Опубликовано в журнале СловоWord, номер 48, 2005
В программе «Музей современного искусства» киевская галерея «Совиарт» представила работы одессита Валентина Хруща.
На открытии выставки автор не появился, что свидетельствует: человек он серьезный, каковы бы ни были «причины неявки». Не верится что-то нарядным шаркунам, велеречиво вещающим на вернисажах. Художника представляешь «священным затворником» (или «неприкаянным странником») вроде Селинджера. Где он, ау?
Но, слава Богу, есть работы, и этого вполне достаточно.
Многие картины Валентина Хруща не имеют четкой датировки, охватывая чохом целые десятилетия: 60-е, 70-е, 80-е годы…
А первая выставка автора – совместно со Станиславом Сычевым – состоялась осенью 1967 года, когда друзья (их называли Хрущик и Сычик) развесили свои полотна на оградительных барьерах вокруг ремонтируемой Одесской оперы. Очевидцы рассказывают, что стражи правопорядка настолько обалдели от выходки художников, что прореагировали на нее не сразу и достаточно вяло. А может, разморило их южное солнце?
Интереснее, однако, сопоставить эту неформальную акцию одесситов с состоявшейся через 10 лет знаменитой «бульдозерной выставкой» в Москве – когда на перестроечных дрожжах, звеня фальшивыми литаврами, взошла «Молодость (советской) страны».
Но молодость альтернативы – вот она. Есть основания утверждать, что родилась она в Одессе. Картины Хруща – утро андерграунда. Энергичного, свежего. Еще не тронутого молью, не усыпанного сребрениками, не изъязвленного желчью соцарта. Наивного, точно студент-приготовишка, чуть заикающегося, словно булгаковский Лариосик. А потому – чистого в каждом своем арт-жесте, как это модно называть сегодня. Но Хрущ-то писал, как птица поет… Захотелось – и сотворил «Святого», изысканнейший коллаж, свободный от всякого показного благолепия. Захотелось – и переплавил живопись в скульптурный объект: в «Обнаженной» 1978 года напластования белой краской на местах коленных чашечек и груди создают живое подобие рельефа. Отверз, как Магритт, окно в соседний мир – и на свет Божий выкатилось яблоко, а в открывшемся за ним проеме зеленой стены – кусочек морского пейзажа с пароходом… Наваял, на полотне и дереве, невесть сколько абстракций, то сводя их к барочной композиции, то нелукаво дополняя фабричной этикеткой. Но чаще всего Хрущ пишет курительные трубки (так и видишь воочию: нанес удар кистью, отошел на два шага от мольберта, смачно затянулся…). И цветы – вечная любовь всех художников всех времен и народов: сирень, каллы, хризантемы. И еще рыб. Правда, автор предпочитает изображать их в полуподсушенном состоянии – треплемых ветром, развешанных на веревочке (как там у Катаева: «Мадам с Привоза: бычки-и-и!»). Или на тарелке, блюдце. По пять, по шесть штук. Заманчиво было бы отыскать здесь христологическую подоплеку (тема для Хруща не чуждая, судя по «Распятию», написанному во фрагментарно-экспрессионистическом стиле). Тем более что наши современники время от времени испытывают потребность в символах – хотя бы и доморощенных: вот парни из Станислава даже в энциклопедическом справочнике «Плерома» сподобились на статью «Рыбная тематика», подверстав к ней его рисунки.
Уместно привести один «мемуарий» об уже упоминавшемся Катаеве: «В годы, когда никакой рыбы, кроме простипомы и бельдюги, нельзя было купить, Валик появлялся, как всегда неожиданно, с двумя «качалками» свежайшей кефали и, закатав рукава белоснежной рубахи, подпоясанный белым полотенцем, лично готовил ее».