Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 1, 2008
“ПРАВЕДНЫЙ ПУТЬ ЗНАКОМ…”
(О поэзии Сергея Потехина)
|
Вырос в поле |
Вспомнился давний завет: должно приучить россиян к уважению собственного… А получается так, что мы все еще не видим и не ценим самих себя — в этом одна из особенностей провинциальной жизни. Красота стала гонимой, искренность подозреваема, о светлом в людях не принято говорить. Поэты заглушены кипятком публицистики, коммерческой лавиной развлекаловки. Сколько их, неизвестных, неуслышанных, непрочитанных и не имеющих возможности выпустить книгу…
Поэт избрал обыкновенность каждодневного бытия в глуши, как в храм, отдалялся в лес. (“Поселился в лесу, как леший, — вы не бойтесь меня, мадам”). Он знал, что делать: “Покуда нету вдохновенья — паси гусей, коли дрова”. Приходилось не только пасти гусей и колоть осиновые дрова, выскабливать полы в колхозном коровнике и рубить мерзлый силос. Крестьянский быт приучает к самообеспечению, отметает неразумное, “зряшное”, учит пониманию истинной ценности всего сущего. Нашелся для поэта самый надежный приют дум и мечтаний — околица. Есть такой сельский обычай назначать свиданья за околицей, на полянах, на берегу возле омута. Околица — и место для хороводов. Для радости. С горем и покаянием ходят в церковь, муки и скорбь несут к Богу, перед ним отмаливают грехи, помышляя о другой жизни. А чувство счастья и радость земного бытия дает околица. Там и соловья своего можно услышать — так решил Сергей Потехин.
Бывает жизненная полоса, когда творческого человека сковывает страх потерять собственный голос, и он умолкает. Наш “соловей” или “зяблик” никогда не упивался ерничаньем, не впадал в цинизм и безверие, с болью осознавая, что есть и его вина “в том, что земля бедна”, по-крестьянски мудро глядит он на прошлое и настоящее.
Все по местам расставил,
Вижу один пробел.
Нынешний снег растаял,
А прошлогодний цел.
Простоту и глубину этих строк каждый может воспринять по-своему, вкладывая общечеловеческий или личностный смысл. Книга незатейливой лирики мгновенно разошлась. А мы говорим и пишем об угасании интереса к поэзии. Издатели, книготорговцы уповают на залежи поэтических сборников, и потому тираж нового сборника был опрометчиво мал: три тысячи не хватило бы для одного Галичского района.
Не чувствуя подвоха,
Скольжу спиной вперед.
Какая там эпоха
За поворотом ждет?
Сложилась, выпелась еще одна книга лирики, в которой личное и общечеловеческое, потому что поэту поручено “за тех, которым не дано, изведать мир всецело”. Он, деревенский житель, надеется теперь только на себя и еще успевает иронизировать над собой в ожидании “чуда возле книг и живого люда”… Ироничной чудаковатостью прикрывает иногда застенчивую искренность. За щедрой простотой вдумчивый читатель находит житейскую философию влюбленного и страдающего человека.
Но я не винтик и не гвоздь,
Пусть выгляжу комически.
Я — на земле нежданный гость.
Я — диверсант космический.
Это он-то, Сережа Потехин? Он волокет “в свою лачугу очумелого пьянчугу”, кантует, катит, по загривку колотит. “У чумазого пьянчуги нет ни шелома, ни кольчуги, ни секиры, ни щита — рвань, щетина, нищета”.
Прочитал — содрогнулся в понимании. Везде избыток водки, ей почет: пейте, россияне, на радость ворогам!
В поэзии Сергея Потехина привлекает меня космизм приземленной бытовой конкретности, смысловая и эмоциональная многомерность “затертых” слов и понятий. Его “отец пришел с войны живой, не ранен, без медали, и только в том передовой, что с матерью скандалит…” — в ранние годы сказал Сергей без детской наивности.
Все для него уже в былом:
Любовь, семья, работа.
Лежит в болоте за Днепром
Его штрафная рота.
Поэзия непересказуема. В ней дар волшебной простоты, наилучший порядок слов. Камень и снег, пень и солома, гриб и цветок — все превращается в кристаллы мысли и чувства, приносит новые мотивы. “У коняги шея в мыле, ноги в ссадинах от пут…”. “Чтоб услышать голос вещий, люди лезут на вулкан”, а шакалы да волки ждут, выстораживают тех, кто окажется в покорности овечьей…
Среди шуток, иронии, сарказма прорывается такая печаль:
Окропи святой водицей
Мой безрадостный удел.
Был и я когда-то птицей,
Ничего, что хрипло пел…
Иногда он чувствует, что “послушным стал малышом, и воздуха негде хлебнуть”. Иногда, как дуб из поэтической сказки “Дубовые грезы”, принимает ужасно грозный вид, сознавая: “Корни мои в навозе, крона моя в грозе”. Сознавая: “Грозному великану праведный путь знаком”. Если даже и рухнет он, то станет новым материком.
Привлекательность полевого цветка и надежность мудрого дуба оказываются соединимы. Перевоплощения “василька” приобретают тревожное звучание под давлением житейских обстоятельств отнюдь не материального свойства в первую очередь. Доверчивость к естественному в повседневности и настороженное предчувствие бед и печалей, идущих от тех, кто неправедным путем диктует жизнь другим… Мир утрачивает естественность и доброту, люди перестают видеть и понимать друг друга, многим из них уже праведный путь не кажется знакомым, они сворачивают на кривые дорожки приспособленчества, лукавого смирения, чтобы выжить среди ужасов и болей, сами становятся жестокими. А поэт только для карнавала может нарядиться по-волчьи. И это отличает его, знающего добрые способы существования.
От юношеского смятения, застенчивой наивности — к решительной житейской простоте. Иронизируя над философствующими умниками, по-деревенски спокойно Сергей утверждает разумное отношение к жизни, но тоже с улыбкой:
Пироги умеем хряпать.
Надо в срок детей настряпать,
Чтоб когда не станет сил,
Кто-то воду подносил.
Иногда он верит, что поможет березовой роще выстоять на высоком берегу, что, отбросив топоры, люди будут выращивать новый бор. И собственная судьба кажется ему рекою, на дне которой грустно мерцает камень-галька.
Выйдет он за околицу, и станет ему легче. “Кто сказал, что я не летаю, что потеряны оба крыла?” Еще пробивается в российской глухомани чистая и звонкая живая вода. Иногда “поют луга, поют леса, поют лукавые глаза, а музыка народная…” И сама подлинная поэзия рождает такую музыку…
В последнее время безоглядно утрачивается уважение к собственным достояниям, не берется в расчет особенность провинциальной жизни, которая всегда имела здравый смысл, красоту и достоинство, была хранительницей народных талантов, национальной культуры. Нельзя допустить, чтобы коммерческая лавина развлекаловки заглушала поэтов. Государство должно быть заинтересовано в издании книг молодых авторов, чей талант очевиден.
Есть у нас на костромской земле в деревне Костоме поэт Сергей Потехин, который уже не может быть неуслышанным, непрочитанным, неизвестным. Но трудно, очень трудно пробиться к нему по глухоманному бездорожью.
Михаил БАЗАНКОВ
Сергей ПОТЕХИН
“ВСПЫХНИ РАДУГОЙ, СЛОВО…”
Рос я колосом в поле,
В небе птицей парил,
На высоком глаголе
О Любви говорил.
Есть ли в мире наречья,
Чтоб сдружить племена?
Речь моя человечья
Безнадежно бледна.
Все воротимся снова
В край, откуда пришли.
Вспыхни радугой, Слово, —
Горемык окрыли!..
* * *
На Макара шишки валятся,
Но не злобствует Макар.
В котелке ушица варится,
Сверху плавает комар.
Он плывет, чудак, саженками,
Чует — финиш недалек.
Не везет Макару с женками,
Непронырлив бобылек.
На работе шеф ругается:
Заруби, мол, на носу —
Мужику не полагается
Жить без бабы да в лесу.
Дескать, что тебе приспичило
В буреломе строить скит?
Вот нарвешься на лесничего —
Из берданки угостит!
Мошкара летит из ельника,
Кровь качает и права,
Да с упреком на отшельника
Из кустов глядит сова.
Осветил кусты фонариком,
Водрузил бутыль на пень.
Хороша уха с комариком!..
Слава Богу, прожит день.
* * *
На губах травинка слаще меда.
Выше счастья ты мне и не дашь.
Быть счастливым — разве это мода?
Быть любимым — разве это блажь?
Облака густые раздвигая,
Одиноко шествует луна.
Разве ты сегодня не такая?
Разве ты сегодня не одна?
Не была ты жгучею крапивой
И малиной тоже не была —
Ты ромашкой, самою красивой,
На поляне выжженной взошла.
И цветы и травы потускнели
Перед этой редкой красотой,
И порой боюсь я: не во сне ли
Ненароком встретился с мечтой…
Разве не о том моя забота,
Чтоб в глазах твоих не меркла синь?
На губах травинка слаще меда,
А не сердце горькая полынь.
* * *
Выстрелил гром за тучею.
Эхо за лесом стихло.
Счастье мое летучее,
Где я тебя настигну?
Рожь по полям колышется.
В озере плещут волны.
Чей-то мне голос слышится —
Грусти и ласки полный.
Там у крутого берега,
Машет платочком алым
Девушка в платье беленьком.
Только не мне, пожалуй.
Я не желал бы лучшую,
Но и теперь не скрою,
Счастье мое летучее
Вновь разошлось со мною.
* * *
Сердце мое, ты — галчонок покинутый
Возле большого, чужого гнезда.
Близится ночь, и на мир опрокинутый
Падает черная, злая звезда.
Слезы мои, не проклюнувшись, высохли.
Испепелен зацветающий сад.
Песня и стон божьей искры не высекли,
Траурный ветер когтист и космат.
А впереди цель маячила ясная,
Грудь распирало, и крепло крыло.
Ради чего эта жертва напрасная?
Нить обрывается ради кого?
Смелый вираж завершился аварией,
И ничего не поделаешь тут.
Светлую звездочку звали Наталией,
Эту падучую Смертью зовут.
* * *
Встало солнышко над фермой,
Пташки божьи гомонят.
О моей подружке верной
Люди скверно говорят.
За другого замуж вышла.
Я подругу не виню.
Ни к чему седло и дышло
Одичалому коню.
У потерянной любимой
Ничего не попрошу.
Горькой северной рябиной
Яд разлуки закушу.
Будьте счастливы, здоровы,
Не серчайте на врага.
…Все колхозные коровы
Сбросят на зиму рога.
* * *
Жил, на целый свет окрысясь.
Все едят, а я — говей?..
Вдруг прислали десять тысяч,
Пискнул в брюхе соловей.
Подлетели кверху гирьки
На тарелочке с нуждой.
Накуплю лапши да кильки,
Побегу, как молодой.
Отскребли на сердце кошки,
Не успел я духом пасть.
Разноцветные сапожки
На одну сменяю масть.
Всех врагов оставил с носом,
Важен, как архиерей.
Буду пользоваться спросом,
Словно просо у курей.
Навострил Пегас подкову,
Бьет копытом: и-го-го!
Ой, спасибо Базанкову
И компании его!