Опубликовано в журнале СловоWord, номер 56, 2007
Леонид Иванович Дорожко, 1936 г.р., белорус, инженер-электромеханик, кандидат технических наук, продолжает работать научным сотрудником в Энергетическом институте им.Кржижановского. Очень порядочный и свободолюбивый человек, пожалуй, чрезмерно скромный.
Любит и знает литературу, искусство и историю; экскурсовод.
С О Н
— Баба Катя, а бесы есть? — Раньше были, а теперь-то нету … — А куда ж они делись? — В людей переселились, пустых тел больно много ноне … (Из разговора в северной деревне) |
Василий Марленович Козлодуев – профессиональный водитель пятидесяти шести лет – уже больше года сидел на пенсии и был очень недоволен положением дел в родном государстве. Особенно его раздражало обилие инородцев на улицах города.
– Со всех сторон ползут сюда, как тараканы, – делился он своим негодованием с женой. – А наши паразиты в паспортных столах организуют им прописку!
Само собой, чиновников всех рангов Василий презирал, как взяточников и демагогов. Не жаловал он и «фирмачей», считая, что без криминала они работать просто не умеют.
Лет двадцать пять назад Василий смотрел на мир другими глазами. Он не был от природы ни ксенофобом, ни шовинистом – национальность человека для него значения не имела. Да и к властям всегда был лоялен – старые маразматики у кормила власти его не возмущали, а скорее веселили. Перелом в сознании произошёл у него под влиянием перестройки ..
При Советах Василий работал таксистом. Был он человеком бойкого, но не глубокого ума и практическую хватку, как и многие московские таксисты, почитал вершиной жизненной философии. Он хорошо зарабатывал левым промыслом и намётанным глазом сразу видел, какой из клиентов согласится ехать с выключенным счётчиком.
Был он тогда не женат, любил гульнуть и большую часть выручки тратил на девочек («моих куколок», как он их называл). Куколки у него были двух категорий: ночные и дневные. К первым он наведывался после смены – вечером или ночью, вторых навещал днём. Василий высоко ценил свободу, которую давала профессия таксиста. Набрал с утра плановую выручку, приколол машину в каком-нибудь тихом переулке и можешь до конца смены кувыркаться с подругой дневной. Потом отогнал свою «Волгу» в парк, забежал в магазин за бутылкой и дуй к подруге ночной. И никаких тебе проблем, никаких ограничений, кроме пределов твоей мужской выносливости. Живи себе и радуйся!
Василий был в те годы компанейским парнем. Друзья-таксисты ценили его умение превращать в праздник любое, даже самое унылое событие. К примеру, антиалкогольную кампанию. В самый её разгар друзья частенько загружались в нарпитовский шалман, занимали столик и водружали на него банку сока. Василий подчаливал к какой-нибудь смазливой официантке:
– Солнышко, ты видишь этих утомлённых жизнью парней? Их мучает жажда …
– Спиртное распивать запрещено, – угрюмо отвечало «солнышко».
Лучезарная улыбка расцветала на козлодуевской физиономии:
– Ну какое спиртное? Только яблочный сок, ничего, кроме сока… – он нежно брал девушку за руку:
– Будь ласка, организуй стаканчики … Да подходи, познакомимся поближе …
Через минуту Василий приносил стаканы, в которые из-под стола или из кармана разливалась водка, и начинался праздник. Подогревшись, водители травили байки из своей богатой практики, с весёлым цинизмом потешаясь над лопухами-клиентами. Особенно доставалось наивным провинциалам, которым ушлые таксисты без труда задуривали головы. Василий как-то повёз одну ростовскую тётку с Ярославского вокзала на Казанский через… Сокольники, накрутив при этом лишних пятнадцать километров. О своём подвиге Василий рассказывал не без гордости, слегка ёрничая и усмехаясь. Рассказ его в хмельной компании был встречен одобрительным гоготом: «доить» клиентов разрешалось любым способом. Василия тогда осудил один Толик Милосердов:
– Нехорошо это, Вася, не по-людски. В Ростове-то не все знают, что эти вокзалы у нас – на одной площади…
Реплика Толика вызвала в компании новую волну веселья. Толика всерьёз никто не воспринимал, среди таксистов он слыл белой вороной. Пассажиров Толик возил только с включённым счётчиком и плату брал точно по его показанию, до копейки отсчитывая сдачу. Если же клиент пытался давать ему на чай, Толик озадачивал его отказом в несколько старомодной манере:
– Благодарим покорно, чаевых не берём. На жизнь, слава Богу, и так зарабатываем, к тому же случается, и премии дают.
Первое время коллеги урезонивали Толика, призывали его не быть дураком: «Подумай о своих товарищах. Ты же нас позоришь!» На все резоны Толик мягко улыбался и продолжал работать по-старому.
– Оставьте вы его, – сказал, наконец, Генка Валуев, самый добычливый водитель таксопарка. – В каждом приходе должен быть свой юродивый…
…Кроме простодушных клиентов, друзья иногда обсуждали своё начальство, но чаще сетовали на слесарей и мойщиков машин, которые, «совсем оборзев», чуть не каждый месяц задирали плату за свои услуги. На неисправной и грязной машине водителей в «полёт» не отпускали, поэтому приходилось отстёгивать рвачам по их таксе. По сути это была взятка, хотя никто её таковой не считал … В целом работой своей таксисты были довольны, на хлеб с маслом, не особо напрягаясь, зарабатывал каждый …
Перестройка положила конец этому процветанию. Она открыла дорогу частному бизнесу, и в первых рядах оказались вор, бандит и убийца. Для своего «бизнеса» им позарез нужны были не только «бабки», но и «тачки». Первым в таксопарке пострадал Генка Валуев. Двое братков, пригрозив пистолетом, отняли у него дневную выручку. Василий осудил приятеля за мягкотелость:
– Дал бы им гаечным ключом по тыкве, и все дела!
– Ага, я одного по тыкве, а другой мне – дырку в черепе! Умный ты, Вася!..
Второй жертвой стал Витька Портнов, которого со связанными руками выбросили из машины, а машину угнали. Козлодуев прикидывал, какими бы средствами самообороны обзавестись, когда пришло самое страшное известие: бандиты замочили Толика Милосердова.
Смерть Милосердова произвела в таксопарке гнетущее впечатление. Толик был чудик, над ним потешались, но он никому не делал зла, никого ни разу не обманул, никого не подставил. Скорее наоборот, старался всякому помочь. Женщины в бухгалтерии плакали. Одна уборщица сказала:
– Не плачьте, бабы, он теперь в Царствии Небесном. Господь забирает к себе наилучших.
Царствие Небесное для Василия было слабым утешением. Внутри у него что-то сломалось. Он впервые тогда подумал, что в стране происходит неладное. Но главное, он понял, что надо срочно делать ноги, бежать без оглядки из этой проклятой профессии.
Проситься водителем в какую-нибудь фирму он не захотел: ненадёжно и опасно – того и гляди станешь жертвой бандитской разборки. С недельку поразмыслив, Василий предложил свои услуги в городской автобусный парк. На муниципальной службе, по крайней мере, гарантировалась регулярная зарплата.
После былой вольницы жёсткий регламент рейсового расписания действовал угнетающе. Приходилось от звонка до звонка крутить баранку, и Василий первое время очень уставал. Потом пообвык, но в душе поселилось тихое раздражение на эту «долбаную перестройку», которая так ограничила его свободу. Правда, зарплату он получал приличную, и куколки были довольны. Однако, Василий то ли от усталости, то ли от недовольства поворотом судьбы к куколкам охладел и стал всё чаще подумывать о семейном очаге.
Вскоре сыскалась и хранительница очага. Ею стала диспетчерша с автостанции, бойкая смекалистая бабёнка по имени Антонина.
Сложный квартирный обмен Антонина провернула молниеносно. В результате они с мужем получили двухкомнатную квартиру, а их престарелые родительницы – по комнате в коммуналках. Не выдержав скорбного молчания матери, Василий пытался протестовать, но жена его успокоила:
– Не волнуйся, котик, с хорошими соседями им будет не так одиноко. А мы будем их часто навещать и позванивать …
Ни часто навещать старушек, ни даже позванивать им всё как-то не получалось. Сначала молодые занимались ремонтом квартиры, потом Антонина долго рыскала по мебельным магазинам, выискивая, где подешевле. Наконец, гнёздышко было обставлено. Через год у них в колыбельке ворочалось дитя, получившее редкое имя Альбина.
В годы лихолетья, когда страну кидало из одной экономической ямы в другую, отец семейства приносил хорошую стабильную зарплату, и семья не бедствовала. Альбина росла в достатке и к семнадцати годам превратилась в смазливую толстушку с ленивыми манерами и непомерным самомнением. По совету матери она поступила в финансовый колледж и мечтала выйти замуж за банкира. Мать поощряла её амбиции, а отец сказал:
– Имей в виду, Алька, все банкиры у нас – не русские и все – жулики! Так что, если хочешь изговнить нашу породу, то валяй. Только я тебе не советую …
Выходить на пенсию Козлодуев не собирался – вынудили обстоятельства. После перенесённого гриппа у него резко ухудшилось зрение, говорили – осложнение. На очередной медкомиссии женщина-офтальмолог покачала головой:
– Боюсь, голубчик, Вам придётся сменить профессию…
Через день после комиссии Василия пригласили к директору. Директором автопарка у них был человек новой формации: молодой, вежливый – с сотрудниками только на «вы» – и, хотя был стопроцентный русак, совершенно обходился без мата.
– Он у нас, бля, как иностранец… Не знаешь, на каком языке с ним и говорить, – пожаловался как-то Василию один его кореш.
Директор был по-деловому краток:
– К работе Вашей у нас никаких претензий, могли бы ещё работать и работать. Но с таким зрением … сами понимаете, не дрова возим. Поэтому предлагаем на заслуженный отдых. Выходное пособие дадим повышенное, как ветерану. Ну, бывайте … Здоровья Вам и хорошего отдыха. – Директор протянул Василию руку.
Обычно Василий за словом в карман не лазил, но теперь впервые не знал, что сказать. Он был работник, а директор – хозяин, и формально хозяин был прав. Несколько секунд Василий молча сидел в полном оцепенении. Потом вяло пожал директорскую руку и без единого слова вышел из кабинета …
Через три дня, зайдя в автопарк за расчётом, Козлодуев увидел за рулём своего автобуса молодого весёлого парня «кавказской национальности». Это сильно ударило по самолюбию Василия. Волна бешеной ревности захлестнула его, словно не машину, а невесту у него отняли и подарили какому-то чужаку, инородцу, который будет с ней неумело и грубо обращаться. На приветливую улыбку парня Василий не ответил, хмуро прошёл мимо автобуса и с тех пор стал испытывать неприязнь, а потом и вражду ко всем выходцам с Кавказа…
Выйдя на пенсию, Василий не знал, куда себя деть, слонялся по квартире и тосковал. Искать какую-либо работу он не торопился. Антонина, видя его состояние, сначала не осуждала его: «Ничего, Васюня, отдохни…» Но когда растаяло выходное пособие, и брешь в семейном бюджете стала ощутима, жена не выдержала:
– Поискал бы ты чего… Может, в какую фирму возьмут. Альке вон хорошо бы зимнюю одежку справить, поизносилась девка…
На предложение жены Козлодуев ответил угрюмым молчанием. Он понимал, что по сравнению с недавней зарплатой, его пенсия выглядит жалкой подачкой, но идти ишачить на мошенников-фирмачей не хотел. Им овладела какая-то раздражённая апатия ко всякой работе, он не хотел делать абсолютно ничего. Дни напролёт он либо сидел перед телевизором, либо читал газету, либо спал. Сама окружающая действительность напоминала дурной и тревожный сон. Заказные убийства, захваты заложников, теракты, забастовки протеста – всё это отсутствовало в прежней безмятежной жизни Василия и теперь с утра до вечера обрушивалось на него из средств информации.
Каждый день он читал самую «народную» газету. Содержание её представляло смесь политики с эротикой и подавалось в ёрническом стиле с пошловатыми шутками и с избытком «жареного». Газета стала для Козлодуева своеобразным наркотиком. Он прочитывал её от корки до корки, не замечая ханжества издателей, которые умудрялись в одном номере дать репортаж о банных играх генпрокурора с двумя путанами, а в разделе «досуг» – рекламу об услугах проституток и альфонсов с выездом на дом.
Почти каждый номер сильно действовал на воображение Василия, подстёгивая его негативное отношение к происходящему в стране. Ему казалось, что он лучше многих понимает, кто виноват, и знает, что надо делать. Пару раз он побеседовал со старухами на скамейке у подъезда и убедился, что эти курицы ничего, кроме растущей дороговизны и маленьких пенсий, не понимают. «Глупые бабки, им невдомёк, что дело не в дороговизне, а в том, что к власти пришли мошенники, которые не о народе думают, а как бы набить собственные карманы».
Ему нужны были другие слушатели и собеседники, и он нашёл их во дворе своего дома, вокруг стола, за которым праздные люди забивали козла. Он быстро стал своим в их компании и особенно сблизился с двумя из них: отставным моряком торгового флота Иван Михалычем Крыловым («Михалычем») и с Сашкой Мальковым («Мальком») – бойким мужиком без определённых занятий.
Крылов был лет на десять старше Василия и выглядел настоящим морским волком. Он был крепко сбит, немногословен, с окладистой бородой и неизменной трубкой во рту. Мальков, напротив, выглядел несолидно, худощавый и вертлявый, он принадлежал к тому неисчезающему на Руси типу людей, которые всегда готовы услужить сильным или богатым. По слухам, он когда-то работал охранником в провинциальной тюрьме, был за пьянку уволен и теперь зарабатывал на хлеб то раскладкой газет по почтовым ящикам, то расклейкой объявлений. К полудню он уже был свободен и остаток дня проводил в компании козлятников.
Василий играл в паре то с одним, то с другим, а когда «отдыхал», участвовал в игре как советник. Советы он подавал в основном Малькову:
– Давай, приколи его слегка единичкой. Вот так… А теперь шестёрку ему отрубай, шестёрку, я тебе говорю!
И если Малёк проигрывал партию, Василий говорил ему с укоризной:
– Что же ты червонец-дубль-то вовремя не снёс, мудила грешный?!
Вокруг стола, по которому игроки с остервенением стучали фишками, всегда стояли зрители. Когда им надоедало следить за игрой, среди них порой вспыхивали споры на житейские темы. Козлодуев чутко прислушивался к спорщикам, и когда кто-нибудь начинал, по его мнению, пороть чушь, тут же давал дураку отпор. К примеру, кто-то начинал хвалить мэра за надбавку к пенсии. Василий бросал игру и говорил:
– Слышь, мужик! Ты своего мэра ещё в задницу поцелуй! Чтоб тебе надбавку эту х…ву выплатить, он торгашам арендную плату задирает. А те на это повышают нам цену за свой товар – вот вся мэрская надбавка и съедается … Понял ты теперь, что никакой надбавки мы фактически не имеем, потому как торгаш при своей выгоде завсегда должен остаться!
Поклонник мэра озадаченно умолкал, а Михалыч, попыхивая трубкой, усмехался:
– Тебе, Вася, в аналитическом центре бы работать…
– Ага, мы его в советники президента будем двигать, – добавлял Малёк.
Теперь у Василия был клуб, где можно было прочищать мозги всяким идеалистам, и он целыми днями пропадал на «козлодроме». Антонина жаловалась соседке Чуевой:
– Лодырь мой с утра до вечера в козла дуется …
Чуева проницательно замечала:
– А чего ж ему с такой фамилией делать? Ты б ему сама работу-то сыскала!
– Да вон, деверь предлагал устроить его охранником в одну фирму. И работа через день, и деньги хорошие. Так куда там! Не хочу, говорит, всяких криминальных жлобов охранять, гори они огнём!
Соседка поджимала губы:
– А мой Антон Кузьмич без работы не может. Давно уж перевалил за пенсионный возраст, а работает, как молодой – с утра до ночи в муниципалитете сидит. Зато и зарплату приличную получает, ценят его …
Чуев ездил на дорогой иномарке, вышагивал как индюк и соседей едва замечал. «Известно уж, какие у него в конторе оценщики», – злорадно думала Антонина…
…После игры Михалыч иногда приглашал приятелей к себе. С полгода, как он овдовел, жил один в двухкомнатной квартире и порой отчаянно тосковал. Когда накатывал приступ тоски, он давал Малькову деньги, тот нырял в магазин и выносил полдюжины пива и бутылку водки. У щедрого шкипера всегда находилась закуска, включая вяленую рыбку, и друзья с удовольствием предавались маленькой радости простых людей. Приняв сорокаградусной и потягивая пиво, они говорили о том, о сём, об экономике да о политике. Горячий Козлодуев нет-нет да срывался на обличительные речи.
– Марленыч, ну что ты всё заводишься, как какой-нибудь Бен Ладен, – урезонивал его Малёк. – Как сказал поэт Пушкин, «нет правды на земле и … не будет!» Поэтому пей себе и радуйся жизни, а Михалыч нам что-нибудь нарисует из своей богатой морской биографии.
Бывалому шкиперу и впрямь было, что рассказать. Малёк больше всего любил рассказы про портовые бардаки.
– Ну, как они шьются-то, все эти негритянки-китаянки-пуэрториканки? – вопрошал он, лихорадочно блестя глазами. – Есть разница с белыми?
– Глупый ты парень, Александр, – вздыхал Михалыч. – Думаешь, у моряка есть охота и время анализировать да сравнивать? Он, может, женщин полгода не видел, на девушку кидается коршуном. Сделал дело, расплатился и пошёл …
– А без оплаты можно? – интересовался Малёк. – К примеру, если я ей как мужчина понравился?
– Да кому ты с такой рожей можешь понравиться, халявщик доморощенный! – включался в разговор Василий. – Никто тебя бесплатно не обслужит … У шлюх там свой профсоюз есть, он их права защищает, не то, что у нас.
Последнее Василий добавлял исключительно для просвещения ума своего тёмного дружка …
Однажды Крылов пригласил к себе приятелей заранее:
– Приходите в субботу, часам к трём вместе с жёнами.
– С какими жёнами?! – всполошился Малёк. – Я пять лет, как в разводе.
– Ну, приходи с подругой… Есть у тебя подруга?
– Есть одна… Да с этой шалавой в приличный дом никак нельзя…
– А что за приём? – поинтересовался Василий.
– Так, небольшое семейное торжество, – уклончиво ответил Михалыч. – Будет ещё мой старый друг с супругой. Перед пенсией капитаном плавал.
По пути домой Малёк сказал:
– Кажись, у старика дэ рэ. Надо бы ему какой подарок справить, да я сейчас на мели… Слышь, Васёк, купи ему от нас хоть букет цветов, потом рассчитаемся…
Антонина идти в гости наотрез отказалась:» Чего мне там с вами, алкашами, делать?»
Приятели явились на приём первыми. Цветы Василий покупать не стал, купил бутылку хорошей водки и коробку табака «Золотое Руно».
На кой ему наш веник? А так хоть удовольствие получит.
При вручении подарков Малёк сказал:
– Михалыч, мы вычислили, что у тебя сегодня дэ рэ. Желаем тебе здоровья и долгих лет жизни на радость себе и особенно нам. По этому случаю прими наш скромный подарок.
Новорожденный был тронут:
– Спасибо, ребятки. Вы прямо шерлок холмсы, ничего от вас не утаишь. А где же жена, Василий?
– Да приболела чтой-то…
– Жаль… Ну, проходите, дружок мой скоро будет, они уже выехали…
Капитан оказался неказистого вида мужчиной, низкорослым и коренастым. Он был седой, как песец, с грубым крестьянским лицом цвета медного пятака царской чеканки. Единственным украшением лица были удивительно молодые, живые и умные глаза.
Друзья троекратно расцеловались и, обнявшись, долго хлопали друг друга по спине. Затем капитан поставил на стол литровую бутылку кубинского рома, примолвив: «это наш любимый». Потом вынул из сумки и накинул на плечи хозяина кожаную куртку:
– Канадская, на оленьем меху. Всю зиму можешь ходить…
И только после этого подошёл представиться гостям:
– Белов Павел Степанович. А это моя супружница Катерина Ниловна, прошу любить и жаловать. – Супружница была миловидна и выглядела заметно моложе мужа.
– Прошу к столу, – пригласил хозяин.
Угнездившись, гости стали наполнять тарелки и рюмки. Василий налил себе на пробу рому, а Малёк экспериментировать не стал, ограничился водкой:
– Мы люди простые, – шепнул он на ухо Василию и, хихикнув, зачем-то добавил:
– Нам бы водочки хлебнуть да молодку ущипнуть…
Поднялся капитан, держа в руке полный фужер с ромом:
– Что ж, друзья, сегодня у меня большой праздник – день рождения моего старого друга. Иван, сколько мы знакомы?.. Ну да, с того кубинского рейса, значит, тридцать лет … Это – душа-человек и отличный специалист, золотые руки. За всё время работы – а это больше сорока лет – я не знал лучшего механика, лучшего стармеха… Но главное – его прекрасные человеческие качества, его надёжность и доброта. Будь здоров, Ваня! И сил тебе физических и душевных! Мы знаем, ты недавно потерял нежно любимую хозяйку. Ну, Ольгу мы ещё помянем …
Капитан единым махом опрокинул фужер, подышал в кулак, потом аккуратно положил в рот одну маслинку.
У Василия после рома жидкий огонь побежал по жилам.
– Крепкий, собака! Градусов шестьдесят, – шепнул он Мальку. Тот посоветовал:
– Пей теперь только его, не мешай, а то загудишь раньше времени.
Потом гости снова пили за здоровье виновника торжества, помянули его безвременно ушедшую хозяйку, потом – за здоровье двух сыновей хозяина, они пошли по стопам отца и теперь находились в плаванье. Тосты произносили все, не исключая и Малька, который, прослезившись, отметил бескорыстную щедрость Михалыча по части выпивки. Хозяин предложил тост за моряков и за море. Все выпили, а капитан вдруг сказал:
– Эх, Иван, поверишь ли, у меня до сих пор земля под ногами качается, как палуба. А ведь до чего хорошо на земле-то! Цветы и травы благоухают, птицы поют, благодать!.. Как подумаешь, что всю жизнь промотался по морям-океанам… Чего видели-то? Одно небо да воду солёную, да краны портовые… А теперь живу и радуюсь – в магазинах всё есть, пенсия нормальная – хватает и на хлеб, и на водку …
– Кому хватает, а кому и нет, – сумрачно заметил Василий.
Капитан как бы в задумчивости взглянул на него:
– Конечно… У многих стариков денежное довольствие слабовато, но ведь и надо признать – любит поплакаться русский человек: и то у него плохо, и это …
– А чего хорошего-то? Ограбили народ и все народные богатства раздали жуликам да иностранцам!
– И кто же эти грабители с большой дороги? – усмехнулся капитан.
– А то Вы не знаете? – Василий всё больше накалялся. От выпитого рома его покачивало, но голова оставалась ясной. – Теперь, кажись, всякий пацан знает, чего натворили наши демократы, реформаторы долбаные! И кто за их спиной стоял, за верёвочку дёргал …
Капитан прищурился:
– Это, конечно, американцы, евреи и кавказцы?..
– Да хотя бы и так! – с вызовом бросил Василий. Малёк изо всех сил давил ему под столом на ногу и дёргал за фалду пиджака.
– Ну, это мы слышали, – жёстко сказал капитан. – У нас ведь кругом враги, и все нас норовят с потрохами сожрать. А мы такие несмышлёныши, честные да непорочные, прямо ангелы небесные!.. Слыхал поговорку: «Неча на зеркало пенять …»?
– Павел, прекрати! – сказала Катерина Ниловна. Все перестали жевать и смотрели на спорящих. Именинник также попытался остановить спор:
– Ребята, ну что вы затеяли? Давайте сегодня о политике не будем!
Козлодуев казался растерянным. Впервые ему не удавалось срезать оппонента – капитан оказался крепким орешком.
– Я не говорю, что мы честные да непорочные. У нас вон чиновники сверху донизу взятки тянут, и все это знают. Но почему правительство с этим не борется?
Капитан исподлобья взглянул на Василия:
– На Руси взяточник всегда процветал, при любых властях… И нет никакого средства против взяток, кроме одного – человеческой совести. Или, как говорят верующие люди, у человека в душе должен быть Бог. А у девяноста пяти процентов нашего населения Бога в душе нет – тут большевики крепко постарались…
– Да при чём тут Бог?! – вскинулся Василий. – Казнить надо гадов! Попался на взятке – судить без проволочек, как судили тройки в тридцать седьмом. И приговаривать к расстрелу! И всё… И в стране со взятками будет покончено!
Капитан тяжело вздохнул:
– Знаем мы эти скорые тройки… Именно такая тройка сгубила у меня отца, честнейший был человек… Потом мать в ссылке извелась с тоски, ну а мне по милости той же тройки пришлось «отбывать» детство в детском доме. Так что, увольте… – Он помолчал, потом неожиданно улыбнулся Василию. – Слушай, а может, в тебе не праведный гнев говорит, а простая зависть? Был у меня один знакомый, вот так же всё клокотал, а потом получил хлебное место и сам стал взятки брать…
Кровь бросилась в хмельную голову Василия:
– Вмазал бы я тебе за такие слова, да неохота имениннику праздник портить! – Сквозь хмельной туман он видел корявую фигуру капитана, его большие мозолистые руки и подкоркой смекнул, что драка с этим морским чёртом ему, Василию, ничего хорошего не сулит…
* * *
…Домой Козлодуев вернулся полупьяный и злой. Пошатываясь, прошёл в гостиную, шуганул с дивана рыжего кота и, не раздеваясь, завалился на его место. Из спальни в ночной сорочке выползла полусонная Антонина, стянула с мужа ботинки и, обругав его пьяной свиньёй, вернулась ко сну.
Голова у Василия слегка кружилась и начинала побаливать, он лежал с открытыми глазами и вспоминал недавнее застолье. Чувство обиды, оскорблённого самолюбия и злости на себя язвило душу. Он, Василий Козлодуев, который так лихо затыкал рот всяким дуракам-идеалистам, сегодня не нашёлся, что возразить, потерпел фиаско, а в конце вообще дал слабину, сдрейфил – не размазал обидчика по стенке …
Медно-калёное ухмыляющееся лицо капитана противно качалось перед его глазами, потом расплылось и исчезло, а вместо него возникла смуглая физиономия то ли араба, то ли цыгана. Этот араб или цыган, белозубо улыбаясь, протягивал Василию лист бумаги с отпечатанным текстом:
– Подпиши, дорогой, всего одну точку мне и одну для зятя…
– Какие точки, – сказал Василий, – у вас даже прописки нет. И вообще вы иностранцы…
– Зачем обижаешь, какие иностранцы, мы — русские! А прописка будет, обязательно будет, сделаем на этой неделе… Подпиши, командир, жалеть не будешь…
– Ещё как буду, если подпишу… Забирай свою бумагу!
– Ну какой несговорчивый! – Проситель покачал головой и достал из-за пазухи пухлый конверт. – На вот, передай жене.
– Это что, взятка? – угрюмо спросил Василий. – Да ты знаешь, что за это полагается?!
– Зачем взятка – маленький гостинчик из солнечной страны. Пустяк, всего каких-то три кусочка… Купишь жене шубу или дочке браслет …
– А ну, забирай свой вонючий конверт и проваливай! Ты понял меня?.. А то в милицию позвоню!..
– Васюня, не дури… Бери, Васюня, бери… – прорыдала у него над ухом Антонина. Она была в исподнем. – Клиент хочет нам сделать маленький подарок, ведь правда? – Она кокетливо улыбнулась клиенту.
– Само собой, мэм, – сказал клиент и двумя руками потрогал Антонину за грудь.
– Вот видишь, – шептала на ухо Василию жена. – Три тысячи баксов на улице не валяются! Можем теперь Альке и шубку купить, и сапоги зимние. Да ещё – импортную стиральную машину, и телевизор пора сменить на новый …
Василий закрыл глаза и помотал головой:
– Дура, ты что несёшь? Ведь это взятка!
– Знаю, что взятка. – Антонина была спокойна, как центр урагана. – Ну и что? Сейчас все берут, кто может. Думаешь, наш сосед Чуев иномарку себе на зарплату купил?
– Плевать мне на Чуева! Пусть он себе берёт, а вот я не беру!
– Дурак ты, Васька! – озлилась жена. – Хочешь быть честнее всех, а семья пусть подыхает с голоду!
– То-то я смотрю, у вас с Алькой третий подбородок растёт, видно, с голодухи!
– Ладно, раз ты такой принципиальный, возьми эти деньги взаймы.
– Правда! – обрадовался арабо-цыган. – Возьми, а когда сможешь, отдашь…
Он снова протянул Козлодуеву бумагу с текстом. Василий с минуту сидел, словно в ступоре. Потом схватил бумагу, подписал её, оглянулся на дверь, открыл ящик стола и быстро смахнул в него конверт с деньгами.
– Смотри, если кому проболтаешь. Из-под земли достану…
– Я-то не проболтаю, – ухмыльнулся кредитор. – А вот жена твоя, может, и похвастает кому. – При этих словах смуглый клиент подмигнул Антонине, потом взял её под локоток и повёл к двери. Антонина покорно шла с поводырём и развратно ему улыбалась. Когда они скрылись за дверью, Козлодуев неприязненно подумал: «Куда эта курва полуголая пошла с ним?» Он хотел броситься вдогонку, но в дверном проёме возникла бесплотная фигура с неясно проступающим лицом. Вглядевшись, Василий узнал Толика Милосердова, коллегу-таксиста, безвинно убиенного двадцать лет назад. Он хотел расспросить Толика, как ему живётся в Царствии Небесном, но Толик погрозил ему пальцем и тихо, но внятно сказал:
– Нет у тебя в душе Бога, Вася, и никогда не было… – после чего, прижав палец к губам, стал пятиться к двери и через секунду исчез, растворился в дверном проёме.
– Вот тебе на! – озадачился Василий. – И этот мне про Бога талдычит… Да у кого Он есть-то, Бог этот? Вон Тонька моя в церковь ходит, с батюшкой беседует, а как я косяка дал с куколкой одной давней, так она не в церковь, а к колдунам да магам побежала, зелье у них какое-то покупала … Так есть у неё Бог или нет?
– А ты забыл, Козлодуев, что тебе товарищ капитан говорил? – прозвучал за спиной у Василия знакомый голос. Василий обернулся – перед ним стоял Сашка Мальков в гимнастёрке и с карабином на плече.
– Здорово, Малёк! – радостно кинулся к приятелю Козлодуев.
– Я вам, подследственный, не Малёк, а гражданин следователь, – отчеканил Мальков. Лицо у него было каменное, а глаза ледяные. – Вы привлекаетесь к суду за получение взятки!
– Какой взятки?! – упавшим голосом просипел Василий. – Я у человека кредит взял …
Глаза Малькова потеплели, и он гаденько захихикал.
– Кредит!.. Пытаетесь пустить следствие по ложному пути?! Да ты, падло, этого «кредитора» больше никогда и не увидишь! – вдруг заорал Малёк страшным голосом. – Встать для заслушивания приговора!
– Какого приговора? – пролепетал Василий, облившись холодным потом. – Ещё и суда не было!
– Был суд, был… У нас это без проволочек, сам знаешь. И приговор быстро выносим, – Малёк снова хихикнул, – иногда ещё до совершения преступления… Ладно, некогда мне с тобой базарить!
Он достал из-за пазухи бумагу и стал читать:
– Во исполнение Решения федеральных органов о борьбе с коррупцией, ревтрибунал в составе трёх человек рассмотрел дело о взятке гражданина Козлодуева В.М.
За получение взятки в особо крупном размере гр. Козлодуев В.М. приговаривается к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор обжалованию не подлежит и приводится в исполнение в течение 24 часов.
Председатель трибунала, капитан Белов П.С. Член трибунала Козлодуев В.М. Секретарь и исполнитель приговора, ефрейтор Мальков А.Н. |
Закончив чтение, Мальков протянул бумагу Василию:
– На, распишись в двух местах: что ознакомлен с приговором и как член трибунала.
– Ты что, спятил?! Зачем же мне самому подписывать себе смертный приговор? Я буду жаловаться …
– Если успеешь … Вообще-то Комиссия предлагала в члены Крылова, но капитан настоял на твоей кандидатуре: «Козлодуев, сказал, – самый решительный и неподкупный борец с коррупцией».
– Я не подпишу, – прошептал Василий, с ужасом глядя на Малькова.
– Чёрт с тобой! У меня санкция и без твоей подписи пустить тебя в расход. – Малёк поправил на плече карабин. – А ну, давай, руки назад!
Словно под гипнозом, Василий покорно завёл руки за спину. Мальков ловко защёлкнул на них наручники. Потом слегка подтолкнул смертника прикладом:
– Двигай прямо вперёд … Шаг в сторону – стреляю без предупреждения!
Василий двигался на ватных ногах. Его воля была парализована…
Они вышли во внутренний двор, похожий на колодец. «Отсюда не убежишь, – с тоской подумал Василий. – Кругом стены… И не докричишься – не услышат …»
Мальков поставил подконвойного у глухой стены и, отойдя на несколько шагов, лязгнул затвором.
– Осуждённый, желаете принять смерть с открытыми глазами или с повязкой?
Василий рухнул на колени:
– Малёк, не убивай, ведь мы же друзья! Я не хотел брать! Это всё Тонька, баба моя, змея подколодная настояла. А я не хотел, ей-Богу!
– Во-первых, мы не друзья! Не может быть взяточник моим другом. А во-вторых, нехорошо вешать свой грех на слабую женщину… Так как будем умирать? Я не слышал ответа …
Отчаяние и бесшабашность смертника охватили Василия. Он вскочил на ноги:
– Стреляй, сволочь! Хочу перед смертью видеть твои паскудные глаза!
Мальков вскинул карабин и прицелился. Леденящий ужас сковал осуждённого с головы до ног. Раздался выстрел …
Василий целый и невредимый стоял в полубессознательном состоянии. Сквозь пороховой дым он видел осклабившуюся рожу Малька, который, отбросив карабин, медленно подходил к нему.
– Ну что, Марленыч, наложил в штаны? А патрон-то у меня был холостой… Разыграл я тебя… Что стоишь, как пень, соображаешь, где ты оказался – в аду или в раю? Ну, рай-то тебе точно не светит, видел я, как ты конверт с деньгами себе в стол смахнул, в окно видел…
– А ещё кто-нибудь видел? – глухо спросил Василий, медленно приходя в себя.
– Больше никто, один я… Но ты не дрейфь, я-то могила, никому ни-ни, особенно, если отстегнёшь мне на бедность… Отстегнёшь, Васёк? Не много, процентов двадцать?
Василий подумал, что двадцать – это многовато, но кивнул утвердительно.
– А если кто всё же узнает, что я взял деньги?
– Так это ж ты взаймы взял, в кредит стало быть, – успокоил Малёк. – А что это не кредит, а взятка, ещё надо доказать!
– Ну да, это ещё надо доказать, – с облегчением повторил Василий и… проснулся.