Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 10, 2008
Люди забыли Бога, оттого и всё.
А.И. Солженицын
Я сам бы не мог так жизнь построить, как за меня она построена, не
моими руками.
А.И. Солженицын
Солженицын – экзорцист русской души.
Прот. А. Шмеман
Начиная суд с самого себя, Солженицын призывает к всенародному
покаянию, без которого невозможно никакое будущее России.
Н.А. Струве
Введение
Тема нашей работы выявилась не сразу.
Личность Александра Исаевича такого масштаба, что не нуждается в особом представлении. Всем известны как его литературные сочинения, потрясшие мир, так и основные этапы его жизни. Однако о церковном измерении его творчества и жизни говорят гораздо меньше. В церковных кругах отношение к великому писателю не однозначное. У многих на слуху его известное «Великопостное письмо Патриарху» и другие выступления и статьи на церковные темы, за которые он был подвергаем критике. Считалось, что, конечно, в творчестве писателя есть христианские мотивы, но, когда дело доходит до сути христианской жизни, то здесь вопросов больше, чем ответов…
Импульсом к написанию этой работы послужил выход в свет в 2005 г. «Дневников» прот. Александра Шмемана[1], где прот. Александр приоткрывает многие детали своего взаимоотношения с А.И. Солженицыным. На протяжении более шестисот страниц то здесь, то там появляются интереснейшие подробности. Читателю становится видно, что тема «Шмеман – Солженицын» одна из постоянных сюжетных линий повествования. При этом понятно, что многое в «Дневниках» осталось «за кадром». Ориентируясь на одни лишь «Дневники», довольно трудно целостно охватить тему общения прот. А. Шмемана и А.И. Солженицына, выявить основные смысловые центры и обозначить поле напряженности в отношениях. Требуется более развернутое исследование, касающееся жизненных путей и творческих этапов как одного, так и второго, чтобы была видна ситуационная канва их общения, мотивы поступков и окружающая историческая действительность. Имена прот. А. Шмемана и А.И. Солженицына хорошо известны как в России, так и за её пределами. Первый – знаменитый церковный деятель, декан Свято-Владимирской семинарии, богослов с мировым именем, один из ведущих православных мыслителей ХХ-го века. Второй – всемирно известный писатель, лауреат Нобелевской премии, человек, не побоявшийся открыто выступить против тоталитарной системы советского государства. Оба, так или иначе, имели отношение к русской эмиграции и к издательству YMCA-press.
Так первоначально появилось желание исследовать тему общения прот. А. Шмемана и А.И. Солженицына, развернув её за пределы «Дневников».
Сделав большее усилие по изучению материалов, которые были в нашем распоряжении, мы обнаружили, что за общением прот. А. Шмемана и А.И. Солженицына, как это часто бывает, когда речь идет о крупных личностях, оказавших заметное влияние на ход истории, стоит целый пласт взглядов, поступков, событий, мировоззренческих концепций… Конечно, особый интерес представлял их «заочный диалог», когда они «говорят» своими работами, выступлениями, действиями[2]… В результате проделанного изучения обнаружился и главный нерв их отношений. По нашему мнению, главный нерв их отношений и, следовательно, главный конфликт, который должен был бы явиться смысловой осью работы – экклезиологический. Прот. А. Шмеман и А.И. Солженицын по-разному ставят акценты в своих размышлениях о церкви. Естественным нашим желанием было углубиться в изучение исторических источников, чтобы подробнее осознать суть этого конфликта.
По мере дальнейшего исследования мы постепенно стали приходить к выводу, что между прот. Александром и Александром Исаевичем был не столько конфликт, сколько Встреча. Бывают встречи короткие и яркие, такие, которые, как вспышка молнии, освещают дальнейший путь, бывают встречи «по касательной», когда не происходит глубокого общения, а есть встречи длиною в жизнь, когда встречаются не просто два человека, а два мира, и эти миры последовательно развертываются во времени по направлению друг к другу. Такая встреча, на наш взгляд, происходила между прот. А. Шмеманом и А.И. Солженицыным.
При этом перед нами всё более и более раскрывался жизненный путь Александра Исаевича. Пристальный интерес вызывали как его сочинения, в том числе церковная публицистика, так и в не меньшей степени его поступки, особенно мотивы этих поступков. Деятельность А.И. Солженицына, на наш взгляд, ещё не получила должной оценки в церковных кругах, а творчество – церковной рецепции. Надо сказать, что сейчас нет ни одной подробной биографии Александра Исаевича, хотя, по словам его жены – Натальи Дмитриевны Солженицыной[3] – такая биография готовится.
Исходя из всего вышесказанного, вскоре появилось и название нашего исследования[4].
Актуальность работы в значительной степени обуславливается тем, что церковным сообществом, на наш взгляд, ещё недостаточно осознаны уроки ХХ-го века. То, что в ХХ-ом веке над церковью происходил Суд Божий, знаменуя завершение «Константиновской» эпохи в истории Церкви, многими ещё не понято. Исследование жизни и творчества А.И. Солженицына дает нам возможность сделать дополнительные акценты в осмыслении этого.
Объектом исследования стала жизнь и общественная деятельность Александра Исаевича по тем историческим источникам, которые напрямую касаются обозначенной темы. Это, прежде всего, сочинения и публицистика Александра Исаевича (собрания сочинений, журналы «Новый мир», «Вестник РХД», «Посев» и др.), выступления, доклады, интервью, также другие материалы, в том числе различные критические и литературоведческие статьи и интервью защитников и оппонентов писателя[5]. Хочется отметить историографию известного «солженицыноведа» Жоржа Нива «Солженицын» (в конце этой историографии дана довольно обширная библиография) и другие его статьи об А.И. Солженицыне.
Цель нашего исследования – через восстановление исторической канвы жизни А.И. Солженицына и общей атмосферы, в которой писались те или иные произведения, статьи, совершались определённые поступки, выявить то, что характеризует Александра Исаевича как христианина. Важным представляется анализ мотивов тех или иных действий писателя. Особого внимания заслуживают, во-первых, осмысление его влияния на церковную жизнь, и, во-вторых, рассмотрение жизни и творчества писателя с богословской точки зрения. Работа не будет носить литературоведческого характера.
На наш взгляд, на настоящий момент деятельность А.И. Солженицына ещё не получила должной оценки именно как церковная деятельность, она недостаточно осмыслена в аспекте христианского служения. Прот. А. Шмеман, Н.А. Струве и другие помогают нам лучше увидеть это служение. Есть также и «поле конфликта», на которое тоже обязательно нужно обратить внимание.
Что значит: описать жизнь и творчество человека с христианской точки зрения? На этот вопрос есть разные ответы, но общепринятого мнения не существует. Можно говорить о раскрытии разных сторон…
Исследователи Священного Писания обычно в качестве христианских служений выделяют апостольское, пророческое, учительское, епископское, дьяконическое и т.д. Данный набор обуславливается известными цитатами из апостольских посланий[6]. В рассмотрение ещё можно ввести чины прославления при канонизации святых. К таковым можно отнести чины мучеников, преподобных, святителей, исповедников, страстотерпцев… Однако в современных условиях данный набор служений и чинов вряд ли можно признать достаточным для целостного охвата деятельности и жизни человека. Названия апостольского и пророческого служений многими воспринимаются с оттенком чрезмерной пафосности, а епископское и дьяконическое устойчиво ассоциируются с конкретным перечнем функций, характерных для стереотипного восприятия современных епископа или дьякона.
Можно также говорить о служении внутри и вне церковного собрания.
Скажем ещё, что невозможно выявить христианское служение в отрыве от того или иного исторического контекста, той или иной церковной и общественной ситуации.
Таким образом, выявление христианских служений связано как с воплощением церковной жизни в современной исторической действительности, так и с наличием подходящего богословского языка для адекватной передачи опыта. В настоящее время мы имеем некоторую трудность выбора такого языка для анализа, которая в значительной степени обуславливается незавершенностью экклезиологических поисков и из-за этого во многом слишком отличными друг от друга подходами и критериями.
Методологическим основанием для нашего исследования будет подход прот. Сергия Булгакова, который особое внимание уделял вопросам анализа действий Духа Святого в церкви и мире. По прот. Сергию, «в церковном организме соединяются многие члены и распределяются многоразличные дары при наличии живого многоединства, которое возглавляется Христом и оживляется Духом Святым. Для характеристики этого организма одинаково существенно параллельно с многоединством ипостасных членов тела и многоединство даров Духа, которыми в их целокупности Дух Святой напояет все человечество»[7]. После воплощения и пятидесятницы Христос становится главой всего человечества, а Дух Святой непрерывно пребывает в мире. При таком подходе церковь более раскрывается не в аспекте институционального иерархизма, но в аспекте личного творчества и тех или иных действий по дару Духа Святого. Поэтому количество и качество даров Святого Духа, перечисленных у апостола Павла[8] отнюдь не носит исчерпывающего характера, но оставляет возможность для развития, дополнения и интерпретации. Более того, в каждом времени возможно своё переформулирование слов апостола и дрейф языковых форм соответственно доминирующей харизме данного исторического этапа. Так для «доконстантиновского», «Константиновского» и «постконстантиновского» периодов церковной истории, скорее всего, надо делать особые (и в чём-то разные) акценты в рассмотрении и христианских служений, и духовных даров (харизм), и возможностей воплощения церковной жизни.
Подход прот. С. Булгакова предполагает также, что «даяние духовных даров, Пятидесятница церковная, не ограничивается “семью” таинствами и ими не исчерпывается, но может иметь для себя и иные пути, несакраментальные, как это никогда и не отрицалось в Церкви со времен апостольских»[9]. Поскольку исследование жизни А.И. Солженицына в христианском аспекте предполагает, прежде всего, анализ именно несакраментальных путей, постольку и язык исследования будет иметь корни в работах прот. Сергия в области пневматологии как учения о действии Духа Святого в церкви и мире. Такое богословское основание для нашей работы с одной стороны даёт нам возможность большей свободы и большего дерзновения в выводах (т.к. действия Духа часто опознаются интуитивно), а с другой – пропорционально увеличивает долю персональной ответственности за те или иные личным образом принятые решения.
В качестве жанра исследования мы выбрали жанр портрета. А повествование будем вести в хронологическом порядке[10].
Часть 1. Жизнь А.И. Солженицына в СССР
Жизнь Александра Исаевича полна серьезных испытаний, драматизма, борьбы. В ней были и участие в боевых действиях, и тюрьма, и смертельная болезнь раком, и преследования, и высылка из своей родной страны… Как говориться, хватит на десятерых. Именно с более подробного рассмотрения жизненного пути А.И. Солженицына мы и начнём нашу работу.
Со стороны отца А.И. Солженицын происходит из старинной крестьянской семьи[11]. Отец Исаакий Семёнович учился в Харькове, затем в Москве, после возвращения с войны умер 15 июня 1918 г.[12] Семья матери была достаточно обеспеченной. Дед дал своей дочери Таисии прекрасное образование и воспитание.
Александр Солженицын родился 11 декабря 1918 г. Детство его мало чем отличается от детских лет его сверстников: сначала он ходит с матерью в церковь, затем, как и большинство подростков того времени, вступает в комсомол, переживает трудности и радости жизни обычного советского школьника. Юный Солженицын – староста класса, любитель футбола, поклонник театра. Унаследовав от отца тягу к знаниям, поступает в 1936 г. в Ростовский университет на физико-математический факультет. С 1939 г. он параллельно учится ещё на заочном отделении Московского Института Философии, Литературы, Истории (МИФЛИ).
27 апреля 1940 г. А.И. Солженицын женится на Наталье Решетовской[13]. В 1941 г. он оканчивает университет в Ростове и приезжает в Москву на экзамены в МИФЛИ, а 18-го октября 1941 г. уходит на фронт сначала простым солдатом, а после окончания офицерской школы в Костроме – в звании лейтенанта. В 1943 г. он получает орден Отечественной войны второй степени, в 1944 г. – орден Красной Звезды, будучи уже капитаном. В 1945 г. его переписка с другом Н. Виткевичем попадает под надзор военной контрразведки, раскрывшей «политические негодования» адресатов, обозначавших Ленина уменьшительным «Вовка», а Сталина – кличкой «Пахан».
27 июля 1945 г. А.И. Солженицын был осуждён на восемь лет исправительно-трудовых лагерей по статье 58-ой Уголовного кодекса, пункты 10 и 11. Эти годы он провёл вначале в лагере на Калужской заставе, затем четыре года – в НИИ («шарашке»), два с половиной года – на общих работах в лагерях Казахстана.
В 1952 г. А.И. Солженицын принимает участие в Экибастузской «смуте», после которой хирург в лагерной больнице оперирует его по поводу злокачественной опухоли. После смерти Сталина А.И. Солженицын выходит из лагеря на «вечное ссыльнопоселение» в ауле Кок Терек Джамбульской области на юге Казахстана (оно длилось три года). Осенью 1953 г. болезнь возобновляется, власти позволяют ему выехать в Ташкент на лечение.
Все эти годы, не исключая лагерных, А.И. Солженицын, как и на фронте, много писал: то поэму в стихах «Дороженька», заучивая её наизусть, то пьесу «Республика труда» (1954 г.), то роман о Марфинской шарашке «В круге первом» (1955 – 1968 гг.).
3 февраля 1956 г. А.И. Солженицын реабилитирован решением Верховного Суда СССР.
События, происходившие как во всей стране, так и с ним лично (войну, лагерь, болезнь, смерть Сталина, доклад Хрущева о последствиях культа личности на ХХ съезде КПСС в 1956 г.) писатель воспринял гораздо глубже, чем многие другие. Их вполне можно считать фактами духовной биографии А.И. Солженицына.
Трудно сказать, когда сформировались те взгляды Александра Исаевича, которые по его произведениям и поступкам нам стали известны впоследствии. Скорее всего, мировоззрение писателя складывалось постепенно, также постепенно выявлялся и его жизненный путь, диктуемый желанием духовного освобождения России из пут атеизма и коммунизма, с одной стороны, и теми обстоятельствами и вызовами, которые этому освобождению препятствовали, – с другой.
Сам писатель переломным моментом называет осень 1953 – весну 1954 гг., когда ему грозила «смерть на пороге освобождения и гибель всего написанного, всего смысла жизни, прожитого до сих пор»[14]. В это время он остался совсем один: мать умерла, друзья – сами по лагерям, жена, выйдя замуж за другого, не приехала даже проститься. Однако он не умер. «При моей безнадёжно запущенной, остро-злокачественной опухоли это было Божье чудо, я никак иначе не понимал. Вся возвращённая мне жизнь с тех пор – не моя в полном смысле, она имеет вложенную цель»[15]. Это переживание «смерти и воскрешения», подобное тому, какое было у Ф.М. Достоевского, когда его приговорили к расстрелу, а потом отменили приговор, конечно же, могло явиться мощнейшим импульсом к духовному прорыву и обретению веры.
Характерно, что с этого времени меняется и его восприятие действительности: «Весь мир я ощущал не как внешний, не как манящий, а как прожитый, весь внутри меня, и вся задача оставалась описывать его»[16]. Именно такое отношение к миру и есть подлинно христианское отношение, когда уже произошёл некий анабасис, восхождение из себя к Богу, в котором весь мир познается как Божье творение, и, поскольку человек приобщается к Божьей благодати, выводящей его за пределы мира, постольку он и познаёт мир как внутренний, а не как внешний (когда опыта богопознания ещё не было). С этого момента человек обретает своё царственное, пророческое и священническое достоинство[17], овладевает временем, получает «власть над нечистыми духами»…
Однако, судя по тому, что в дальнейшем было написано в «Архипелаге ГУЛаг», ещё в лагерях с будущим нобелевским лауреатом произошла существенная перемена[18]. Александр Исаевич пишет, что неволя удивительным образом может преобразить характер и помогает начать видеть жизнь по-новому[19].
Так или иначе, но из тюрьмы и ссылки А.И. Солженицын возвращается уже другим. Можно с уверенностью говорить, что в жизни его появилось иное измерение и иное содержание. Писатель целиком отдается тому призванию, которое он за собой чувствует. Оно, может быть, ещё не совсем ясно… Но понятно уже, что путь к будущему лежит через переосмысление и преображение опыта прошлого. Воскрешение жизни народа, в том числе Народа Божьего – Церкви может произойти через возвращение его исторической, метаисторической и духовной памяти. Важно, что эта память нуждается в обновлении, в том, чтобы увидеть события прошедшего иными глазами. И этот иной взгляд – взгляд «инока» не как монаха, а как провозвестника правды должен стать некоторой нормой освобождённой жизни.
Конечно, и до А.И. Солженицына было известно, что творится в советской России. Но до его опыта воспоминания-прозрения, ставшего подвигом, как замечает С.И. Зайденберг[20], это знание не вмещалось в голову, не входило в память. До его книг в памяти народа этого не было. И поэтому этот простой опыт воспоминания должен был стать разрушительным для всей той системы, которая построила себя на культивировании беспамятства.
После реабилитации писатель поехал в Рязань, где устроился работать школьным учителем математики. Помимо учительства он по-прежнему много пишет. Это строго подпольное, тщательно законспирированное писательство: «если бы нагрянули, то смерть, ничто меньшее не ждало меня при нашей безвестности и незащищённости»[21].
Обнаружиться А.И. Солженицын решился только в ноябре 1961 г. К этому подтолкнул его ХХII съезд партии, на котором Н.С. Хрущёв предпринял яростную атаку на сталинизм, также на этом съезде хорошо выступил А.Т. Твардовский с ноткой, что давно можно печатать смелее и свободнее, а «мы не используем». Александр Исаевич говорит об этом моменте: «Нельзя было ошибиться! Нельзя было высунуться прежде времени. Но и пропустить редкого мига тоже было нельзя»[22]. Он передаёт рукопись облегчённого «Щ-854» («Один день Ивана Денисовича») в журнал «Новый мир». После долгих утверждений рассказа сначала у А.Т. Твардовского, затем у самого Н.С. Хрущёва, – «Ивана Денисовича» всё же печатают в 1962 г. в одиннадцатом номере журнала[23].В этом рассказе на примере одного дня показан не только лагерный быт, но и способ жизни в лагере, когда через смирение и терпение мужик Иван Шухов духовно преодолевает сталинский режим. Через один день, как (по удачному выражению Жоржа Нива) через математическую точку происходит вход во всё лагерное пространство, которое более ёмко будет показано впоследствии.
С «Одного дня Ивана Денисовича» начинается внезапная и стремительная литературная слава А.И. Солженицына. Его многие рады видеть, даже на пленуме ЦК, и готовы печатать. Писатель, понимая, что эту счастливую возможность и славу нужно использовать, чтобы сказать главное, пишет непомерно много сразу – четыре больших вещи: он собирает материалы к «Архипелагу ГУЛаг» («на всю страну меня объявили зэком, и зэки несли и рассказывали»[24]), к роману о революции семнадцатого года (будущее «Красное колесо»), начинает «Раковый корпус» и выбирает главы из «Круга первого» для неожиданной когда-нибудь публикации. Однако «новомирцы» к писателю Солженицыну испытывают всё большую настороженность. Интерес к тюремной теме ослабевает, она, по их мнению, «перепахана». Поступает отказ печатать «Раковый корпус» – «символом пахнет, но даже и больше символа – само по себе страшно, не может пройти»[25].
В повести «Раковый корпус» через больницу, в которой лежат онкологические больные, дан социальный срез советского общества в период перехода от сталинского культа личности к хрущевской оттепели. Бывший зек Олег Костоглотов переживает опыт не только выздоровления, не только победы над смертельной болезнью, но и опыт возвращения в социум с лагерным прошлым за плечами. В этом сочинении А.И. Солженицына действительно есть символ, но не только символ раковой опухоли на теле страны – эта тема ещё получит своё развитие в «Архипелаге», а ещё символ обретения нового мира и нового творения, где тьма отступает – это подлинно христианская тема.
Та же участь (отказ в публикации) ждёт роман «В круге первом». В этом романе писатель показывает уже не математическую точку (один день) и не срез общества, а как бы полное общество, круг (математический круг, как замечает солженицыновед Жорж Нива, – символ полноты). И в этом круге очевидной становится связь всего и вся друг с другом и зависимость одних от других. К слову говоря, это известный монотеистический принцип единства всего бытия. Так, от нравственного выбора зеков на шарашке или от поступка одиночки дипломата Иннокентия Володина зависит судьба государства. Соединенность «верхов» и «низов» в романе изображена более чем выпукло. Есть в «Круге» и такой смысл: шарашка – это только первый круг ада. Дальнейший спуск в ад главный герой Глеб Нержин начинает уже потом, когда из «тепличных» условий Марфино попадает на суровую почву лагерного мира.
Раскрыть этот ад и просветить его светом Христовой правды призвано следующее грандиозное произведение А.И. Солженицына «Архипелага ГУЛаг». Всю зиму 1964 – 1965 гг. А.И. Солженицын «полным ходом» пишет «Архипелаг». Работа идёт хорошо. В «Архипелаге» писатель развертывает перед читателем потрясающую по охвату панораму репрессий и геноцида собственного народа в СССР с 1918 по 1956 г. Эта книга призвана быть главной книгой в обличении лжи и жестокости советской власти.
В октябре 1964 г. произошёл «малый октябрьский» переворот – сняли Н.С. Хрущёва. В этом же октябре, опасаясь возможных преследований, А.И. Солженицын отправляет «Круг первый» на Запад, чтобы в случае чего, его хотя бы там напечатали. Однако, один экземпляр «Круга» из-за небрежности автора всё же попадает 11 сентября 1965 г. в руки КГБ. Этот провал писатель ощутил очень болезненно. Он считал его самой большой бедой за сорок семь лет своей жизни. Однако в изъятии романа был и положительный момент – теперь, когда Александра Исаевича уже частично раскрыли, и, стало быть, таиться не надо, можно было громче о себе заявить. В эту пору К.И. Чуковский предложил А.И. Солженицыну свой кров (в Рязани уже было опасно находиться) – дачу в Переделкино. При этом можно говорить, что писатель и эти события, происходящие с ним, ощущает вполне религиозно:
«Хотя знакомство с русской историей могло бы давно отбить охоту искать какую-то руку справедливости, какой-то высший вселенский смысл в цепи русских бед, а – я в своей жизни эту направляющую руку, этот очень светлый, не от меня зависящий смысл привык с тюремных лет ощущать. Броски моей жизни я не всегда управлялся понять вовремя, часто по слабости тела и духа понимал обратно их истинному и далеко рассчитанному значению. Но позже непременно разъяснялся мне истинный разум происшедшего – и я только немел от удивления. Многое в жизни делал противоположно моей же главной поставленной цели, не понимая истинного пути, и всегда меня поправляло Нечто. Это стало для меня так привычно, так надёжно, что только и оставалось для меня задачи: правильней и быстрее понять каждое крупное событие моей жизни»[26]. В этом ещё смутном исповедании веры уже кроется довольно глубокое мистическое чувство присутствия Бога, Бога действующего, Бога творящего, Бога спасающего…
Скрываясь на даче, по приёмнику А.И. Солженицын слушает западное радио и внимательно следит за процессом Синявского-Даниэля. Из этого процесса А.И. Солженицын делает вывод: «от этого шума придётся сатрапам избирать со мною какой-то другой путь»[27]. Он теперь решается вести себя «как можно дерзей». Возможно, в это же время писатель слушает и проповеди прот. А. Шмемана, получая возможность богословски подкрепить свою интуитивную веру «от опыта»[28]. Начинаются небольшие пока, но довольно яркие публичные выступления писателя (встречи с интеллигенцией), где он не боится намёками то здесь, то там критиковать советскую власть.
Среди церковного круга общения того времени можно назвать имена о. Дмитрия Дудко и о. Александра Меня[29]. Можно говорить о дружественном и почтительном отношении о. А. Меня к писателю.
Весной 1966 г. А.И. Солженицын делает последнюю редакцию «Архипелага». В это же время он с восхищением читает протест двух священников – о. Николая Эшлимана и о. Глеба Якунина: «смелый чистый честный голос в защиту церкви, искони не умевшей, не умеющей и не хотящей саму себя защитить»[30]. В писателе крепнет намерение решительного выступления.
Этой же весной он пишет небольшую заметку «Пасхальный крестный ход»[31], где показывает всё бедственное положение церковных людей на приходе, которые даже в свой главный праздник, в пасхальное богослужение подвергаются высмеиванию, унижению и нападкам со стороны безбожного окружения.
Перед тем как перейти к дальнейшему рассмотрению, попробуем ввести наше исследование в богословский контекст так, чтобы более отчетливо было заметно духовное измерение. И здесь нам может существенно помочь книга Иова. Именно она сможет послужить своеобразным «богословским ключом» к жизни и творчеству Александра Исаевича. В книге Иова мы читаем, как происходит спор между Иовом и его друзьями. Друзья в этом случае весьма похожи на школьных богословов-схоластиков, которые вполне верно и красиво рассуждают о Боге и действиях Божьих. Но в том-то и дело, что это именно «рассуждения о», а не проживание опыта личностного богообщения многострадального Иова[32]. Иов не говорит в отвлечённых категориях «я-он», его диалог происходит в пространстве «я-ты», и именно в этом пространстве развёртывается всё общение. И Бог в таком диалоге уже не Бог рационалистов, не только моральный Бог обвинения и утешения, а Бог живой, действующий в истории, и поэтому Бог истинный.
Также в жизни и творчестве А.И. Солженицына мы можем наблюдать, как повсюду «присутствует» это «я-ты» с опытом «чувствования кожей», а не только разумом. И в этой перспективе, конечно же, всё меняется. Как только кто-то выходит вперёд и говорит: «Я!», всё меняется… На смену догматической теологии друзей Иова приходит экзистенциально-онтологическая теология самого Иова, в которой определяющей становится истина одного, отчаянный вопль одиночки против благоразумия многих.
Конечно, Александру Исаевичу можно было бы продолжать скрываться и жить спокойно, думая о лучших временах, конечно, можно было бы ужасаться огромности государства и ждать, когда кто-то придёт и освободит, или когда само всё развалится. И это, что важно, было бы тоже христианской позицией, но позицией т.н. охранительного православия, позицией, всё-таки больше характерной для «Константиновского» периода церковной истории, когда церковь была вынуждена бежать от обмирщённого государства в пустыню или, в лучшей ситуации, уходить во внутреннюю эмиграцию. В случае А.И. Солженицына меняется именно вектор христианской позиции. И, к сожалению, это изменение вектора по-прежнему многими так и не замечено. На смену «Константиновскому» периоду истории церкви приходит т.н. «постконстантиновский», для которого характерен уже не уход церкви в пустыню, не подчинение церкви государству, а скорее освобождение церкви от наносных идолов, возврат к первоистокам евангельской жизни, ответственность церкви за состояние общества, обличение пороков общества, мирное, но непримиримое противостояние злу…
16 марта 1967 г. у А.И. Солженицына происходит объяснение, идейная стычка с А.Т. Твардовским, в которой оба литератора: «советский редактор и русский прозаик»[33]– расходятся. Параллельно Александр Исаевич ведёт хронику собственной жизни (пишет «Бодался телёнок с дубом»), понимая, что открывается очень серьёзный путь, который неизвестно чем может закончиться, и нужно хотя бы для истории всё сохранить.
Важно понять, что писатель сознательно идёт на открытое противостояние с советской атеистической системой, готовый, если понадобиться, «за правду принять и смерть»[34]. Причём, его борьба просчитана, он как будто бы метит прицельно… Он хочет не столько пострадать за правду, сколько победить. Первый вызов А.И. Солженицын бросает писателям, желая «всколыхнуть служителей слова», ожидая, что с них может начаться духовное обновление народа. 16 мая 1967 г. он пишет Письмо IV-му Всесоюзному Съезду Союза Советских Писателей. Шаг во многом отчаянный и давно забытый в советском государстве со времён Ленина. В письме он призывает Съезд «принять требование и добиться упразднения всякой – явной или скрытой цензуры над художественными произведениями»[35]. Кроме того, он говорит о своём личном гонимом положении, когда его сочинения не печатаются, роман «В круге первом» арестован, вместе с романом отобран архив 20-ти и 15-ти летней давности. Это письмо было разослано по почте всем делегатам съезда, членам Союза Советских Писателей и в редакции многих литературных газет и журналов. Также оно было напечатано на Западе 31-го мая в журнале «Монд». Как ни странно, письмо в личных отзывах А.И. Солженицыну многие поддержали. Однако верхушка съезда ответила гробовым молчанием, они восприняли этот выпад как запрещённый удар. Лишь 22 сентября 1967 г. Александр Исаевич был вызван на заседание Секретариата Союза Писателей СССР. Состоялся жесткий разговор, но каких-то однозначных выводов ни одной из сторон сделано не было[36]. Показательно свидетельство А.Т. Твардовского. После разговора он прислал А.И. Солженицыну записку, в которой восторгался тем, как тот держался.
Важно сказать, что КГБ уже вплотную следило за действиями писателя. В архиве госбезопасности сохранилась записка в ЦК, подписанная Ю.В. Андроповым, о перепечатывании романа «В круге первом». В этой записке комитет госбезопасности докладывает о том, что Жорес Медведев и Валерий Павленчук приступили к размножению на пишущей машинке этого сочинения[37].
9 апреля 1968 г. в литературном приложении к «Таймс» печатаются отрывки из «Ракового корпуса», причём сам писатель по этому поводу говорит: «Именно “Корпуса” я никогда на Запад не передавал. Предлагали мне, и пути были – я почему-то отказывался, без всякого расчёта. А уж сам попал – ну, значит, так надо, пришли Божьи сроки»[38].
2 июля 1968 г. Александр Исаевич, напряжённо работая, заканчивает «Архипелаг ГУЛаг» – главный свой ударный труд. «Не объёмный расчёт ведёт меня – тоннельная интуиция»[39]. В этот же день вдруг такая новость: на Западе, пока малым тиражом вышел «Круг первый». Вскоре писатель конспиративно переправляет через границу и «Архипелаг».
«Как ты мудро и сильно ведёшь меня, Господи!»[40]
Через некоторое время грянули чехословацкие события, которые начались с писательского чехословацкого съезда, а он с письма Солженицына, прочтённого Когоутом[41]. Александр Исаевич внимательно следит за событиями и даже хочет открыто выступить против вторжения советских войск в Чехословакию, но воздерживается: «надо приберечь горло для главного крика»[42]. Он ждёт перевода «Архипелага» на английский язык.
Вскоре писатель получает французскую премию за лучшую книгу года, избирается в американские академии «Arts and Letters» и «Arts and Sciences». Он обзаводится своим адвокатом на западе. Однако у себя на родине к нему прямо противоположное отношение: осенью А.И. Солженицын исключается в Рязани из писательской организации. В ответ он придаёт гласности изложение заседания Секретариата Союза Писателей СССР. Позже туда же им посылается открытое письмо[43].
За А.И. Солженицыным с этого момента устанавливается более пристальная слежка. Он находит убежище и приют на даче своего друга М.Л. Растроповича.
Решимость Александра Исаевича к открытому выступлению к тому моменту уже довольно сильно окрепла, но какую тактику здесь лучше избрать? Один из вариантов был «разить нашу мертвичину лагерным знанием, но оттуда»[44], для чего неплохо было бы получить Нобелевскую премию, подобно Б.Л. Пастернаку. Нобелевская премия усиливала силу голоса в несколько раз. Тогда можно было бы сказать всю правду, не пригибаясь и не искажая. Но Наталья Светлова, будущая жена писателя, верный друг и единомышленник стала убеждать его в обратном, говоря, что как раз оттуда все слова будут «отшибаться железною коркой», надо вести борьбу отсюда.
В архивах КГБ имеется ещё один документ, подтверждающий неусыпную слежку за всеми действиями А.И. Солженицына: перехватывается письмо писателя А.Т. Твардовскому, в котором Александр Исаевич благодарит за благоприятный отзыв на книгу «Август четырнадцатого»[45].
Осенью 1970 г. приходит известие о присуждении Нобелевской премии. С этого момента А.И. Солженицын понимает, что теперь у него есть сила говорить на равных с правительством. Шум в газетах по этому поводу был меньше, чем ожидалось, хотя писателя и обвиняли в предательстве.
Следующий 1971-й год писатель называет годом «затмения решимости и действия», когда как бы происходила подготовка к главной битве. Это время можно сравнить, не боясь перехлёстов и чрезмерности аналогий, с Гефсиманским молением Иисуса Христа – слишком большим силам был брошен вызов. И всё яснее становилось Александру Исаевичу, что чаша и по внешним обстоятельствам, и по внутреннему расположению всё более и более становилась неотклонима.
К июню 1971-го года всё было готово: А.И. Солженицыну что было необходимо, удалось переправить на запад, в том числе и завещание (правда, заверенное лишь в феврале 1972 г.), которое вступало в силу в случае явной смерти, бесследного исчезновения, заключения в тюрьму, ссылку, психбольницу… В этом завещании, в основном, оговаривалась судьба солженицынских книг.
11 августа 1971 г. произошёл инцидент на даче, когда его приятель (Горлов) по просьбе писателя поехал туда за автомобильной деталью и застал там восемь (!) сотрудников КГБ, производящих тайный обыск. Горлов как свидетель вопиющего беззакония чудом остаётся жив. Разгневанный А.И. Солженицын пишет письмо А.Н. Косыгину. Жизнь писателя становится всё более напряженной.
В декабре 1971 г. умирает А.Т. Твардовский.
Где-то в это же время А.И. Солженицын задумывает написать письмо Патриарху, которое и посылает 17 марта 1972 г[46]. В этом письме автор упрекает церковную иерархию, говоря, что она смирилась с тем, что дети воспитываются в атеистической пропаганде. Также он отмечает, что «русская история потекла бы несравненно человечнее и взаимосогласнее, если бы Церковь не отреклась от своей самостоятельности, и народ слушал бы голос её». Писатель с сокрушенным сердцем констатирует, что люди теряют последние черточки христианского народа. По его словам, до сих пор не исправлена несправедливость в отношении священников Якунина и Эшлимана, которых за правду отвергли от богослужения. Вокруг царит запустение, Евангелие не достать, храмы разрушены… А.И. Солженицын бросает упрёк и Патриарху и всем остальным, кто принимает этот путь соглашательства и компромисса, напоминая, что христианство древности уже указало путь Христов – жертву. Важно сказать, что этот «вопль вопиющего в пустыне» раздается внутри страны, на родине. Писатель, точно также подвергаясь гонениям, тем не менее, не боится говорить правду и призывать к открытому духовному противостоянию. Позже стало известно, что где-то в двадцатых числах марта (именно после письма Патриарху) было принято решение выслать А.И. Солженицына из страны. Также органами готовится «специальное заявление с разоблачением клеветнических вымыслов автора» великопостного письма от имени Советского Комитета Защиты Мира[47].
Великопостное письмо было пущено в узко-церковный самиздат в расчёте на медленное обращение среди тех, кого это действительно трогает. Однако оно почему-то мгновенно прорвалась в западную печать. Как замечает писатель, у госбезопасности это письмо вызвало «захлёбную ярость». Среди интеллигенции многие с этого момента отвернулись от Александра Исаевича, не поняв и не приняв его призыва духовного освобождения ото лжи именно как религиозного действия. С письма Патриарху начинается раскол в рядах его читателей: «со мной остаётся меньше, чем уходит»[48].
Многие и из духовенства не поддержали А.И. Солженицына. Среди них, например, два известных московских священника: прот. Всеволод Шпиллер и архимандрит Сергий Савельев.
Прот. Всеволод в своём интервью[49] говорит, что не считает А.И. Солженицына религиозным писателем. Правда христианства, по мнению прот. Всеволода, другая. А.И. Солженицыну бросается упрёк в отсутствии любви, высмеивается как бы её подмена – «зрячая» любовь[50]. Письмо Патриарху объявляется высокомерным и пренебрежительным. Прот. Всеволод Шпиллер видит выражение церковности, прежде всего, в молитвенной жизни церкви, «в её эссенциально-сакраментальной природе», поэтому «активизм А.И. Солженицына» не принимается, он даже объявляется профанным. Далее мы видим и ещё более страшный приговор – А.И. Солженицын обвиняется в том, что он к духовному опыту Церкви и близко не смог подойти, по сути прот. Всеволод выводит писателя за пределы Церкви. В заключение интервью он даже доходит до того, что подозревает А.И. Солженицына в стремлении “внести в Церковь разъединение, раскол”. В самом конце прот. Всеволод цитирует одного западного рецензента книг писателя: «Его (Солженицына) целью является изменить понимание русскими самих себя и понимание того, где они находятся». При этом оценка этим рецензентом по сути пророческой миссии А.И. Солженицына не замечается. Наоборот ей присваивается обратная трактовка действий писателя – как псевдоцерковная[51].
Теми же красками картину духовного облика А.И. Солженицына рисует и архим. Сергий Савельев[52]. Принимая многие солженицынские обвинения в адрес иерархии, и даже кое-где их усиливая, он всё же констатирует: «Солженицын о многих говорит и пишет, но цельного образа христианина он нам не дал. И не случайно. Он и не мог нам дать такой образ, потому что его может дать только тот, душа которого растворяется во Христе. А такого растворения в Солженицыне мы не знаем»[53].
Такие оценки весьма характерны. Внимание прот. В. Шпиллера и архим. С. Савельева устремлено на иные стороны церковной жизни, прежде всего на личное стремление ко Христу и созидание общинной жизни. Отсюда и резкость в суждениях. Пафос А.И. Солженицына другой. Писатель подобно ветхозаветным пророкам пытается обозревать и высоты и глубины. Его взору могут открываться неведомые прочим дали.
Любопытно, что Н.А. Струве выступил в печати[54] с прямо противоположной точкой зрения об этом «Письме Патриарху». Он пишет, что в православных кругах на Западе это письмо было встречено с всеобщим сочувствием. Все увидели в обращении А.И. Солженицына «не только и не столько осуждение Патриарха, сколько тревогу за бытие Церкви». Далее в ответ на критику этого письма о. Сергием Желудковым (в СССР), Н.А. Струве говорит, что «уж кто-кто, а Солженицын, проведший много лет на каторге, своим мужеством, умом и талантом отвоевавший себе (а тем самым и другим) неслыханную свободу действий в тоталитарном государстве, имеет право предъявлять требования к Патриарху». Обличение А.И. Солженицына направлено не столько против личности Патриарха, сколько против всеобщей установки раболепства перед атеистическим государством. В лице Патриарха писатель обращается ко всем членам Церкви. Завершая эту небольшую статью в Вестнике РХД, Никита Алексеевич задает риторические вопросы: «достаточно ли спасать физическое бытие Церкви? Не пришло ли время спасать саму Церковь от грешного малодушия и нравственного бессилия?»
Характерно, что от патриархии ответа так и не последовало.
Сейчас, спустя более чем тридцать лет со времени тех событий, мы можем сказать, что при неоспоримом личном благочестии прот. В. Шпиллер и архим. С. Савельев тем не менее не замечают пафос А.И. Солженицына, касающийся того исторического поворота, который уже видит писатель. Поспешность их мнений вскоре обнаружится.
А пока «государством проклятый, госбезопасностью окольцованный» Александр Исаевич продолжает своё противостояние.
В феврале 1973 г. появляются первые записи об А.И. Солженицыне в «Дневниках» прот. А. Шмемана. Они полны надежды и ожидания. По мнению прот. Александра, А.И. Солженицын может «говорить своё без оборота на кого бы то ни было, без расчёта». Он «человек невероятной и упрямой силы»[55]. Прот. А. Шмеман становится поистине апологетом Александра Исаевича. Благодаря ему, писатель органично входит в церковное предание и историю Церкви, занимая там своё законное место[56]. Но это мы попытаемся показать в дальнейшем.
С июня 1973 г. КГБ был применён новый вариант давления – письма от лжебандитов с угрозами и требованием денег. Писателю всё настойчивее намекали, что лучше уехать из страны. Но он и его семья на тот момент ко всем видам испытаний были готовы, они приняли решение стоять до конца.
Вскоре к А.И. Солженицыну приезжает А.Д. Синявский одновременно прощаться и знакомиться перед отъездом из СССР: «всё меньше остаётся желающих потянуть русский жребий, куда бы не вытянул он»[57].
В августе-сентябре 1973 г. происходит так называемый «встречный бой», когда А.И. Солженицын и А.Д. Сахаров выступают «двумя колоннами» против встречных движений советской атеистической системы. Попробуем проследить, как разворачиваются события.
21 августа А.И. Солженицын пишет письмо министру внутренних дел[58]. В письме он упрекает министра лично и всю советскую систему с одной стороны в том, что ему незаконно отказывают в прописке, а с другой – в наличии самого бесправного института прописки – аналога крепостного права.
23 августа писатель даёт интервью агентству «Ассошиэйтед Пресс» и газете «Монд»[59]. В интервью рассказывается о том, что за письмами с угрозами стоит КГБ. Также он предупреждает, что в случае внезапной смерти тут же начнёт печататься большое солженицынское литературное наследие (главные книги). Кроме того, корреспонденты узнают, что преследованиям подвергаются знакомые А.И. Солженицына, так или иначе участвовавшие в его жизни.
Накануне (21 августа) без согласования (любопытное совпадение) выдвигается вторая колонна: А.Д. Сахаров дал пресс-конференцию, называя СССР большим концентрационным лагерем.
Примерно в это же время (23 августа) покончила самоубийством Е.Д. Воронянская[60], терзаемая тем, что открыла госбезопасности, где хранится в земле одна из копий «Архипелага». Теперь уже медлить и оттягивать бой нельзя – главная книга в руках у КГБ.
27 августа начинается процесс над Якиром-Красиным – удар по всему демократическому движению.
После известия о взятии «Архипелага» (3 сентября) уже 5-го вечером А.И. Солженицын посылает распоряжение немедленно печатать его на западе. В этот же день он отправляет «Письмо вождям Советского Союза»[61]. Сначала это письмо было закрытым (с ним ознакомились лично только Л.И. Брежнев и другие члены Политбюро). Опубликовано оно было спустя несколько месяцев. Здесь писатель пытается размышлять о судьбах народов и предостерегает правительство от грозящей национально-государственной катастрофы, если не будут во время сделаны выводы. В качестве способов избежать этой катастрофы видится отказ от марксистско-ленинской идеологии, прекращение имперской политики захвата и расширения, путь самоограничения с упором на внутреннее, а не внешнее развитие. Письмо носит обличительный и бескомпромиссный характер. Это вызов, за который писатель готов принять и смерть, но не сделать его он тоже не может: ответственность перед историей в этом случае, по его мнению, была бы ещё больше.
Типологически данный поступок восходит к образу действий ветхозаветного Моисея, когда он вступает за правду Божию в открытое противостояние с богоборческими властями (фараоном). Также как в известном описании книги Исход[62], борьба со злом и в случае Александра Исаевича бескомпромиссна.
Жизнь А.И. Солженицына вновь показывает нам религиозное измерение истории. Его действия, его выборы пронизаны призванием свыше. Его молитва не та уныло однообразная, столь характерная для многих теплохладных христиан, но такая, что как будто весь мир при этом висит на волоске, готовый по слову Божьему повернуться либо в одну, либо в другую сторону. В отличие от многих людей, нетрезвенно обитающих либо в прекрасно-эсхатологическом будущем, либо в ностальгическом прошлом, писатель, подобно библейскому пророку, живёт в настоящем, он полностью адекватен происходящему и уже не является соломинкой в житейском море, через него Слово Божие творит историю.
С философской точки зрения на смену рациональному познанию (посредством разума) на передний план в жизни и творчестве Александра Исаевича выходит религиозный экзистенциализм как способ понимания и действия, вызванного существованием в определённой среде и восприятия этой среды всеми чувствами. Преображенный лагерный опыт чувствования жизни («сошествие во ад») рождает глубокое знание этой жизни.
И А.И. Солженицын, и А.Д. Сахаров, конечно, рассчитывали на западную поддержку, но такой небывалый размах, который она обрела, был явно неожидан. Накал международного сочувствия разгорелся до непредвиденной температуры.
8 сентября А.Д. Сахаров дал новую пресс-конференцию – «о злодейской психиатрии в СССР». Надо сказать, что Андрей Дмитриевич не отождествлял свои действия с поступками, вызванными религиозными соображениями, но, как мы хорошо понимаем, часто поиск правды и справедливости, а также жизнь в соответствии с законом совести ставит человека гораздо ближе к Богу, чем иная религиозность только на словах[63]. Более того, и в отношении А.Д. Сахарова, и в отношении А.И. Солженицына можно сказать, что есть разные виды богопознания: посредством чтения, молитвы, размышления… а есть – посредством действия, когда Бог открывает свой Промысел в человеческих поступках. И этот последний вид богопознания один из наиболее глубоких. Безусловно, в делах многих наших правозащитников есть довольно сильная, пусть часто и неосознаваемая духовная составляющая.
А.И. Солженицын и А.Д. Сахаров так или иначе поддерживали общение, начиная с 1968 г., с чехословацких событий, но согласованных и совместных действий при очевидно схожих во многом путях у них не получилось. КГБ неусыпно следил за обоими: в архивах сохранилось четыре записки об их контактах[64].
Многие комментаторы отмечали, что советское правительство от неожиданной силы западной реакции на известия из СССР о преследовании инакомыслящих просто растерялось и, спасаясь из этого растерянного состояния, вынужденно снимает глушение западных передач. Одно это было уже большой победой.
Этот первый духовный бой уже шёл сам собой, раздутый прессой. В него вовлекались многие люди как в СССР, так и за рубежом. Тем временем Александр Исаевич готовился ко второй «смертельной схватке», уже скорой, более жестокой и неизбежной после того, как взяли «Архипелаг».
В это время он примерялся, какие пути могут избрать его противники. Среди них виделись и взятие заложниками детей (тут принято сверхчеловеческое решение: «наши дети не дороже памяти замученных миллионов, той Книги мы не остановим ни за что»[65]), и перехват рукописей на Западе, и юридические препятствия (предвидя этот натиск к защите за границей уже готовился адвокат Хееб), и личное опорочение, и запугивания, и переговоры…
Об этом Солженицын записывает 23 сентября, а 24-го вдруг раздаётся взволнованный звонок его бывшей жены Натальи Решетовской – та явилась вестницей от ГБ. Назначается встреча, на которой в завуалированной форме были предложены переговоры. А.И. Солженицына просят не раздувать шума, не печатать главные вещи, он, пытаясь усыпить бдительность ГБ, даёт им надежду на это, но не открывает, конечно, главных козырей – ещё не всё готово…
Тем временем в Париже, в издательстве YMСA-press, готовится к печати «Архипелаг». Писатель рассчитывает его выход к 7 января – на православное Рождество. Но это сочинение выходит на 10 дней раньше. «С января 70-го года этот выход всё откладывался и откладывался, т.к. напечатать “Архипелаг” находясь самому в СССР, было равносильно смерти, а смерть, как известно, не хочется торопить, отсюда и трёхлетняя оттяжка». К смерти же писатель со своей семьёй, как уже говорилось, был готов. После печатания А.И. Солженицын вновь создаёт прогноз действий противника[66]:
1. Убийство – на него вряд ли теперь могли пойти руководители Советского Союза, т.к. от этого на международной арене в виду широкой известности писателя имидж СССР сильно пошатнулся бы.
2. Арест и срок – маловероятно.
3. Ссылка без ареста – возможно.
4. Высылка заграницу – возможно.
5. Подать в суд на издательство – самое желательное для меня, и самое глупое для них.
6. Газетная кампания, подорвать доверие к книге – скорее всего.
7. Дискредитация автора (через мою бывшую жену) – скорее всего.
8. Переговоры – не ноль, но рано.
9. Уступки, отгородиться: до 1956 г. «не мы» – не ноль (к тому и подзаголовок был поставлен 1918 – 1956).
Мировой отклик на русское издание книги превзошёл по силе и густоте всё мыслимое. В чём была причина такого общественного резонанса, ведь к моменту выхода «Архипелага» на западе уже было напечатано более двадцати книг на лагерную тему?
Конечно, неоспоримы фактические, историософские и художественные достоинства сочинения. В отличие от обычных исторических книг «Архипелаг ГУЛаг» – это опыт художественного исследования, совсем новый литературный жанр.
Внушительна масштабность: через книгу говорит не один автор (он называет себя лишь составителем), а слышны сотни человеческих голосов. Охват произведения также потрясающ. По сути, даётся полная оценка всей советской системы, производится как бы суд над эпохой.
Но главное, по мнению автора не это, а то, что он пошёл на этот шаг, сам, будучи внутри СССР, рискуя своей жизнью. Запад затаился в ожидании. К судьбе нобелевского лауреата были прикованы глаза всего мира. Вот некоторые заголовки тех дней:
«Огненный знак вопроса над 50-летием советской власти, над всем советским экспериментом с 1918 г.» («Форвертс»).
«Солженицын рассказывает всему миру правду о трусости коммунистической партии» («Гардиан»).
«Может быть, когда-нибудь мы будем считать появление “Архипелага” отметкой о начале распада коммунистической системы» («Франкфуртер Альгемайне»).
«Солженицын призывает к покаянию. Эта книга может стать главной книгой национального возрождения, если в Кремле сумеют её прочесть» («Немецкая волна»)[67].
В ответ на это советская пресса статьёй «Путь предательства» в «Правде» от 14 января 1974 г. начала травлю. С этого момента на имя писателя обрушился огромный поток клеветы и оскорблений. Одновременно с этим началась трёхнедельная атака телефонных звонков на его московскую квартиру.
А.И. Солженицын отвечает интервью журналу «Тайм» 14 января[68] и заявлением 18-го января[69], где называет вещи своими именами и разоблачает ложь всей той кампании, которая воздвигнута против него. Он говорит, что «раскаяние личное, общественное, национальное всегда только очищает атмосферу. Если мы открыто признаем наше страшное прошлое, не в пустых словах, осудим его – это только укрепит во всём мире доверие к нашей стране». Далее он отвечает, что выполнил свой главный долг перед погибшими и теперь совесть его спокойна.
А в это время:
Би-Би-Си: «Двухнедельная кампания против Солженицына не смогла запугать его и заставить замолчать».
«Кёлнише Рундшау»: «Против вооружённых повстанцев можно послать танк, но – против книги?»
«Монитор»: «Расстрел, Сибирь, сумашедший дом только подтвердили бы, как прав Солженицын».
«Ди Вельт»: «За устранение его Москве пришлось бы заплатить цену, аналогичную Будапешту и Праге»[70].
С напряженным вниманием следят
за происходящим и «незнакомые» друзья
А.И. Солженицына: Н.А. Струве и прот. Александр Шмеман. Прот. Александр 15
января 1974 г., посылая Н.А. Струве письмо и статью об «Архипелаге», записывает
в дневнике очень сильное не только апологетическое, но и экклезиологическое
размышление[71].
В начале февраля телефонная атака неожиданно прекратилась. В этом виделся зловещий перелом. На днях Л.И. Брежнев вернулся с Кубы, и члены политбюро ждали его, чтобы принять решение о взбунтовавшемся писателе. В архиве КГБ сохранилась записка (от 7 февраля) Ю.В. Андропова Л.И. Брежневу с проектом выдворения нобелевского лауреата в ФРГ.
Важно сказать, что Александр Исаевич не исключал и благоприятного перелома в сторону общенационального покаяния, поэтому его адресат был, прежде всего, внутри страны, а не вне. В это время пишутся статьи «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни» и «Жить не по лжи»[72]. В первой произносится призыв отказаться от имперской политики захвата территорий и национальной гордыни, а обратиться к более сдержанному существованию, занимаясь, в основном, внутригосударственными вопросами. Во второй – дается способ всем и каждому мирно, но непримиримо противостоять атеистической системе зла. Для этого надо пытаться лично не участвовать во лжи. Этот метод с одной стороны исполним практически, с другой является категорическим нравственным императивом, применимым для всех, и каждый может по-своему осознать, как применить его в жизни[73].
8 февраля теперь и в Швеции выходит «Архипелаг». В этот же день в Переделкино принесли вызов из генеральной прокуратуры. Этот вызов жена писателя отклонила. Был прислан повторный вызов. На него уже А.И. Солженицын дал письменный ответ[74], в котором он говорит, что не только не признаёт законность вызова, но требует, прежде чем спрашивать соблюдения закона с других, научиться выполнять его самим, после чего описываются массовые нарушения гражданских прав.
12 февраля восемь человек пришли арестовывать… Александр Исаевич медленно перекрестил жену, она его… Затем писателя повезли в Лефортово.
Вскоре по телефонным звонкам на Пушкинской перед Генеральной прокуратурой собралось пятеро во главе с А.Д. Сахаровым – вот такая довольно скромная и отчаянная демонстрация.
Спустя некоторое время А.И. Солженицыну заместитель генерального прокурора СССР Маляров зачитал постановление в обвинении по статье 64-ой (измена родине), затем указ о лишении советского гражданства. Специальным самолётом, без заезда домой, один писатель депортируется в Западную Германию…
Что можно сказать в качестве некоторого итога к первой части нашей работы? Исходя из вышеприведённого исторического исследования, мы можем сделать целый ряд существенных промежуточных выводов.
Во-первых, жизнь и творчество А.И. Солженицына мотивированы христианскими ценностными приоритетами. Писатель, личностно восприняв обращённый к нему Божий призыв и по-своему осознав его как прямое указание к действию, стремительно начал свои дела веры – ведение активной литературной и общественной жизни.
На поприще служения словом писатель проявляет удивительную способность к жертве, к готовности стоять до конца, к смирению, вызванному осознанием своего призвания. Из смирения и бесстрашия, как следствие развития аскетических добродетелей[75], вытекают смиренномудрие и способность принимать взвешенные трезвенные решения – отсюда мудрость в поступках, граничащая с прозорливостью. Жизнь писателя – пример покаяния и возрастания в вере, приводящего к подвигу. Она очень интересна и поучительна для христианского рассмотрения как в аскетическом, так и в социологическом планах.
Во-вторых, А.И. Солженицына можно считать одним из главных вдохновителей преобразовательных процессов не только в обществе, но и в церкви. Импульс этого общественного и духовного движений так или иначе весьма способствовал обличению лжи советской атеистической системы и в конечном счете её падению. Конечно, это духовное движение, начатое Александром Исаевичем, не имеет четких границ, организационной структуры и последовательной традиции, зато налицо единая харизма этого движения как действия Духа Божьего по обновлению общественной и церковной жизни. Констатация системного кризиса и попытка выхода из него как в обществе, так и в церкви, конечно же, является необходимым шагом к возрождению и обновлению церкви и общества. При своем видимом одиночестве А.И. Солженицын происходит из невидимого братства помощников, читателей и последователей.
Важной особенностью деятельности А.И. Солженицына – и это третья отличительная черта – является сама постановка вопросов и методы действия, которые мы рассмотрели выше. Такую деятельность мы без колебаний можем признать уникальной. Она не вписывается в привычные аналитические схемы и требует разработки новых описательных подходов. Именно эта уникальность и непохожесть служения А.И. Солженицына на другие служения дает нам право говорить о попытке прорыва к наступлению новой эпохи церковной истории, которую иногда называют «постконстантиновским» периодом.
Попытаемся в общих чертах обрисовать то, что мы имеем в виду[76].
Говоря о свойствах церковной жизни, мы можем, производя «пунктирное» обобщение, заключить, что для «доконстантиновского» периода церковной истории характерными свойствами являются: 1) совпадение мистических, мистериальных и канонических границ церковного собрания; 2) невоцерковлённый, во многом враждебный, но не имеющий понятия о Благой вести языческий или ветхозаветный окружающий мир; 3) примат общинного над общественным измерением в церковной жизни; ярко выраженная общинность жизни; 4) неразделённость церкви на юрисдикции; 5) параллельное существование церкви и государства – это по сути два непересекающихся мира, лейтмотивом к такому положению дел служат слова Евангелия: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу»[77].
В «Константиновский» период, по мнению, например, прот. А. Шмемана[78], ситуация меняется (хотя есть и другие мнения). Как представляется, для этого времени характерны: 1) слияние церкви и государства с, как правило, зависимым положением церкви; 2) в церкви на макроуровне преобладают монархические тенденции в виде папства (на западе) или патриаршества (на востоке) и клерикализм; 3) в духовной жизни упор на личное, а не общинное (и тем более не общественное) благочестие; 4) возникновение компенсаторных духовных движений, в основном, монашеского типа; как архетип этой ситуации можно привести близко к сердцу понятые преп. Антонием Великим слова Евангелия «продай всё и следуй за мной»[79] – отсюда монашеский уход из мира; 5) из-за псевдовоцерковленности общества с одной стороны наблюдается юрисдикционный беспорядок, а с другой тенденции контрмиссии. Заканчивается этот период кризисом «Константиновской» парадигмы церковной жизни, как следствие – массовый отход людей от церкви, богоборчество, атеизм, разгул бесправия, экономические кризисы, мировые войны и т.д.
О «постконстантиновском» периоде церковной истории мы пока можем говорить только в перспективе надежды. Если попробовать обрисовать основные черты «постконстантиновской» парадигмы, то она нам видится следующим образом: 1) восстановление евхаристического, общинного и братского измерений духовной жизни (в противовес индивидуалистическому благочестию); 2) иночество в миру, но не как внутренняя эмиграция, а как активная общественная позиция; 3) стремление к восстановлению полноты церковной жизни; 4) экклезиологическая ответственность церкви за общество (или христианина за мир); 5) противостояние злу на личностном, общинном и общественном уровнях, попытка контроля и обличения государства через систему разделения властей и частичное водворение моральных ценностей как законодательных актов (декларация прав человека и т.д.); 6) обогащение религиозного мироощущения за счет извлечения уроков (с учётом положительных моментов) из гуманистического и других достижений мысли девятнадцатого и двадцатого веков; 7) деконструкция экклезиологического дискурса с обретением подлинного содержания церковной жизни, пневмоцентричность; 8) противостояние секуляристским и фундаменталистским тенденциям в церкви и обществе; 9) возвращение апостольского идеала соборности в церковную жизнь, когда воля Божия может открываться через любого члена церковного собрания, а не только предстоятеля[80] – отсюда смещение акцентов в духовной жизни с «ангелоподобного» послушания, характерного для стереотипного восприятия «константиновской» эпохи, до «богоподобного» самостояния, при котором человек сам свободно ответственен за все свои поступки[81]; 10) ответственность церковного народа за церковный и общественный макроуровень.
Понятно, что одному человеку или даже движению отвечать за все аспекты церковной жизни в интуитивно предощущаемой «постконстантиновской» парадигме на практике почти невозможно. Александр Исаевич видит своё призвание, прежде всего, в противостоянии злу на макроуровне, в «прорубании стены», по удачному выражению прот. А. Шмемана, в обновлении исторической и духовной памяти, тогда как такие элементы церковной жизни, тоже характерные для «постконстантиновского» периода, как общинность и евхаристичность в советский период жизни писателя (что вполне объяснимо) имеют заметно меньшее значение.
Теперь после рассмотрения советского периода жизни А.И. Солженицына обратимся к следующей части нашей работы – жизни в изгнании.
Часть 2. Жизнь А.И. Солженицына в изгнании
В течение нескольких часов А.И. Солженицын попадает из «Великой Советской Зоны», минуя в аэропорту сотни корреспондентов, ждущих громовых заявлений, в сельский домик Генриха Бёлля под Кёльном. Сразу же обозначился весь западный солженицынский «опорный треугольник»: адвокат Хееб, Лиза Маркштейн («Бетти») и Н.А. Струве, который изъявил готовность тут же лететь на встречу[82]. В письме прот. А. Шмеману Н.А. Струве восторгается впечатлением от личной встречи с А.И. Солженицыным[83].
Александр Исаевич пытается оглядеться в непривычной ему обстановке западной свободы: переход из области сильного давления в слабое опасен как на море (кессонная болезнь), так и в духовной жизни – может разорвать. Но пока сориентироваться удается с трудом. У журналистов за свою несговорчивость нобелевский лауреат сразу стал врагом[84]. Первое время А.И. Солженицын живет в Цюрихе. Там собирает материалы к ленинским главам будущего «Красного колеса».
Вскоре к писателю проявляют интерес одновременно и Зарубежная Церковь, и Московская Патриархия.
От первой приехали архиепископ Антоний Женевский и архимандрит иерусалимского монастыря Антоний Граббе-младший. Они ждут от него реальной помощи – примыкания и содействия именно РПЦЗ. Но Александру Исаевичу трудно так быстро разобраться в юрисдикционных хитросплетениях, он не торопится с ответом.
От РПЦ один священник просит согласиться на встречу с митрополитом Антонием (Блюмом). Встреча происходит. Митрополит был не слишком здоров. Он спрашивает совета об общей линии поведения. А.И. Солженицын: «Но что я могу ему посоветовать? Только жестокое решение: громко и открыто оповещать весь мир, как подавляют Церковь в СССР!»[85]. Но такое предложение известный проповедник не принимает: это в его положении означает разрыв с Патриархией и невозможность влиять с нынешней кафедры.
Можно сказать, Александр Исаевич первое время на Западе испытывает некоторую дезориентацию. При этом он ходит в храм к восьмидесятилетнему священнику Александру Каргону.
Тем временем А.И. Солженицын, живя в Цюрихе, собирает материал к своему документальному роману «Ленин в Цюрихе». Одновременно в его квартиру стекаются тысячи писем, которые он даже с помощниками не успевает обрабатывать. В добавок, многие, в большинстве своем нежелательные гости ищут встречи со знаменитым писателем.
3 марта 1974 г. печатается в «Санди Таймс» отправленное несколько месяцев назад, но не видевшее широкой публики «Письмо вождям Советского Союза». Это письмо выходит без потерянного в издательстве «YMCA-press» важного авторского вступления[86].
4 марта 1974 г. прот. А. Шмеман записывает в дневнике: «Не зовёт ли Солженицын к концу “гигантизма”, к отречению от него, т.е. к чему-то совершенно новому, к подлинному перевороту в сознании?»[87].
«Письмо вождям Советского Союза» принято не было. В нём видели всё что угодно, только не то, что автор хотел сказать. Но это не удивляет прот. Александра. По этому поводу в дневнике 8 марта 1974 г. он оставляет соответствующую запись[88].
17 марта ещё одна запись: «освобождающая радость от солженицынского “ГУЛага”»[89].
Необходимо отметить, что уже давно прот. Александр то в одном месте, то в другом читает лекции о Солженицыне. В этих лекциях, а также интервью и беседах священник говорит о значении творчества писателя-христианина. Ему видится, что всё творчество автора «Архипелага» и «Круга первого» соотнесено с вечностью. Вечность незримо присутствует во всех сюжетных описаниях. Именно с ней соотносится всё происходящее, и тогда события существуют уже не сами по себе, а в определенном преломлении. Всегда присутствует что-то другое, главное, недосказанное… Как свет праздника Рождества на шарашке («В круге первом»).
Прот. А. Шмеман в одном из интервью говорит: «Какая чистая и глубокая радость знать и сознавать, что великие писатели безбожного и материалистического периода нашей истории – Ахматова, Пастернак, Солженицын – начертали имя Христа, веру во Христа, радость о Христе на своем творчестве, – это образ Царства Божьего, той радости и мира в Духе Святом (Рим. 14:17), в котором родилось христианство»[90]. И далее: «Разве не чудо этот удивительный человек, смотрящий так умно, так пристально, так любовно на своих фотографиях, прямо в душу каждому из нас, и как бы говорящий: “Не бойся!” Я не боюсь, и ты не бойся. Ибо есть высшая правда, есть совесть, есть Бог, есть Христос, и есть подлинная и вечная Россия». Поистине ещё задолго до высылки нобелевского лауреата из СССР Н.А. Струве и прот. А. Шмеман становятся теми, кому видна религиозная миссия писателя.
Более того, прот. Александр выступает не только как почитатель, но и как апологет Александра Исаевича. В ответ тем, кто не видит веры писателя, он говорит: «творчество Солженицына – творчество христианское в глубочайшем и всеобъемлющем смысле этого слова, и оно христианское потому, что трагизм у Солженицына христианский… Мир, создаваемый Солженицыным, несёт на себе отпечаток трёх основных христианских утверждений. Во-первых, несмотря на весь ужас и на все трагедии, это мир, пронизанный светом… Нигде никогда не поддается Солженицын метафизическому пессимизму… И только потому, что над этим миром и в нем разлит смысл, красота, добро, только поэтому – и это второе христианское утверждение – мир этот и можно показать, как падший… Но в этом падшем мире – и таково третье христианское утверждение – возможно выздоровление, возможно восстание, возможно и спасение»[91].
И вот, после стольких лет заочного общения и взаимного духовного узнавания появляется возможность личной встречи прот. А. Шмемана и А.И. Солженицына. Последний через Н.А. Струве[92] передает приглашение о приезде, прот. Александр в это время уже живёт в США, и для возможной встречи ему надо лететь через океан.
29 марта 1974 г. прилетает жена Наталья Дмитриевна с детьми и тещей. Весь большой солженицынский архив был отправлен обходным путём, чтобы не перехватили на границе бдительные сотрудники органов.
30 марта 1974 г. А.И. Солженицын пишет письмо прот. А. Шмеману[93]. В письме Александр Исаевич просто и непосредственно приглашает прот. Александра на Троицу к себе в гости (тот всё равно собирался приехать в это время в Европу). Также высказывается пожелание просветиться в вопросе о множестве православных церквей на Западе.
6 апреля 1974 г. звонок прот. А. Шмеману от В.Н. Чалидзе, а 15 апреля статья А.Д. Сахарова в «New York Times» – ответ А.И. Солженицыну.
Прот. А. Шмеман 16 апреля записывает в дневнике: «Кругом растущее раздражение на Солженицына. И, как всегда, не знаю, что ответить “рационально”. Умом я понимаю это раздражение, понимаю все возражения Сахарова – умеренные, обоснованные, разумные. Но сердцем и интуицией – на стороне Солженицына. Он пробивает стену, он бьет по голове, он взрывает сознание. Вечный конфликт “пророчества” и “левитства”. Но пророк всегда беззащитен, потому что против него весь арсенал готовых, проверенных идей. Трагедия пророчества в том, что оно не укладывается в готовые рамки и их сокрушает. Только этого и не прощают пророку. Борясь с ним, его идеи излагают в тех категориях, которые он – эти идеи – и ставит под вопрос»[94].
Тем временем А.И. Солженицын продолжает жить в Цюрихе и работать.
Четыре пятых дохода от «Архипелага» писатель решает отправлять по тайным каналам (через А. Гинзбурга) в помощь политзаключенным и их семьям.
Вскоре принимается решение перебраться через океан на постоянное место жительства в США. В Швейцарии невозможно укрыться ни от близкого скрытого ока КГБ, ни от шумных журналистов, ни от любопытных.
Через некоторое время вынужденная эмиграция из-за помощи опальному писателю коснулась М.Л. Ростроповича и его жены Г.П. Вишневской.
В конце мая 1974 г. прот. А. Шмеман прилетает в Европу. С 28 по 31 мая происходит его «встреча в горах» с А.И. Солженицыным в сорока минутах езды от Цюриха.
Есть, видимо, какой-то закон взаимного притяжения духовно близких людей, когда люди через города и расстояния, иногда через материки и океаны находят друг друга. Так нашли друг друга известный церковный деятель прот. А. Шмеман и христианский писатель А.И. Солженицын.
Прот. Александр в своем дневнике[95] ведёт подробный отчёт этой встречи, понимая, что она – достояние истории.
С первых минут ему всё нравится: А.И. Солженицын прост, энергичен, «чудная улыбка», никаких удобств, и в обстановке, и в одежде всё сведено к минимуму. Заранее им на бумажке заготовлен список вопросов для обсуждения:
о Церкви;
об Узлах (главах из Красного колеса), писатель просит просмотреть их и исправить, если нужно места, касающиеся церковных вопросов;
об эмигрантских церковных разделениях;
о «Вестнике»;
о еврейском вопросе.
Прот. А. Шмеман буквально очарован общением. Он спешит записать впечатления. Вот некоторые из них.
А.И. Солженицын все вопросы ставит «напробой», без мелочей. Даже в еврейском вопросе, то, что поначалу можно было принять за антисемитизм, оказывается всё тем же порывом к затуманенной, осложнённой, запутанной правде. «Страшно внимательный». «Я знаю, что вернусь в Россию», ожидание близких перемен, уверенность в них. Целеустремленность человека, сделавшего выбор, сосредоточенность на главном, но не идейная, а жизненная. Несомненное сознание своей миссии и в этом сознании подлинное смирение. «Его вера горами двигает!» «Какая цельность!» «Не вширь, а вглубь и ввысь».
А.И. Солженицын, как бы в шутку, сообщил прот. А. Шмеману, что в минуты гордыни считает себя анти-Лениным, призванным разрушить его дело, и это разрушение так же, как в свое время созданное Лениным, писатель мыслит духовно. Отход русского народа от Бога должен прекратиться. Действительно, в этом шутливом сравнении есть и правдивая доля – остановить процесс отхода может только личность равного масштаба, с такой же целеустремленностью и основательностью, но с противоположным вектором приложения силы.
Прот. Александр и Александр Исаевич, священник и писатель долго гуляют в горах. Им есть о чём поговорить и что обсудить. Вечером – исповедь.
5 июня прот. А. Шмеман возвращается в Париж и оставляет запись в записной книжке: «Там – в Цюрихе – сплошной огонь (но какой!). Тут – привычная болтовня о Христе и преображении мира»[96]. А.И. Солженицын тоже оставляет свидетельство об этой встрече: о том, что «много-много переговорили мы тут с ним о духовном, о положении православной Церкви, разбитости на течения; об историческом, о литературе…»[97].
В августе 1974 г. А.И. Солженицын пишет письмо Третьему Собору Зарубежной Русской Церкви. В этом послании карловчанам писатель рисует скорбную картину подавления и уничтожения Православной Церкви в СССР. Однако он говорит, что сейчас Церковь не как организация, а как духовное тело стала набирать силу. В качестве примера приводится то, что храмы полны. Также в отличие от того, что было 60-80 лет назад, когда Церковь, имея поддержку могущественного государства, была избегаема и подвержена насмешкам со стороны молодежи, теперь, напротив, интеллигенция и молодежь в СССР, даже не разделяя веры, относятся к Церкви с достойным уважением, что говорит о возможном очищении и возрождении. Поэтому он предостерегает зарубежников считать эту Церковь падшей.
Далее писатель, коротко анализируя историю Церкви в России, говорит, что на плечи Патриарха Тихона легла тяжесть не только необычных революционных лет, но и проявившееся бремя грехов предыдущей церковной русской истории. Линия митрополита Сергия названа компромиссной. По мнению А.И. Солженицына, «людовраждебной силе, впервые вообще узнанной в ХХ-ом веке и первыми нами, в России, недопустимо духовно подчиняться никогда ни на вершок: всегда гибель»[98]. Ситуация за границей для православия также рисуется в темных тонах: здесь наблюдается «разрознение». Даже более, если в СССР цепи вынужденные, «то как объяснить из сочувствия лгущим в плену – поддерживать эту ложь на свободе?» Не вдаваясь в канонические подробности, автор «Архипелага» выступает за примирение трёх ветвей Русского православия: РПЦЗ, Американской митрополии и Церкви, пошедшей от митрополита Евлогия (Московский Патриархат).
Анализируя причины революции 1917 г., А.И. Солженицын говорит, что одной из её главных причин явилось состояние русской церкви, и в том числе зависимость её от государства. Также он упоминает и о трехсотлетнем грехе – гонениях на старообрядцев. Вспоминая о всём бывшем, он призывает думать о покаянии, примирении и насущном общем возрождении русской церкви.
После прочтения этого послания на Соборе, как отмечает свящ. А. Киселев[99], «атмосфера переменилась»: было составлено и одобрено письмо к американской церкви с призывом о «смягчении отношений». Прот. А. Шмеман, имевший возможность познакомиться с текстом выступления раньше, также одобрительно отозвался о письме.
Однако чуть позже (запись в дневнике от 14 ноября 1974 г.)[100] прот. Александр уже относится к А.И. Солженицыну более настороженно: он подозревает его в «идеологизме», к которому тот будто бы пришёл из своего первоначального «антиидеологизма». Правда, это лишь намёк, подозрение, а не окончательное суждение.
Выходит сборник «Из под глыб»[101], где есть три статьи Александра Исаевича. В них он «задевает “диссидентов”, “гуманизм” и прочее»[102], что очень многим не нравится – врагов у писателя становится ещё больше. При этом прот. Александр по поводу «Из под глыб» замечает: «Огромная неудобоваримая правда Солженицына. Тут, действительно, “ничего не поделаешь”. Она, как всякая глубокая правда, не может не вызвать реакции всего того, что есть ещё идолы, самообман и самообольщение»[103]. Также прот. Александру нравится в этом сборнике статья Борисова о нации как личности, хотя с ней он готов спорить.
Вторая очная встреча А.И. Солженицына и прот. А. Шмемана произошла в новогодние дни 1974-1975 гг., когда три супружеские пары: Солженицыны, Струве и Шмеман – собрались вшестером встречать Новый год в парижском ресторане. Однако на этот раз общение было весьма напряженным. Напряжение возникло из-за того, что А.И. Солженицын решил печатать полное собрание сочинений в «Посеве», обвинив издательство «YMCA-press» по целому ряду пунктов. 1 января 1975 г. при посредстве брата прот. Александра – Андрея у автора «Архипелага» происходит встреча со свидетелями Первой мировой и Гражданской войн. Эта встреча нужна писателю, прежде всего, для написания большого сочинения, эпопеи, которая потом получила название «Красное колесо»[104].
В феврале 1975 г. выходит «Бодался телёнок с дубом». Прот. А. Шмеман, читая эту книгу, приходит в благоговейное, «с оттенком испуга», восхищение. Но также его беспокоит и «холодный расчет», и «жестокий ум», и «большевизм наизнанку» А.И. Солженицына. Только теперь, судя по его записям, он начинает понимать слова, сказанные ему в горах: «Я – анти-Ленин». В письме Н.А. Струве он ищет наставления, налицо кризис понимания: вопросов оказывается больше, чем ответов. Прот. Александр видит огромное значение А.И. Солженицына как исторической личности, но не готов дать духовную оценку[105]. Н.А. Струве в ответном письме защищает А.И. Солженицына[106].
28 апреля 1975 г. в предпасхальные дни А.И. Солженицын прилетает инкогнито в Канаду (Монреаль) с целью поиска дома для постоянного места жительства[107]. Остановился он в семье дочери прот. А. Шмемана.
Третья встреча прот. Александра и Александра Исаевича происходит во время светлой седмицы[108]. По записям прот. Александра А.И. Солженицын «в чудном настроении, бесконечно дружественен… Какое-то стихийное погружение в стихию Солженицына. И с нею вместе – в Божественную стихию жизни жительствующей». Снова четыре дня вместе в отрыве от людей, почти через год после их первой «горной» встречи. В этот раз прот. Александр обнаруживает существенные различия между ними – они в том, что «сокровища, владеющие сердцем», разные: «Его сокровище – Россия и только Россия, мое – Церковь». По мнению прот. Александра, при многих взаимных симпатиях, эта отчужденность ценностей остается.
На этот раз эта третья «озёрная» встреча родила ряд очень существенных критических замечаний в адрес писателя. Во-первых, А.И. Солженицыну присваивается «некий примитивизм сознания», когда нивелируются всякие оттенки чувствования и сложности. Во-вторых, бросается упрёк в непонимании людей и даже нежелании вдумываться, вживаться в них, распределение их по готовым категориям. В-третьих, обвинение в отсутствии мягкости, жалости, терпения. В-четвертых, невероятная самоуверенность, непогрешимость. В-пятых, невероятная скрытность.
Прот. А. Шмемана страшит тот «последний замысел», на который А.И. Солженицын, по его мнению, направлен весь без остатка. По прот. Александру, мировоззрение нобелевского лауреата «сводится к двум-трём до ужаса простым убеждениям, в центре которых, как самоочевидное средоточие, стоит Россия»[109], которая вырисовывается как соборная личность. Помимо этого, «есть некий “русский дух”, неизменный и лучше всего воплощенный в старообрядчестве»[110]. Дух этот определяется природой (в отличие от технического запада) и христианством. Существует некая идеальная Россия, которой все русские призваны служить. Запад мыслится как глубоко больной и онтологически чуждый. «Россия смертельно ранена марксизмом-большевизмом. Это её расплата за интерес к западу и утерю русского духа»[111]. Исцеление и возрождение России возможно в обращении «к двум китам “русского духа” – к природе как “среде” и к христианству, понимаемому как основа личной и общественной нравственности (“раскаяние и самоограничение”)»[112]. Так же прот. Александр замечает, что писатель ещё сам находится в развитии и искании. Это видно по заметкам на полях к статье «Таинство верных», которую прот. А. Шмеман давал читать А.И. Солженицыну. Любопытно и следующее наблюдение: в свободной России (писатель уже предвидел скорое, ещё прижизненное (!) падение коммунистической системы) он будет в стороне от дел, но время от времени будет писать «направляющие статьи»[113].
Упоминает, правда, гораздо сдержаннее, об этой встрече и А.И. Солженицын[114].
Видимо, именно с этой встречи прот. А. Шмеман охладевает к А.И. Солженицыну. 19 мая 1975 г. он в дневнике[115] вновь упрекает писателя в ограниченности и сосредоточенности только на России, также прибавляются обвинения в почвенничестве и народничестве. Чуть далее, там же в записи от 31 мая[116] он, подробно рассматривая всё творчество Александра Исаевича (включая сюда также и впечатления от личных встреч), уже выдвигает упрёки в антиисторизме (когда Россия рассматривается как вечная и неизменная) и примате национального над личным. Сугубо подвергается критике и «область религиозного сознания». Здесь, по прот. Александру, у писателя происходит сопротивление, «в сущности, Христу», когда «ему легче с Богом, чем с Христом» – «в отличие от религии вообще Христос требует не “ценностей”, а переоценки ценностей, сокрытой со Христом в Боге жизни».
Однако, несмотря на это духовное отдаление, А.И. Солженицын по-прежнему остается незримым собеседником (запись от 10 августа), с ним продолжается внутренний диалог. Отправные точки для этого диалога у прот. Александра, как и прежде, находятся в поле евхаристической экклезиологии: «если каждое воскресение лежит на моей ладони причастие жизни вечной, то рассуждать о проблемах, о России, о чём угодно так, как если бы этого не было, невозможно, или же тогда с нашей верой произошло что-то чудовищное»[117].
Этот акцент на трансцендентном и сакраментальном у прот. Александра «противостоит» имманентному и экзистенциальному у Алекандра Исаевича. По сути, речь идёт не столько о разных позициях, сколько о разных областях ответственности и о разных полях деятельности. У первого это Евхаристия и таинственная жизнь Церкви, у второго – «поле реального мира» и человеческая история, где тоже Дух Божий производит Своё действие. Таким образом «спор» священника и писателя похож на спор рационалиста (когда акцент в размышлении ставится на том, что Бог над нами) и мистика (когда Бог рядом и посреди нас). В богослужении и литургии акцент больше на восхождении к Богу, в жизни мистика акцент на непрестанном пребывании с Богом, творящем здесь и сейчас…
По разным причинам А.И. Солженицын решает не останавливаться в Канаде, а выбирает будущим местом жительства соседний с Канадой американский штат Вермонт.
В США А.И. Солженицын вовлекается в силу известности в общественную жизнь: даёт интервью, выступает… Правда, здесь он остро ощущает свою чуждость и инаковость, непонимание со стороны окружающих и стремление его интерпретировать в своих целях разными политическими деятелями.
1 августа 1975 г. (через три месяца) заканчивается «разведывательная» поездка в США. А.И. Солженицын прилетает в Европу. Здесь опять интервью, адвокаты, политика, писательские союзы… И нет возможности спокойно работать над «узлами» «Красного колеса».
14 сентября 1975 г. Н.А. Струве в письме прот. А. Шмеману пишет о «церковной» статье А.И. Солженицына «Письмо из Америки», которую тот прислал в редакцию «Вестника РХД»[118]. Обоим статья не понравилась и они решают уговорить автора отозвать её, если он отказывается – «писать ответ “начистоту” в том же номере»[119]. Но отказа от статьи не последовало, и она выходит в 116-ом «Вестнике»[120].
В этой статье писатель делится впечатлениями, навеянными его недавней поездкой в Америку. Он говорит, что Зарубежная Церковь в Америке, к его неожиданности, «действительно стала Церковью этого континента, а не русской эмиграции, рассыпанной по нему». Далее, он замечает, что в качестве канонических оснований существования РПЦЗ можно привести факт назначения митрополита Платона в 1922 г. Патриархом Тихоном управляющим всею северо-американскою Церковью. Поэтому А.И. Солженицын критикует автокефалию Американской Церкви, полученную от рук Московской Патриархии, которая, по его мнению, ставит американцев в слишком зависимое от РПЦ МП положение. Далее он выступает с призывом не забывать о старообрядцах и об Украинской Православной церкви, без которых Американская Православная церковь остается неполной. Не залезая глубоко в юрисдикционные хитросплетения и упоминая, что у РПЦЗ есть как положительные стороны (например, бескомпромиссность в оценке СССР как безбожного государства), так и отрицательные (скажем, нелепая преданность РПЦЗ династии Романовых, которая в лице Николая и Михаила сама отреклась от России), писатель настойчиво проводит линию всеобщего примирения через взаимное покаяние всех ветвей Православия на западе. Покаяние уже для всей Русской Церкви в целом должно быть, по мнению автора «Архипелага», прежде всего в том, что, во-первых, она допустила себя быть безвольным придатком государства (ещё задолго до революции), и, во-вторых, что она начала безумное гонение на старообрядцев. Но в будущем, если усвоятся уроки прошлого, писатель видит возможность духовного обновления. Уже в это время он говорит, что «Россия духовно перестояла большевизм»[121]. За время советской власти Россия умудрилась сердцем и внутренне обогатилась, имея опыт атеизма. В ней уже сегодня строится будущее. Поэтому возврата с запада в Россию нужно быть достойным: «из десятилетий свободы нельзя вернуться без духовного приношения».
В следующем номере «Вестника» выходит статья прот. А. Шмемана «Ответ Солженицыну»[122]. Известный церковный деятель усмотрел в солженицынской статье выпад в адрес «парижской» юрисдикции и счёл своим долгом ответить. Он уже со второй страницы начинает упрекать писателя в интеллигентском высокомерном подходе по отношению к Церкви, в незнании того, о чём он пишет. Далее прот. Александр приписывает чрезмерную сосредоточенность А.И. Солженицына на старообрядчестве, чуть ли не идеализацию старообрядчества (которой мы не обнаружили в «Письме из Америки»). После выдвинутого обвинения прот. Александр подробно разбирает вопрос о старообрядчестве и недопустимости превозношения староверов, приводя мнения церковных историков и богословов. По статье прот. А. Шмемана создается впечатление, что Александр Исаевич чуть ли не сам сторонник двуперстия. Прот. Александр утверждает, что раскаяние в отношении трагических событий 17-го века уже совершилось. Но А.И. Солженицын под покаянием, видимо, имел в виду не раскаяние на бумаге, но действенное движение навстречу несправедливо обиженным, что, конечно же, с трудом можно представить в духовно инертной епископо-центричной системе Московского Патриархата.
К сожалению, именно эта статья прот. А. Шмемана в отличие от других его статей и от солженицынского «Письма из Америки» получила большое распространение и стала своего рода знаменем в руках церковных оппонентов писателя.
Тем не менее, несмотря на разность воззрений, А.И. Солженицын и прот. А. Шмеман остаются в общении и переписке.
Менее эмоциональная и более существенная статья Н.А. Струве «По поводу “Письма из Америки”»[123] на ту же тему также была опубликована в «Вестнике». В этой статье автор даёт историческую справку появления Американской автокефалии, упоминает распространенные искажения христианского свидетельства (негативизм, идеализация прошлого, низведение Бога до атрибута народности) и говорит, что, конечно же, разрешение юрисдикционных противоречий необходимо.
Вскоре в Вермонте доверенное лицо Солженицыных А. Виноградов покупает дом. Однако окончательный переезд в США происходит только в апреле 1976 г., а поселение в собственном доме в Вермонте в октябре 1976 г. В доме Александр Исаевич оборудует библиотеку для хранения рукописей и печатных материалов, посвященных России.
2 декабря 1976 г. происходит четвёртая личная встреча А.И. Солженицына и прот. А. Шмемана[124]. В отличие от их прошлых встреч на этот раз она довольно короткая, немногим более часа после совместной семинарской молитвы на утрене. Александр Исаевич делится с прот. Александром планами об издании серии исследований по новейшей русской истории, предлагает ему также участвовать в этом проекте.
В течение последующих трех лет писатель, стараясь не привлекать к себе внимания, посещает различные университеты Америки, обладающие русскими архивными фондами, и упорно работает над «Красным колесом», переделывает первый «узел» «Августа Четырнадцатого» и пишет два новых романа «Октябрь Шестнадцатого» и «Март Семнадцатого». Также он занимается созданием мемуарной библиотеки и просит всех присылать ему свои мемуары с целью их последующего издания.
Стоит особо отметить выдержки из 4-го тома «Красного колеса», который называется «Март семнадцатого» (578-ая глава), где А.И. Солженицын размышляет о судьбе христианства на Руси. Позже, считая, что в этой главе «дан поразительный по сжатости и меткости обзор тысячелетней истории русского христианства», редакция «Вестника РХД» в № 153 полностью перепечатывает её, так и озаглавив: «Христианство на Руси».
В этой относительно короткой статье говорится, что только церковь может быть возродительницей жизни, только она может ответить на тупик современного мира, «откуда ни наука, ни бюрократия, ни демократия, ни более всех надутый социализм не могут дать выход человеческой душе». Русь не просто приняла христианство, а приняла его всей душой, полюбила его. Но с течением времени «ризы церковной организации» костенеют, и церковь «в ослепленье рухнула под длань государства и в этом рухнувшем положении стала величественно каменеть». Православные люди не заметили, как из-за угасания светильника веры стали разъединяться. Религиозность большинства становится номинальной – её хватает только для того, чтобы причаститься два раза в год, поставить свечку, отстоять литургию – и с Богом в расчете. Иерархи существуют в отдельной недоступной замкнутости. И ещё недоступней – «почти невещественный Синод». «Он лишь какое-то смутное неизвестное начальство». Одинокие праведники ищут вернуться в пустыню, к скитам и старчеству, «ожидая когда-нибудь поворота и общества за собой». Но большинство по-прежнему экзальтированы – ищут знамений, чудес, откровений, пророчеств. Среди духовенства есть святые, а есть и опустившиеся. Авторитету духовенства не помогает держаться «его зависимость от торговли таинствами». На этой почве подрастает молодое поколение – «жестокие безбожные озорники».
Однако глубинные народные корни веры остались. Мысли о духовном преобразовании пробивались, тянулись ещё с середины девятнадцатого века. Мысли были о том, что «нездоровье общества от нездоровья церкви, и даже удивляться надо, что народ ещё так долго держался». Церковное преобразование ждало своих призванных деятелей. К 1905 г. уже почти был разрешен Собор, первый после двух столетий! – и тут же «остановлен уклончивым пером императора: “в переживаемое нами тревожное время…”». Приняли запрет за «радостную надежду» – и так удалось созвать предсоборное совещание. Но все снова завязло, так и не получив никакого выхода. Нашлись у реформы могущественные противники, в том числе среди «благорасплывшихся водителей церкви». Среди возражений противников реформы были такие: церковь не есть учреждение человеческое, потому не нужна в ней внешняя перемена и не должна к ней прикладываться человеческая энергия, писатель Достоевский оболгал её, будто она парализована, а она – организм жизни вечной, все эти преобразовательные проекты суть социальные утопии, а поборники их – некие церковные эсеры.
«Всё это был древний вопрос: вмешиваться в мир или отрешаться от мира. Всё так, христианство – это не устроение социальной жизни. Но и не может оно свестись к отметному отрицанию мира как зла. Нет! И всё земное есть Божье, пронизано Божьими дарами, и это наша добровольная, обернутая секуляризация, если мы сами удаляем Бога в особую область священного». Церковь не может быть безучастной к общественному вызволению, нельзя отписывать народные бедствия на Господни испытания и не силиться бороться с ними. Замкнуться в самоспасение есть страшное искажение христианства.
В церкви должно произойти обновление. Надо восстановить выборность духовенства. А для этого требуется сначала обучить мирян – только образованные христиане могут совершить ответственный выбор. Церковь должна перестать быть государственным ведомством. Необходимо «оживить формальный приход в деятельную христианскую общину, где храмы открыты и светятся для встреч и бесед не только в часы служб». Необходимо всем детям предоставить равные (независимо от достатка родителей) возможности для христианского воспитания. Также приходу необходимо заниматься помощью нуждающимся.
Это небольшое по объёму размышление предстает перед нами почти как программа к действию. Довольно верно показана болезнь церкви как следствие кризиса всей «Константиновской» парадигмы церковного сознания. Здесь мы также видим и рецепт выхода из этого затянувшегося кризиса. Он, по мнению писателя, в двух фундаментальных вещах: духовном образовании мирян и оживлении деятельного общинного измерения церковной жизни. Скажем, что эта программа Александра Исаевича актуальна и для сегодняшнего дня, когда именно сейчас всерьез пробуют говорить об обновлении и возрождении церкви. Более того, в этом размышлении мы видим и намечающийся экклезиологический поворот с акцентом на то, что в будущем будет называться общинно-братской экклезиологией. Не оставляется вниманием и церковный макроуровень – здесь также необходимы преобразования.
Важно отметить, что во всем этом размышлении есть и пересекающиеся места с творчеством и взглядами Ф.М. Достоевского[125]. Таким образом, здесь мы наблюдаем как бы некий факт духовного и творческого преемства.
Продолжая жить в городке Кавендиш, в Вермонте, А.И. Солженицын несколько раз в год даёт обширные интервью, нередко откликаясь на события в России и протестуя против репрессий, которым подвергались знакомые ему люди. Он в своих интервью осуждает не только коммунизм, но и западный либерализм. По его мнению, Запад переживает не столько политический, сколько духовный кризис, как следствие господства секулярного антропоцентризма. Его сильно возмущают потоки ложной информации в прессе, в том числе о нём самом.
В отличие от советских западников А.И. Солженицын прямо заявлял, что он не хотел бы рекомендовать нынешний Запад в качестве образца для преобразования российского общества. «Для того богатого душевного развития, которое уже выстрадано нашею страною в этом веке, – западная система в её нынешнем духовно-истощённом виде не представляется заманчивой»[126].
Писателю возражали многие либеральные интеллектуалы, заявляя, что он просто не знает западных стран и западного образа жизни, что он не знает ни одного языка, что он исходит из примитивных славянофильских концепций и слишком превозносит духовную мощь и превосходство России.
Диалога не получается, и А. И. Солженицына слушают всё меньше и меньше. Западная печать осуждает не только его взгляды, но и стиль жизни. Дело доходило до призывов убрать писателя из Америки.
6 июня 1977 г. прот. А. Шмеман оставляет в дневнике запись[127] о правоте А.И. Солженицына во взгляде на причины революции 1917 г. (что уже к 14-му году была не одна, а много Россий, и монархия не соединяла их в единство).
В ноябрьском 122-ом номере «Вестника» в короткой статье «От читателей»[128] А.И. Солженицын пишет, что ответ прот. А. Шмемана на «Письмо из Америки» его «не удовлетворил» и «огорчил», потому что, по мнению писателя, во-первых, не последовало объяснения автокефалии американской церкви, а во-вторых, статья прот. Александра была не ответом ему, а лишь выпадом против старообрядцев. Писатель остался непонятым даже его ближайшим единомышленником.
Прот. А. Шмеман по этому поводу в дневнике тоже оставил запись, свидетельствующую об их взаимном неслышании[129].
23-24 июня 1978 г. состоялась ещё одна встреча прот. А. Шмемана и А.И. Солженицына, на этот раз дома у писателя в Вермонте. С этого момента их переписка учащается.[130] И всё же прот. А. Шмеман чувствует свою отчужденность от Александра Исаевича. Ему чужда его историчность. Если для автора «Архипелага» важно и интересно раскрытие божественных действий в истории, и, прежде всего, в истории России (отсюда и столько внимания России, размышления о её будущем), то прот. Александр больше занят богослужением и евхаристией[131]. Также можно повторить, что прот. Александр больше думает о трансцендентном в Церкви, пытаясь эсхатологически всё возводить «горе», а Александр Исаевич – об имманентном, мистическом, показывая присутствие Бога рядом, думая о преображении и освящении мира. Однако эта их «разнонаправленность» не мешает прот. Александру то здесь, то там восхищаться писателем (как, например, в оценке изображения февраля 1917 г.[132]). Любопытно свидетельство их общего знакомого А. Гинзбурга: «Солженицын ужасен, но он прав»[133]. При этом прот. А. Шмеман вновь и вновь размышляет об А.И. Солженицыне на страницах дневника, продолжая читать о нем публичные лекции. И, видимо, многие вопросы всё же остаются без ответов: «в чём солженицынское “сокровище сердца”, что такое “Россия”, которую он так страстно и безраздельно любит, ненавидя – тоже страстно – почти все “составные” её “элементы”?»[134]. Встречаются и противоположные мнения, нередко прот. Александр видит в авторе «Архипелага» и гордыню, и «кризис его писательского пути», и «сотериологический комплекс русской литературы»[135]. При этом в печати он защищает А.И. Солженицына[136]. 14 апреля 1980 г., ещё раз в Вермонте, по мнению прот. Александра, у них «состоялась лучшая встреча из всех бывших»[137]: «просто, дружески, семейно».
А почти через год была их последняя встреча, там же, в Вермонте, целые сутки общения. «Длинный разговор о “канонизации” царской семьи»[138].
Позже читаем в дневнике[139] одну из последних, финальных, как бы подытоживающих записей прот. А. Шмемана об А.И. Солженицыне: «Сегодня получил от “ИМКИ”, из Парижа, первые девять томов общего собрания сочинений Солженицына. Расставляя их на полке, подумал: вот бы написать теперь статью “Девять томов”… Не уравновешивает ли один Солженицын всю русскую эмиграцию? Не грандиозны ли эти девять томов?»
В первые годы своего пребывания на Западе А.И. Солженицын часто вступал в полемику с российскими эмигрантами разных направлений и поколений. Эта полемика принимала нередко довольно острый характер. Писатель, как правило, держался обособленно, не принимая участия в разного рода эмигрантских мероприятиях и встречах. При этом его многочисленные идеологические оппоненты то здесь, то там нападают на него. Прот. А. Шмеман в дневниках часто пишет о нестерпимой злобе и ненависти нападающих.
Только в 1982 г. А.И. Солженицын решает ответить сразу всем своим многочисленным критикам статьёй «Наши плюралисты». Статья эта вызвала лишь очередную бурю негодования со стороны так называемого «общественного мнения». Уже тогда стала быстро расти трещина между писателем и зарождающимся демократическим движением в СССР.
Осенью 1983 г. умирает прот. А. Шмеман, лишь несколько лет не дожив до известных событий в СССР. Теперь кроме Н.А. Струве у писателя практически не остается знакомых влиятельных церковных апологетов…
Подводя итоги второго (западного) периода жизни А.И. Солженицына (хотя хронологически он заканчивается только в 1994 г.), можно отметить следующие существенные моменты.
Акцент в жизни и творчестве писателя в этот период делается не на противостоянии властям (как в Советском Союзе), а, наоборот, на попытке выступить примирителем между различными ветвями Русской Церкви на Западе, используя свою известность и свой авторитет в мире. Но главный предмет его мыслей – Россия и её будущее, в том числе будущее РПЦ. Он много думает о своём возвращении в Россию и возможности включиться там в общественную жизнь. Можно сказать, что на Западе Александр Исаевич по-прежнему больше предпочитает уединённый, почти отшельнический образ жизни. Несмотря на уединённость, он всё же полон творческих замыслов. Его творческое взаимодействие с прот. А. Шмеманом и Н.А. Струве являет нам прекрасный пример христианского сослужения и сотворчества. Те острые моменты, какие в их общении были, можно вполне списать на ревность единомышленников к правде и истине.
Закончив рассмотрение западного периода жизни писателя, перейдём к следующему периоду – жизни по возвращении на родину.
Часть 3. Жизнь А.И. Солженицына по возвращении
Во второй половине 80-х общественное мнение в Советском Союзе сильно меняется, и многие по-новому оценили жизнь и творчество А.И. Солженицына. В июле 1985 г. художник Илья Глазунов выставляет картину «Мистерия ХХ века», где среди прочих лиц изображён Александр Исаевич. Писатель Виктор Астафьев в телевизионной передаче упоминает автора «Архипелага» и говорит, что когда-нибудь его внук посетит могилу великого писателя и попросит у него прощения за родину.
Сам А.И. Солженицын внимательно следит за событиями в стране и за судьбой советских политзаключенных. К начавшемуся в 1986 г. освобождению диссидентов из тюрем, лагерей и ссылок он относится как к важному событию.
В 1985-1986 гг. писатель не даёт ни одного интервью и не делает никаких публичных заявлений. В 1987 г. выходит только одно интервью журналу «Шпигель», да и то в нём он высказывается только о проблемах российской истории, а не о «перестройке».
8 августа 1988 г. газета «Книжное обозрение» опубликовала на своих страницах большое письмо Елены Чуковской, внучки К.И. Чуковского. Статья называлась «Вернуть Солженицыну гражданство СССР». «Пора прекратить, – заключала своё письмо Елена Чуковская, – затянувшуюся распрю с замечательным сыном России, офицером Советской армии, кавалером боевых орденов, узником сталинских лагерей, рязанским учителем, всемирно-знаменитым русским писателем Александром Солженицыным и задуматься над примером его поучительной жизни и над его книгами».
В 1987-1989 гг. состоялось возвращение в Москву из горьковской ссылки А.Д. Сахарова.
12 декабря 1988 г. в Москве в Центральном Доме кино состоялся вечер, посвященный 70-летию А.И. Солженицына, на котором с приветственными словами выступили А. Смирнов, Ю. Карякин, Ю. Афанасьев. Группа писателей предлагает Секретариату правления Союза писателей СССР восстановить А.И. Солженицына в рядах Союза и вернуть ему гражданство. Игнорировать эти требования было невозможно, но М.С. Горбачёв решает ждать выводов от Идеологической комиссии ЦК КПСС, члены которой, по признанию В.А. Медведева, только теперь взялись за внимательное чтение «Архипелага». Именно эта книга стала причиной высылки писателя из СССР, но и теперь многим её читателям из ЦК КПСС она казалась слишком опасной.
В письме о. Глебу Якунину[140] А.И. Солженицын пишет: «Это правда. Все годы изгнания, всеми помыслами и всей работой я – только на родине. И не теряю надежды при жизни вернуться. Но это будет никак не возможно до напечатания в СССР моих главных книг: я не могу вернуться как бы немым, ещё ничего не сказавшим – и тогда начать восполнять сокрытие пятидесяти лет моей работы – как же? Газетными статьями?»
Весной 1989 г. активность демократической интеллигенции и её требования о возвращении нобелевского лауреата в СССР возросли. Небольшой московский журнал «Век ХХ и мир» опубликовал в № 2 за 1989 г. написанную в феврале 1974 г. статью-обращение «Жить не по лжи». Несколько раз обращался к М.С. Горбачеву с просьбой разрешить публикацию сочинений А.И. Солженицына и главный редактор «Нового мира» Сергей Залыгин. М.С. Горбачёв дважды беседовал с Залыгиным, но откладывал своё решение.
Летом 1989 г. обстановка в стране существенно изменилась в связи с началом работы Первого Съезда депутатов СССР. Это был скачёк в развитии гласности, в результате которого ЦК КПСС, Политбюро и М.С. Горбачёв стали терять контроль над развитием многих политических, национальных и тем более литературных процессов. Прежняя опёка ЦК КПСС над деятельностью творческих союзов становилась невозможной. В конце июня 1989 г. Секретариат Союза советских писателей постановил отменить свое решение от 5-го ноября 1969 г. об исключении А.И. Солженицына из Союза писателей СССР. Одновременно писателям – членам Верховного Совета СССР было поручено поставить вопрос о полной государственной реабилитации А.И. Солженицына.
Вскоре главные книги стали доступны массовому читателю на родине.
В 1989 г. в журнале «Новый мир» в №№ 9, 10, 11 состоялась первая официальная публикация отрывков из романа «Архипелаг ГУЛаг».
Полное и отредактированное самим писателем трёхтомное издание «Архипелага» появилось в марте 1990 г. и было быстро распродано, хотя тираж его составлял 100 тысяч экземпляров. Цензура была упразднена, и в разных издательствах началась подготовка к изданию сразу всех произведений А.И. Солженицына, которые ранее издавались за границей. В этих условиях главный редактор «Нового мира» объявил 1990-ый год годом Солженицына. «В историю нашей литературы, – писал он, – 1990-ый год войдёт ещё и как год Солженицына. Множество журналов будут публиковать его произведения, множество издательств напечатают его книги. Такой сосредоточенности на одном авторе, может быть, никакая литература не знала и не узнает никогда»[141]. И действительно, в короткое время отдельными изданиями выходят «В круге первом», «Раковый корпус», сборники рассказов и пьес. Писатель не торопится давать в печать только свою публицистику.
Однако в это время текущая политическая жизнь была настолько бурной, что эти публикации во многом были заслоняемы событиями «сегодняшнего дня».
16 августа 1990 г. указом Президента СССР М.С. Горбачёва советское гражданство писателя было восстановлено. В этом же году за книгу «Архипелаг ГУЛаг» А.И. Солженицын был удостоен государственной премии.
Также 20 сентября 1990 г. в приложениях к газетам «Комсомольская правда» и «Литературная газета» (общий тираж 27 миллионов экземпляров) выходит и его программная статья «Как нам обустроить Россию», где писатель попытался изложить свои взгляды на ближайшее будущее России.
«Часы коммунизма своё отбили, – писал А.И. Солженицын, – но бетонная его постройка ещё не рухнула. И как бы нам вместо освобождения не расплющиться под его развалинами»[142].
В этой небольшой брошюре писатель мрачными красками рисует современное состояние общества. Главнейшей бедой соотечественников он считает национальную гордость, от которой, прежде всего, и надо излечиваться. Разрушение Советского Союза случится скоро, и национальный вопрос станет одним из самых острых. Отделение одиннадцати республик неизбежно. Россия должна перестать стремиться быть империей. Пространственно-державное мышление вредит, прежде всего, самим россиянам, как грех гордыни утяжеляет жизнь отдельно взятого человека. Стремиться надо не к широте державы, а «к ясности духа в остатке её». Духовная жизнь народа важней его экономического состояния и охвата территории. Хорошо, если удастся сохранить единство трех культурообразующих наций: русских, украинцев и белорусов, иначе разрыв пойдет через миллионы семей. Что касается других народов как больших (татары, башкиры и проч.), так и малых, то не Россия нуждается в них, а они сами больше нуждаются в России, прежде всего экономически и географически, т.к. на сегодняшний момент сами потянуть государственные структуры в полноте вряд ли в состоянии. Необходимо сбросить с себя оковы коммунистической партии и КГБ. Нужно продумать возможность возвращения людей к земле (после колхозов и совхозов чувство земли пропало). Важно обеспечить права частной собственности и социальный порядок. Институт прописки – пережиток рабского строя, его необходимо упразднить. Ключ к жизнеспособности страны в том, чтобы освободить провинцию от давления столиц, а сами столицы («эти болезненные гиганты») только выиграют, если у них забрать часть функций, которыми они и так переотягчены. Семья и школа – основа общества. Сейчас важно не повторить хаос исторического феврали 1917 г. Но при этом не надо думать, что всё дело в государственном строе. Если в самих людях нет справедливости и честности, то это проявится при любом строе. Необходимо общенациональное покаяние наподобие того, какое было в Германии после крушения нацизма.
Церковь по-прежнему находится в состоянии застоя, она не стремится освободиться от ига государства и бездвижна, словно не замечая современного исторического момента и возможности общественного обновления. Живая связь православной иерархии и народа не восстановлена. Церковь должна явить пример бесстрашия не только к государству, но и к обществу.
Стремясь к демократии, надо думать не только о правах, но и о самоограничении. Выбрав в ближайшем будущем демократический путь развития, мы должны понимать, что демократия – лишь средство создания справедливого общества, а не цель. Защищая от тирании одного, она не должна давать возможность подпадать под тиранию большинства (множественный тиран). Демократия – лишь способ ограничения правительства, чтобы оно не мешало развитию главных ценностей, которые дают семья и вера. Размышляя о форме политического устройства, А.И. Солженицын приводит мнения разных мыслителей, как отечественных, так и западных. Непременно должен быть выдержан более широкий, чем демократический, принцип – принцип уважения к человеческой личности. Однако и права личности не должны слишком заслонять права общества.
Анализируя различные системы выборов и способы голосования, писатель говорит, что практически нигде нет изъянов. Привычная система разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную также нуждается в этическом контроле над собой. Изначальная европейская демократия была напоена чувством христианской ответственности и самодисциплины. Однако постепенно эти духовные основы выветриваются.
При полной неготовности нашего народа к сложной демократической жизни, эта демократическая жизнь должна терпеливо, постепенно и прочно строиться снизу. Поэтому основа общества – это демократия малых пространств. Без правильного местного самоуправления не может быть добропорядочной жизни. Такая демократия малых пространств уверенно действует в США и направляет там местную жизнь. Такой же способ управления писателю посчастливилось видеть и в Швейцарии.
Дискредитировавшие себя советы народных депутатов надо заменить земской системой. Земства делятся на четыре ступени:
– местное (некрупный город, район крупного, посёлок, волость);
– уездное (нынешний район, крупный город);
– областное (область, автономная республика);
– всероссийское земство.
В итоге своих рассуждений А.И. Солженицын приходит к необходимости создания «сочетанной системы управления»: деловое взаимоотношение правительства и администраций местных самоуправлений. Президента должно выбирать всеземское собрание.
На последней странице статьи писатель ещё раз подчеркивает, что нравственное начало должно стоять выше, чем юридическое. Разумное построение государственной жизни – задача очень трудная. Но надо искать и идти вперёд.
Можно сказать, что обществом в целом статья «Как нам обустроить Россию» принята не была. Народные депутаты и правительство отстранились от неё. М.С. Горбачёв заявил, что «предложения великого писателя неприемлемы». Печать обсуждала статью вяло и всего лишь одну-две недели.
Однако многие слова этой статьи, как и прежде, оказались пророческими. Советский Союз в ближайшее время распался. Республики отделились. Начался тяжелый путь обретения свободы, сопровождаемый разгулом страстей, безответственностью, казнокрадством, экономическими кризисами и беспорядками. По мнению А.И. Солженицына, обстановка очень напоминала февраль 1917 г., когда в состоянии легкомысленной эйфории люди не понимали, что происходит. Такая эйфория – очень страшное и опасное настроение.
Любопытно, что спустя годы многие начали возвращаться к этой статье и уже не так энергично отрекаться. А для большинства, по мнению Г.А. Явлинского, по-прежнему остаётся невидимой та система координат, о которой говорит Александр Исаевич[143]. Общество было не готово принять именно моральную и религиозную стороны его послания.
2-го и 3-го сентября 1992 г. в России по первой программе телевидения был показан большой документальный фильм «Александр Солженицын», снятый известным режиссёром Станиславом Говорухиным.
Уже более плотно готовясь к возвращению в Россию, осенью 1993 г. писатель совершает прощальную, как он сам выражается, поездку по западной Европе, где принимает участие в различных мероприятиях, выступает и даёт интервью.
28 февраля 1994 г. А.И. Солженицын выступил на ежегодном городском собрании граждан г. Кавендиш в штате Вермонт, где он жил и работал почти восемнадцать лет, с «Прощальным словом»[144]. В этом тёплом выступлении он благодарит своих соседей за понимание и поддержку, которыми он пользовался всё это время. Но, как бы хорошо не было здесь, надо возвращаться в Россию, которая переживает один из самых тяжелых периодов своей истории. «Здесь, на примере Кавендиша и ближних мест, – говорит писатель, – я наблюдал, как уверенно и разумно действует демократия малых пространств, когда местное население само решает большую часть своих жизненных проблем, не дожидаясь решения высоких властей. В России, к сожалению, этого нет, и это самое большое упущение до сегодняшнего дня»[145].
27 мая 1994 г. А.И. Солженицын с женой возвращается в Россию, причём возвращается сначала во Владивосток, а затем далее через всю страну поездом до Москвы. Власти уже позаботились о том, чтобы выделить ему дом для проживания.
Многие ожидали стремительного включения писателя в бурную политическую жизнь. И действительно, он даёт интервью и пишет статьи. Однако для общей бурной политической атмосферы этого явно недостаточно. Скажем также, что для многих непривычен взгляд писателя на современность, который далеко не сразу могут понять и принять – не всем близок подход Александра Исаевича смотреть на видимую поверхность событий из глубины. Отметим, что в 1995 г. вышло около десяти передач на телевидении, где Александр Исаевич, будучи ведущим, размышлял о современной жизни. Но сама эта традиция передач просуществовала недолго.
Необходимо отметить выступление в 1996 г. на V Рождественских образовательных чтениях[146]. Остановимся на этом выступлении подробнее.
В нём писатель, как и ранее, упрекает Русскую Церковь за двухсотпятидесятилетние гонения на старообрядцев. Готовность только простить их, а не самим просить прощения обнажает, «насколько мы не гибки сознанием, и насколько не созрели для широкодушия». Низшей точкой падения достоинства Русской Православной Церкви автору «Архипелага» видится февраль-март 1917 г., когда церковные иерархи и Священный Синод не нашли в себе стойкости преградить путь к развалу России. Однако вскоре начался и подъём церковного духа – выборы митрополитов Тихона и Вениамина и начало заседаний Поместного Собора, «оставившего нам наследство и посегодня драгоценное, ещё во многом не использованное». Однако в это время уже стремительным ходом неслись революционные сотрясения.
В коммунистических зверствах 20-ых годов Русская Церковь выстояла сотнями и тысячами мучеников, напоминающих твердостью античных первохристиан, однако для мирового обозрения видится другое – массовое разграбление храмов, монастырей, вялое сопротивление этому разграблению (и то лишь в 1918 – 1932 годах, а в последующее время народ уже не имел воли к сопротивлению). И по-прежнему в глазах всего мира так и висит немой укор: как же народ это допустил? Значит, он сам этого хотел? Очень трудно объяснить людям на Западе, что именно эти гонения, наоборот, закаляли подлинно верующих. «Сложилось так, что именно у нас большевистское глумление столь кричаще выявило мерзость той пропасти, в которую опал народный дух».
Далее писатель спрашивает: не сами ли мы подготовили этот провал? «Хотя вектор неотмирности органически присущ христианству, но в уклонении русского Православия от мира не было ли избыточного перекоса? Верна ли была почти принципиальная внесоциальность Православия?» Подкрепляясь цитатами из Н.А. Бердяева и И.А. Ильина, А.И. Солженицын говорит, что на все события у православных обыкновенно возможны только две реакции: или отслужить молебен, или отслужить панихиду, а «судьбоносный урок самсоновского поражения в 1914 г. … перекрыли ликованием о прибытии в ставку чудотворной иконы».
В отличие от православных очень социально энергичны и католики, и протестанты, и мусульмане, и иудеи. Но православие, напротив, чрезмерно позволило себе ослабить внимание к земной жизни в помышлении о мире ином. Необходимо православным являть активность и за пределами храмов.
По мнению писателя, можно оспорить решение Архиерейского Собора декабря 1994 г. о запрете участия священников в законодательных органах – в дореволюционных Государственных Думах бывало по двадцать и более священников. А есть же ещё органы местного самоуправления.
Вопрос о соотношении РПЦ и российского правительства сложнее. Держаться за государственную руку и поддержку не следует. «Надо обрести мужество укрепляться самостоятельной силой в стране». Юридическое отделение церкви от государства не должно означать вытеснения церкви из общества. Важно не снимать с себя ответственности за государство: нельзя допустить отделения государства от основ христианской этики. «Духовная традиция не подвластна юридизму».
Становясь христианами нельзя примитивно забывать о собственной нации, приводя в пример известное выражение Нового Завета: во Христе нет ни эллина, ни иудея[147].
Большинство нашего современного народа – это новые язычники. Обращение к ним с христианской проповедью трудней, чем обращение к язычникам античного времени. К сожалению, церковь сегодня очень слаба составом (многие элементарно необразованы). Это сильно отпугивает людей. Далее писатель описывает встречу одного его знакомого учителя и других учителей с группой священников из местного епархиального управления. Священники были, мягко говоря, не на высоте. «Эта встреча убедила меня, что в ближайшие годы массового воцерковления народа не произойдёт», – заключает Александр Исаевич.
Писатель говорит, что мы обязаны научиться проповедовать на современном обществу языке, ища возможные точки положительных контактов с ним. Язык проповеди и язык богослужений нуждаются в обновлении. «Язык богослужения настоятельно требует ощутимого обновления за счёт перехода в ряде мест с церковнославянского языка к русскому – при значительном сохранении церковнославянской торжественности».
С религиозным церковным образованием на настоящий момент большие трудности. Возможные формы его (такие как закон Божий в школах, бездуховное религиоведение, воскресные школы) весьма далеки от того, что нужно. Христианское мировосприятие может сильнее всего войти в души через «охватывающую атмосферу преподавания». Родители должны иметь возможность выбора школ, куда отдавать детей, в том числе надо создавать и негосударственные школы.
На этом выступление на V Рождественских образовательных чтениях заканчивается. Надо сказать, что это одно из немногих солженицынских церковных выступлений последнего времени. Здесь, как и прежде, писатель выступает как сторонник широкомасштабного обновления церкви и общества.
В 1998 г. появляется работа «Россия в обвале», а через несколько недель случился известный августовский дефолт.
Из заметных событий можно ещё вспомнить выступление писателя в государственной Думе и отказ принять из рук Президента России Б.Н. Ельцина орден Андрея Первозванного за заслуги перед отечеством. Причина отказа – современное болезненное состояние общества.
Отметим, что слово Александра Исаевича по-прежнему приковывает к себе внимание многих. Довольно известные и уважаемые люди, в том числе церковные обращаются к нему с приветственными письмами, пишут небольшие статьи, готовят доклады.
Особо выделим яркое выступление Н.А. Струве в с. Заостровье Архангельской области в 1998 г.[148] Никита Алексеевич после смерти прот. А. Шмемана подхватил флаг главного церковного апологета А.И. Солженицына. Рассмотрим это важное для нас выступление подробнее.
«Солженицын – одно из крупнейших, уникальнейших явлений в области литературы, общественности и даже шире, в области свидетельства о человеке», – так начинает свой доклад Никита Алексеевич. Недопонимание явления А.И. Солженицына современниками связано с двумя причинами. Во-первых, это то, что его публицистика отчасти заслонила художественное творчество, и, во-вторых, от него ждали что-то, что он сделать не мог в принципе.
Далее Н.А. Струве говорит, что писатель прожил не одну, а несколько страшных жизней: война, тюрьма, смертельная болезнь, затем скромное учительство в Рязани, вдруг в сорок лет всемирная слава, после славы долгие годы противостояния и преследования, высылка, двадцать лет изгнания и возвращение.
Ещё в 1970-ом году при личной встрече А.И. Солженицын сказал Никите Алексеевичу: «я вижу день своего возвращения в Россию, и я вижу, как и Вы когда-нибудь приедете в Россию». Он, по мнению Н.А. Струве, – явление уникальное, как и все настоящие русские писатели, тайнозритель. Его творчество наделено пророческим значением. Он в своём творчестве был голосом Божьим. Пророк – это не столько предсказатель будущего, сколько человек, делающийся инструментом в руках всевышнего. И в этом смысле А.И. Солженицына можно сравнить с Ф.М. Достоевским, чьё творчество также имело всемирное значение. Оба – художники, через которых Бог говорит людям.
А.А. Ахматова при встрече с Никитой Алексеевичем сказала ему, что образы Ивана Денисовича и Матрёны из произведений А.И. Солженицына «возникли из глубочайшего опыта уничижения, за которыми следует иногда ярко, иногда тайно, но победа». Раковый корпус – это после мучительных кругов ада лицезрение воскрешения к жизни. Творчество А.И. Солженицына освобождает, оно прейдёт века. Писатель создаёт новую форму повествования – художественное исследование. «Архипелаг ГУЛаг» – поразительное произведение устного творчества народа, претворённого одним человеком, возвращающее нас к временам летописей. В этом смысле «Архипелаг ГУЛаг» в литературном отношении произведение уникальное.
Далее Никита Алексеевич замечает, что Запад не хотел верить русской эмиграции об ужасах, творящихся в СССР, но солженицынскому слову он поверил, поверил, прежде всего, как такому свидетелю, который сумел, пройдя опыт ГУЛага, этот опыт внутренне преодолеть и преобразить.
«Красное колесо» – это десятитомное исследование, в котором он сумел выделить, изобразить и прославить тех, кто мог сопротивляться той тьме, которая охватила Россию в 1917 г.
«Солженицын, – отвечает затем Н.А. Струве на один из вопросов, – вписывается в традицию русской литературы, которая вся, за редким исключением, пронизана евангельским откровением. У Солженицына своё прямое отношение к Богу, к Господу, ко Христу. Обыкновенно, когда я о нём читаю лекции, то привожу отрывок из Послания апостола Павла к филлипийцам, который говорит об уничижении Господа до человеческого образа, а затем до крестной муки, для того, чтобы потом вознести человека. Вот в этот вселенский божественный закон Солженицын вписывается целиком».
Публицистический запал вызван его болью за Россию страдающую.
Эти мысли Н.А. Струве, которые приведены нами выше, конечно же, свидетельствуют о глубоко личном отношении известного публициста и редактора «Вестника РХД» к Александру Исаевичу, с которым они вместе трудились на одном литературном поле, являя прекрасный пример христианского сослужения.
В 2001 г. А.И. Солженицын печатает ещё один свой фундаментальный труд «Двести лет вместе». История взаимоотношения еврейского и русского народов. Для этого сочинения, как и для многих других работ писателя, – отмечает Жорж Нива[149], – характерен всё тот же диалогический принцип: попытка диалога с современниками. Многие потом обвиняли автора, у которого, кстати, вторая жена – еврейка по матери, в антисемитизме. Но как не увидеть в этой сложной и длинной книге попытку не только примирения, не только налаживания диалога и совместного жительства, но и стремление превзойти это, стремление «угадать тот “конец истории”, таинственный и ещё спрятанный в лоне Божьем – конец Исхода, примирение христиан и евреев, снисхождение утешителя…»
В последние годы А.И. Солженицын серьезно болен и (с 2002 г.) почти не даёт интервью. Тем не менее, имя писателя нет-нет, да всё же появляется в общественной и культурной жизни. В прошлом году был экранизирован роман «В круге первом» с участием известных актёров, где от автора звучит голос самого Александра Исаевича. Выход фильма по центральному телевидению стал чуть ли не главным культурным событием года. Издательством «Время» начато издание собрания сочинений писателя в тридцати томах. В этом издании планируется также напечатать ранее не публиковавшееся, в том числе «Очерки возвратных дней» (с 1994 по 1999 г.) – последнюю часть из своеобразной автобиографической трилогии, продолжающую «Бодался телёнок с дубом» и «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов».
27 февраля 2007 г. в «Российской газете» вышла статья «Размышления над Февральской революцией»[150]. Увеличенный тираж газеты был тут же раскуплен. В статье писатель, предостерегая нас от повторения ситуации февраля 1917 г. из-за недостаточного понимания произошедшего тогда, вновь возвращает нас к тому времени. Он в концентрированном виде даёт нам цельный охват тех событий, которым посвятил Третий Узел «Красного колеса» – «Март Семнадцатого». После выхода статьи состоялось её обсуждение перед журналистами, в котором приняли участие Н.Д. Солженицына, С.П. Капица, А.С. Кончаловский, В.П. Лукин.
24 июля в «Известиях» перепечатано интервью журналу «Шпигель»[151].
Размышляя о третьем (возвратном) периоде жизни и творчества А.И. Солженицына, отметим, что этот период начался с громкого триумфального возвращения, но далее внимание к писателю СМИ и общественности заметно уменьшается. Большинством своих соотечественников автор «Архипелага» так и не был услышан. Его пафос возрождения страны и церкви на основе возврата к корням духовной жизни и нравственности понят не был. Всеохватные церковные и общественные преобразования из-за инертности российского народа не произошли.
Но время идёт и правдивое слово, прорастая, как трава сквозь асфальт, если не сейчас, то в будущем, может дать свой плод.
У А.И. Солженицына есть уникальный опыт, который также можно считать прообразовательным в наступлении эпохи «постконстантиновского» периода – опыт христианского свидетельства «на верхних этажах» общественного и церковного здания, а для целостной жизни такой опыт крайне необходим. Поэтому он обязательно должен быть осмыслен и востребован.
Заключение
Подводя итоги проделанной работе, в том числе учитывая промежуточные выводы по всем трем частям, можно сказать следующее.
В данной работе нами была сделана попытка целиком охватить жизненный путь А.И. Солженицына (до августа 2007 г.). В нашем небольшом исследовании мы ставили себе задачу рассмотреть жизнь писателя как христианина. После проделанной работы можно сказать, что жизнь Александра Исаевича предстает перед нами как знамение Божие. Она богата как многими внутренними духовными событиями, так и яркими внешними фактами. Писатель подобно Иову переживает опыт страданий. Подобно классическому образцу подвижничества – опыт личного покаяния и изменения жизни, опыт проповеди и жертвенной любви, опыт исповедничества веры, опыт пророчества…
Архетипически восходя к ветхозаветному Моисею, он вступает в конфликт с властями и одерживает духовную победу в этом конфликте. Подобно ветхозаветному Иосифу с ним происходят стремительные перемещения в пространстве: сначала отвержение соотечественниками, жизнь на чужбине, затем признание и соединение со своим народом. Не много ли для одного человека?
Но это ещё не всё.
А.И. Солженицын предстаёт перед нами как вдумчивый церковный деятель (хотя эта сторона ещё нуждается в дополнительном раскрытии и рецепции), жаждущий церковного обновления, мучительно переживающий современные болезни церкви и общества.
В своих поступках, творчестве и публицистике он вновь возвращает нас к первоосновам веры. К тому, что мир Божий един и отделение церкви от общества во многом искусственно, поэтому церковные болезни неизбежно отзываются болезнями общества. И наоборот – игнорирование церковью болезней общества приводит к тому, что эти болезни от общества перекидываются на церковь. Таким образом, разговор о границах церкви переходит в разговор об ответственности христианина за мир. Мы вновь можем говорить о возврате библейского видения – видения мира как пространства, где действует Дух Божий, где происходит суд Божий, но и возможно возрождение. Поэтому действие в обществе становится духовным и, следовательно, церковным актом. Не случайно Александру Исаевичу было так близко творчество прот. Сергия Булгакова, который также много внимания уделял рассмотрению вопросов действия Духа Божьего в мире.
Говоря об экклезиологической стороне взглядов А.И. Солженицына, можно указать на то, что здесь мы наблюдаем раскрытие и развитие идей Ф.М. Достоевского о том, что церковь должна более активно действовать в обществе, беря ответственность за государство, но не порабощая себя государству. Важно ещё одно открытие – поместно-приходская экклезиология дискредитирует себя не только на микро-, но и на макроуровне. Есть не только общинное, но и общественное измерение церковности. И парадигма поместно-приходской экклезиологии не даёт нам ответов на многие актуальные вопросы церковной жизни. Поэтому необходимо разработать на основе пневмоцентричности экклезиологическую модель пребывания церкви в обществе и церкви как общества. Экклезиологическая ответственность христианина должна простираться и за пределы общины и братства.
В творчестве и поступках писателя мы видим также скрытое и явное обличение системного кризиса, выход из которого мы все вместе должны искать.
История Русской Церкви неразрывно соединена с историей русского народа. А.И. Солженицын анализирует историю Русской Церкви и историю русского народа совместно. И здесь писатель выступает не только как историк, но и как историософ. Для него важно раскрытие божественных действий не только внутри храма, не только в евхаристическом собрании, но и за его пределами – всеохватно во всей жизни. Отсюда и расхождения с прот. А. Шмеманом – сторонником евхаристической экклезиологии.
Автор «Архипелага» не только отвлеченный теоретик или критик, говорящий «как надо», он сам активно участвует в жизни церкви и общества, беря на себя полноту церковной ответственности, в том числе за её макроуровень. Это уже само по себе удивительно. В последнее время как-то не очень принято мирянам вмешиваться в то, о чём говорят архиереи, а вот А.И. Солженицыну это всё не безразлично! Подобно апостолу, который, по известному выражению, не может погибнуть вне Рима, он тоже хочет говорить о главном и участвовать в главном. К сожалению, в наше время люди в церкви очень привыкли жить в раболепстве, которое они выдают за послушание, добровольно снимая с себя ответственность за всё, что в церкви происходит. И этот пример экклезиологической ответственности одного за всё очень показателен.
А.И. Солженицын предстает перед нашим взором как одиночка, но когда с этим одиночкой Бог, он способен победить весь мир. В своем противостоянии с советской атеистической системой писатель одерживает победу, прежде всего духовную победу.
Подытоживая это наше размышление, скажем, что действительно А.И. Солженицын имел профетическое призвание в Русской Церкви. Действуя в настоящем, он менял понимание русским народом самого себя, указывая ему путь к пробуждению и освобождению. Служение его уникально. Он в отличие от многих своих верующих современников, занимающихся сохранением Православия в условиях гонений в СССР, решил бросить смелый и жертвенный вызов безбожному окружению. Поэтому действительно, по словам прот. А. Шмемана, его по праву можно назвать экзорцистом русской души. И вторая главная составляющая его харизмы заключается в том, что он, по словам Н.А. Струве, остро чувствовал в себе ответственность за общенациональное покаяние.
Таким образом, А.И. Солженицына можно считать одним из главных вдохновителей преобразовательных процессов не только в обществе, но и в церкви. Импульс этих движений, общественного и духовного, так или иначе весьма способствовал обличению лжи советской атеистической системы и в конечном счете её падению[152]. Жизнь и творчество автора «Архипелага» вынуждают нас говорить о попытке прорыва к наступлению новой эпохи церковной истории, которую иногда называют «постконстантиновским» периодом.
Осознание уроков жизни и творчества Александра Исаевича очень важно для современности особенно в ракурсе ответа на вопрос: «какой образ церковной жизни и общества мы хотим увидеть в ближайшем будущем?».
Библиография
1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Брюссель, 1989г.
2. Лествица преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы или Скрижали духовные в русском переводе с алфавитным указателем. Краснодар, 1999г.
3. «Вестник РХД», № 116, Париж, 1975 г.
4. «Вестник РХД», № 117, Париж, 1976 г.
5. «Вестник РХД», № 122, Париж, 1977 г.
6. «Вестник РХД», № 137, Париж, 1982 г.
7. «Вестник РХД», № 153, Париж, 1988 г.
8. «Вестник РХД», № 173, Париж, 1996 г.
9. «Звезда», № 6, М., 1994 г.
10. «Звезда», № 12, М., 2003 г.
11. «Известия», № 129, М., 24 июля 2007 г. «Написано кровью». Интервью Александра Солженицына журналу «Шпигель».
12. «Континент», № 88, М, 1996 г.
13. «Новый мир», № 1, М., 1963 г.
14. «Новый мир», № 1, М., 1966 г.
15. «Новый мир», № 1, М., 1990 г.
16. «Новый мир», № 10, М., 1989 г.
17. «Новый мир», № 10, М., 1995 г.
18. «Новый мир», № 11, М., 1962 г.
19. «Новый мир», № 11, М., 1989 г.
20. «Новый мир», № 2, М., 1999 г.
21. «Новый мир», № 3, М., 1995 г.
22. «Новый мир», № 3, М., 1999 г.
23. «Новый мир», № 4, М., 2001 г.
24. «Новый мир», № 5, М., 1995 г.
25. «Новый мир», № 7, М., 1963 г.
26. «Новый мир2, № 9, М., 1989 г.
27. «Православная община», № 56, М., 2000 г.
28. Аверинцев С.С. «…Мы и забыли, что такие люди бывают». М., 1998
29. Аверинцев С.С. Приветственное слово А.И. Солженицыну. Б/г, б/в.
30. Афанасьев Николай, протопресвитер. Церковные соборы и их происхождение. М., 2003
31. Булгаков Сергий, прот. Невеста Агнца. Париж, 1945
32. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в семи томах. М., 1994
33. Записка Советского Комитета Защиты Мира о публикации письма религиозных деятелей в связи с письмом А. Солженицына Патриарху Пимену // Континент, № 75, 1993, с. 187-189.
34. Кондрашов А. Александр Солженицын: обустроить Россию ещё не поздно. Вести недели. www.vesti7.ru/archive/news?id=6985
35. Кочетков Георгий, пресвитер. К 80-летию со дня рождения А.И. Солженицына. М., 1998
36. Кремлёвский самосуд: Секретные документы Политбюро об Александре Солженицыне. М., 1994
37. Куликова Т.Д. Публицистика А.И. Солженицына. Процесс коммуникации: от информационного бума до информационного вакуума. Ростов-на-Дону, 2004
38. Лукъянова Л.В. «Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни» А.И. Солженицына как художественно-публицистический феномен. Ростов-на Дону, 2002
39. Медведев Жорес, Медведев Рой. Солженицын и Сахаров. Два пророка. М., 2004
40. Между двумя юбилеями. 1998-2003. Писатели, критики, литературоведы о творчестве А.И. Солженицына. Альманах. Составители Струве Н.А., Москвин В.А. М., 2005
41. Нива Жорж. Поэтика Солженицына между «большими» и «малыми» формами // Звезда, М., 2003, №12.
42. Нива Жорж. Солженицын. М., 1992
43. О. Всеволод Шпиллер. Страницы жизни в сохранившихся письмах. М., 2004
44. Память и беспамятство в Церкви и обществе: итоги ХХ века. Материалы международной научно-богословской конференции. М., 2004
45. Рабовский Михаил. Солженицын как Фуко: замкнутый круг знания и власти. www.topos.ru
46. Рокотян Ю. «Христианские корни публицистики Солженицына». Web: www.moskvam.ru
47. Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. М., 2000
48. Савельев Сергий, архимандрит. Фрагменты о церковной жизни // Православная община, №56.
49. Солженицын А.И. Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни. Париж, 1975
50. Солженицын А.И. Выступление на V Рождественских образовательных чтениях. Электронная библиотека Солженицына. www.solzhenitsyn.ru
51. Солженицын А.И. Двести лет вместе. М., 2001
52. Солженицын А.И. Как нам обустроить Россию. Приложение к газете «Комсомольская правда», 18 сентября 1990 г.
53. Солженицын А.И. Нобелевская лекция. Париж, 1972
54. Солженицын А.И. Пасхальный крестный ход. М., 1966. www.solzhenitsyn.ru
55. Солженицын А.И. Прощание с жителями г. Кавендиш. 1994г. Электронная библиотека Солженицына. www.solzhenitsyn.ru
56. Солженицын А.И. Публицистика. В двух томах, Ярославль, 1996
57. Солженицын А.И. Размышления над Февральской революцией. «Российская газета» от 27 февраля 2007г.
58. Солженицын А.И. Русский словарь языкового расширения. М., 1990
59. Солженицын А.И. Собрание сочинений в девяти томах. М., 2001
60. Солженицын А.И. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Публикация в журнале «Новый мир» №9 и 11 в 1998 г., №2 в 1999 г., №4 в 2001 г. Электронная версия на сайте: www.biblib.com.ua
61. Солженицын А.И. Электронная библиотека. www.solzhenitsyn.ru
62. Солженицына Н.Д. Интервью радиостанции «Эхо Москвы», 26 ноября 2006 г. www.echo.msk.ru
63. Струве Н.А. Православие и культура. М., 2000.
64. Струве Н.А. Явление Солженицына. М., 1998
www.sfi.ru.ar.asp?rubr_id=625&art_id=3195&page=1
65. Тульская М. «Я похоронила любовь Солженицына». Интервью с Натальей Решетовской. www.sch69.narod.ru/raz/1/271/memory.html
66. Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. М., 1997
67. Шмеман Александр, прот. Водою и духом. М., 2000
68. Шмеман Александр, прот. Дневники 1973-1983 гг. М., 2005
69. Шмеман Александр, прот. Евхаристия. Таинство Царства. М., 1992
70. Шмеман Александр, прот. Исторический путь Православия. М., 1993
71. Шмеман Александр, прот. Образ вечности. Две беседы о творчестве А.И. Солженицына в связи с присуждением ему Нобелевской премии. Б/г. б/в.
72. Шпиллер Всеволод, свящ. Интервью, данное корреспонденту советского Агентства Печати Новости. 18 февраля 1974 г.
73. Электронная библиотека Солженицына. Web: www.solzhenitsyn.ru
74. Эпштейн М. Теология книги Иова. Web: www.zvezdaspb.ru