Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 5, 2008
Ролен Нотман. Преемственность.
Новосибирск, 2007.
Вот уже почти четверть века материалы известного журналиста и писателя Ролена Нотмана, посвященные сибирской науке, регулярно появляются на страницах газеты “Советская Сибирь” и других периодических изданий. Значительная их часть вошла в его книги. В 2002 году в Новосибирске увидела свет книга Р. Нотмана “Предназначение”. И вот недавно появилась еще одна — “Преемственность”, ставшая продолжением предыдущей.
Если первую составили в основном очерки об отцах-основателях Сибирского отделения РАН, то новая книга рассказывает об академических научных школах Сибири. “Между книгами большая жанровая разница, — подчеркивает Р. Нотман. — У очерков один автор, который все собирал и писал сам. А в рассказах о научных школах, по сути, было много соавторов. Правда, устных”.
Книга “Преемственность” и представляет собой большой цикл бесед с учеными, проходивших, как правило, в форме “круглых столов”, посвященных той или иной научной школе. В книге представлено 27 научных школ Новосибирска, Красноярска, Иркутска, Томска, Бурятии, Якутии, среди которых есть и такие весьма экзотические, как, например, сформировавшаяся в стенах бурятского Института монголоведения, буддологии и тибетологии уникальная научная школа тибетологов и буддологов.
Предваряя книгу, академик В.И. Молодин пишет: “Ее нельзя читать без волнения. Перед нами в коротких, но очень ярких очерках проносится вся история становления Отделения, в конечном итоге — история науки”. И это действительно так, хотя и о дне сегодняшнем из книги тоже немало можно узнать.
Но почему именно научные школы оказались в центре “Преемственности”? Во-первых, по убеждению автора и его ученых собеседников, “наука жива до тех пор, пока в ней живы научные школы”, а “крепость Сибирского отделения РАН как раз в том и состоит, что ему удалось их сохранить”. Не случайно мысль о том, что “наука не гибнет, если сохранены и развиваются научные школы” проходит через всю книгу, звучит ее рефреном. И, во-вторых, “научная школа задает такой уровень исследований, который ведет к развитию, к новому…”, она — “хорошая и надежная “площадка” для общения и интеллектуального обогащения”. Показать это и стало одной из главных задач книги.
Рассказывая о своих научных школах, участники “круглых столов” стремятся очертить, прежде всего, само это понятие, определить основные его составляющие. Мнения и подходы разные, тем не менее, в самом важном и существенном они перекликаются, создавая к финалу книги некую обобщенную картину. В числе признаков хорошей, крепкой научной школы называются и высочайшая требовательность в исследованиях, и развитие различных направлений, и постоянное чувство нового, забота о том, как развивать исследования дальше, и даже романтика научного поиска. Но главное, в чем сходятся в книге “Преемственность” абсолютно все, никакая научная школа немыслима без сильного, яркого, многогранного, масштабного лидера, оплодотворяющего идеями своих сподвижников и учеников, организующего и цементирующего их усилия.
В книге Р. Нотмана представлено целое созвездие таких лидеров, ставших основателями различных научных школ. Это и М.А. Лаврентьев, и Н.Н. Яненко, и А.М. Будкер, и А.А. Трофимук, и А.П. Окладников, и Д.К. Беляев, и Н.В. Черский, и В.П. Ларионов, и многие другие крупные сибирские ученые. Каждый из них предстает перед нами как неповторимая личность, яркая индивидуальность, но каждый, в то же время, несет в себе определенные типические черты и свойства, характерные именно для научного лидера.
“…Школа Будкера — не только физика. Она проявляется и в организации самого института. Будкер был пропитан стремлением к независимости. Он строил институт по своим меркам и представлениям…”. Нечто подобное можно сказать и об отцах-основателях многих других академических институтов СО. Их судьбы, как правило, были неразрывно связаны с жизнью их детищ. “Школа Будкера… чуралась всего низкопробного, мелкого, невнятного. Будкер заглядывал далеко…” — отмечают последователи выдающегося физика. Но это относится и к большинству основоположников научных школ Сибири. А из дальновидности их решений, отмечается в книге, “родились основательность и крепость Сибирского отделения, которые выручали его в последние хмурые десятилетия”.
Дальновидность лидеров выражалась не только в выборе ими научных целей и приоритетных задач, в видении перспективы. Участники “круглых столов” к важнейшим приметам научных школ относят подготовку для себя научных кадров и отмечают, какое огромное значение придавали этому отцы-основатели. “Общая особенность чуть ли не всех директоров институтов “первого призыва” в СО РАН: они все и повсюду искали талантливых, — пишет Р. Нотман. — Полагаю, что тот давний поиск лег в основу редкой прочности сибирских научных школ”. А научные собеседники автора добавляют, что этими поисками они не ограничивались, а вмешивались для решения своих кадровых проблем в образовательный процесс: создавали в вузах нужные кафедры, сами выступали в роли преподавателей и т.д. Иначе говоря, растили и воспитывали научную смену. В том числе личным примером.
Молодых ученых отцы-основатели привлекали не одними лишь научными идеями. В еще большей степени притягивали они их собственными личностями, отмеченными могучим и разнообразным талантом, интеллектуальной мощью, благородством поступков, исключительной преданностью науке, упорством и бесстрашием. “Школа должна иметь рыцарей”, — говорит в книге один из участников дискуссий. Примером такого рыцарства может служить судьба практически каждого основателя научной школы. А судьбы эти подчас просто уникальны. За плечами некоторых из лидеров были и война, и ранения, и гонения, и труднейшая работа в тяжелейших условиях. (Особенно показательна тут “феерическая” судьба директора-основателя Института космофизических исследований Ю.Г. Шафера). Уже сама их жизнь, прошедшая через огонь, воду и медные трубы, могла служить примером человеческой жизнестойкости, несгибаемой целеустремленности.
Многие участники “круглых столов” отмечают в своих учителях тот важный факт, что были они всесторонне развитыми, высокоинтеллектуальными людьми. Об академике Н.В. Черском говорится: “У него все было: и сила, и ум, и талант. У Николая Васильевича до семидесяти лет в квартире стояла двухпудовая гиря. При могучем здоровье он обладал могучим интеллектом… Черский был человеком уникального здоровья и ума”. “Человеком, напоминающим интеллектуальную и физическую глыбу”, предстает перед читателем и многолетний директор Института земной коры, “отец сибирских алмазов” профессор М.М. Одинцов. Р. Нотман пишет, что он “мог часами читать наизусть среди своих учеников и друзей стихи русских поэтов… Впрочем, он и сам писал стихи”. Не чужд гуманитарного начала был и основатель этого института член-корреспондент Н.А. Флоренсов: “Его интересовала история, поэзия, мировая культура, эстетика. Он хорошо чувствовал красоту слога, языка. И это передавалось его ученикам”. “Он легко привлекал людей, — читаем в книге о Будкере. — Едва ли только эрудицией. Еще и неожиданностью суждений, прекрасной речью, мгновенной реакцией на мысль и шутку. Гуманитария в нем было… не меньше, чем физика”. Наверное, поэтому к науке относились они как к искусству и чуть ли не “как к поэзии”. С другой же стороны, масштаб их личности выходил далеко за пределы сугубо профессиональной деятельности.
Вообще же, приходишь к убеждению, знакомясь с научными школами Сибири, их лидеры, как правило, сами создавали необходимую для полноценного научного творчества атмосферу. “Он формировал в институте стиль, наше поведение во всем: в работе, в отношениях друг с другом, в манерах, одежде…”, — говорят ученики основателя Института катализа СО РАН академика Г.К. Борескова. Этот “стиль” научных исследований, работы и жизни в науке, заложенный лидерами научных школ Сибири, не раз со временем становился “международным стандартом”, “стандартом качества для тех, кто работает на мировом уровне”.
Чаще всего с уходом лидера распадается и его научная школа. Но “в Сибирском отделении, — пишет Р. Нотман, — ни одна научная школа не распалась”. Как раз потому, что “питательный бульон”… научных центров СО РАН оказался благотворным для учеников”, многие из которых не только достойно заменили своих учителей, но, в свою очередь, передали их идеи и традиции новым поколениям ученых. Самым, наверное, ярким примером тому может служить Институт археологии и этнографии СО РАН, где на смену легендарному А.П. Окладникову пришли к руководству его ученики, ставшие также выдающимися учеными, академик А.П. Деревянко, а после В.И. Молодин.
Об отцах-основателях научных школ участники “круглых столов” вспоминают с неизменным пиететом, рассказывают о них с любовью, даже иной раз с восторгом. Но при этом ощущения идеализации, лубочной лакировки не возникает, ибо собеседники Р. Нотмана по большей части объективны, рисуя образы своих учителей. Во всяком случае, представляют их нам при всей их “глыбастости” живыми людьми, которым ничто человеческое не чуждо, со своими слабостями и недостатками. Например, академик Н.В. Черский “бутылку коньяка за норму не считал; мог спокойно ее одолеть и чувствовал себя превосходно…”. Академик Н.Н. Ворожцов “журналистов откровенно недолюбливал, о чем сейчас столь же откровенно сожалеют и в самом институте”. Ученики академика В.С. Соболева не могли припомнить, чтобы он кого-нибудь из них (включая сыновей своих, тоже преуспевших в науке) когда-нибудь похвалил. Но “помогал тем, — оговаривались, — что сразу же ставил перед ними сложные задачи”. А вот ученики Ю.Г. Шафера считали его энергию “турбулентной, больше того — иногда невыносимой для тех, кто постоянно работал с ним вместе. <…> Искры конфликтов приводили к разным волнениям в коллективе” руководимого им института. И — тоже оговариваются: “Но притягательность личности директора преодолевала все”.
Фигурам отцов-основателей в книге “Преемственность” уделено главное внимание. Через их судьбы, как сквозь увеличительное стекло, лучше, отчетливее видны созданные ими научные школы. В ходе дискуссий участники “круглых столов” не раз подчеркивают, что “научная школа — не только ее лидер”, и в книге рассказывается о многих других ученых разных поколений. Примечательно в этой связи, что в беседах участвуют не только маститые ученые, но и их иной раз совсем молодые коллеги, пришедшие в науку, когда и основателей школ давно уже не было в живых. Это придает разговору дополнительные оттенки, особую свежесть, помогает более полно и непосредственно ощутить преемственность научных поколений.
Ведя разговор о научных школах, собеседники Р. Нотмана нередко выходят за рамки означенной темы и высказывают свои суждения о проблемах и судьбе современной российской науки, о ее роли в обществе, отношениях с властью. И сходятся во мнении, что к академической науке нельзя относиться потребительски, “внедрение не может быть ее мотивом”, и “нет ничего дороже, чем новое знание и продуктивная идея”. Более того — “теоретическая слабость болезненно отзывается на всем: на жизни общества, на экономике, на высоких технологиях”.
Книга вполне логично завершается статьей А.М. Будкера “Возраст познания”, затрагивающей значение научной школы, и двумя беседами с председателем СО РАН Н.Л. Добрецовцым, где ведется разговор о сегодняшнем дне сибирской науки.
На первый взгляд, книга Р. Нотмана с таким весьма специфическим предметом разговора может быть интересна только самим ученым. Но это не так. Полагаю, что и читатель, далекий от научных сфер, не оставит ее без внимания. Она познавательна, дает зримое представление о науке Сибири, знакомит с наиболее яркими, колоритными ее представителями. Да и сложившуюся в обывательском сознании географию расширяет: оказывается, большая наука существует и далеко за пределами знаменитого новосибирского Академгородка. Наконец, книга “Преемственность” легко и с увлечением читается.
Создавая ее, Р. Нотман проделал огромную работу. Чего только стоило объехать десятки научных институтов в разных городах Сибири, провести там беседы… Не всегда все проходило гладко, не везде принимали с распростертыми объятиями. Автор этого не скрывает. Как и его собеседники, он тоже предельно честен, искренен, откровенен. Ничего не приукрашивает, не ретуширует. Вынужден, правда, по естественной причине недостатка печатной площади кое-что ужимать, сокращать. И эти взаимные честность, искренность, откровенность, безусловно, повышают “коэффициент доверия” к рассказанному в книге.
Но собранный материал надо было еще суметь в книгу превратить. Благодаря своему журналистскому и литературному мастерству и таланту Р. Нотману это удалось.
Книгу отличает четко продуманная композиция с хорошо выстроенным сюжетом каждой беседы, в ходе которой проявляются черты и особенности той или иной научной школы и ее лидера. В лаконичных, но емких преамбулах, предваряющих “круглые столы”, Р. Нотман вводит читателя в суть предмета конкретного разговора. Сами же дискуссии далеки от “строгого академического “порядка и чинности” научных собраний” и представляют собой живые непринужденные беседы, содержащие не только массу серьезной, глубокой “информации к размышлению”, но и тонкой иронии, юмора, без которых настоящая научная среда также немыслима. Однако, повторяю, в легкости и раскованности, с какой движутся беседы, нет ни сумбурности, ни хаотичности. Как опытный лоцман, прекрасно ориентирующийся в тонкостях и особенностях береговой линии, автор умело ведет и направляет разговор, и сам становясь равноправным его участником, что видно и по вышеназванным преамбулам, и по авторским отступлениям, комментариям, что-то поясняющим, уточняющим, дополняющим, вносящим новые краски и оттенки. Между тем, участвуя в дискуссии, руководя ею, автор не навязывает своего мнения, не заслоняет и не заглушает собеседников.
Очень важно и то, что Р. Нотману удается “перевести” научный язык своих собеседников на общедоступный. Как и подать интересный, содержательный, насыщенный материал в форме, позволяющей быстрее и легче усвоить его неискушенному читателю, чему способствуют и стилистика книги, и тональность, и даже заголовки с подзаголовками, одновременно и привлекающие внимание, и точно отражающие суть определенного текстового отрезка. Ясностью, внятностью, простотой и доступностью изложения автор, чувствуется, постоянно озабочен, поскольку требует этого в ходе едва ли не каждого “круглого стола”. Озабочен по той простой причине, что рассчитывает, в конечном счете, на читателя более широкого, нежели только научная интеллигенция. Автор ставит перед собой нелегкую задачу популяризации современной науки и, на мой взгляд, вполне успешно ее решает. Сама книга “Преемственность”, написанная в лучших традициях научно-популярной и документально-художественной литературы, — тому красноречивое подтверждение.
В рассказе об Якутском научном центре Р. Нотман в одном из своих отступлений, вспоминая прочитанную брошюру о Шафере, говорит: “…Замечу, что жизнь Шафера, Черского, Ларионова заслуживает не брошюры, конечно, и даже не толстых книг воспоминаний учеников и друзей, а книг с обобщением значения и масштаба этих редких личностей. Впрочем, так же, как и жизнь Лаврентьева, Будкера, Христиановича и многих других ученых”. И задается вопросом: “Но вот будут ли написаны такие книги?..”.
Для кого как, но лично для меня ответ очевиден: думается, что создание такого рода произведений и явится следующим этапом той огромной, важной и нужной работы, которую Р. Нотман начал в книгах “Предназначение” и “Преемственность”. Вольно или невольно, Ролен Константинович уже предначертал дальнейший путь в этом направлении своего творчества.
Алексей ГОРШЕНИН