Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 8, 2007
“ГОВОРИ, ГРИГОЛА, ГОВОРИ…”
Дождь не дождь, шелестящий на идиш
Полукровка, канва для шитья.
Замуж словно на улицу выйдешь,
Чтоб кого-то спасти от дождя.
Погребок — промежуточный финиш.
Угощает кривой караим.
Ну зачем ты себя половинишь?
Не светло мы с тобою горим.
Отчего откровенно неволишь
Бедный дух, что и так невесом?
Кто ты есть для мздоимца? Всего лишь
Вожделенный набор хромосом.
Ну а я, ни далек и ни близок,
Ничего от тебя не хочу —
Полощусь меж тамянок и плисок
И по счету исправно плачу.
СОНМАМБУЛА
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд…
Николай ГУМИЛЕВ
Ну чего ты накуксилась? Я никуда не уйду.
И давай обойдёмся без слёз и истерик.
Земноводные флексии плещутся в тинном пруду,
Лишь с восходом луны выползая на берег.
Метрах в ста вековой и сквозной возвышается бор.
Корабельные сосны себя предлагают на мачты.
Спи-усни, нам никчёмный к чему разговор?
Их не срубят, они заповедны, не плачь ты.
Спи-усни, моя радость. Ведь, кажется, именно так
Над кроваткой младенца поют в колыбельных?
Впрочем, ты не дитя, как и я не великий мастак
Безъязыко шататься в лесах корабельных.
* * *
В каком-нибудь листке посмертно тиснут,
И станешь знаменитым наконец.
И безразлично, кто убийца, — висмут
Или стоящий рядышком свинец.
Теперь другим свобода — пустомелить
И стыть, и клянчить, и плодить тщету…
… Щёлк пальцами — и рукоплещет челядь,
И стелется, и ловит на лету.
* * *
Я, сотканный из множества влияний,
Всегда чурался щедрых подаяний,
Но искреннюю милостыню брал.
Я тем горжусь, что родовое древо
Мое кренится откровенно влево
И надо мной не прозвучит хорал.
Как всякий домовой и разночинец,
Я не терплю ломбардов и гостиниц.
Из всех родных — есть у меня сестра.
Есть младшая сестра. А это значит,
Не кто-нибудь, — она меня оплачет,
Когда повозку тронут со двора.
* * *
Говори, Григола, говори,
Честно лги, сбивай меня с пути.
Только ничего не повтори —
И отдам что сомкнуто в горсти.
Ни за что, гадалка, я плачу —
Вижу сам, что ляжет впереди.
Ты попала в руки трюкачу,
Ты, пока не поздно, уходи.
Длань мою ключом не разомкнёшь.
Сарафанной ложью не прельщусь.
Огнь напустишь — разразится дождь.
Хлябь разверзнешь — воцарится сушь.
На, возьми за твой постыдный труд,
Не понять, смугла или грязна…
Не припомнишь, как меня зовут?
Жуткие бывают имена.
* * *
Вязнет в крови подкова,
Празднует волчья сыть.
Так захватали Слово —
Щёлоком не отмыть.
Тошно от мертвечины,
Патока-пастила.
Доблестные почины,
Тягостные дела.
Чувствуешь в четверть нюха
Кухонь окрестных чад?
Ай, молодца стряпуха!
Хочется помолчать.
Кто мы, откуда, чьи мы?
Некому бить челом.
Мелкие величины
Перед большим Числом.
ВАРАКУШКА
Выщелки, журчания, коленца…
В ночь моё раство
рено окно.
…Спит старик блаженным сном
младенца.
Песня спета. Выпито вино.
Чепугачев, cтойкий кумандинец,
Не во сне к чувалу прикорнул —
Покупает правнуку гостинец,
Посещает город Барнаул,
Как меня узнал: (“живой, Волочка?”),
Сам не помня, сколько ему лет?
Держит потемневшая цепочка
Костяной на шее амулет.
Череда мгновений быстротечных,
Плеск воды, пупырчатый озноб…
Одинокий, в зарослях заречных,
Щёлкает варакушка взахлёб.
Жизнь прошла, ни шатко и ни валко,
По песку да гальке, босиком.
Встретила в пути провинциалка,
Слабым зацепила хоботком.
Не гнала — однако ж не держала,
Пригубляла — и пила до дна.
Рушилась великая держава,
Гибнущая так же, как она.
Спит тихонько, тощий зад отклячив,
Спит, беседы не прияв пустой,
Стойкий кумандинец Чепугачев,
Земляка пустивший на постой.
Как-то всё нелепо и беспутно.
Свежестью повеяло в окно.
…Думать о тебе ежеминутно
Никому на свете не дано.
МИССИЯ
Изволь, рабочий класс,
Раскручивать спираль.
Не водку пей, а квас,
Забыв про жерминаль.
Не будь надменно горд.
Ты вышел из крестьян,
И твой фамильный горб —
Наследственный изъян.
Не только третий Рим —
Весь мир стоит на том,
Что создано твоим
И Господа трудом.
Твоих деянья рук,
Куда ни погляди.
Но гадко всё вокруг —
Теперь и впереди.
Витийство, фатовство,
Хула и упокой…
Не слушай никого.
Работай, дорогой.
* * *
Убеждался: нельзя без подтекста,
Перелистывал, брался за ум.
И замешивал сдобное тесто,
И упрятывал внутрь изюм.
Собирались пристойные гости —
Свояки и другая родня.
Ковырять и причмокивать — бросьте!
Я-то знаю, что это стряпня…
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
И вечности не хватит — разобраться,
Не созданы ль мы только для того,
Чтоб между звёзд засеивать пространства,
В слепое обратившись вещество.
Когда, какой вселенский канонир
Швырнул миры, как шарики картечи,
И, с недолётом, — наш непрочный мир?
Потомков жаль. Им не избегнуть встречи
С грядущей катастрофой.
…Астроном —
Уездный, краеведческого толка,
Вещал об этом упоённо-долго.
Я виду не показывал при нём,
Но вам скажу: я космоса боюсь
И в этом честно признаюсь.
Я удостоен участи смертельной, —
Бездонна мировая полынья,
Наполненная стужей запредельной
И протоплазмой адского огня.
Я в ней не вижу ни добра, ни зла,
Ни повода, чтоб заказать молебен.
Какой бы сущность бездны ни была,
Она близка мне, я же ей — враждебен.
Но хватит о беспочвенно-пустом,
Оставим наши страхи на потом,
Когда дохнёт действительно палёным
И пропасть станет явственно видна.
… Я астронома обозвал муфлоном,
А он съязвил: мол, слышу от овна.
Несомый утомительным трамваем,
Под аритмичный перестук колёс,
Я обнаружил: мир неузнаваем —
Шёл дождь, и люди не скрывали слёз.