Сокращенный пер. с польск. Бориса Горобца
Опубликовано в журнале Старое литературное обозрение, номер 1, 2001
Надо писать стихи редко и неохотно,
под нажимом невыносимым изнутри и только с надеждой,
что служим инструментами духов добра, а не зла.
Чеслав Милош
Духи зла всегда нашептывают одно и то же: можешь гнуть шею перед властями ради собственной выгоды; можешь топтать чужое достоинство ради собственных нужд. Тогда как духи добра говорят: — не сделаешь этого! <…> Иногда у поэта — говорит Милош — возникает надежда, что он может стать таким инструментом духов добра. Тогда он пишет стихи. А также эссе.
Томас Венцлова, великий литовский поэт, является также мастером эссе. Когда-нибудь историки станут анализировать феномен эссе, порожденного эпохой конфронтации “добрых духов” надежды, свободы и милосердия со злыми духами тоталитарного насилия и лжи. Искусство эссе стало искусством независимых размышлений о многозначности мира и крутых тропинках поисков истины. В эссе выражались мечты о добропорядочной этичности и сопротивление истерическому фанатизму и казенной догматике. Духи добра выражали себя посредством эссе как важная часть воспитания в духе свободы. Иосиф Бродский и Андрей Амальрик, Вацлав Гавел и Янош Киш, Лешек Колаковский и Чеслав Милош <и др.> — все они оставили след в своей эпохе за счет работы проницательной и свободной мысли, открывавшей пространство для серьезных обсуждений серьезных проблем. Обсуждений, а не журналистских потасовок, в которых лозунги изгоняли мысль, а брань заменяла аргументы.
Эссе было чуждо не только миру официальных речей и антиправительственных скандирований на демонстрациях оппозиции. Эссе было инструментом добрых духов терпимости и благоразумия: отвергало мир инквизиции, но и не поддерживало фанатичных сторонников Лютера. Такое эссе было наследием Эразма Роттердамского и всего народа республики гуманистов. Из этого народа вышел Томас Венцлова.
У него должна была сложиться нормальная биография советского литовца. Его отец, Антанас Венцлова, известный литовский писатель, находился на высшем уровне советского литературного парнаса в Литве. Достаточно сказать, что ему было поручено написание нового гимна республики, присоединенной к Советскому Союзу. Сын стал безжалостным критиком этой советской Литвы. В 1956 году, после вторжения советских танков в Венгрию, он окончательно утратил остатки инфантильной идеалистической веры в справедливый коммунизм, столь типичной для левой интеллигенции.
С тем пор мыслил самостоятельно. Дискутировал в кругах протестовавших студентов, писал стихи “в стол”. Писал также эссе. Много переводил из польской и русской поэзии. В 1975 году примкнул к диссидентскому движению, вступив в Хельсинскую Группу. Вскоре ему удалось уехать заграницу. Много писал для эмигрантской печати: литовской, польской, русской. А также для американских газет. Эссе Венцловы публиковались в парижской “Культуре” и “Литературных тетрадях”. Некоторые из них — в т.ч. памятные “Вильнюс как форма духовной жизни”, написанные вместе с Чеславом Милошем, выходили в подпольных издательствах.
Венцлова пишет ясно, предельно точно, компетентно. Его выводы характеризуются спокойствием, мужеством, бескомпромиссным стремлением к правде. Но есть в этих эссе и еще одна особая тональность.
В чем же она состоит?
Я упорно ставлю Венцлову рядом с Иосифом Бродским и Чеславом Милошем. Не только потому, что все трое и добрые друзья, и замечательные поэты. Их объединяет еще одна специфическая черта: они независимы и критичны не только по отношению к миру диктатур, но и по отношению к культурным стереотипам собственных народов. И собственной творческой Среды.
Тем самым они “диссиденты” другого, более высокого уровня. Неслучайно Бродского ненавидели не только правящие коммунисты, но также и великорусские антикоммунистические шовинисты. Неслучайно Милош, оплевываемый долгие годы коммунистической пропагандой, был и остается объектом грубых нападок со стороны “ортодоксальных патриотов”.
Также и Венцлова получил немало шпилек от литовских националистов. Внимательное чтение его эссе объясняет, почему это было неизбежно. <…>
“Меня часто осуждают за нечто вроде национальной измены, ибо как бы являюсь космополитом, юдофилом, полонофилом, даже русофилом, тогда как литовцы меня часто раздражают, ибо они — свои. Например, нашей Хельсинской Группе вменяли в вину, что мы являемся диссидентами не литовскими, а “общесоветскими”. На, а как же иначе? Дело становится безнадежным, если перестает быть общим; кроме того, мы эмоционально связаны со всем, что там происходит. Там — не значит даже в Союзе, а во всей Восточной Европе. Мы — восточно-европейские диссиденты”. <…> Это позволяет Венцлове выйти за меловой круг этнического эгоцентризма и оказаться в одной связке с Бродским и Милошем.
<…> В “Открытом письме литовцам и полякам в Литве” он писал о шовинистах и “близоруких патриотах”: “Людям этого типа кажется, что наилучшим способом защиты собственных национальных интересов является притеснение более слабых народностей. Они не понимают, <…> что народ, угнетающий другие народы, по определению не может быть народом свободным”. <…> Отвечая на голоса возмущенных соотечественников, которые его обвинили — не больше не меньше — в измене Литве”, Венцлова писал: “…не буду доказывать, что люблю Родину. Этот способ защиты был бы унизительным. Любовь к Родине доказывается в целом работой и жизнью. Замечу лишь, что она бывает двух типов: либо безоговорочно некритичная, либо ответственная. Предпочитаю этот второй тип любви. С такой любовью Чеслав Милош относится к Польше, Герцен относился к России, Джойс — к Ирландии. Я хотел бы любить Литву так, как они любили свои отечества”. <…>
Он говорил также: “Никогда не соглашусь, что Чаадаев или же Набоков “не являются европейцами”, что “европейская культура для них непонятна и чужда”. К сожалению, среди литовцев еще не было европейцев такого класса”.
Думаю, что в этом пункте автор ошибается. В Литве есть европейский интеллектуал такого класса — это Томас Венцлова.
Сокращенный пер. с польск. Бориса Горобца