Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 7, 2011
ЖИЗНЬ НА МАРСЕ
ПЛОЩАДКА
Долгий вечер ест меня обида.
Разошелся по домам народ.
Но собаке ни за что побитой
Я подброшу мамин бутерброд.
Память — добрый глаз Черноголовки.
Котлован слезой залить пора,
Чтоб в окно строительной бытовки
Наблюдал я небо октября.
Кабель в бухте, башенные краны.
Банка из-под извести пуста.
Выпавшая буковка Корана
Крошку хлеба тащит со стола.
ЖИЗНЬ НА МАРСЕ
Замерзший город. С ветром перебор.
Снег крупяной, утоптанный местами.
До дома топал через школьный двор.
Уроки делал. И пластинки ставил. —
Жизнь пыли на дорожках. Шум. Волна.
Царапин треск. И водоем без дна.
Свет выключал и двигал стол к стене.
Затягивал печальный хит неровно,
Флакон дезодоранта в пятерне
Сжимая нервно вместо микрофона.
И, как прилив, огромный снежный зал
И поднимался, и рукоплескал.
В луче софита сигаретный дым,
Зарницы улиц и огни на елке.
Базар соседей, в трубах шум воды,
А я сидел, растрепанный, в гримерке. —
В недетском хоре с грустью различал,
Как мамин ключ в замке дверном звучал…
ПОМЕСТЬЕ
Увидел он в густой воде ручья,
Что свет — его, а пустота ничья,
Что скачет лес, как заяц, смел и остр,
И луч, как меч, зрачок впускает в мозг.
Где астра тяжелеет головой,
Стучит без звука клавиша рояля.
И желтый берег мимо проплывает
По тригонометрической кривой.
Игра воды и небо без конца
И края — в блюдце с золотой каемкой.
Он говорит о небе, на котором
Царапина болит от леденца.
Но нет беды, чтоб оказаться здесь,
Не наползает облако на лес.
Ни сна, ни яви нет. Ни ряби волн.
И я — не я. И я — не я, не он.
КАНИКУЛЫ
Сиреневый снег Левитана на серой
Бумаге из Речи родной.
Безрадостно дождик заляпал фанеру.
Котяра вернулся домой.
На скрипке расстроенной буду играть я
Столицы вечерней огни,
Когда соберутся на дачной веранде
Все добрые тетки мои.
Я буду играть, и рассматривать наши
Заросшие грядки и сад,
Среди синих астр самолетик бумажный,
У лейки свинцовый солдат.
На блюдце разбухло от влаги печенье,
Рассыпался шрифт крупяной.
С обложкою выцветшей старый учебник
Открыт на странице любой.
ПИСЬМО
Г. Шульпякову
Я вернусь, а сентябрь пусть останется, —
Шорох листьев звучит хорошо.
Слушай гул, шум составов на станции
И читай “Вот и лето прошло…”.
Опечалюсь я, глядя рассеянно, —
Пар над носиком чайника жив.
В незнакомый пейзаж флору севера
Поздний вечер в окошке сложил.
Ложки звяк о стаканчик фарфоровый,
Синий ковш с молоком на плите.
Горсть горошка не делится поровну
Между рано подросших детей.
Жди теперь перед голыми клумбами
Первый снег, воротник теребя.
Весь тираж с опечатками глупыми
Будет греть до апреля тебя.
ДИПЛОМНАЯ РАБОТА
Вяз одинокий в трубе объектива.
Жизнь — черно-белая ретроспектива.
Бросив мопед, на пригорке присел
Шкет долговязый под кроною вяза.
Воздух пустой, как скафандр водолаза.
Ветки. Листва неподвижна совсем.
Свет… Тем счастливее дни, чем длиннее.
Берег. Дальнейшее перечисленье —
Отмель далекая, вышка, флажок
Выцветший. Шкет не спеша входит в реку.
Луч, просочившийся через прореху
В кроне, шипя, выжигает кружок.
Что же, сынок… Хорошо, что не судишь.
Я был тобою, а ты мною — будешь.
Вырастишь — вспомнишь рассказы отца.
Как по проселку лихим Че Геварой
В сумерках мчался с зажженною фарой
Батя, и не было сказке конца…
ПЕРЕЕЗД
С подножки вагона увидишь тростник,
Склоняется вяз безучастно.
К платформе спешат постучать-поскрести
Ганелин, Тарасов, Чекасин.
Лязг ножниц, сдвиг воздуха, вздохи земли,
Скрип сучьев, петель и уключин.
На влажном асфальте мопеда следы,
И голубь кроваво расплющен.
Безумные звуки вокзала навек
В сознанье вросли частоколом.
У выхода светиться, как человек,
Почти что живой участковый.
ПЛЕН
За шторами снежная слякоть,
Застрял в проводах вертолет.
Мне грустно и хочется плакать.
Ангина мне спать не дает.
Мне семь или семь с половиной,
И вирус сжал горло мое.
Наш дом заштрихован сангиной,
А город замазан углем.
Намокли большие ресницы,
Засыпана мелом кровать.
Я болен. Так что ж мне не спиться?
Пора бы давно задремать!
Я буду так медленно таять,
Как снег, превратившийся в лед,
Пока меня долгая память
Под старым пальто не найдет.