому, стоявшему у дверей. Тот на секунду отвлекся, и Анна, проскользнув мимо него и оказалась на улице.
Со всех сторон местечка неслись вопли и плач.
Соседка Мария Ивановна, которая стояла у порога своего дома, увидев Анну, молча раскрыла перед ней дверь и показала рукой на лестницу, ведущую на чердак. Аня весь день просидела там, прячась за какими-то ящиками. Когда стемнело, она, крадучась, вышла на улицу. Куда теперь идти? Конечно, к тете Вере, которая дружила с ее родителями. Аня тихонько постучалась в окно. Тетя Вера увидела Аню, и ее лицо скривилось от злобы: «Вон отсюда, жидовка, а то я полицию позову!» Что же делать? Куда бежать? Вон дом ее бывшего классного руководителя. Неужели и он прогонит? Не прогнал, усадил за стол. Но когда она поела, сказал:
– Извини, но остаться у нас не можешь. К детям приходят их товарищи. Они могут тебя увидеть.
И опять она на улице, где на каждом шагу подстерегает смерть. Она решает идти в село Надбугом – там живет ее бывшая няня. Рассвет застал Анну в пути, и она до вечера пряталась в лесу в кустах. Варвара сразу узнала ее голос, тепло ее приняла. У Варвары Акимовой она прожила долгие полтора года. Узнала, что все ее родственники убиты, и она осталась одна на белом свете… Днем пряталась за печкой в укромном месте, которое хозяйка специально соорудила для нее. Ночью выходила в сад подышать свежим воздухом.
В марте 1944-го пришло освобождение. В местечке на месте домов остались лишь обгорелые головешки. И тут неожиданная радость: в райисполкоме она увидела Михаила Фридмана, своего одноклассника и друга. После выпускного вечера они вместе встречали рассвет, и Михаил сказал, что любит ее. Оказывается, он не успел уйти в армию и тоже во время оккупации спасался в соседнем селе. Его родственников постигла та же участь, что и родных Анны.
Свадьбу они сыграли в доме Варвары Акимовны. Да какая там свадьба – пришли три соседки да хозяйский сын. Молодые нашли квартиру в местечке. Михаил устроился в районном узле связи. Зная о школьной мечте Анны стать врачом, он настоял, чтоб она подала документы в Винницкий мединститут. Училась она отлично, окончила институт с красным дипломом и попросилась направить ее на работу в родную Раздалию.
Коллектив районной больницы принял Анну хорошо. Она очень ответственно относилась к своим обязанностям, была внимательна к больным и вскоре стала ведущим терапевтом в районной больнице. Часто выезжала на вызовы в села, не считаясь со временем. Как-то вечером раздался стук в дверь.
– Мать моя заболела, просит, чтобы вы приехали в Лисовцы. Мне неудобно вас просить, ведь уже день отработали. Да и дети у вас малые…
– Ничего. Раз надо – значит надо. Вы с подводой? Поехали.
Накрапывал дождь, колеса увязали в грязи, и две лошади с трудом тянули повозку. Добрались до места около полуночи. Анна осмотрела больную, дала лекарства, велела отвезти ее в райбольницу. Предложение переночевать не приняла:
– Утром надо детей проводить в школу, а в девять часов представитель облздравотдела на больничной «пятиминутке» представит главного врача.
В местечко добрались уже на рассвете. Быстро приготовила завтрак и в половину девятого была в больнице. До начала «пятиминутки», которая обычно затягивалась на час и больше, необходимо было осмотреть тяжелого больного. Задержавшись, вошла в кабинет, когда гость из облздравотдела уже говорил:
– Министерство здравоохранения пошло навстречу нашей просьбе подобрать опытного руководителя. Владимир Петрович Яблонский – квалифицированный хирург и хороший организатор, работал раньше главврачом в Житомирской области. Он заканчивает кандидатскую диссертацию.
Потом слово предоставили новому руководителю. Поблагодарив за доверие, он вдруг сменил тон:
– Хочу предупредить, что расхлябанности не допущу. Вот эта женщина, – он рукой показал на Анну, – опоздала на наше собрание. Где она задержалась? Встретилась в магазине с подружками и сплетни друг другу рассказывали? У меня такого не будет. Хочешь работать так работай, а нет – скатертью дорога!
Когда «пятиминутка» закончилась, Анна подошла к новому начальнику
– Как вы могли, не разобравшись, оскорбить меня? Я никогда не хожу по магазинам в рабочее время.
– Вам не нравится? Пишите заявление.
Отношения не заладились сразу. Анна Михайловна общалась с «главным» только по служебной необходимости. Персонал больницы стал замечать, что Яблонский часто бывает навеселе. Нередко он пьяным принимался оперировать, и операционная сестра приходила в ужас:
– У него же руки трясутся. Я боюсь, что он зарежет больного.
Ситуация была нетерпимой, и Анна Михайловна сообщила об этом в райком партии. Спустя две недели в больнице состоялось собрание, на которое пригласили и главврачей участковых больниц. Заведующий отделом пропаганды и агитации райкома партии Гордеев сообщил о письме Анны Михайловны и спросил, кто может подтвердить ее обвинения. Вначале все молчали, затем поднялся один из главврачей участковых больниц:
– Все, о чем вам написала доктор Фридман, вранье. Она просто пытается опорочить хорошего врача, руководителя. Это провокация на руку нашим врагам.
Больше желающих выступить не нашлось.
– Стало быть, – заключил Гордеев, – письмо можно считать клеветническим.
Позднее Анне Михайловне рассказали, что Гордеев часто разъезжает вместе с Яблонским, и они вместе пьянствуют.
После собрания, столкнувшись с Анной Михайловной в коридоре, Яблонский злобно прошипел:
– Ну, ты у меня теперь поплачешь, жидовка!
На следующий день на доске объявлений появился приказ: за нарушения трудовой дисциплины, плохую организацию работы освободить Фридман А.М. от обязанностей заведующей терапевтическим отделением. Спустя три дня – новый приказ: за неправильное лечение гражданки Н. объявить врачу Фридман выговор. Стало ясно, что главврач решил от нее избавиться, следовало что-то срочно предпринять. Бывший ее больной посоветовал Анне Михайловне обратиться к журналисту областной газеты Владимиру Петрухину. Во время Отечественной войны он был фронтовым корреспондентом и имеет репутацию человека принципиального, пишущего без оглядки на высокое начальство.
Выслушав Анну Михайловну, Петрухин обещал приехать. И на следующей неделе появился в Раздалии. Сразу же отправился в районную поликлинику. Возле кабинета терапевта сидело несколько пациентов в ожидании приема.
– Вы к кому? – спросил Петрухин пожилую женщину.
– Конечно, к Анне Михайловне.
– А разве нет других терапевтов?
– Есть. Но я хочу только к ней.
Такой же ответ услышал Петрухин и от других пациентов. А в стационаре операционная сестра рассказала про хирургические «подвиги» пьяного Яблонского. Узнав о приезде корреспондента, сотрудники больницы сами стали приходить к нему, сообщая все новые и новые факты неблаговидного поведения главврача. Наконец, в кабинет, где Петрухин беседовал с людьми, ворвался сам Яблонский. Не поздоровавшись, стал кричать:
– Что, жидовский защитник явился? Наверно, такой же, как они. Мне наплевать на тебя и твою газету! Меня министерство сюда направило.
Петрухин даже не предполагал, что наберет так много фактов. К тому же в библиотеке редакции ему дали житомирскую областную газету, где был опубликован фельетон об Яблонском. Оказывается, еще до назначения в Раздалию опытный руководитель «прославился» как пьяница и вор.
Статья Первухина в областной газете была словно взрыв бомбы. Второй секретарь райкома партии Иван Богдаренко при всех сказал возмущенно:
– Мы что, не можем сломать хребет какой-то Фридман?
Но произошло непредвиденное: после публикации статьи в районные и областные инстанции стали пачками поступать письма – все в защиту Анны Михайловны. А жители села Лисовцы, куда она ездила в ту злополучную ночь, чтобы спасти тяжело больную женщину, провели сельский сход и в принятой резолюции потребовали изгнать из района Яблонского.
Вопрос о ситуации в Раздалинской районной больнице рассматривался на заседании облисполкома. Заведующий облздравотделом получил выговор. Яблонского освободили от обязанностей главврача Раздалинской районной больницы. На заседании с острой критикой Яблонского выступил главный врач областной больницы Иван Петрович Белоус. Тот самый, который за несколько лет до описываемых событий, в дни гонений на «убийц в белых халатах» в ответ на предложение секретаря обкома партии выгнать евреев из областной больницы, ответил:
– У меня нет отдельно евреев, отдельно украинцев. Меня интересует, как работают врачи, а не какой они национальности.
После заседания облисполкома Белоус подошел к Анне и сказал:
– Переходите в областную больницу. У нас как раз нет заведующего гастроотделением.
…Ее провожала вся больница. Медсестры плакали. Анна Фридман обещала часто наведываться в Раздалию, свое обещание выполнила.