Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 11, 2010
Юлия КЛИМЫЧЕВА
ТРИ ВОЛШЕБНЫХ ДНЯ
Все началось с того, что мой отец, писатель Борис Климычев, отметивший в этом году 80-летие, воплотил долгую и трудную, полную невзгод и опасностей жизнь в автобиографический роман “Треугольное письмо”. Этот роман журнал “Сибирские огни” не только опубликовал, но и номинировал на литературную премию “Ясная поляна 2010”. Авторитетное жюри, в составе которого — Игорь Золотусский, Лев Анненский, Валентин Курбатов, Алексей Варламов и другие известные критики, внесло “Треугольное письмо” в шорт-лист. Организаторы пригласили финалистов в Москву на церемонию, где 11 октября должны были подвести итоги конкурса. Отец, учитывая дальность расстояний и свою давнюю неспособность к каким-либо поездкам, решил (с согласия организаторов) отправить на церемонию своего представителя. То есть — меня.
Арбат в подарок
Я прилетела из Благовещенска в Москву за день до начала церемонии. Мне, как иногороднему представителю финалиста премии “Ясная Поляна”, стараниями организаторов довелось три дня, соседствующие с днем церемонии вручения премии, прожить на Арбате. Дирекция Яснополянского музея договорилась с коллегами Государственного музея А.С. Пушкина о том, что они приютят меня в своих гостевых комнатах. Окна моего временного пристанища на Арбате, 53 выходили как раз на личные покои Александра Сергеевича и Натальи Николаевны. В соседнем здании — мемориальная квартира Андрея Белого. От такого литературного соседства кружилась голова.
По утрам я смотрела на увитый плющом московский дворик, покрытый цветущим, несмотря на разгар осени, шиповником. На чудной формы фонарь — как раз под тем самым окном, из которого, возможно, на этот же самый двор смотрел Пушкин. Возможно, зевая и потягиваясь после сна. Либо — думая о долгах и подкрадывающейся бессоннице.
Впрочем, остались свидетельства, что именно в этом двухэтажном особнячке на Арбате, куда в феврале 1831 года сразу после венчания великий поэт привез молодую жену, Пушкин был счастлив. Именно с Арбата, из этой квартиры, Пушкин написал самое счастливое в своей жизни письмо, адресованное другу и издателю Плетневу. “Я женат и счастлив. Одно желание мое, чтобы ничего в жизни моей не изменялось; лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, и я переродился”.
И именно здесь Александр Сергеевич накануне своей свадьбы устроил мальчишник, на который созвал человек 10-12 московских друзей. Приглашенные потом вспоминали в мемуарах, что было очень весело — много пили, ели свежую осетрину, а хозяйничал младший брат Пушкина Левушка, считавшийся знатоком московской кухни.
Арбат — улица самых неожиданных встреч. Там мне довелось понаблюдать, как Арнольд Шварценеггер покупает сувениры в арбатской лавке под названием “Онегин”.
Профиль губернатора Калифорнии хорошо просматривался среди выставленных в стеклянной витрине огромных матрешек. Известный актер и политик как раз находился в Москве с визитом, во время которого Дмитрий Медведев на своей “Чайке” прокатил его в Сколково. А вечером Арни решил завернуть на Старый Арбат за сувенирами.
Количество желающих сфотографировать самого Терминатора и взять у него автограф прибывало с каждой минутой, и вскоре “Онегин” был взят в плотное кольцо. Поскольку покупателей из магазина быстренько удалили, происходящее внутри за стеклом было видно как на хорошо освещенной сцене. Охрана между тем выстраивала желающих взять автографы у Шварценеггера. Надо признать, огромные плечистые мужчины с рациями действовали очень доброжелательно. Детей с блокнотиками поставили в первый ряд.
— Зачем Шварценеггеру телохранители? — попытался шутить молодой человек. — Он же Терминатор!
В сувенирной лавке Шварценеггер провел около получаса. “Чего он там застрял?” — волновалась толпа, державшая наготове фотоаппараты в замерзающих руках — в Москве как раз резко похолодало. Негры в белоснежных ушанках, раздающие на Арбате промо-листовки “Онегина”, сновали в магазин и обратно, но объяснить, почему не выходит Шварценеггер, им не хватало словарного запаса.
Губернатор Калифорнии между тем присмотрел расписанный под гжель фарфоровый чайник, и долго торговался, пытаясь сбить цену и выпросить скидку. Наконец, договорившись о цене, вип-гость расплатился и покинул сувенирную лавку столь стремительно, что среди ожидавших раздался коллективный вздох разочарования. Оказалось, что фотоаппараты большинства запечатлели лишь локоть или плечо знаменитости.
Говорить по-русски
В один день пообщаться с праправнуками Льва Толстого, внуком Арсения Тарковского и племянницей Азы Тахо-Годи — такое мне даже в самых смелых мечтах никогда не грезилось.
Изумительно красивый Атриум Большого театра, где проходила церемония, встречал гостей живой классической музыкой и шампанским, которое разносили официанты. Праправнуки Льва Николаевича, популярные телеведущие Петр Толстой и Фекла Толстая объявили о начале церемонии, связанной с именем их великого предка. Еще один праправнук — Владимир Толстой, директор музея-усадьбы “Ясная Поляна” и председатель жюри одноименной премии, собственно, и был инициатором всего происходящего.
Премию вручали в восьмой раз. Немного удивило, что первым на церемонии выступил президент штаб-квартиры Samsung Electronics по странам СНГ, порадовавший столичных журналистов фразой “в мою голову пришел мысль”. Но потом стало ясно: южно-корейская компания постоянно поддерживает организаторов премии “Ясная Поляна”.
Москвичей не удивляет писатель, родившийся и живущий в какой-нибудь сибирской тьмутаракани. Ну, родился он там, живет, иногда охотится или рыбачит ради пропитания, живет, и пусть себе. Другое дело, если внук одного из крупнейших русских поэтов Арсения Тарковского и племянник знаменитого режиссера Андрея Тарковского, окончивший МГУ, вдруг взял да уехал в глубину Сибири, в Туруханский район, основал охотничье хозяйство, срубил с помощью меценатов церковь для аборигенов, да еще и книги написал. Фамилия, талант и мастерство ему открыли дорогу в “толстые” журналы, а теперь вот и к премии в номинации “XXI век” в 750 тысяч рублей достоинством.
900 тысяч рублей получил победитель в номинации “Современная классика” Михаил Кураев. Он родился в 1939 году в Ленинграде в семье инженера. Ребенком пережил блокаду. Окончил искусствоведческое отделение Ленинградского института театра, музыки и кинематографии. Более 25 лет работал на киностудии “Ленфильм”. По его сценариям поставлено двенадцать художественных фильмов. Понятно, что и на него биография и местоположение поработали. Хотя, безусловно, размер таланта всегда имеет значение.
Всех шестерых финалистов тоже наградили дипломами лауреатов, букетами и премиями, пусть скромными, но все же.
Далее по сценарию члены жюри представляли произведения финалистов. Неожиданный поворот сюжету сразу задал Игорь Золотусский, заявивший, что в этом году впервые жюри жестко разошлось в оценках, кого считать победителями. Он не стал раскрывать всех подробностей, но по его гневному монологу и по тому, что он покинул зал сразу после своего эмоционального спича, было ясно, что его точка зрения не победила.
Сгладить выступление Золотусского попробовал его коллега по цеху Валентин Курбатов.
— Мнения членов жюри разошлись, но литературный процесс — это живое дело. Когда-нибудь воплотится моя мечта, чтобы обсуждения проводились публично, чтобы всем было ясно, что происходит сегодня в литературе и как движется литературный процесс, — отметил Валентин Яковлевич.
После церемонии награждения всех пригласили на легкий фуршет с пирогами по рецептам Софьи Андреевны. Её пироги, говорят, Лев Николаевич весьма уважал. Увы и ах, попробовать знаменитых пирогов мне не довелось. У меня на фуршеты многолетний стойкий рефлекс — я включаю диктофон и иду брать интервью.
Комплименты Климычеву и другим финалистам
Говоря о произведениях, вошедших в короткий список, председатель жюри и директор музея-усадьбы “Ясная Поляна” Владимир Толстой подчеркнул, что ему никогда не было и не будет стыдно за выбор финалистов.
— Имена некоторых номинантов, таких как Александр Иличевский или Олег Павлов, уже известны московской литературной критике, — заметил Владимир Толстой. — Но мы особенно радуемся, когда удается найти в том большом потоке, который проходит через членов жюри, какое-то имя, которое для столичной литературной жизни являлось бы новым. Я прочел “Треугольное письмо” Бориса Климычева. В романе есть то, что я больше всего ценю в литературе — это искренность, когда литература нелитературна в хорошем смысле этого слова. В ней чувствуешь живое дыхание жизни, переживания и страдания человека, написавшего этот текст, через всех героев, через сам текст и контекст произведения — это самое дорогое, что есть в большой литературе. И поскольку все это есть в произведении Бориса Климычева, я был одним из тех, кто голосовал за включение его в список победителей.
Роман “Треугольное письмо” представил собравшимся член жюри, критик Валентин Курбатов. Его голос, отраженный круглым стеклянным куполом, разносился по всему залу. Курбатов отметил как тенденцию сегодняшнего литературного процесса желание литераторов писать о своем детстве, словно недописанный Советский Союз вдруг заговорил в нас, проснулся в сердце, как затонувший континент.
— И мы поняли, что не написали еще Илиады и Одиссеи об этом своем Советском Союзе, не написав о послевоенном культе, об этом беспощадном времени, когда воры становятся аристократией, где окружение подростка — воры, мешочники, где это самый естественный быт, — наращивая децибелы, говорил о “Треугольном письме” Валентин Яковлевич. — Это жестокое время, когда смерть в сознание подростка входит как дело самое обыденное. И Климычев описал этот быт, это время с энциклопедической щедростью, с подробностью, достойной этнографического музея, там каждое движенье собственной жизни описано так. Знаете, встречает простой человек писателя и просит: старик, расскажи мою жизнь, она же как птица Феникс. И вот писатель всматривается в зеркало и сам себе говорит: старик, расскажи мою жизнь, она — настоящая волшебная лампада Аладдина! И вот Борис Николаевич рассказывает собственную жизнь, изумляясь, потрясаясь и не понимая, как она оказалась столь сложной, столь чудовищно мучительной, и при этом такой живой и такой естественной…
Я слушала эти слова, зная, как папу с его творчеством не понимали некоторые писатели на местном уровне, в его родном Томске.
Валентин Курбатов признался, что когда он читал книги, номинированные на премию, каждая последующая казалась лучше той, что была прочитана прежде. И сначала он хотел предложить в короткий список Павла Крусанова из Петербурга, но, как на грех, прочитал Бориса Климычева. И когда его спросили по телефону, дескать, кого ты выбрал, он ответил: “Климычева!” На другом конце провода изумились:
— Какого такого Климычева?
— Приеду — расскажу.
А потом оказалось, что “Треугольное письмо” одобрили еще четверо из семи членов жюри, в том числе Игорь Золотусский.
— Для меня эта проза тем дорога, что я воспитан на Урале, в городе Чусовом, и весь этот мир, о котором пишет Климычев, мы не можем не описывать. В нас, выросших именно в этом мире, сложилось что-то такое, что дало заряд на всю будущую жизнь. И все это написано с такой бережной нежностью. Если бы я пел, я бы начал вступительное слово с песни “На аллеях приморского парка, где на грядках растет резеда”. Я пою эту песню с тех пор, как только увидел этот текст, я улился над ним слезами, кинулся обнимать эту книжку. Другие тоже замечательные, но они для меня слегка чужие, одни чуть дальше, другие чуть ближе — они из других поколений. А в этой книге для меня родная сладость и нежность. Почему я закончил свое вступительное слово на церемонии словами, что вроде бы рая нет — но рай есть? Даже в тяжелейшей жизни, которая полна такого ужаса, потерь, боли. Но одновременно она полна таким счастьем, когда оглядываешься! Это и есть рай. И то, что вы, Борис Николаевич, умножаете это счастье, это и есть наше с вами высшее служение русской литературе, куда мы от нее, от матушки, денемся? Спасибо вам и низкий поклон.
В короткий список, напомню, в этом году вошли, помимо победителей, еще пять авторов.
Елена Тахо-Годи, доктор филологических наук и племянница вдовы философа Алексея Лосева Азы Тахо-Годи, написала повесть “У мирного порога моего”. Ее прозу, столь же обаятельную, как и сама автор, высоко оценил Игорь Золотусский.
Исследователь литературы 20 века Алексей Варламов представил аудитории роман Александра Иличевского “Перс”, отметив, что это одна из самых необыкновенных книг, какие он вообще читал в своей жизни.
— По времени я читал ее дольше всех, и может быть, как-то особенно к ней привязался, — сказал Варламов. — Она насыщена самыми разными смыслами, героями, сюжетными ходами. Это как здание, в котором много башен, переходов, лестниц, в котором очень легко заблудиться.
Прозаик Олег Павлов номинировался с новым романом “Асистолия”. Этот медицинский термин означает остановку сердца.
— Этот роман опрокинул все то, что читатели и критики знали о Павлове, — дал оценку книге член жюри, писатель, эссеист и критик Владислав Отрошенко. — “Асистолии” присуща особая современная кинематографическая фрагментарность, но при этом остается серьезное и глубокое отношение к литературе.
Еще один финалист Максим Осипов тоже представил книгу с медицинским уклоном “Грех жаловаться”. По форме это записки врача, причем не художественные, а документальные.
— Начал читать — думал, что не удивлюсь, — признался Владислав Отрошенко. — В записках врача всегда есть определенная доля цинизма, наблюдательности. Но тут я увидел потрясающе искреннюю публицистику, которую не встретишь в самых актуальных газетных статьях. Осипов пишет, как приехал из Москвы в провинцию, как он принимает пациентов, как они относятся к жизни. Оказывается, русские люди согласны рано умирать и болеть, жить, губя себя, до 50 лет. В этом грустно признаваться, но это диагноз не физическому, а моральному здоровью нации. Люди обреченно отказываются от возможности жить.
Мои беседы с потомками Льва Толстого
Владимир Толстой
У Льва Толстого — более 250 ныне здравствующих потомков, живущих во всем мире. Один из его праправнуков, Владимир Ильич Толстой, является сегодня директором музея-заповедника “Ясная Поляна”. К этой должности его привела профессия журналиста — в начале 1990-х Толстой опубликовал в “Комсомолке” статью о сложном положении Ясной Поляны, о незаконных рубках леса в охранной зоне и возведении жилья. После этого Владимир Ильич получил предложение возглавить музей-заповедник на базе родового имения Толстых.
— Владимир Ильич, вы являетесь председателем жюри литературной премии, вы успеваете прочитывать все произведения, поданные на конкурс?
— Мы рассматриваем только реалистическую литературу, которая отвечает толстовскому духу и толстовским гуманистическим традициям. В этом году в длинный список вошли 43 произведения, в короткий — шесть. Члены жюри — очень добросовестные читатели, разумеется, мы все прочитываем. Номинантов нам предлагают литературные журналы, издательства, то есть первичный отбор эти произведения уже прошли. И откровенно графоманских или слабых текстов, которые совсем не вяжутся с именем Толстого, с его кредо в литературе, у нас нет.
— Вам интересно читать то, что пишут современные авторы сегодня?
— Интересно, потому что это неконъюнктурная литература, которая пишется не для того, чтобы продать текст и получить быструю прибыль, а потому что автор не может не высказать то, что он считает важным. И когда читаешь 40 с лишним таких произведений, видишь этот свет. И поэтому мы стараемся поддержать лучших авторов, присуждая им премии.
— Как вы думаете, Лев Толстой одобрил бы эту вашу деятельность?
— Мне трудно говорить в условном наклонении, трудно сравнивать эпохи. Но я думаю, что Лев Николаевич отнесся бы уважительно к попыткам жюри как-то приподнять роль именно такой литературы — искренней, сердечной, качественной и настоящей. Когда вы заходите в книжный магазин, глаза разбегаются от изобилия корешков, и разобраться в этом море невозможно. Есть проверенные временем классики, но есть и современный литературный процесс. Премии помогают найти ориентиры. Есть круг читателей, которые знают, что им точно понравятся книги, выдвинутые на “Букера” или на “Большую книгу”. И я также знаю, что есть много людей, которые уверены, что если “Ясная поляна” дает премию, то это достойно их читательского внимания.
— “Ясная Поляна” издает книги своих победителей, где их можно купить?
— Наш яснополянский фонд “Наследие Толстого” находит возможность для издания книг. Но, к сожалению, до Сибири они не доходят, они издаются небольшими тиражами, продаются в Ясной Поляне и некоторых московских магазинах. Спасибо за вопрос, я подумаю, как наладить продажу и у вас.
— Для нас Ясная Поляна — нечто далекое, из детских книг о Льве Толстом. Расскажите, что представляет собой музей-заповедник сейчас.
— Это очень востребованное место. Несмотря на экономические трудности, в Ясную Поляну едут люди со всей России и со всего мира. Мы не можем пожаловаться на отсутствие внимания или низкую посещаемость.
— Что там сегодня можно увидеть?
— У нас все очень консервативно и традиционно, дом Льва Николаевича неизменен, его личные вещи находятся на своих местах. Мы не меняем экспозицию, дом остается таким, каким он был на последний год жизни писателя. Личная библиотека Толстого — 23 тысячи книг на 28 языках — тоже сохранилась в неприкосновенности. Кабинет писателя, его любимые вещи — это все есть. Но это не главное. Главное, к чему мы стремимся — чтобы биение пульса яснополянской жизни было если не таким, как при жизни Льва Николаевича, то хотя бы достойным его памяти. Поэтому в Ясной Поляне все время происходят какие-то события. Это конференции академических ученых, встречи переводчиков русской литературы, писателей, богословов и религиозных мыслителей, театральные фестивали, кинопоказы. Живая творческая жизнь вокруг наследия Льва Николаевича продолжается.
— Потомки писателя говорят, что фамилия Толстой — это большая ответственность. А сам Лев Николаевич — для вас это…
— Живой человек, прапрадедушка. Дед моего деда — на самом деле это не так далеко. Вы своего дедушку помните? Вот я помню и люблю своего дедушку, а он помнил и любил своего деда. Это прямая, понятная и близкая человеческая связь. Но в тоже время, абсолютно безотносительно к тому, что ношу фамилию Толстой, я понимаю, что Лев Николаевич — фигура невероятной мощи и в литературе, и в общественной жизни, и просто яркая незаурядная личность. Для меня он интересен в человеческих проявлениях — каким он был мужем, отцом, другом. И все свидетельства его частной человеческой жизни для меня чрезвычайно важны. Очень люблю дневники Толстого, его письма, через которые проглядывает Толстой-человек, может, даже в большей степени, чем через его художественные произведения.
— Что первое рассказывали вам о знаменитом предке?
— У нас не было такого в семье, чтобы нам говорили: гордитесь прапрадедом, берите пример или что-то подобное. Это органично и естественно входит в жизнь каждого из нас по мере взросления. Я первый раз попал в Ясную Поляну, когда был московским школьником — мне очень захотелось увидеть это место, и я попросил родителей свозить меня туда. Я как раз прочитал по совету моего отца книгу воспоминаний Ильи Львовича Толстого, воспоминания Татьяны Андреевны Кузьминской, и меня настолько поразил образ Ясной Поляны, что захотелось это увидеть. У меня четверо детей — две дочери, два сына — и сыновья родились уже в Ясной Поляне. Для них это — место их рождения, они там растут и органично впитывают ту атмосферу. И мне даже в голову не приходит сказать: вот, тот человек с бородой — ваш прапрапрадед, великий русский писатель. Нет, масштаб личности Толстого они постигают естественным образом.
— Недавно на западе вышел фильм о Толстом “Последняя станция” — как раз к 100-летию его ухода из жизни. Вы видели эту картину?
— Да, вышел фильм американского режиссера, который снимали в Германии с известными актерами — англичанка Хелен Миррен играет Софью Андреевну, канадец Кристофер Пламмер в роли Толстого. Это фильм о последнем годе жизни Льва Николаевича, о драматических событиях, связанных с написанием завещания, его уходом из Ясной Поляны и смертью на станции Астапово. Фильм сделан очень чутко, деликатно, тонко. Я видел много людей в залах Берлина, Рима, Нью-Йорка, которые смеялись в процессе просмотра и плакали в финале фильма, потому что там есть и юмор, и драматизм. Фильм должен выйти на экраны в России в ноябре, но я не знаю, как примет его русский зритель, потому что наша публика обычно очень болезненно воспринимает интерпретации нашей классики, биографии наших классиков. Найдут немало ошибок, несоответствий. Кому-то фильм покажется излишне сентиментальным или недостаточно серьезным, не соответствующим масштабу личности Толстого. Но лично я принял этот фильм, отношусь к нему хорошо. Мне кажется, он имеет главное — есть любовь актеров к своим персонажам, есть любовь режиссера ко Льву Николаевичу и Софье Андреевне. Для меня это важно.
Петр Толстой
Известный телеведущий, каждую неделю появляющийся на наших экранах в воскресном “Времени”, Петр Толстой — тоже потомок рода, давшего миру великого писателя.
— Петр Олегович, у вас есть любимое произведение Льва Толстого?
— Поскольку я Льва Николаевича осознал сначала как своего прапрадедушку, а уже потом как великого писателя, то назвать одно произведение очень трудно. По мере того, как взрослел и читал его книги, мое отношение менялось. Люблю “Хаджи-Мурата”, “Крейцерову сонату”. Бывает, что их перечитываю, перечитывать — это вообще очень хорошо.
— Как вы считаете, правильно то, что “Войну и мир” изучают в школе?
— На мой взгляд, самое правильное, если бы людям в школе объясняли, что есть произведения, которые можно в течение всей жизни читать, периодически к ним возвращаться, чтобы находить ответы на вопросы, которые мучают человека в разном возрасте. Если бы это удалось объяснить в школе, то, возможно, и не надо было бы заставлять зубрить наизусть отрывки про Андрея Болконского в битве под Аустерлицем или про Наташу в гостях у дядюшки. С одной стороны, хорошо, что заставляют читать в школе, с другой — большинство людей потом так и относятся: да что там, “Война и мир”, мы в школе это уже проходили. А классика потому и классика, что дает возможность припасть к тому, о чем думал писатель в разном возрасте. Лев Толстой как раз такой писатель. В школе его хорошо читать, но и после школы — тоже неплохо.
— Фамилия Толстой для вас — это кнут, пряник, волшебный пароль, открывающий разные двери?
— Прежде всего, это ответственность, которую мы все по-разному осознаем, но которая на всех нас ложится. Толстые сегодня — это большая, очень хорошая семья. Для нас для всех Ясная Поляна — это ощущение сопричастности к тому, что в этой семье было, и предмет для постоянных размышлений о жизни.
— Вы сами книги пишете?
— Нет, мне еще рано. С моей фамилией с написанием книг не нужно торопиться. А если сильно захочется что-либо написать, возьму псевдоним…
Вскоре я уже прощалась с домом на Арбате. Мысли были о газете “Амурская Правда”, которой я задолжала целых три дня работы. Придется наверстывать. Восемь часов полудремы в “боинге” и сразу по прилете в Благовещенск я окунусь в повседневную рутину. Но была сказка. Она многое всколыхнула в душе, вдохновила.