Опубликовано в журнале СловоWord, номер 50, 2006
Лиле Панн
Выкатывается с востока
и озаряет на ходу
трубу, верхушку водостока,
кусочка крыши наготу.
Как мебель, сдвинутая в угол
при переезде, – город Н.
Но розовеет окон google!
На тумбах тающий Роден
осмысленные очертанья
приобретает вряд ли зря,
и тает тайна, точно тайна,
и удаляется заря.
Дома топорщатся, как триптих,
трещат сугробов короба.
И тут оттаивает критик
и бу-бу-бу, и ба-ба-ба
Беглец
Отвязали, значит, от позора,
оставили без призора.
Ну, говорят, убегай,
ты ж не Мальчиш!
Корили потом свободой,
морили за то заботой.
Ботай, – говорят, – ботай,
чего ж ты молчишь?
Я убегу на север.
Я убегу на запад.
Я убегу, но знаю:
не побегу на юг.
Что мне та пристав-пальма!
Небо на стеклах пыльно,
полка в вагоне спальном
делает ночью крюк.
Ночью корит свободой,
ночью талдычит : “Ботай,
побегай, давай побегай,
добудь печать”
А мне ничего не надо.
Это мне все – как НАТО.
Если молчанье – злато –
где б помолчать?
Может, все дело в лени,
дреме, шмеле, сирени
мест, где стихи и пени
кладут под сукно.
Чтобы без человеков,
без их на ура набегов,
а Брюков или Норбеков –
в сущности, все равно.
В ту или сю пальмиру –
не полечу по миру.
Оставим победу Пирру,
возьмем и не победим.
Нас ободрав, как липку,
жизнь, ты хватила лишку –
зря ты хватала пешку
с инициалом: ИМ.
Еще о работе мозга
а в своем уме –
не на линолеуме
хочу жить
и паркете,
не хочу гасить
в туалете свет,
не хочу гасить вообще нигде
так сказал мозг
сказал мозг матрос
а ему – пока посиди тут
на тюках, поди, ты и сам как тюк
перевязан, туг
а так куда хочешь вообще поди
Я хочу в лес!
Не туда я влез! –
в лес палубный корабельный
свет качать колыбельный,
говорит, надоела
мне ваша жесть
я хочу на шест
не шесток а шест
– да да да в ответ ему водосток
гулливер
он нам не пример
перевязан своими лесками
канатами мозг
сидит, матрос
перевязан в своей коробке
смотрит в дырки , в трубки
сеет слёзки
и заведуют им желёзки
На простынях. Полюс
Черные слитки воды в воде
видишь в своей ледовитой постели просто не знаешь, где,
как глубоко.
Я – Магеллан – не дошел до цели
Я – Магадан – остается в щели вьется воды год или два
на волосок,
просто не знаю, где
На границе
Григорию Кружкову
Ноябрь. Скажешь брр или только подумаешь… Вам бы
пошел меховой воротник…
– Воротит от книг… – Ах, воротит,
считай, от всего.
Ну, November.
Ноябрь, невеста в стеклянном гробу.
Просыпая крупу –
из подъезда – на свет – и наружу!
Ботинка носком – вот сюда – осторожно – слюду,
эту хрупкую лужу.
Все, тихо! Подходим к границе.
Граница в изысканной мгле.
Знакомая ветка висит в леденце-хрустале
и хрусталики ока ломают косые лучи,
словно спицы –
чтоб, руки расставив – как планер – по выпуклой глади –
– по тверди! –
скользил пешеход-тихоход, а под ним – облака, набегая,
как дети, все ближе граница, все мельче
голубая, в морщинах, вода.
Вражда
Когда пойду на Белую Орду,
где твердая вода
и узкие свои врата
мне отворит Орда,
и я скажу легко и веско: су.
Был долог мой разбег.
Я шапку страшную несу
Тебе, как хан Узбек.
Гляди, река заснула на ходу,
над нею туч слюда,
а я веду свою вражду,
как твердая вода
щитом идет на лежбища травы,
как я иду на Ты,
под стягами моей, уже
неважной правоты –
туда, где можно вытерпеть – вдвоем,
где ласточек чета,
где травит беглый окоем
горячая мечта.
Как ни царапай сердце лес – в лесу
нам жить теперь, друг мой,
на отчужденья полосу
приду я, как домой.
Родина
В краю, где трудно сказать “еврей”,
поднимается ветер тугих дверей,
край земли начинается над головой –
и если и ждут меня, то лишь листва, стволы.
Город, как локти, ставит углы –
снизу серый – и сразу вдруг голубой.
А за городом время после дождей,
глина кисельная в сто свечей
светится, как нигде.
Там запрягают долго и никуда
не едут. Там на дворе вода.
Там “расступись” не говорят воде.
Где тяжело человеку и хорошо стрижу,
где я себя не вижу, – тебе скажу
(и в этом нет ничего, нет ничего) –
там, пока не рассвет, – не отопрут засов.
Там еще пять часов шесть часов.
Ты спи, я начеку.
А по рельсам-руслам вниз течет молоко
тумана – мелко, и вдруг потом глубоко:
в нем далеко, как люди, идут фонари,
там лес еще не разлепил ресниц,
хочешь – стой перед ним, хочешь – падай ниц,
хочешь – зажги свечу, хочешь – сам сгори.
Россия
Ты не будешь ни сниться, ни зваться,
только рельсов блеснет лезвие.
Бесполезно отыскивать в святцах
онемевшее имя Твое.
Как на родине дерево-дервиш
у дороги в тряпье бересты,
Ты, как беженка, за руку держишь
тень мою – и качаешься Ты.
* * *
Как ни царапай сердце лес – в лесу
нам жить теперь, друг мой.
На отчужденья полосу
приду я, как домой
С волками я молчать, и ты не выть,
и ты учись молчать.
По-волчьи знать, по-птичьи пить
и больше гнезд не вить.
2004 — 2005