Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 4, 2008
Клишин Олег. Круговая порука. Книга стихов (библиотека омской лирики).
Название поэтической книги — свиток всех её смыслов, мягкое герменевтическое мерцание глубины. С нею ведёт он свой диалог, то ловя отсветы и отзвуки, то теряя их и вновь обретая в самом неожиданном повороте событий. Её он заклинает, пытаясь обрести опору в себе самом; её — эту глубину — ищет взыскательный читатель и прощает поэту любые бытовые несуразицы во имя того — глубинного — порядка вещей, который открывается в душе навстречу поэтическим строчкам.
“Круговая порука” Олега Клишина вовлекает читателя с первых строк и приглашает задуматься о многом — не только о преемственности высоких традиций русской философской лирики (автор берёт в качестве эпиграфа цитату из Ф. Тютчева), не только о “круговой поруке добра”, о которой упоминает в предисловии Александр Кушнер, приводя цветаевскую цитату (и в этой — сквозь время — связи имён тоже своя порука!). Книга многопланова, многослойна, многозвучна, всё соединено в ней в радужную сферу, в центре которой — человек, чуткий, любящий, цельный, и любая вещь, большая или малая, находится от него на расстоянии вытянутой руки… Этот человек — не автор, не лирический герой, не читатель, но одновременно и тот, и другой, и третий:
Мы глубину придумываем сами —
в осенних лужах, в небе, в зеркалах,
в расширенных бессонными часами
внезапно близких пристальных
зрачках…
Порука… Само слово содержит в себе смыслы надежды и ответственности, неразрывной взаимосвязи вещей и явлений, душевной и духовной взаимопомощи, образ протянутой навстречу верной, надёжной руки. Живое ощущение подобной взаимосвязи особенно драгоценно для нашего лихого времени, когда бытие и сама душа человеческая готовы разлететься на атомы и держатся они только той порукой, о которой, наверное, более всего и пишет Олег Клишин.
Порукой связано в книге всё, начиная от поэтической формы, строения строфы, и завершая философским образом мира, Мирозданием. Ничто не уходит в пустоту — всему есть свой отзвук, у каждой вещи есть своя вечность.
Два облака сливаются в одно.
Клубятся белоснежные границы.
Лебяжьим пухом на глазное дно,
хранящее хрустальную зеницу,
уходит день, забыв на берегу
ресничном света радужные нити.
На поднебесном тающем снегу
не ожидая будущих открытий,
вот-вот сомкнутся веки и века…
Всё неразрывно — так в стихотворении откликаются строке строка, и если первая замирает на почти безнадёжном взлёте, на грани надрыва, то вторая подхватывает смысл на лету и продолжает его уже по иной, мягко изменённой траектории:
…Выдох, вдох.
Яснее шорохи и шёпот чей-то. Дети
Друг к дружке ближе жмутся.
Видит Бог
Блужданье душ в колеблющемся
свете.
Или:
Так смотрит ангел в самые потёмки
души…
И строй стиха, и возникающие в нём образы рождают ощущение поруки особой — высокой, выходящей за пределы земного существования, той поруки, надежда на которую кажется наивной в периоды спокойствия и благополучия, но только одна и имеет смысл и силу в хаосе человеческих бед. Поэт же существует и говорит только благодаря высокой поруке — без неё он лишь более или менее умелый версификатор. Вот она, вертикаль, выписанная тонко, кажется, даже не кистью — острым лучом:
Обычная встреча. О счастье
никто и не думал, когда,
разбившись на мелкие части,
с небес осыпалась звезда.
Желанье? Его и не надо
загадывать было. Оно
исполнилось.
Ночью над садом
вселенское веретено
вращает миры. И покуда
пульсирует звёздная нить,
надежда на давнее чудо
терпеть приучает и жить.
Смысловое мерцание безыскусного на первый взгляд текста освещает нам прошлое — но одновременно и будущее (в котором настоящее станет счастьем), одновременно и вечность. Ведь прошлое неизбежно оказывается не обязательно понятым и высказанным, но обязательно исполненным, сбывшимся желанием — именно таков высокий порядок вещей, и в нём есть свой смысл, непостижимый, но поэтом принятый и явленный в слове:
Над жизнью, над смертью, над пеной тревожно шумящих валов
раскинуты сети вселенной
в расчёте на звёздный улов…
Природа и человек, прошлое и будущее, предки и потомки (книга посвящена родителям, и в ней есть стихи, посвящённые детям), бытовое и запредельное, невесомое и неподъёмно тяжкое — Олег Клишин естественно связывает всё поэтической порукой. Даже внешнее и внутреннее переживания (что кажется почти невозможным), при всей резкости и неожиданности перехода, соединяются в достоверном ощущении:
От близоруких полчищ белых пчёл
не скрыться. Норовящие за ворот
нырнуть — туда, где слишком горячо
для их существования. Исчезнув,
не уменьшают общего числа
бессмысленно кружащихся
над бездной,
слетающих с лебяжьего крыла…
Как будто ледяной помпейский пепел
бесшумной бурей движется в душе,
летит в лицо, прижизненную лепит
сырую маску из папье-маше.
И столь же естественно с лирикой созвучна мягкая, светлая ирония:
Как Фидий над мраморной грудой
в лесу белоствольных руин,
останешься с грязной посудой
наутро один на один…
…И та, что на липкие стены
не глядя, когда нет морской,
из мыльной рождается пены,
диктуя строку за строкой.
Чиста и прозрачна звукопись книги, где звуки, сочетаясь или отталкиваясь, воспроизводят живые голоса:
Озерцо, болотце, кривое блюдце,
камышовый лес городской лагуны.
Задержать дыхание, окунуться…
Свет, цвет, движение в стихах запечатлены тонко, точно и абсолютно естественно, — и это примета высокого поэтического бытия.
Поэтической порукой Олега Клишина соединены не только лирико-философские темы — но и темы остро социальные: среди героев его стихотворений есть бродяги — дети и старики, совсем юный заключённый — и дед, которому “не пожилось” на воле. Здесь автор далёк от обличения пороков и осуждения, прежде всего он близок к человеку, сопереживает и сокрушается, по русской поэтической традиции принимая часть вины и на свою душу, ибо — порука.
При всей негромкости стихов, их лирической неспешности и доверительности книга удивительно современна: музыкальным строем, образным рядом, философскими обобщениями она врастает в русскую поэтическую традицию и продолжает её достойно, чисто, высоко. Действительно,
Чуткий сон четверостишья
с этим миром заодно,
с этим трепетом и тенью
листьев, с небом и травой
по всевышнему веленью
слит порукой круговой…
Нина ЯГОДИНЦЕВА