Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 6, 2008
Лариса ЩИГОЛЬ, проживающая в Мюнхене, сокрушается о России в журнале “Нева”, № 3, 2008. По-герценовски расположившись “подальше отсюда”, Лариса Щиголь созерцает “империю” либеральным и по-своему любящим оком:
* * *
Империя… это как увидеть живого летящего птеродактиля — разве можно за ним не побежать?
Андрей Битов
на встрече с немецкими
читателями
Капитан, силком захвативший рубку,
Табаком папиросным набивший трубку,
В летний жар и лютую стынь зимы
Сквозь пески-барханы и льды-торосы
Свой ведет корабль. А куда? Вопросы
Задавали не мы. Задаем не мы.
А поскольку не мы, то и впрямь не пес ли
С нами всеми, такими, — увы, не львы,
Ибо, как оказалось, ни до, ни после
Не был так грандиозен престиж Москвы.
Может, им, императорам (сплошь — тиранам),
Доставаться и должно тем самым странам,
Где вопросов лишних не задают,
Полагают традицией лучшей косность,
Варят сталь, запускают летучки в космос,
Мало-мальский мещанством клеймят уют,
Проливают слезы в дому колонном,
Подпевают хорам краснознаменным
И вино зелено, точно воду, пьют?
То есть нам ли, чумным, да еще в антракте ль,
О добре и зле, о последнем акте ль —
Предпоследней битве добра и зла —
Рассуждать? Ведь над нами, еще цела,
Пролетает Империя. Птеродактиль.
Страховидна, избыточна, тяжела,
Но зато — в полнеба размах крыла…
Эти замечательные стихи вызывают у библиографа вполне закономерное опасение: не затопит ли уважаемая поэтесса своими “плачами” по Руси великой трансцендентальных сограждан ее новой родины?
Санджар ЯНЫШЕВ, в № 4 “Дружбы народов”, обнаруживает себя в “романтических” ландшафтах “озерного края”, где-то между бесконечностью певца невинности и опыта и смертоносными тисами Китса, с известными оговорками, конечно. Впрочем, дух веет еще от Беме. Замечательные, хотя, на мой вкус, несколько торопливые стихотворения поэта, некогда считавшегося герметистом (да что в нем хотя бы от Монтале?), теперь же приближающегося скорее к тому “почвенничеству”, вернейшим проявление которого по сию пору является Хайдеггер времен Kehre. Натурфилософские заигрывания с поэтами-метафизиками, впрочем, перемежаются, подростковыми всхлипами вроде “На хрена мне другая боль?”, абсолютно неуместными в предлагаемом Янышевым письме. Еще большее раздражение вызывает ломанный язык, будто муза (уж простите) изменяет поэту прямо в его собственных поэтических апартаментах. Такая заумь, скорее, нелепа: “Мы — изгой среди крошек и крыс, / а любовь не слепая комета, / но — цветок, вырезаемый из / времени маникюрным струментом. / Ничего, с чем при жизни я свык- / ся, следовательно, вот сверток / моей памяти: кость или жмых…”. Жаль, что поэту, претендующему на интеллектуальность стиха, это не понятно. Образчик:
* * *
Мне бы легкости взять для восхода —
Не у бабочки и самолета,
Не в листве выходного дня,
А в твоем основанье, Природа,
В темном царстве, где нет огня,
Где ни воздуха, ни меня…
Только тут и простор для веры —
Я хочу быть понятым верно —
Только тут и гнездится бог —
Экстраверт: между мной и прошлым,
Сном и памятью, меньшим — большим,
Кем угодно — самим собой.
Я хочу быть понятым. Точка.
На хрена мне другая боль?
Время есть во все стороны то, что
Разбегается из одной
Тьмы-потьмы. Вот на сем и встану,
Прикормив губам своим стаю
Новых звуков, листвы иной,
Точно вешенка, обрастая
Выраженьем икры земной…
Ни мечты, ни вины, ни скорби —
Лишь змея в запаянной колбе
Как молчания перегной.
Впрочем, может статься, что упреки в сторону С. Янышева вовсе не ко времени, хотя бы по той простой причине, что время в себе, как в утробе, носит и такое вот:
* * *
Оставь меня от всех вещей и прочих
Вещей, прикосновений, многоточий,
В пути меня оставь, среди обочин,
Хранящих топографию, как почерк.
Оставь меня от всех вещей на свете.
От будних дней, от выжитых столетий.
Оставь меня извне, развей на пепел,
Оставь вокруг, снаружи, словно ветер.
Я длительных пространств ненаблюдатель,
Всех форм и всех размеров нестяжатель,
Я точка, ненавидимая глазом
За то, что все вместить пытался разом.
Сей опус принадлежит Александру ЕРМОШКИНУ и опубликовавшей его “Новой Юности” (№ 1, 2008). Полагаю, нет особой необходимости распространяться о качестве подобного рода упражнений. Бездарность этого письма такова, что, не обремененные бартианским “удовольствием от текста”, мы обнаруживаем исподнее – моду на “умную” (ударение на первый слог, а не на второй, как у русских комментаторов неоплатоников) поэзию. Пошлость, как сказал бы Набоков.
И вот где ее исток, смысл и самоутверждение. Цитирую по тексту: Дмитрий ЗАМЯТИН. Внутренняя география пространства. Геономика любви в книге Бориса Пастернака “Сестра моя жизнь” (“Новая Юность”, № 1, 2008):
Возвращаясь к геономике любви в ее предложенной ранее формулировке, можно попробовать развести, возможно, несопоставимые факты и образы, представив место, выражаясь предельно рационалистически, как ментальный продукт последовательных геономических операций. К первой из них можно отнести выделение биографо-топографических частностей и деталей, которые “переводятся” в образном смысле в разряд тотальных и как бы вечных локусов любви – таковы в “Сестре моей жизни” локусы степи, сада, ночи, летней жары. Последующая геономическая операция связана с образным дроблением этих локусов с помощью локальных любовно-мифических построений и историй, обыгрыванием антуража, флера, ауры состоявшихся местных событий любви, что позволяет как бы разрядить пространственное напряжение, снять место с поэтически-любовного “пьедестала”, дать месту любви “отдохнуть” в шелухе повседневных мелочей и забот.
Вспоминаются студенты-гуманитарии, с поросячьим восторгом зачитывающие шутки ради своим друзьям и знакомым особо внятные фрагменты из “Метафизики” Аристотеля или “Логических исследований” Гуссерля. Можно только позавидовать “Новой Юности”, что теперь у них все свое, доморощенное, и геономические операции и дробление локусов. Вскорости вновь будем впереди планеты всей.
К несчастью, эстетический опыт, отсутствующий у “юношеских” авторов, зачастую не свойственен и “заслуженным” господам и товарищам. Певец советской эпохи, активно работающий на ниве клонирования молодого поэтического поколения, Кирилл КОВАЛЬДЖИ выступает в журнале “Арион” № 1, 2008 в жанре “мудрых мыслей”, в духе “Раз уж Бог сотворил человека, / значит, нужен Ему и я…” или:
Дзэн
падаешь в пропасть?
переверни картинку.
Лети!
Как это называется по совести, я не скажу, потому как считаю себя приличным человеком. Зачем это публикует К. Ковальджи, состоявшийся и уже благополучно закончившийся поэт, я просто не понимаю.
В том же “Арионе” Анна КУЗНЕЦОВА (“Пир и хор: поколение “ноль””) нашла, наконец-то, совершенно блестящее, на мой взгляд, имя для нынешнего положения дел в “молодой” поэзии: новая монотонность.
Цитирую без комментариев:
Эта новая монотонность — что-то вроде “большого стиля” молодежной поэтической субкультуры. Его часто называют вялотекущим верлибром, подчеркивая видовые свойства — вялость, то есть отсутствие энергетического посыла, и текучесть: по форме это, как правило, одна длинная, затекающая на соседнюю страницу строка. Если такой верлибр оказывается коротким, то это просто лужица, оставшаяся на бумаге, по которой стекали слова.
Владимир ТИТОВ