Опубликовано в журнале СловоWord, номер 56, 2007
Вот – несогласные,
против – согласные,
между – негласные
смотрят за гласными.
В центре – шумящие,
сбоку – свистящие,
рядом – шипящие,
сзади – дрожащие.
По трое – пьющие,
строем – давящие,
хором – поющие,
сольно – сидящие.
Вот головастики –
головы, свастики;
вот коммунистики
с фиговым листиком.
Белые, красные,
жёлтые, чёрные,
с пейсами, с рясами,
наши, офшорные…
Твёрдые, мягкие,
громкие, тихие…
………………………..
Кончилась магия –
часики тикают.
ДО ВОЙНЫ
Я поехал туда до войны…
Тучи в небе уже нависали,
озирались с опаской вассалы
из-за Вислы, Дуная, Двины.
Обреченно искали навес,
продавая и межи, и вежи,
бронепоезд, полвека ржавевший,
ордена и знамёна – на вес.
Но косились с других берегов,
собирая орду за Амуром;
к ним послом засылали Амура,
за друзей принимая врагов.
Соревнуясь, стрелу за стрелой
запускали, безумно, за море,
где растерянно правил заморыш
неприлично богатой страной.
И дышать становилось трудней,
духоту объясняли погодой,
до войны оставалось три года,
а до лета всего пару дней…
И на небо никто не глядел,
даже если гроза и угрозы,
начеку и чека, и угрозыск,
не исчерпаны нефть и берёзы,
много пива, весны и блядей.
Я поехал навстречу мостам…
Жизнь казалась беспечной – с экрана,
и спокойной, как глаз урагана,
где не веришь плохим новостям.
Но по трещинам стен и дорог,
по тому, как плывут облака там,
понимал – не кончалась блокада,
и не выучен страшный урок.
БАБИЙ ЯР
Л. Городину
И этот, дед, и тот, не дед,
давно убит, давно раздет,
золой под Киевом лежит
за то – что жил, за то – что жид.
Не важно, кто из них сказал,
семью отправив на вокзал:
«и повоюем и пошьём…»
Зашили их… в земле… живьём.
Куда ты, киевский трамвай?
Конечно, до конечной – в рай…
Туда плывёт людской поток
и сотни тысяч рук и ног.
Крутой обрыв, но круче нрав,
не важно, кто из них не прав,
давно убит и тот, и тот…
Един не Бог, един – итог.
И не звонят колокола,
когда шевелится земля
и крик, и стон из-под сапог,
в которых марширует Бог.
Средневековье? Хуже – ад.
Тогда – фашизм, сейчас – джихад.
А цель одна – везде, всегда…
Шестиконечная звезда.
Смирись, молись, стони, ори…
Вокруг – кресты, вокруг – орлы.
От крестоносцев и бояр
одна дорога – в Бабий Яр.
И слышал Бог, и видел Gott –
за веру нет особых льгот.
И «за», и «против» – путь един:
пророков – много, Яр – один.
Там бьется вен моих родник,
там тонны маминой родни,
и этот, дед, и тот, не дед…
А на плите фамилий нет.
Но, помня всё, бывает яр
и мстит нещадно Бабий Яр,
и помнит город у Днепра,
как плыл по улицам их прах.
Разлом – овраг – обрыв – надрыв?
На горле города нарыв:
бинтом – бетон, жгутом – гранит…
Не заживает и болит…
Во мне слились — перемешались
народы, веры и скрижали,
слова пророков и святых;
исходы, бегства, караваны,
местечки, города и страны —
тысячелетия в пути.
Разлом — овраг — обрыв — надрыв?
На горле города нарыв:
бинтом — бетон, жгутом — гранит…
Не заживает и болит…
ЕВРЕЙ
Во мне слились – перемешались
народы, веры и скрижали,
слова пророков и святых;
исходы, бегства, караваны,
местечки, города и страны –
тысячелетия в пути.
В моей крови давно без меры
семиты, римляне, шумеры,
арийцы, ляхи, казаки.
В моих глазах костры и печи,
в моих ушах не счесть наречий,
на языке – все языки.
По мне египетские плети
хлестали больше трёх столетий,
на мне вся тяжесть пирамид.
Плен Ассирийцев, Вавилона,
руины Храма, легионы,
расправы – каждый ген хранит.
Меня преследуют погромы,
я вечный жид, лишённый дома,
незваный гость – я в горле кость.
Я пепел войн и инквизиций,
по мне мечом прошёл Хмельницкий,
мне по ночам Освенцим снится,
я – Бабий Яр, я – Холокост.
Во мне века бушует пламя:
мне не даёт покоя память –
и жжёт, и рвётся из груди.
Не потому ли взгляд печален:
такая ноша за плечами,
такая чаша – впереди…