Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 6, 2011
Елена ПРОСКУРИНА
ВРЕМЯ АНТИУТОПИИ
Волков П.В. 2084. — Новосибирск, “Архивариус-Н”, 2009.
Обращение ученого-археолога (П.В. Волков — доктор исторических наук, сотрудник Института археологии и этнографии СО РАН, известный читательской публике по своим научно-публицистическим книгам “Потомки Адама”, “Феномен Адама”) к жанру литературной антиутопии — явление не рядовое. Нет сомнения в том, что мы имеем дело со знаменательным в ряду современной литературы произведением, автору которого удалось на ста с небольшим страницах создать мощный литературный гипертекст. При этом П. Волков использует интересный художественный прием: пишет свою антиутопию по канве утопического текста, а именно “Утопии” Т. Мора. Об этом говорят названия глав в “2084”, которые либо дословно дублируют моровские — такие как “О городах”, “О должностных лицах”, “О рабах”, “О военном деле”, либо варьируют их. Ср. в “Утопии”: “О занятии ремеслами”, “О взаимном общении”, “О путешествиях утопийцев”, “О религиях утопийцев”. В “2084” соответственно: “О занятиях”, “Об отношениях друг с другом”, “О поездках”, “О религиях”. Названия у П. Волкова носят более универсальный характер, однако не всегда играют расширительную роль, по сравнению с “Утопией” Мора. Например, глава “О занятиях ремеслами” открывается фразой: “У всех мужчин и женщин есть одно общее занятие — земледелие, от которого никто не избавлен”. В книге П. Волкова глава “О ремеслах” начинается так:
““У всех мужчин и женщин без исключения есть единое общее дело…” Надеюсь, вам не надо объяснять — какое?
Да и чем им еще “заниматься”?
Хватает лет на десять…
Нет, не мало. Им достаточно. Сотни партнеров перебрать можно!”
Выделяемые автором по всему тексту части фразы, открывающие очередную главу, служат отсылкой к названному претексту. Однако особый шрифт является одновременно сигналом его варьирования, как происходит это в данном случае. “Общее занятие” меняется на “общее дело”, резонируя сразу с несколькими культурными феноменами. В первую очередь, литургическим служением, которое в переводе на русский язык с древнегреческого означает общее дело. Таким образом, в этом фрагменте “2084” инверсируется смысл сакрального христианского служения: духовный верх подменяется телесным низом. Но здесь же вспоминается и “общее дело” Н. Федорова, каковым философ считает воскрешение детьми своих умерших отцов, видя в этом главный нравственный долг живых по отношению к мертвым (в данном случае мы оставляем в стороне само дерзание автора “Философии общего дела” подменить богочеловеческий акт воскресения мертвых человеческим научным воскрешением). Эти подтексты адресованы Волковым компетентному читателю и никак не развиваются в самом тексте.
В границах метажанра, объединяющего как утопию, так и антиутопию, в “2084”, кроме произведения Т. Мора, распознается диалог с “Легендой о Великом Инквизиторе” Достоевского, романами “1984” Оруэлла, “Мы” Замятина. У произведения П. Волкова довольно сложная структура. На наш взгляд, она несколько перегружает текст, хотя и имеет свою мотивацию. “Рамочное” значение имеют разделы, обозначенные как “Вступительные” и “Заключительные письма”, играющие роль жанрового кода: как известно, утопическое повествование чаще всего строится в форме писем. О чистой функциональности названий данных разделов свидетельствует то, что сам их текст никаким образом не соотносится с жанром письма, а представляет собой диалог Авторитетной Инстанции с неофитом — еще один знаковый “жест” в сторону исходного жанра. Основная часть сюжета укладывается в три дня. Внутри “Дня первого”, начинающегося с диалога Я-повествователя и его собеседника, есть разделы “Вставка” и “Книга первая”. “День второй” также начинается с краткой вступительной беседы, за которой следует еще одна “Вставка” и “Книга Вторая”, делящаяся на главки, названные по аналогии с главами “Утопии” Мора. Это самая объемная часть текста. “День третий” — монолог Я-повествователя и “Вставка 3”.
Несмотря на заявленную форму диалога, повествование в “2084” по преимуществу монологическое, соответствующее типу учительной беседы, что также является нормативным для утопического метажанра. В качестве повествующей инстанции выступает в тексте сатана, а его реципиентом — герой-самоубийца:
“— Итак, вы умерли 13 февраля 2008 года?
— Не совсем… Вы же знаете.
— Любопытно стало?
— Ну, конечно же…
— А когда это вам в голову пришло?
— Еще в молодости”.
Любопытство героя к смерти, инициировавшее его самоубийство, резонирует с ситуацией в “Чевенгуре” А. Платонова, еще одной антиутопии, где отец Саши Дванова решается утонуть в озере, чтобы “пожить в смерти” и “посмотреть, что там есть”. Тем самым наращивается свойство гипертекстуальности книги П. Волкова. Образ же Князя мира сего встраивает “2084” в обширную литературную дьяволиаду, что выдвигает его диалогический план за пределы утопической традиции.
Однако литературная беспрецедентность коммуникативной ситуации в “2084” заключается в том, что здесь инверсируется евангельская ситуация беседы Христа с учениками, а трехдневный срок, в который укладывается его сюжет, соотносится с тремя днями пребывания Спасителя в аду:
“— Сегодня — твой “третий день”…
Как у Него…
Только — наоборот.
Он пребывал в аду… — и тебе, дорогой… Я все сказал.
Он принял смерть… добровольно. И ты… — почти.
Он принес Себя в жертву… Ну, и… Я сделаю то же самое. Только не с Собой, а… с его последним творением … Мне нравится эта игра… — люблю пародии”.
К приему инверсии учительной беседы Христа прибег в свое время Достоевский в “Легенде о Великом Инквизиторе”, где роль учителя отведена Инквизитору, Христос же выступает в позиции смиренного слушателя. Однако, в сравнении с саркастическо-ироническим дискурсом “2084”, в повествовательной речи Инквизитора полностью отсутствует ироническое начало. И сам его образ важен автору как посреднический между двумя контрастными мирами. П. Волков не боится вести Я-повествование от лица Князя мира сего, минуя посредническую инстанцию, что вызывает аллюзии уже на другое литературное произведение — “Дневник Сатаны” Л. Андреева. Поучающий же иронический тон беседы инфернального учителя с учеником отсылает к “Письмам Баламута” К. Льюиса, где умудренный опытом искушения и обольщения бес дает соответствующие уроки ученику-бесенку.
Деление центральной части “2084” на две “книги”, по всей вероятности, сделано по аналогии с библейскими Ветхим и Новым Заветами, разделяющими весь текст Библии на два главных корпуса. “Книга первая” по типу дискурса представляет собой реестр правил, по которым существует тот мир, о котором говорит Я-повествователь, что соотносится с разделами Пятикнижия, в которых богоизбранному народу даются Заповеди (Исход), либо диктуются правила жизни в Земле Обетованной (Левит):
“Наше общество самоуправляемо.
Нет ничего, и есть все.
Нет социального неравенства.
Все общее, и все — ничье…”.
Нетрудно заметить, что в этом социальном кодексе пародируются конституциональные черты советского общества, которые в дальнейшем доводятся до высшей степени утопизма:
“Нет столицы. Нет даже правительства. // Нет даже закона. Есть всеобщее понимание”.
Однако цель этой социальной привлекательности в доведении “всего до абсурда”:
“На всех лицах — улыбки. // В глазах — только восторг. // Нет ни первых, ни последних. // Ни черного — ни белого”.
Помимо замятинского текста, в этот фрагмент встраиваются и евангельские мотивы — о “последних”, которым обетовано стать “первыми” в Царствии (Мф. 20, 16), но не в царстве тьмы, где смешаны все краски и все ценности.
“Книга вторая” — абрис человеческой истории, в изложении которой акцент делается на методах, приводящих к намеченному Руководящей Инстанцией результату, что вызывает аллюзии на Новый Завет, где Спаситель предлагает путь достижения Царствия. Принцип инверсии, который использует автор, а также ориентация на пародирование Высокого Образца служат подтверждению известной формулы о дьяволе как “обезьяне Бога”.
Пожалуй, главным отличием рецензируемой антиутопии от предшествующей традиции, представлявшей вероятное нежелательное будущее человечества, является отсутствие в ней этого вероятностного начала: автор не сомневается в том, что современный мир стоит у последней — адской — черты. И правит этим миром сатана, умело играющий на человеческих страстях, эгоизме, жажде потребления и руководствующийся принципом: “добровольность — основа эффективности внушения”:
“Мы перестали навязывать людям свои или чужие правила. Мы узаконили их понятия о справедливости.
Люди, как дети — любят творить свою судьбу!
Мы им только помогли.
Не более”.
Комбинация в данном фрагменте мотивов ребенка и свободы рождает значение игры неразумного дитяти с огнем — этому и способствуют силы, чье имя, по евангельскому Слову, “легион”. Здесь автор разрабатывает один из главных тезисов, на котором стоит вся советская утопия: люди — неразумные дети, которыми необходимо управлять. При этом текст развертывается как доказательство сатанинской основы всего современного мира, подменившего божественный императив утверждением собственной правоты:
“Мы убедили людей в естественности и достижимости всех их желаний.
Мы раскрепостили их!
<…>
Мы дали миру ощущение его правоты!”
Узловые моменты этой стратегии подчинения на уровне мировой истории прослеживаются в трех “Вставках”. Первая — история оскудения древнего мира, немотивированно, с поверхностной точки зрения, теряющего свою жизнеспособность:
“А вам не приходило в голову, что как-то уж странно уходят с “мировой арены” целые государства? Даже народы… Помните, были такие… “древние греки”. Куда девались? <…> Варвары съели? Нет. Ничего подобного. Тогда Греция была частью Римской империи. И все ее жители находились под надежной защитой римских легионов. Никто на этих греков не нападал. Они вымерли сами. Без внешних причин. В начале “Новой эры”. Все началось так… с ерунды. Женщины вдруг перестали рожать… Расхотели… Хлопотно, знаете ли. Да и зачем? В мире стало так много удовольствий… Куда более утонченных… В стране расцвет искусств. Приятные беседы любителей изящного… Стала вдруг модной тема самоубийств <…> Заговорили о бессмысленности бытия, несовершенстве сознания… Тотальный цинизм, ирония и, как естественное следствие, — пессимизм. <…> Саморазрушение нации. Сами. Никто их не принуждал. Энтропия, батенька…”
Концепция пассионарности Л. Гумилева, под знаком которой развивается мысль в этой “Вставке”, осмысляется П. Волковым не с отвлеченных научных позиций, а с учетом в первую очередь нравственных мутаций, происходящих в общественном сознании, что, с его точки зрения, и служит главной причиной вырождения не только индивида, но и целых наций.
Вторая “Вставка” демонстрирует действие максимы “всякая замкнутая система стремится к распаду” (перифраза теоремы Гёделя “О неполноте формальных систем”) на примере советской истории:
“…СССР. Когда был он мощнее всего? <…> — в начале. Да, кроваво, да, несимпатично, но… такова реальность. Внешнюю форму могущества приобрел где-то к 80-м… вашего века. И что?.. На поверку-то — пустышка. И оказалось, что вся его история — это повесть о беспрерывной деградации. Запомните, навсегда запомните: если государство поддерживают только те люди, которые его создали, — оно долго не живет. <…> То, что вы называете Российская Федерация, — конечно, не Россия. Смех один. <…> Так, “рублевое пространство”. Территория, географическое обозначение <…> Половина страны мечтает “жить за границей”. Распад с самого начала. Классика. Попробуйте остановить процесс! Куда там…”
Единственная возможность разорвать эту “физическую” закономерность — вывести ее на уровень “метафизики”: принять тезис о том, что не все в этом мире доказуемо, т.е. признать существование Истины, которая не исчезает и не перестает действовать из-за Ее человеческого незнания или отвержения. Однако к современному человечеству, по мысли автора, солидаризирующегося здесь с инфернальным Я-повествователем, это “уже не относится”:
“Вы сами этого захотели. Чтоб не было на вас, себялюбивых и свободных, никакого там… лишнего воздействия. Вы сами разорвали Связь”.
По существу П. Волков продолжает ту мысль, у порога которой останавливается автор “Легенды о Великом Инквизиторе”, считающий, что человечество не готово к той свободе, которую даровал ему Христос. Сатана в “2084” показывает своему слушателю-неофиту, что своей свободной волей человек может двигаться исключительно к самоуничтожению. И пособником в этом процессе выступают силы тьмы.
Понимание свободы автором антиутопии соотносится с богословским тезисом о том, что следует отличать свободу для и свободу от. Свобода для — главная максима современного мира, формирующая эгоистические ценности общества потребления по типу “бери от жизни все”; свобода от — ставит перед личностью вопрос о том, от чего она хочет быть свободной, т.е. устанавливает нравственные ограничения. По логике П. Волкова, человечество в своей истории уже прошло “точку невозврата”, поскольку давно проигнорировало те духовные ограничители, которые даны в Заповедях, а в новозаветный период в Нагорной проповеди, и которые могли бы повернуть стрелки исторических часов. Однако “люди предпочли управлять своей историей самостоятельно. Без посторонней помощи и вмешательства. И кое-что у них стало получаться неплохо. Правда… приобретение материальных благ они, по своей глупости, сочли за успех <…> Чем обернулось для них это процветание, вы уже догадались… Они забыли Его. Полностью и окончательно. Думаю, что уже отвернулся и Он. Связь прервалась. Система стала окончательно замкнутой”.
Можно заключить, что по своему главному пафосу антиутопия “2084” — это не роман-предупреждение, а роман-итог, соотносимый с евангельскими притчами о неразумных девах и затворенных дверях (Мф. 25, 1-10), а также работниках одиннадцатого часа (Мф. 20, 6-9). Пропустив период духовного “бодрствования”, человечество уже вступило в эпоху часа двенадцатого, когда врата Царствия затворены и наступает новая эра полной власти сатаны:
“Человечество не погибло. Нет. Просто его история приобрела иное направление — более естественное. Потеряв понятие о Лике — человечество стало обезличенным. Потеряв Образ — стало безобразным. <…> Общество, при всей непохожести отдельных своих органов, став единым и потеряв сверхъестественную цель своей жизни, стало преобразовывать себя в новый, ранее невиданный — Организм”, — этим заканчивается третья “Вставка”, подводящая итог авторским раздумьям о движении человеческой истории.
В “Заключительных письмах” акцентируется параллель между сатаной и антихристом:
“Он хотел создать на земле “Церковь” — Свое “мистическое Тело”. Иначе говоря — Собрание Избранных. <…> Я поставил себе похожую цель — Я собрал Себе из этой людской биомассы Свое Тело. Но только не “избранных”, как у него… Я собрал Себе — всех! <…> Теперь уже Вечный — Левиафан! (выделено автором. — Е.П.)”.
Отсутствие вариантов в сюжетной логике антиутопии П. Волкова, при богатстве интертекстуальных параллелей, делает ее, несомненно, знаковым явлением как в рамках жанровой традиции, так и в ряду современной художественной литературы. Не подлежит сомнению и актуальность содержания “2084”. Поэтому хотелось бы, чтобы произведение было переиздано гораздо большим тиражом, чем выпущенные в свет 100 экземпляров.
В заключение нельзя не отметить и того, что из оформления издания выбиваются иллюстрации, сделанные Т. Петровской. Слишком “прямые”, они разрушают единую стилистику книги как артефакта, мешая восприятию текста и сбивая процесс чтения.