Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 10, 2007
I. ПРЕДТЕЧА
О трудах и
деяниях
Михаила Константиновича Сидорова
БОГАТСТВА РОССИИ БУДУТ ПРИРАСТАТЬ
СИБИРСКИМ СЕВЕРОМ
Результаты последней российской арктической экспедиции на атомном ледоколе «Россия» оказались сенсационными: в Северном ледовитом океане, в районе хребта Ломоносова, открытого русскими учеными, обнаружена огромная территория, равная по площади примерно двум третям Европы, таящая несметные запасы нефти и газа, драгоценных металлов и других полезных ископаемых. Все эти богатства, предварительная оценка которых составляет сотни миллиардов долларов, могут принадлежать России. От этого напрямую зависит национальная безопасность страны.
Однако свои права на морской шельф России еще предстоит отстаивать в специальной Комиссии ООН по шельфам. И так как энергоносители становятся едва ли не основным инструментом геополитики, вокруг такого открытия поднялся настоящий ажиотаж. Кроме нашей страны на разработку шельфа претендуют Королевство Дания (шельф тянется к острову Гренландия, принадлежащему Дании), Канада, Норвегия и США.
Не рассматривая законность претензий всех означенных стран, все же приходится констатировать тот факт, что и здесь без Штатов не обойтись, ибо в сферу своих национальных интересов они включают весь мир. Они воюют в Югославии, они воюют в Ираке. А недавно госсекретарь США Кондолиза Райз сделала заявление о том, что это несправедливо, когда такая огромная территория, как Сибирь, принадлежит одной стране. Так что, учитывая при том многовековую неприязнь к России со стороны европейских держав, их возможные ссылки на преувеличенные заслуги в освоении Арктики, следует ожидать непростых дисскуссий в ООН.
Несколько слов о сложившейся ситуации с разграничением сфер влияния в Арктике.
В 1926 году постановлением ВЦИК значительная часть Арктики, в том числе неисследованные районы с еще неоткрытыми островами, с предполагаемой землей Санникова, была объявлена территорией Советского Союза. Это постановление было проигнорировано другими странами, а советское правительство особо и не настаивало на его признании, так как не намеревалось вести на Севере активную хозяйственную деятельность. Подтверждением служит следующий факт. Коммунистический режим СССР превратил Северный Ледовитый океан и прилегающие к нему территории в полигон для испытаний атомного и водородного оружия. На знаменитом «Арзамасе-16» по заданию Хрущева была изготовлена водородная бомба мощностью в 50 мегатонн. 30 октября 1961 года самолет ТУ-95 с бомбой на борту произвел взлет и взял курс на Новую Землю. Взрыв чудовищной силы произошел над Новой Землей на высоте 4 000 метров. Отныне Новую Землю можно называть Мертвой Землей, навеки вычеркнутой из хозяйственного оборота России.
В 1982 году ООН была принята специальная Конвенция по морскому праву, ратифицированная Россией в 1997 году. Эта Конвенция подтверждала ранее существовавшее право всякого государства на 12-мильную зону территориальных вод, то есть прохождение государственной границы на удалении 12 миль от побережья. Кроме того устанавливалась экономическая зона шириной 200 миль. В этой зоне государство имеет право осуществлять экономическую деятельность, ловить рыбу, разрабатывать шельф. Суда и летательные аппараты других стран имеют право находиться в этой зоне, но не имеют права ловить рыбу и заниматься иной хозяйственной деятельностью. Но если шельф выходит за пределы экономической зоны, то разрабатывать его имеет право только прибрежное государство, зато ловить рыбу могут и другие страны. Так что определение размеров и разграничение шельфов имеет для России огромное значение.
Вот почему в спешном порядке организуются арктические экспедиции. В конце июля 2007 года впервые в Арктику отправляются суда с глубоководными спускаемыми аппаратами, способными погружаться на глубину в 6 тысяч метров, и вертолетами на борту: научно-исследовательское судно «Академик Федоров» со 180 учеными и атомный ледокол «Россия». Арктика открывает людям свои кладовые.
Итак, Россия на пороге новых больших свершений.
В этой связи хотелось бы напомнить читателю некоторые сведения об освоении Арктики, о русских первопроходцах ее, в частности о «радетеле Севера», исследователе и меценате, красноярском купце Михаиле Константиновиче Сидорове, наставнике Александра Михайловича Сибирякова, о человеке, собравшем неоспоримые доказательства приоритета русских в освоении обширных территорий бассейна Северного Ледовитого океана. Помимо всего прочего этому человеку принадлежала инициатива открытия в Сибири первого университета. Вниманию читателя предлагается небольшое эссе о забытом русском землепроходце.
12 июля 1888-го года, вторник. В Красноярск пришло сообщение, что в этот день из Стрелки в Тунгуску отправился пароход Сибирякова «Святитель Николай» с иркутским генерал-губернатором Игнатьевым на борту. Пароход тянул за собой вверх по течению 3 груженые хлебом баржи: 36 тысяч пудов муки и 3 тысячи пудов железных цепей для туэра. Груз предназначался для Илимска.
«Как жаль, что не довелось Михаилу Константиновичу увидеть великий триумф своих идей и их воплощение в жизнь!» — сожалел, узнав эту новость, протоиерей красноярского Христо-Рождественского собора отец Василий, в миру Василий Дмитриевич Касьянов.
В другое бы время это событие обрадовало протоиерея Касьянова сразу по нескольким причинам. Ведь те великие задумки, которые стремился осуществить его друг Михаил Константинович Сидоров, находили воплощение в делах его последователя Александра Михайловича Сибирякова. Кроме того, тот факт, что в экспедиции принимал участие сам иркутский генерал-губернатор граф Алексей Павлович Игнатьев, говорил о важном значении, которое местные власти, наконец-то, стали придавать развитию водных путей сообщения в Сибири.
В другое время все это, несомненно, послужило бы поводом для торжественного молебна, но только не сегодня. Сегодня к полученному радостному известию примешивалась в душе Василия Дмитриевича горечь большой утраты, сегодня исполнился ровно год, как не стало лучшего его друга, Михаила Константиновича Сидорова, великого патриота и «радетеля Севера», как не без оснований называли его современники. По случаю годовщины со дня его кончины в германском городе Ахене, уважив просьбу кафедрального протоиерея, преосвященный Тихон дал согласие отслужить с утра обряд поминовения в кафедральном Рождественском Соборе губернского центра.
Днем Василий Дмитриевич принимал выражения соболезнования от знакомых и незнакомых людей и удивлялся, как много доброжелателей, оказывается, было в Красноярске у Сидорова. Енисейский губернатор генерал-лейтенант Педашенко Иван Константинович прислал с нарочным краткое письмо с соболезнованиями, а городской голова Николай Кириллович Переплетчиков лично явился, чтобы разделить горе Василия Дмитриевича и почтить память выдающегося российского патриота, каковым он считал Сидорова.
— А ведь вначале многие полагали Сидорова за умалишенного, — жаловался городскому голове Василий Дмитриевич. — Так на одну из записок Михаила Константиновича «О средствах вырвать Север России из его бедственного положения», поданную цесаревичу Александру Александровичу в 1867 году, воспитатель наследника генерал-адъютант Зиновьев ответил Сидорову: «Так как на Севере постоянные льды и хлебопашество невозможно, и никакие другие промыслы немыслимы, то, по моему мнению и моих приятелей, необходимо народ удалить с Севера во внутренние страны государства, а вы хлопочете наоборот, и объясняете о каком-то Гольфштреме, которого на Севере быть не может. Такие идеи могут приводить только помешанные». В то же время журнал Министерства Государственных Имуществ сообщал читателям: «Люди, не имеющие естественно-исторических сведений и не сильные в зоологии, как Сидоров, в состоянии возобновлять предложение завести лов у берегов Лапландии. Что касается поездки за морским звероловством как на Новую Землю и Шпицберген, то поездки эти были неправильным промыслом, были своего рода азартною игрою, где ставкою была жизнь человека; что упадок новоземельских и шпицбергенских промыслов свидетельствует скорее о том, что миновали неестественные условия, которые некогда заставляли северян заниматься рискованным и малоприбыльным делом и лишали возможности употреблять свои труды более верным, более экономичным образом». Вот так-то! А член Вольно-Экономического общества Долинский рассказывал своим знакомым, что в начале 1866 года после выступлений в обществе Сидорова над ним открыто издевались. Встречались даже такие господа, которые обвиняли Председателя Отделения Лошкарева за то, что он допустил чтение в Обществе такой, защищающей русские интересы, записки. Его доклад о возрождении Севера называли «сказкой 1001-й ночи».
Принимая соболезнования, Василий Дмитриевич в то же время невольно испытывал чувство гордости за своего друга. Уж слишком популярным в России и за рубежом был богатейший сибирский золотопромышленник и участник многих заграничных всемирных выставок Сидоров. Держателями акций его предприятий являлись самые именитые люди России. В принадлежащей ему Печорской лесной компании, поставлявшей лес за границу, исследованиями морских путей занимались сын и внук И. Ф. Крузенштерна, того самого капитана фрегата «Надежда», который принимал участие в первом русском кругосветном плавании под руководством камергера императора Н. П. Резанова. В круг знакомых Сидорова входили многие генерал-губернаторы и Великие князья. С одним из них он даже совершил путешествие на Новую Землю.
И ведь, на самом деле, все так и было. У Василия Дмитриевича даже хранились кое-какие бумаги Михаила Константиновича. Некоторые из сохраняемых документов опубликованы в печати, а иные до сих пор не разобраны и ждут своего часа для классификации…
«Надобно разобраться, наконец, с оставшимися после Михаила бумагами, — подумал Василий Дмитриевич. — На этой неделе и займусь ими».
Спустя месяц Василий Дмитриевич закончил работу над документами Михаила Константиновича Сидорова. Он аккуратно распределил их по затронутым в них темам. Основные работы он озаглавил следующим образом: «Территориальные интересы России», « О необходимости оградить право собственности России на Карское море», «Просвещение», «О нефти на Севере», «Развитие промыслов на Севере и описание выставок, в коих Сидоров принимал участие», «Встречи с августейшими особами».
Подборка из этих материалов с комментариями автора этой статьи, рассчитанная на любознательных читателей, предлагается ниже. Вопросы, затронутые здесь, как убедится читатель, актуальны и в наши дни.
ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЕ ИНТЕРЕСЫ РОССИИ
Михаил Константинович Сидоров, потомственный помор, родился в 1822 году в семье известного архангельского купца. Унаследовал страсть к путешествиям и открытиям. «Я не моряк, но полюбил море еще в 1841 году. В лето того года я отправился из Архангельска в Соловецкий монастырь на судне. Буря унесла нас к берегам Новой Земли. И мы вместо суток плавали около месяца…» — вспоминал он.
Монахи Соловецкого монастыря рассказывали ему многое об истории освоения студеного моря, об экспедиции к устью Енисея под началом Кротова. У них сохранились предания о первых смельчаках, более трехсот лет назад подавших идею к плаванию в Енисей. Как сказывали соловецкие монахи, это были двиняне Кондратий Куркин и Еремий Савин.
Существует множество докладов, всевозможных обращений, записок М. К. Сидорова по сохранению русского первенства в освоении северных морей и земель, к ним примыкающих. Особенно его возмущали попытки иностранных государств присвоить себе право на владение многими исконно русскими островами, разведать их и основать на них промышленную разработку различных природных богатств.
Чего стоила одна лишь затея Швеции и Норвегии присоединить Шпицберген к своим владениям. Сидорову удалось доказать, что русские поселения на Груманте, так ранее называли Шпицберген, были древнее всех прочих, что 400 лет промыслами и судоходством на Шпицбергене занимался род архангельских купцов Старостиных (Статья М. К. Сидорова 21 апреля 1871 года, «Голос», N 113). Только благодаря трудам и ходатайствам Сидорова российское правительство отказало притязаниям Швеции в признании прав на Шпицберген. Остров был объявлен нейтральным с правом русских на селение там и промысел рыбы.
«О пользе поселений на Новой Земле, для развития морских и других промыслов, — писал Сидоров, — я напечатал проект еще в 1870 году. После того, как Шпицбергенский архипелаг объявлен нейтральным, норвежцы стали смотреть на Новую Землю так же, как на страну нейтральную: норвежские промышленники принялись истреблять памятники русских — кресты и жечь русские избы! Наконец австрийцы вздумали учредить там метеорологическую станцию. Замечая из действий иностранцев, что они хотят завладеть обширным архипелагом, который издавна принадлежит к русским владениям, я возбудил вопрос о наших правах на Новую Землю. Тогда еще в газетах подсмеивались надо мной по этому случаю… Между тем иностранцы считают Новую Землю непринадлежащею России: голландцы отправляют экспедицию для постройки памятников на Новой Земле, а под руководством германских ученых предпринимается поездка для исследования минеральных ее произведений с целью их эксплоатации.
Кто виноват, что иностранцы завладели морскими промыслами на Северном океане, и нашею морскою торговлей на Севере и нашими портовыми городами Онегою и Архангельском?… Все русские деятели, которые осмеливались развивать отечественную промышленность и противодействовать иностранному влиянию, разорились от разных стеснений… Таким образом заставляли жителей оставить Север и предоставить его богатства в руки иностранцев!… Уничтожаются на русских географических картах даже древние русские названия мест, озер и рек и заменяются норвежскими или финскими.
…На наше северное море обращено внимание и Германии, особенно с 1868 года… В «Dagebladet» (от 21 августа 1868 года, N 194) это было объяснено стремлением Бисмарка завладеть, между прочим, на Севере русскими морями».
Особенно ревниво следили за недопущением усиления могущества русских на Севере англичане и французы.
«При таком положении весьма рельефным становится известие газеты «Москва» от 7 февраля 1867 года, — писал Сидоров, — взятое из иностранных газет, о намерении Персии «действовать вместе с Англиею на Севере и снарядить экспедицию для исследования в Ледовитом море острова Новая Земля»… Теперь же газета «Русский Мир» (22 марта 1877 г., N 77) сообщает, что в Гааге 14-26 марта образовалась генеральная комиссия под председательством принца Генриха и подкомиссии для сбора пожертвований, с целью привести в исполнение мысль Лонга, а именно: «Снарядить экспедицию к Новой Земле и воздвигнуть памятники на всех пунктах, открытых или посещенных голландцами в течение XVI столетия в странах крайнего Севера». Затем «Русский Мир» (в следующем номере N 78) сообщает: «что в предстоящем лете предпринимается поездка на Новую Землю под руководством известнейших германских профессоров с целью ближайшего ознакомления с ее минеральными богатствами и условиями их разработки, чтобы впоследствии, вместе с финляндцами, учредить общество для эксплоатации северных стран и торговли их продуктами».
Не знаю, какое впечатления производят на вас, м.г., приведенные мною известия, но что касается до меня, то я вывожу из них заключения, что немцы не считают уже Новую Землю принадлежащею России. Наши русские немцы и еще, к сожалению, члены императорской русской академии наук, как видно, ввели иностранных немцев в заблуждение: они предоставляют право на Новую Землю иностранцам, приписывая открытие ее голландцам. До сих пор, кажется, никто из русских ученых и географов не заявил никакого протеста против мнения нашего академика А. Ф. Миддендорфа, что Новая Земля открыта голландцами (Миддендорф. «Путешествие на север и восток Сибири», изд. в 1866 г.,1ч., стр. 4.).
Путешествие совершено Миддендорфом и описание его издано за счет русской казны и одобрено академиею и другими учеными обществами, и потому, вероятно, немцы, имея в виду это сочинение, начали действовать смело: они, уже не спрашивая согласия России, отправляются на русские земли воздвигать немецкие памятники и приготовляются извлекать из Новой Земли минеральные и другие богатства. Вот до чего дошли мы!
Можем ли мы защитить права свои на Новую Землю? Русским подданным не дозволяется даже добывать и каменный уголь на Новой Земле, прежде представления обеспечения в успехе предприятия, между тем как иностранцы отправляются туда и не думая спрашивать позволения нашего правительства. Они, уничтожив все русские памятники на Новой Земле, теперь будут ставить свои, немецкие…
Русские не могут воспользоваться трудами своих предков, которые передали им права на владение землями, где они промышляли и имели свои жилища. Какими способами мы можем основать поселения на Новой Земле, если нам не позволяется без какого-то обеспечения разработка найденных там нами громадных залежей каменного угля, горючего сланца, горной смолы, аспида, серы, серного колчедана, медной, свинцовой руды и золотосодержащих песков? Очевидно, что все это сберегается для иностранцев…
Затем, мнение академика русской академии Миддендорфа, что Новая Земля открыта голландцами, я нахожу совершенно несправедливым и не основанном ни на каких данных. Она открыта не голландцами, которые ее увидали в первый раз в 1594 году, а еще новгородцами в XI веке. Доказательства этого можно найти в описании Новой Земли у самих же немцев. Так известнейший немецкий географ, доктор А. Петерман, в сочинении своем о Новой Земле, изданном им в 1667 г. на 7 стр. пишет: «Новая Земля русским была прежде всех известна. С того времени, как новгородцы перешли через Урал в Югрию, они начали предпринимать морские охоты и открытия и нашли остров, который назвали Новой Землею, а к концу 15-го столетия русские начали уже свои плавания к устьям Оби. По преданиям известно, что новгородские мореходы добывали серебро на Новой Земле. Когда Баренц пришел на Новую Землю, тогда там существовало уже русское новгородское поселение под именем Строгановское. Первый европеец, который увидел Новую Землю, был Стефан Бурро»…
Великие открытия Васко да Гамы и Колумба в исходе XV века, столь внезапно обогатившие Португалию и Испанию, возбудили соревнование в других мореходных нациях и каждая из них в свою очередь устремилась к достижению той цели.
Первая на этом поприще состязания является Англия. Себастьян Кабот, сын венецианского мореплавателя, подает мысль искать поход в Китай новым путем с севера, обогнув Норвегию через Ледовитое море. Для осуществления этого плана в Лондоне составляется компания. В 1556 году на одном из судов, по имени «Искатель», командовал Стефан Бурро. Он имел инструкцию проникнуть, по крайней мере, до р. Оби. Из истории его путешествия известно, что в Коле он нашел русских промышленников и до 39 судов, из коих на каждом было до 24 человек, готовящихся идти к Печоре и к Новой Земле на ловлю моржей. Сын польского священника Гаврило, как знающий хорошо дорогу к Оби, взялся даже быть лоцманом у Стефана Бурро и во все время оказывал ему большие услуги. Отправка из Колы Бурро совпадала с упомянутыми русскими судами. 25 июня Бурро находился в широте под 70 градусов 42 минуты у острова. Здесь он узнал от русского кормчего по имени Лошака, что они находятся в виду острова Новой Земли. 31 июля Бурро достиг острова Вайгача и там нашел много русских, от которых узнал, что большие острова Новой Земли обитаемы русскими. Затем Бурро, встретя непроходимые льды, повернул назад, а 10 сентября прибыл в Холмогоры.
Неудача Бурро и других судов проникнуть через Ледовитое море надолго охладила усердие англичан искать пути на восток. Но зато с большим рвением являются, как бы им на смену, соперники их на море, голландцы, только что успевшие приобрести себе независимость от испанского владычества.
Несколько богатых купцов из Амстердама, Миддельбурга и Энкгензена, руководимых советами славного в то время космографа Планция, снарядили в 1593 и 1594 годах четыре судна. Капитаном амстердамского корабля «Посланник» назначен был искусный мореход Вильгельм Баренц; миддельбургского судна «Лебедь» — Корнелий Нэй, и энкгензейского судна «Меркурий» — также опытный моряк Брант Исбрант, а сверх того Баренцу придана была в помощь еще рыбачья яхта.
Экспедиция должна была действовать в двух направлениях: «Лебедь» и «Меркурий», под главною командою Нэя, должны были плыть между островом Вайгачем и материком, «Посланник» и рыбачья яхта, под управлением Баренца, по совету Планция, к северу от Новой Земли.
5 июня 1594 года Нэй отплыл со своими двумя судами из Текселя, а несколькими днями позже и Баренц.
29 июня они прибыли к устьям реки Колы и тут оба отряда разлучились: Баренц направил свой курс к северо-востоку и 4 июля увидел берег Новой Земли, а ночью прибыл к ровному, далеко выдающемуся в море мысу, который он назвал «langesness» (у русских промышленников называется он Сухим Носом и лежит в широте 73 градуса 46 минут). В большой губе к востоку от этого мыса, губе Сафроновой, Баренц выходил на берег, но не нашел людей, а только следы их пребывания.
31 июля Баренц достиг Оранских островов, вероятно, острова Максимкова, в широте 74 с половиною градуса, крайнего предела, до которого доходят русские промышленники.
Этот пункт на этот раз был также пределом плавания Баренца.
Видя, что дальнейший путь ему загроможден льдами и принужденный ропотом своих людей, он 1 августа повернул назад с тем, чтобы соединиться с отрядом Нэя и узнать от него, не нашел ли он со своей стороны какого-либо прохода.
Затем Баренц прибыл к Мучному Носу русских промышленников. Тут он съезжал на берег и нашел зарытые в земле 6 кулей ржаной муки, из чего заключил, что там были люди, но скрылись при виде чужих пришельцев. Недалеко оттуда стояли три деревянных дома, в которых лежало множество разнообразных бочек, из чего видно было, что тут, вероятно, производилась ловля семги. Находящейся в этом месте безопасной гавани Баренц дал имя Мучной… Он был остановлен льдами, вынесенными из Карских Ворот, и оттого не мог достигнуть самой южной оконечности Новой Земли. Направляясь к юго-западу, он в широте 69 градусов 15 минут достиг островов Матвеева и Долгого, где опять соединился с судами Нэя, который только прибыл туда от Вайгача и думал, что Баренц обошел вокруг всей Новой Земли.
Баренц и Нэй возобновили экспедицию в 1595 году. Она состояла из 7 судов под начальством Нэя.
7 августа они обогнули Нордкап и 19 прибыли в Югорский Шар. У Вайгача они нашли самоедов и две русские лодьи, из которых одна была из Пинеги. От них они узнали, что ежегодно из Холмогор несколько лодей ходят в р. Обь и далее к Енисею с сукнами и другими товарами. 8 сентября, встретив сильный лед, суда под начальством Нэя возвратились; между тем Баренц, который отправился на северо-восток, остался на северо-восточной оконечности Новой Земли на зимовку. Весной, 14 июня, его экспедиция вышла в море, а 20 июня умер Баренц. 28 июня экспедиция прибыла в губу Строгановскую, где встретила две русские лодьи и получила от бывших на ней промышленников хлеб, копченую дичину и всякую помощь. 3 августа она направилась к берегу материка, который увидела на следующий день около реки Печоры. В дальнейшем плавании экспедиция уже чаще встречала русских, которые оказывали ей всякую помощь. 2 сентября она возвратилась в Колу, а 3 ноября благополучно прибыла в Амстердам.
Из 17 человек 15 увидели родной берег, а двое пали жертвою утомления и сурового климата.
Итак, из собственного описания англичанина Стефана Бурро, первого европейца, посетившего Новую Землю, и голландца Баренца, через 40 лет после Бурро прибывшего к Новой Земле, видно, что ни тот, ни другой не причисляют Новую Землю к своим открытиям, а напротив, каждый из них свидетельствует о той высокой степени, на какой тогда, т.е. 325 лет назад, стояло русское мореходство. Они собственными глазами видели русские суда, плававшие к Печоре и из Колы, и из Холмогор, и даже из Пинеги, и все они направлялись к Оби мимо Новой Земли. Баренц находил следы жизни на Новой Земле и видел даже постройки русских, которые снабдили его, а впоследствии и его экспедицию, провизией и спасли ей жизнь.
Итак, академик Миддендорф, сообщая свое мнение, что открытие Новой Земли сделано голландцами, руководствовался не истиною, а какими-нибудь другими соображениями … может быть, желанием приписать это открытие иностранцам… Нельзя же в самом деле предполагать, чтобы русский академик, и притом писатель и путешественник по глубокому Северу, не знал, что новгородцы, т.е. русские, посещали Новую Землю за 500 лет ранее первого появления на ней голландцев. Замечательно, что немецкие ученые, не состоящие в подданстве России, утверждают, что Новая Земля открыта именно русскими и что она даже населена была русскими не только до прибытия к ней Баренца, но до прибытия к ней даже и Бурро… Между тем русские немцы, и притом русские академики, не признавали за русскими способности к морским открытиям…
В XVIII веке знаменитый английский министр Вальполь говорил в парламенте: «Если Россия, взяв за образец Данию, учредит, ободрит и поддержит торговые товарищества, то наша и голландская торговля в состоянии ли будут устоять от этого поражения? Если эта держава примется за умножение своих купеческих морских кораблей, тогда пропадут Англия и Голландия. Возможность, какую имеет Россия в построении судов, оправдывает мое беспокойство».
Почти в то же самое время другой государственный человек Англии, Пиль, выразился так по этому предмету: «Россия в деле мореплавания — опасный соперник, за которым нужно наблюдать и, если можно, сбивать его с пути и не давать ему хода в коммерческих делах»…
И мы видим, что в 1797 и 1812 годах, когда Россия была в тесном союзе с Англиею и действовала под ее влиянием, она отменила у себя все морские льготы и этим нанесла своей внешней торговле громадный вред».
Когда в 1881 году финский сенат возбудил ходатайство о предоставлении Финляндии западного Мурмана с Печенгским заливом и прирезке всей этой огромной, исконно русской территории к Улеаборгской губернии, М. К. Сидоров первый энергично поднял голос за отклонение подобного домогательства Финляндии. Он ясно видел, какие печальные последствия произойдут от этой утраты Мурмана для всей России, выходом которой к открытому Ледовитому океану являлся только Мурман. В предоставлении Финляндии западного Мурмана М. К. Сидоров видел гибель в будущем России, огромное государственное преступление.
О
НЕОБХОДИМОСТИ ОГРАДИТЬ ПРАВО
СОБСТВЕННОСТИ РОССИИ НА КАРСКОЕ МОРЕ
(Доклад М.К.Сидорова в Обществе содействия русской
промышленности и торговле 22-го декабря 1871 года)
«Печорцы, промышляющие морских зверей на острове Вайгаче, просили управляющего Печерской компании, г. Никитина, при отъезде его ныне из Печорского залива в Петербург, ходатайствовать о защите их против произвола и господства иностранцев на острове Вайгач и вообще в Карском море.
В Архангельских губернских ведомостях была напечатана статья, в которой высказывались на иностранцев жалобы промышленников и других уездов Архангельской губернии, производящих промыслы при берегах острова Новой Земли. В ней было объяснено, что в то время, когда наши гавани еще замкнуты льдами, иностранцы приходят иногда тремя месяцами раньше русских промышленников к нашим островам Новой Земли, Вайгачу и другим, и выбивают у берегов этих островов и на наших морских прибрежьях моржей, тюленей и других морских зверей… От этого много теряют русские промышленники. Бывали случаи, что у них увозили оставленную добычу…
У наших промышленников небольшие суда, на которых по несколько человек рабочих, меж тем как иностранцы отправляют в Северный океан более значительные суда. И потому сопротивление наших промышленников иностранным невозможно, и последние обращаются с ними, как с заезжими людьми в чужие страны…
Наши поморы мало-помалу перестают плавать в Карское море и к Новой Земле, а вместе с тем год от году слабеет наше морское звероловство и падает северное мореходство!
…Норвежцы опасаются только соперничества англичан, но у них нет и мысли о том, что одни только русские подданные имеют право на зверинные промыслы в северных морях…
Для защиты русских промыслов на всем громадном протяжении Северного океана нет у нас ни одного военного судна».
ПРОСВЕЩЕНИЕ
Столкнувшись с засильем иностранцев во властных структурах государства и натерпевшись от их произвола, Сидоров пришел к убеждению, что до тех пор, пока у власти будут находиться немцы, которые безразличны к развитию русской промышленности, а другие немцы, нашедшие оплот в российской академии наук, выдавать научные рекомендации, согласно которым русские не могут быть ни хорошими промышленниками, ни мореходами, процветания России не произойдет. (Интересно, как бы рассматривал Сидоров вопрос о процветании современной России, будь он жив в наши дни, наблюдая, как находящиеся у власти современные «немцы» нещадно эксплуатируют природные богатства и заодно русский народ, обложив его 13-ти процентным подоходным налогом, что больше дани, которую платила Русь завоевавшему ее Чингис-хану. Чингис-хан требовал десятую часть от произведенной продукции… — В. Т.) Но процветания не может произойти и без грамотных русских специалистов. На своем горьком опыте Сидоров убедился, как трудно в России отыскать знающих морское дело, горные разработки, изыскательские работы и прочих необходимых для освоения несметных российских богатств специалистов. Не зря ему приходилось в поисках таковых обращаться за границу. А это связано с большими финансовыми затратами и потерей времени.
Становилось ясно, нужны отечественные подготовленные специалисты, а для этого следует обратить внимание на систему российского образования.
Широкий практический ум Сидорова сразу навел его на верный путь по борьбе с общей темнотой и экономической отсталостью страны. По его мнению, только просвещение могло вывести население из приниженного положения и дать в его руки надежное оружие для защиты его от эксплуататоров.
Находясь с народом в непосредственом тесном общении при своих многочисленных поездках по самым отдаленным и глухим углам России, М. К. Сидоров подметил природную сметливость и энергию русского человека, которые ждали только надлежащего выхода на вольный простор и применения к живой работе. Зная народ, он всегда горячо протестовал против нападок на пассивность и лень русского человека.
После Московской выставки он писал: «Мы всю вину складываем на славянскую лень, что неправильно, так как не она причиною, как доказывает и сама Московская выставка, а те администраторы, которые распоряжаются народным трудом. Гений народа, при всем его гнете, удивил иностранных промышленников изобретательностью и смышленостью. Между тем, наши высшие администраторы, не зная сами близко русского народа и не посещая никогда Севера, сваливают всю вину на бездеятельность русского человека, на его апатию и пр.»
Как только он перенес свою деятельность в Туруханский край, то первым его делом было учреждение школы при Туруханском Троицком монастыре для местных инородцев.
«Надеясь на открытие морского пути в устья рр. Оби и Енисея, — писал М. К. Сидоров, — я заботился о том, чтобы наши инородцы, особенно кочующие на Севере, понимали по-русски, умели читать и писать и получили такое образование, которое содействовало бы улучшению их положения».
Положение инородцев было кошмарное.
В 1863 году доверенное лицо Сидорова Ю. И. Кушелевский писал после обследования Обской губы: «Бедность тазовских и туруханских инородцев поразительна! Не знаю, с чем ее и сравнить; они хуже каждого нищего, потому что им некому протянуть руки за подаянием… Невольно приходит мысль, когда придет то счастливое время, что инородцы получат средства и возможность извлекать и сбывать богатства, которые рассыпаны в их благодатной стране. Будем надеяться, что несчастие их скоро минет…, что скоро они получат средства к безбедному существованию…»
Так писал исследователь Севера Юрий Иванович Кушелевский полтора столетия назад, но счастливое время для северных народов так и не наступило. И теперь уж, видно, не наступит. Богатство природными ресурсами мест обитания и кротость «инородцев» тому причиной. Ничто не остановит хищников, почуявших добычу. Чтобы завладеть богатствами недр, например Эвенкии, выгодно переселить в города всех эвенков вместе с их оленями, каждому эвенку и оленю предоставив по благоустроенной квартире. Но помещенный даже в золотую клетку эвенк, — еще не есть счастливый эвенк. Потому что он лишен привычной среды обитания. Меж тем налицо тенденция к совершению «великого аргиша» из тундры в города. Принесет ли счастье северным народам сооружение на Ангаре ГЭС вместе с алюминиевым комбинатом и ЦБК, резко ухудшающих среду обитания коренных жителей, фактически лишающих их многовековых традиций быта, при том что «хозяева», чтобы не платить налоги в местную казну, собираются зарегистрировать предприятия в офшорных зонах… Недовольство обманутых народов будет по инерции обращено против «русского старшего брата», хотя у нас теперь нет национальности. Но так уж повелось на Руси с тех давних пор, когда русские пришли в Сибирь. «На русских лежит святая обязанность улучшить участь кочующих на Севере племен, — писал Сидоров. — Мы, подчиняя их своей власти, обязались это сделать перед ними. Между тем они от нас всю жизнь терпели, а может быть и до сих пор терпят обиды и разорения и, несмотря на все стеснения, остаются в то же время самыми строгими исполнителями приказаний наших становых».
Сидоров постоянно делал пожертвования для содержания школ и приютов в Красноярске, Тобольске, Архангельске, Усть-Сысольске, Березове, Ижме, Омске и других городах, во многих учебных заведениях имел своих стипендиатов. В Архангельске он оказывал материальную поддержку Шенкурскому женскому монастырю, настоятельницей которого являлась его мать… «В 1865 году я пожертвовал 60 000 рублей для распространения грамотности в Тобольской губернии, в распоряжение тогдашнего губернатора Деспот-Зеновича. Но губернатор Енисейской губернии Замятнин стал требовать, чтобы пожертвованная мною сумма была употреблена для реальной гимназии г. Красноярска на том основании, что она получена из доходов от золотопромышленности в Енисейской губернии…, я никак не мог на это согласиться… Тогда губернатор Замятнин взял из казны мои деньги, назначенные для отправки Тобольскому губернатору, на основании статьи «О правах губернатора в случае бунта в губернии».
В 1854 году, получив доход с золота в размере 6287 рублей, он решил пожертвовать его на устройство университета в Сибири. За содействием Сидоров неоднократно обращался в Петербург к академику Э. И. Эйхвальду, предлагал правительству принять в качестве пожертвования на открытие сибирского университета все свои золотые прииски. Но дело застопорилось из-за отрицательного мнения губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева, который не мог простить Сидорову его горячего желания осваивать северные территории России и его несогласия с мнением губернатора о необходимости переселения жителей из северных районов в Приамурье.
Сидоров неоднократно делал крупные взносы на просвещение. В 1854 году Иркутскому губернатору К. К. Венцелю было предоставлено 10 000 рублей, генерал-губернатору Восточной Сибири графу Муравьеву-Амурскому — 25 000 рублей в 1860 году, генерал-губернатору Западной Сибири Дюгамелю в 1864 году — 20 000 рублей. За пожертвования на дело народного образования генерал-губернатор Западной Сибири А. И. Дюгамель 10 августа 1864 года ходатайствовал о пожаловании М. К. Сидорову ордена св. Владимира 4-й степени.
«Но ни генерал-губернатору Муравьеву, ни министру народного просвещения Головину (правильно: Головнину Александру Васильевичу. — Прим. В. Т.) не угодно было уважить представление генерал-губернатора Дюгамеля, и мне было отказано в принятии жертвуемых денег на университет. Эти деньги потом были употреблены по другому назначению», — вспоминал М. К. Сидоров.
Впоследствии, когда был назначен генерал-губернатором в Западную Сибирь Н. Г. Казнаков, известный своей образованностью и желанием всего доброго Сибири, «забывая все прежние преследования, — пишет М. К. Сидоров, — я первый явился к нему с возбуждением вопроса об университете».
И давнишняя мечта Сидорова была направлена по пути своего осуществления. В 1872 году, ко дню трехсотлетия Западной Сибири, М. К. Сидоров принес в дар будущему музею при Томском университете бесценную коллекцию сибирских древностей. С надеждою, что этот первый тогда во всей Сибири университет явится очагом, вокруг которого станет развиваться сибирская система народного образования.
Поистине, Сидоров стоял у истоков открытия не только Севера для России, но и университета в Сибири.
РАЗВИТИЕ ПРОМЫСЛОВ НА СЕВЕРЕ
И ОПИСАНИЕ ВЫСТАВОК, В КОИХ СИДОРОВ
ПРИНИМАЛ УЧАСТИЕ
Во славу России в качестве экспонента М. К. Сидоров принимал участие в 25 выставках, в том числе в 9 Всемирных за границей.
В 1867 году в Париж на Всемирную выставку Сидоров представил образцы всех естественных произведений, начиная от границ Архангельской губернии с Норвегией, до Якутской области: образцы руд и минералов, даже лаву и камни из неизвестных до сих пор вулканов на Севере, золото с сибирских приисков в самородках, кусках, порошке, шлихах и золотом песке; серебро в различном виде, жемчуг с жемчужными раковинами, цветные камни с Нижней Тунгуски. Графит в различных видах и изделиях, каменный уголь, медь, свинец, железо, нефть. Этнографические предметы и т.д.
Сидоров считал особенной заслугой, что собрал в устье Енисея породы рыб, которые до той поры нигде не выставлялись. Он представил образцы ценных полезных минералов и руд, которые были открыты им на Севере и до него НЕ БЫЛИ ИЗВЕСТНЫ (выделено мной — В. Т.). Однако его открытиями никто не заинтересовался.
Так, благодаря равнодушию чиновников много лет спустя русские вновь примутся открывать то, что было открыто Сидоровым. О том, каковы были открытия Сидорова, свидетельствует процветающий ныне Норильский промышленный район…
ВСТРЕЧИ С АВГУСТЕЙШИМИ ОСОБАМИ
(Воспоминания
М.К.Сидорова)
«В 1864 г., в третий день Светлого Воскресенья, я обрадован был письменным приглашением к наследнику престола, в Бозе почившему великому князю Николаю Александровичу. Поводом к приглашению послужила поднесенная его высочеству графитная глыба в 16 пудов веса из открытого мною в Туруханском округе не реке Нижней Тунгуске графитного месторождения. Его высочество пожелал удостовериться, действительно ли находящаяся в кабинете императора Наполеона Третьего графитная глыба весом в 1 пуд, о которой в то время писали газеты и которая была поднесена ему русским подданным французом Алибером, есть единственная в мире по своей величине (за эту глыбу, как за необыкновенную редкость, император Наполеон и многие державные особы наградили Алибера орденами).
Его высочество приказал поставить глыбу в свою библиотеку… Так как я уезжал в это время для исследования соединения Печоры с Обью шоссейной дорогой, то его высочество выразил желание, чтобы я составил подробное обозрение промышленности северного края и изложил свое мнение об улучшении его положения.
Записка, составленная мной, за кончиною его высочества, была передана в Императорское Вольно-Экономическое Общество. Она читана 3 и 7 мая 1866 года, в присутствии ученых лиц и многочисленной публики, и доставлена местному губернатору; а проект о развитии промышленности Севера Сибири через Печорский порт представлен был в Тобольскую городскую Думу, вследствии чего составился ряд докладов, статей и газетных мнений…
В 1868 г. 5 апреля я имел счастие представить его высочеству, наследнику цесаревичу Александру Александровичу, свои соображения о некоторых мерах к возможному облегчению бедствий северных жителей от голода и к предупреждению их на будущее время и просил соизволения повергнуть на усмотрение его высочества более обстоятельное изложение как положения Севера, так и самые способы к развитию благосостояния края.
После того я обозревал Лапландию, Варангерское поморье, где находятся три подаренные норвежцам незамерзающие гавани, церковь Бориса и Глеба, Печенгу и др. приморские пункты нашего северного моря… По мнению моему, изложенному в записке, которая напечатана в «Русском Вестнике» в 1866 г. и в настоящем описании, наш Север в три-четыре года можно превратить в такую страну, в которую будут приезжать из других мест нашего Отечества для приобретения капиталов…»
Это провидческое замечание М. К. Сидорова, напечатанное в «Русском вестнике» в 1866 году, ныне наполнено для россиян новым смыслом: Россию ждут великие дела, богатства ее будут прирастать не только Сибирью, но и Севером.
Вопрос лишь в том, станет ли это благом для россиян, обернется ли пользою для них, как, например, это происходит в Объединенных Арабских Эмиратах или Норвегии, или же им в очередной раз покажут дырку от бублика, направив вырученные деньги от разработки континентальных шельфов в мифическую кубышку стабилизационного фонда да на приобретение английских футбольных клубов.
II. ПЕРВОПРОХОДЦЫ СЕВЕРА
К НЕИЗВЕДАННЫМ БЕРЕГАМ
Освоение русскими промышленниками побережья и морей, особенно на северо-востоке Сибири, сопровождалось географическими открытиями. С начала ХVIII века на протяжении около 150 лет в море Лаптевых и Восточно-Сибирском море был открыт и нанесен на карту громадный архипелаг, получивший название Новосибирских островов. В 1810 году во время одной из экспедиций на эти острова промышленник Я. Санников к северу от острова Котельный обнаружил признаки земли, впоследствии получившей название «Земля Санникова»…
Вторично неведомую землю наблюдал в августе 1886 года геолог Э. В. Толль, находясь на северо-западном берегу острова Котельный, что явно подтверждало сообщение Санникова. Расстояние до неизвестной земли по мнению Толля составляло около 150 — 200 км.
Более ста лет среди ученых шел спор о существовании неведомой земли. Одни утверждали, что это миф, другие доказывали реальность ее существования.
С 1900 по 1902 год по заданию Российской Академии наук в Арктике работала Русская Полярная экспедиция на шхуне «Заря», уточняя карты западного побережья Таймыра, Новосибирских островов и исследуя к северу от них район предполагаемого местонахождения «Земли Санникова».
Идея организации экспедиции принадлежала Э. В. Толлю — географу с большим кругозором, известному полярному путешественнику. Ранее он исследовал бассейны рек Яны, Индигирки и Колымы. По просьбе Ф. Нансена на Новосибирских островах устраивал продовольственные склады на случай гибели «Фрама». Вместе с адмиралом С. О. Макаровым принимал участие в первом арктическом плавании ледокола «Ермак».
При разработке плана экспедиции Толль считал реальной возможностью совершить плавание на морском судне к неизвестной «Земле Санникова» в благоприятный период арктической навигации, т.е. когда море свободно от льдов. В случае успеха, в районе Новосибирских островов Толль намеревался пройти на судне через Берингов пролив во Владивосток. Экспедиция должна была ответить на ряд вопросов, прежде всего, о существовании гипотетической «Земли Санникова», о природе Новосибирских островов и прилегающего к ним района, а также положить начало плаваниям судов из Европейской России в устье Лены и в другие реки на северо-востоке Азии, вплоть до Берингова пролива, открыть новые районы морского промысла у северо-восточного побережья Сибири. Экспедиция должна была помочь предотвратить экспансию иностранцев на северо-восток Сибири и способствовать разрешению вопроса о сквозном плавании по Северному морскому пути.
Представленный Толлем план был в марте 1899 года одобрен созданной при Академии наук из видных ученых и представителей разных ведомств комиссией для снаряжения русской Полярной экспедиции. На осуществление экспедиции были отпущены соответствующие средства и вскоре для нужд экспедиции в Норвегии был приобретен китобойный барк, способный вести зверобойный промысел в ледовитых полярных морях. После переоборудования для целей экспедиции и переделки парусного вооружения судно стало соответствовать классу шхуны-баркентины, получив название «Заря».
В состав экспедиции вошли: Э. В. Толль, А. А. Бялыницкий-Бируля, Ф. Г. Зееберг, Г. Э. Вальтер. Экипаж был укомплектован из военных моряков. Командный состав: лейтенанты Н. Н. Коломейцев, Ф. А. Матисен и А. В. Колчак — кроме несения штурманских вахт все имели опыт выполнения гидрографических работ, кроме того Ф. А. Матисен выполнял геодезические и метеорологические работы, а Колчак А. В. — гидрологические и океанографические работы. Палубную команду возглавлял боцман Н. Бегичев, в состав команды входили: матросы-рулевые С. Евстифеев, С. Толситов, А. Семяшкин, И. Малыгин, В. Железняков, Н. Безбородов и повар Ф. Яскевич. Машинную команду возглавлял ст. механик Э. Огрин, в состав команды вошли: второй машинист Э. Ширвинский и кочегары И. Клух, Г. Пузырев и Т. Носов.
Экспедиция была снабжена, оборудована и оснащена в научном отношении весьма полно, провианта было взято на три года.
23 июня 1900 года Кронштадтский рейд — колыбель русского военно-морского флота — провожал «Зарю» в дальнюю Полярную экспедицию. Через месяц «Заря» вошла в порт Александровск на Мурмане, где взяла на борт 60 ездовых собак. Далее «Заря» продолжила плавание на восток к берегам Сибири. В Баренцовом море начались систематические гидробиологические и метеорологические наблюдения. После Диксона шхуна с трудом продвигалась среди массивов льда. Плавание в неисследованных проливах шхер Минина, полное риска оказаться на камнях, изматывало экипаж. Туман, противные ветры и сплошные льды являлись сложным препятствием для продвижения вперед. В заливе Миддендорфа «Заря» оказалась в ледовой ловушке, около месяца простояв без движения. Запасы угля с каждой милей таяли, а ледовая обстановка не улучшалась. Наконец, освободившись из ледового плена, шхуна вскоре вновь была остановлена невзломанным льдом и у западного берега острова Таймыр 26 сентября «Заря» встала на зимовку.
Первая зимовка у берегов Таймыра прошла благополучно. Участники экспедиции, разбившись на небольшие партии, приступили к изучению Таймырского полуострова и архипелага Норденшельда.
В апреле 1901 года с места зимовки «Зари» на Большую Землю в сопровождении каюра Расторгуева вышел лейтенант Н. Н. Коломейцев с заданием от Э. В. Толля — доставить почту и устроить угольные базы на островах Диксон и Котельный.
Почти год находилась «Заря» в ледовом заточении.
26 августа 1901 года экспедиция продолжила плавание к намеченной цели. У мыса Челюскина участники экспедиции высадились на берег для производства исследовательских работ. При геологическом исследовании северной оконечности Азии Толль высказал научное предположение о возможном нахождении к северу от мыса Челюскина неизвестных островов. Дело в том, что Норденшельд, Нансен и Толль, выполняя план своих экспедиций, стремились на восток и не предпринимали попыток подняться на север по меридиану мыса Челюскина.
Дальнейший путь к Новосибирским островам был пройден почти по чистой воде. Ученые выполняли гидробиологические исследования. «Заря» шла курсом на предполагаемое местонахождение «Земли Санникова». 10 сентября «Заря» находилась к северу от острова Котельный, в том самом районе, где по расчетам Толля должна была находиться «Земля Санникова», однако поиски земли затруднял крупнобитый лед. Видимость была очень плохая, признаков земли не было видно — над льдами всюду держался туман. 16 сентября 1901 года с началом льдообразования «Заря» вошла в лагуну Нерпалах (на западном берегу острова Котельный), где и осталась на 2-ю зимовку.
К приходу Русской Полярной экспедиции Новосибирские острова уже были положены на карту и в общих чертах описаны. С начала ноября стационарные научные работы были продолжены. Съемочные работы были направлены главным образом к детализации участков на островах и к уточнению положений географических объектов.
В апреле 1902 года лейтенант Матисен в сопровождении матроса Железнякова отправился на северное побережье острова Котельный, откуда дважды пытался по льду пройти в сторону «Земли Санникова», но был остановлен громадным пространством открытой воды. Проанализировав результаты поисков неведомой земли, Толль понял, что при крайне ограниченных запасах угля и тяжелой ледовой обстановке, господствующей в этом районе, подойти к загадочной «Земле Санникова» на судне уже невозможно. Тогда он решил предпринять пеший поход по льдам к острову Беннета и оттуда пройти на собачьих упряжках и байдарах севернее, в район предполагаемой земли. 5 июня 1902 года, передав руководство экспедицией лейтенанту Ф. А. Матисену, неутомимый Толль вместе с тремя спутниками — астрономом Ф. Г. Зеебергом и проводниками-каюрами В. Гороховым и Н. Дьяковым — отправился на собачьих упряжках к острову Беннета…
В середине июля месяца «Заря», освободившись от льдов, наконец выбралась из лагуны Нерпалах. К навигации 1902 года запасы угля на «Заре» составляли всего 60 тонн. В течение 1,5 месяцев предпринимались попытки пробиться к острову Беннета, с тем, чтобы снять партию Толля, но тяжелый паковый лед был этому предприятию грозным непреодолимым препятствием.
К 5 сентября на «Заре» осталось 9 тонн угля, чего хватало на два дня хода. В этих условиях Ф. А. Матисен вынужден был следовать в бухту Тикси, близ устья реки Лены, с тем, чтобы доставить личный состав и материалы экспедиции на сибирский берег и далее в Петербург.
Не дождавшись прихода «Зари», Толль и его спутники 8 ноября отправились на юг, к берегам острова Новыя Сибирь… На этом потерялся их след. По-видимому они погибли во время перехода по неокрепшим льдам в условиях надвигавшейся полярной ночи.
В начале 1903 года Академия наук направила на розыски группы Толля спасательную экспедицию в составе двух отрядов (сухопутный и морской). Морской отряд под начальством лейтенанта А. В. Колчака на острове Беннета обнаружил следы пребывания группы Толля летом и осенью 1902 года. В ходе их поисков удалось обнаружить некоторые предметы и документы Толля с результатами исследования острова Беннета.
Весной 1903 года командир «Зари» лейтенант Ф. А. Матисен в сопровождении каюра С. Расторгуева был направлен в бухту Тикси, чтобы снять со шхуны наиболее ценное оборудование и передать судно, согласно постановлению Академии наук, иркутской торговой фирме А. Громовой. Эту задачу с помощью машинистов «Зари» Э. Огрина, Э. Ширвинского, И. Клуха Матисен выполнил. 6 августа 1903 года на «Заре» был спущен флаг. Экпедиционные работы были завершены. В свободное время, оставшееся до прихода с юга парохода «Лена», Матисен выполнил съемку и промер бухты Тикси, и составил ее первую морскую карту. На пароходе «Лена» в Якутск были доставлены снятые со шхуны грузы, снаряжение и оборудование.
После возвращения поисковых партий Академия наук объявила премии тем, кто обнаружит Толля и его спутников или сообщит какие-либо сведения о них. Это обращение было обнародовано в Великобритании, Франции, Италии, Германии, Швеции, Норвегии, США и сообщено экспедициям, находившимся в арктических районах. Но следов Толля и его спутников обнаружить никому не удалось. В протоколе Академии наук от 5 декабря 1904 года сказано: «Академическая комиссия пришла к убеждению, что всех членов партии Толля нужно считать погибшими».
(В Эстонии, неподалеку от Кохтла-Ярве, сохранилась небольшая роща из дубов и кленов. Рощей Кабелиметса называли ее в старину, что в переводе означало «роща Капеллы». Сохранились и развалины древней фамильной усыпальницы Толлей — капеллы. На гранитных плитах видны надписи. Они гласят, что здесь покоятся ландрат Фридрих Толль (1781-1841) и Юлия фон Толль (1790-1839). Рядом, обнесенное железной оградой, надгробье из серого сердобольского гранита в виде парусника, на котором имеется надпись на эстонском и русском языках: «Известному русскому полярному исследователю Эдуарду Толлю (1858-1902)». Памятник исполнен в 1908 году скульптором Каареа Оро по заказу двоюродного брата полярного исследователя — Германа Толля. — В. Т.)
Научно-практические результаты экспедиции оказались высоки. Русская Полярная экспедиция на шхуне «Заря» знаменовала новую страницу в познании Арктики. Экспедиция положила начало комплексному исследованию арктических морей и суши. По результатам работ экспедиции была составлена геологическая карта полуострова Таймыр и острова Котельный, краткий физико-географический и биологический очерк северного побережья Сибири содержит сведения о климате, гидрографии, геологии, орографии, животном и растительном мире Таймыра и Новосибирских островов. На материалах экспедиции лейтенант А. В. Колчак выполнил фундаментальное исследование, посвященное льдам Карского и Восточно-Сибирского морей, представлявшего собой новый шаг в развитии полярной океанографии.
Научные результаты Русской Полярной экспедиции Академии наук, включающие исследования в области метеорологии, океанографии, земного магнетизма, гляциологии, физической географии, ботаники, геологии, палеонтологии, этнографии, полярных сияний были обработаны в течение 10-15 лет и изданы в «Известиях Российской Академии наук», в навигационных картах и лоциях арктических морей…
Между тем «Земля Санникова» продолжала занимать ученых и географов. Многочисленные открытия островов в морях Карском и Лаптевых, выпавшие на долю советских полярников в 1930-1935 годы, красноречиво говорили о еще недостаточной изученности Арктики, о реальной возможности открыть землю там, где когда-то Толль видел каменные горы… Проходили годы, на севере моря Лаптевых побывали десятки судов и пролетели сотни самолетов ледовой разведки. Но ни один из них не обнаружил ни острова, ни архипелага, ранее не посещенного человеком. Не остается никакого сомнения, что «Земли Санникова» не существует…
Среди ученых-полярников высказывались различные предположения. Так научный сотрудник ААНИИ В. Н. Степанов предполагал, что «Земля Санникова», по-видимому состоявшая большей частью из ископаемого льда, оказалась разрушенной морем, как были за последнюю четверть века поглощены океаном острова: Васильевский и Фигурина и в настоящее время разрушается остров Семеновский… Другой советский ученый-полярник, В. Ф. Бурханов, выдвинул гипотезу о том, что «Земля Санникова» представляла собой так называемый дрейфующий ледяной остров, возвышающийся над водой на 8-15 метров, ныне поглощенный океаном…
Трудно сказать, что именно приняли Санников и Толль за неведомую землю. Словно призрак, неоднократно являлась она путешественникам, чтобы заставить несколько поколений исследователей гоняться за неосуществимой мечтой.
СИБИРЬЮ СВЯЗАННЫЕ СУДЬБЫ
(из исследований капитана дальнего плавания,
почетного полярника, Шевченко Виталия Николаевича)
После участия в Русской Полярной экспедиции судьбы Коломейцева, Матисена, Колчака и Бегичева неоднократно пересекали меридианы и параллели громадных просторов Сибири. Сухопутные маршруты их путешествий в разное время проходили через сибирские города Якутск, Иркутск, Красноярск, Новониколаевск, Омск и другие пункты… По неполным и отрывочным сведениям удалось проследить их жизненные пути.
…По окончании дел, связанных с устройством угольного склада на острове Диксон, Н. Н. Коломейцев был откомандирован из РПЭ обратно на службу в Балтийский флот, и в 1902 году по представлению адмирала С. О. Макарова был назначен командиром ледокола «Ермак».
Когда началась Русско-Японская война, Коломейцев добровольно вызвался идти в составе 2-й Тихоокеанской эскадры и был назначен командиром миноносца «Буйный».
…В Цусимском сражении корабль Коломейцева подобрал из воды значительную часть команды потопленного броненосца «Ослябя», в затем подошел к гибнущему флагманскому броненосцу «Суворов». И хотя командующий эскадры адмирал Рожественский терпеть не мог Коломейцева за самостоятельность взглядов и решений, ему пришлось перейти на борт «Буйного», т. к. назначенный наблюдатель за флагманом любимец адмирала командир миноносца «Бедовый» Баранов позорно бежал с морского поля боя. Когда на следующий день штаб Рожественского предложил Коломейцеву приготовить белый флаг для сдачи в плен при встрече с японскими кораблями, Коломейцев пригрозил их арестовать!
Ночью адмирал со свитой перешел на борт «Бедового», на котором и сдался в плен.
Миноносец «Буйный», из-за невозможности исправить полученные в бою повреждения, пришлось затопить. Коломейцев с остатками экипажа перешел на борт крейсера «Дмитрий Пожарский», на котором героически сражался до гибели корабля. Тяжело раненным попал в плен.
По возвращении из японского плена Коломейцев был награжден Георгиевским оружием — золотой саблей с надписью «За храбрость».
После Русско-Японской войны, как один из наиболее опытных морских офицеров, он несколько лет был членом различных комиссий, обсуждавших способы возрождения русского Военно-Морского флота. Участвовал он и в комиссии, обосновавшей необходимость исследования Северного Морского пути и разработке проекта и подготовки гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, и постройки ледокольных пароходов «Таймыр» и «Вайгач».
В 1910 году капитан 1 ранга Коломейцев командовал линкором «Слава», а в 1913 году, уже в звании контр-адмирала, его назначили командиром Первой дивизии крейсеров Балтийского флота.
После февральской буржуазно-демократической революции, в марте 1917 года, Николай Николаевич Коломейцев вышел в отставку. Ему в то время было около 50 лет. Талантливый и смелый моряк, он не смог пережить надвигавшихся ужасов революционного хаоса… И вскоре от паралича сердца умер в Петрограде. Место его могилы в настоящее время неизвестно.
По окончании дел, связанных с участием в РПЭ, Ф. А. Матисен был откомандирован для прохождения службы на Балтийском флоте и получил в командование миноносец № 110, на котором нес службу по охране побережья Финского Залива.
С началом Русско-Японской войны Ф. А. Матисен в должности старшего штурмана крейсера «Жемчуг» участвовал в переходе с Балтики на Дальний Восток в составе 2-й Тихоокеанской эскадры и участвовал в Цусимском сражении. Затем командовал миноносцем «Прозорливый» и служил старшим офицером на крейсере «Диана».
В 1907 году Матисен был назначен наблюдающим за строительством ледокольных пароходов «Таймыр» и «Вайгач» для предстоящей гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана. Пароходы строились на Невском судостроительном заводе. Вместе с известными полярными исследователями А. И. Вилькицким и А. И. Бунге почетные полярники-офицеры РПЭ Коломейцев, Матисен и Колчак участвовали в составлении плана и программы для предстоящего исследования Северного Морского пути.
В 1909 году гидрограф-геодезист Ф. А. Матисен, капитан 2 ранга, был назначен командиром л/п «Таймыр» и командовал им в первые месяцы плавания. Экспедиция отправилась в плавание вокруг Евразии на Дальний Восток… Нелепая случайность (неисправность в машинно-котельном отделении, создавшая аварийную ситуацию) послужила причиной смены командира, вследствие чего Федору Андреевичу Матисену не посчастливилось участвовать в знаменитом предприятии, завершившимся великим географическим открытием — Северной Земли (1913 год).
До 1916 года Матисен служил на Амуре, командовал канонерскими лодками «Ураган», «Орочанин» и «Сибиряк».
Октябрьская революция застала Федора Андреевича в Петрограде. Верный идеалам гидрографии, не вдаваясь в политику, он без колебаний продолжал идти по тернистому жизненному пути исследователя и весной 1920 года, по окончании Гражданской войны, возглавил гидрографическую экспедицию к устьям рек Лены и Оленек, организованной Иркутским управлением водного транспорта. Федору Андреевичу в то время было 48 лет. Страдая болезнью сердца, он, тем не менее, тщательно провел промер и съемку Быковской протоки, залива Неелова и устья реки Оленек. По окончании полевого сезона 1921 года он торопился с обработкой материалов экспедиции, обосновав строительство морского порта в бухте Тикси, планировал поездку в Петроград. Неожиданно заболев сыпным тифом, 9 декабря 1921 года Ф. А. Матисен умер в г. Иркутске. Могила его также неизвестна.
По возвращении с Севера морской спасательной партии в г. Иркутск в личной жизни А. В. Колчака произошло событие — женитьба на Софье Федоровне Омировой. 18 марта 1904 года состоялась церемония бракосочетания, на которой свидетелем со стороны жениха присутствовал друг по полярным странствованиям боцман «Зари» Н. Бегичев. Через три дня Колчак и Бегичев выехали на Дальний Восток, в Порт-Артур, а молодая жена со свекром Василием Ивановичем — в Петербург.
По прибытии в Порт-Артур Колчак явился к адмиралу Макарову с просьбой назначить его на более активную должность.
К этому времени состояние здоровья Александра Васильевича после «полярных одиссей» было далеко не благополучно — суставный ревматизм — результат продолжительного пребывания на Севере в экспедиционно-полевых условиях.
Колчак получил назначение на крейсер «Аскольд», где по мнению адмирала С. О. Макарова Александру Васильевичу служба позволяла немного отдохнуть и пожить в человеческой обстановке.
После гибели адмирала Макарова Колчак был назначен на минный заградитель «Амур», а затем переведен на миноносец «Сердитый» на должность командира. Однако к этому времени физические силы Александра Васильевича были подорваны и он заболел тяжелым воспалением легких, что заставило его лечь в госпиталь. Через месяц, оправившись от болезни, Колчакь снова продолжал командовать миноносцем. К осени же состояние здоровья ухудшилось. Однако и тогда он продолжал самоотверженно сражаться. Ему удалось поставить минную банку на подходах к Порт-Артуру, на которой взорвался японский крейсер «Такосадо».
Осенью 1904 года Колчак перешел на сухопутный фронт и командовал батареей морских орудий на северо-восточном форту крепости. На этой батарее он сражался до сдачи Порт-Артура.
Александр Васильевич в эти дни едва держался на ногах и еле-еле ходил. Пришлось снова лечь в госпиталь. Был легко ранен, но ревматизм совершенно свалил его с ног. Будучи тяжело больным, оказался в японском плену, из которого был освобожден весной 1905 года и через Америку возвратился в Россию. Боевые заслуги Колчака были отмечены орденами и Георгиевским оружием — золотой саблей с надписью «За храбрость».
В Петербурге Колчак был освидетельствован медицинской комиссией и признан совершенным инвалидом, ему был дан четырехмесячный отпуск для лечения на водах.
С осени 1905 года Колчак был откомандирован в распоряжение Академии наук и был занят обработкой научных результатов Русской Полярной экспедиции (1900 — 1903 гг). Вскоре в Русском Географическом обществе он получил высшую научную награду — Большую Константиновскую золотую медаль за организацию и проведение морской экспедиции на остров Беннета в 1903 году.
В 1906 году Колчак возглавил группу передовых офицеров флота, решив заняться проблемой возрождения русского Военно-Морского флота, его могущества. С его участием была разработана большая записка о создании морского генерального штаба. В апреле 1906 года был создан морской генеральный штаб, в который вошел и А. В. Колчак, получив звание капитана 2 ранга. В штабе он заведовал Балтийским «театром военных действий».
В 1908 году Главное Гидрографическое управление выступило с проектом организации гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана. В разработке этого проекта самое активное участие приняли Коломейцев, Матисен и Колчак — как имевшие за плечами опыт плавания в полярных морях. По чертежам корабельного инженера Матросова, при непосредственном участии Ф. А. Матисена и А. В. Колчака, на Невском судостроительном заводе были заложены два ледокольных парохода — «Таймыр» и «Вайгач». Суда строились под непосредственным наблюдением Колчака и обязаны ему своим превосходным по тому времени оборудованием. Матисен и Колчак были назначены командирами строящихся для экспедиции гидрографических судов. С новым назначением Колчак полностью окунулся в атмосферу подготовки к новой экспедиции.
В 1909 году экспедиционные суда были спущены на воду и Колчак на «Вайгаче» осенью ушел на Дальний Восток. Маршрут пролегал через Средиземное море и Индийский океан. Весной 1910 года суда «Таймыр» и «Вайгач» прибыли во Владивосток. Оставшийся период навигации был использован на обследование района Берингова пролива. В исследованиях Колчак принимал самое активное участие.
Осенью 1910 года, по возвращении во Владивосток, Колчак получил предложение от Морского министра Воеводского и начальника морского генштаба Ливена продолжить работу в генштабе на прежнем поприще. Колчак дал согласие и возвратился в Петербург.
В 1912 году Колчак перешел на действующий флот. Командовал эсминцем «Пограничник». В 1914 году началась Первая Мировая война. В период боевых действий Колчак проявил себя как мастер минного дела, талантливый командир-организатор, не лишенный честолюбия человек действия.
В 1915 году Колчак произведен в капитаны 1 ранга, а осенью назначен командиром минной дивизии и произведен в контр-адмиралы.
Летом 1916 года А. В. Колчак произведен в вице-адмиралы и назначен командующим Черноморским флотом. В короткие сроки пребывания на этом посту Александр Васильевич активизировал действия флота. До последнего дня командования он болел за боеспособность Черноморского флота.
Февральскую революцию он приветствовал и надеялся, что новое Временное революционное правительство примет действенные меры к укреплению боеспособности армии и флота, и уверен был в победоносном исходе войны для России. Однако обострение отношений с революционными массами, противоположность взглядов на положение дел внутреннего и внешнеполитического характера между ним и правительством вынудили его оставить пост командующего Черноморским флотом.
В конце июля 1917 года в составе военной миссии Колчак выехал в США для оказания консультаций по минному делу.
Октябрьский переворот Колчак не принял. В Россию он возвратился, когда в стране бушевал пожар Гражданской войны… Став Верховным Правителем, Колчак пытался любой ценой возвратить старые порядки и вступил в непримиримую борьбу с большевизмом. Последним театром его военных действий была Сибирь… Потерпев в кровопролитных боях ряд поражений, Колчак вместе с союзниками по Антанте отступал на восток.
15 января 1920 года он был арестован в городе Иркутске. С 21 января по 6 февраля шло заседание чрезвычайной следственной комиссии Иркутского ревкома, где на допросах Александр Васильевич Колчак изложил весь свой жизненный путь… Неожиданно ревком прервал допросы и 7 февраля 1920 года А. В. Колчак был расстрелян на берегу Ангары. Его могилой стала студеная Ангара.
(В 1953 году после посещения острова Беннета советской арктической экспедицией на берегу осталось сложенное из камней имя полярного исследователя — А. В. Колчака. В начале третьего тысячелетия в Иркутске воздвигнут ему памятник. В Париже на русском кладбище Женевьев де Буа под № 6 значится могила Верховного Правителя России адмирала А. В. Колчака. В судьбе его семьи посчитал за честь принять участие Ф. Нансен. В архиве знаменитого полярного исследователя Фритьофа Нансена в Норвегии хранится письмо Софьи Федоровны Омировой, первой жены и вдовы адмирала Колчака, написанное уже после гибели адмирала.
«Дорогой сэр, — писала она, — все еще надеясь без надежды, я взяла на себя смелость обратиться к Вам, поскольку не вижу никого, кто хотел бы помочь нам в нашей беде… До сих пор нам оказывали помощь несколько скромных, чаще желающих остаться неизвестными, друзей, однако более многочисленные враги, беспощадные и жестокие, чьи происки сломали жизнь моего храброго мужа и привели меня через апоплексию в дом призрения. Но у меня есть мой мальчик, чья жизнь и будущность поставлены сейчас на карту… Молодой Колчак учится в Сорбонне… с надеждой встать на ноги и взять свою больную мать домой. Он учится уже два года, осталось еще два или три года до того, как он получит диплом и выйдет в большую жизнь. В мае начнутся экзамены, которые полностью завершатся к августу. Но как дожить до этого момента? Мы только на время хотели бы занять немного денег, чтобы перевести ему 1000 франков в месяц — сумма, достаточная для молодого человека, чтобы сводить концы с концами. Я прошу у Вас 5000 франков, на которые он может жить и учиться, пока не сдаст экзамены… Помните, что мы совсем одни в этом мире, ни одна страна не помогает нам, ни один город — только Бог, которого Вы видели в северных морях, где также бывал мой покойный муж и где есть маленький островок, названный островом Беннетта, где покоится прах Вашего друга барона Толля, где северный мыс этих суровых земель назван мысом Софьи в честь моей израненной и мечущейся душии — тогда легче заглянуть в глаза действительности и понять моральные страдания несчастной матери, чей мальчик 10 апреля будет выброшен из жизни без пенни в кармане на самое дно Парижа. Я надеюсь, Вы поняли наше положение и Вы найдете эти 5000 франков как можно быстрее, и пусть Господь благословит Вас, если это так. Софья Колчак, вдова Адмирала». — В. Т.)
Боцман шхуны «Заря» Н. Бегичев еще во время плавания у берегов Таймыра и во время зимовки в 1900 — 1901 годах обратил внимание, что берега Таймырского полуострова не обжиты, изобилуют пушным зверем и ценными породами рыб. Уже во время зимовки и экспедиции 1903 года он зарекомендовал себя хорошим опытным охотником.
После участия в Русско-Японской войне Бегичев с 1906 года поселился в Дудинке и начал промышлять зверя в Таймырско-Хатангской тундре. В короткое время он подружился с местным населением — охотниками и рыбаками. Двери его дома в Дудинке и полог чума в тундре всегда были открыты для гостей. С обитателями тундры он вел себя честно, не спаивал и не обманывал их.
Путешествуя по просторам Хатангской тундры, от местных охотников Бегичев услышал легенду о неведомом острове, находящемся в Хатангском заливе…
Весной 1908 года, отправясь в новые места промысла и проверяя услышанные легенды, он установил, что на севере Хатангского залива показанный на карте полуостров фактически является большим островом. Промышляя на открытом острове, он глазомерно составил его карту, географическое описание острова, а в различных местах им были взяты образцы горых пород и растений. В глубине острова им были обнаружены признаки нефти, а на побережье — выходы каменного угля.
В Петербурге в научных кругах были удивлены пытливостью моряка-охотника, академик Чернышев пригласил Бегичева для беседы в Геологический комитет Академии наук и советовал продолжать наблюдения на Таймыре, на котором оставалось еще много «белых пятен».
При укомплектовании личного состава Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана военными моряками, Бегичев, будучи в Петербурге, получил предложение участвовать в экспедиции боцманом на одном из судов. Но к этому времени Бегичеву уже льстило знакомство с академиком Чернышевым и гидрографом Вилькицким. Познавшему свободу, ему уже не хотелось возвращаться в подчинение. Этому способствовало его больное самолюбие и надежды открыть свое дело…
В 1913 году, находясь в Дудинке, Бегичев встречался с Ф. Нансеном во время путешествия того в «страну будущего». В своем путевом дневнике Нансен описал встречу с Бегичевым, дал оценку его географическим открытиям и обрисовал его внешность: «Он был рослый и крепкий молодец с виду, по крайней мере в сумерках, когда рассказывал обо всех … чудесах. Гладко выбритое выразительное лицо его слегка напоминало Амундсена, когда тот сбрил себе бороду».
В 1914 году во льдах Карского моря, северо-восточнее архипелага Норденшельда, зазимовали суда «Таймыр» и «Вайгач» Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана. Возникла необходимость отправить часть команд судов в Гольчиху, на Енисей.
В феврале 1915 года Бегичев получил предложение от Гидрографического управления снарядить оленне-санную экспедицию к мысу Вильда на побережье Карского моря для оказания необходимой помощи экспедиции. Многие считали данное предприятие невыполнимым, однако Бегичев, благодаря неограниченному авторитету среди промышленников-оленеводов, приложил максимум сил и энергии, организовал оленне-санный «аргиш», провел его через тундру по совершенно необследованной местности от Дудинки к мысу Вильда и успешно выполнил порученное ему задание. В период этой экспедиции Бегичевым были открыты неизвестные науке и не показанные на карте реки, озера, горные возвышенности в системе гор Бырранга.
На революционные события 1917 года, происходящие далеко на западе, Бегичев смотрел со стороны, занимаясь промыслом. В среде полярников в 60-70 годы прошлого столетия жила легенда, будто в период Гражданской войны Бегичев получил от Колчака предложение войти в состав Сибирского правительства и портфель товарища министра торговли и промышленности… На это предложение Бегичев ответил молчанием, заняв выжидательную позицию, по-прежнему занимаясь промыслом зверя.
В 1921 году Сибревком обратился к Бегичеву, уже как к отличному знатоку Таймырского Севера, с предложением возглавить советско-норвежскую группу в поисках пропавших в тундре норвежцев Тессема и Кнудсена, членов экспедиции на шхуне «Мод», посланных Амундсеном с места зимовки близ мыса Челюскина на остров Диксон с почтой еще осенью 1919 года. Во время поисков 9 августа в глубине бухты к югу от полуострова Михайлова Бегичевым были обнаружены следы стоянки людей, которые были приняты за исчезнувших норвежцев. В действительности же это оказалась одна из стоянок членов экспедиции геолога В. Русанова (1912 — 1913 гг), что было установлено позднее научно-спортивной экспедицией газеты «Комсомольская правда» (1974 год).
Летом 1922 года Бегичев принял участие в экспедиции геолога Н. Н. Урванцева, который на рыбачьей лодке спустился с маршрутно-геологической съемкой по реке Пясине, от верховий до устья и далее, совершив морской переход под парусом вдоль берега от устья Пясины, через Диксон до устья Енисея.
Во время этой экспедиции, при остановке на привал, Бегичев обнаружил рассыпанную почту Амундсена, предметы снаряжения норвежцев, а на восточном берегу гавани Диксона — останки Тессема.
Во время своих путешествий Бегичев вел дневники, обстоятельные записи посещенных им мест. Вот что заключила по поводу этих материалов Полярная комиссия Академии наук СССР (1932 г.): «Материалы Н. А. Бегичева представляют несомненный научный интерес, несмотря на то, что сам Бегичев не был исследователем по специальности, и наблюдения его не могли, по отсутствии у него необходимой подготовки, носить строго научный характер. Но наличие наблюдательности и не вызывающая сомнений добросовестность записей придает им значительную ценность. Особенно это относится, естественно, к той части записей, которая посвящена описанию таких районов, которые никем, кроме Бегичева, описаны не были и для которых, таким образом, материалы являются единственными».
В 1925 году Бегичев предложил Губернскому союзу кооперативов освоить промыслом побережье Карского моря северо-восточнее Диксона: построить сеть промысловых зимовок, организовать промысловую артель. Губсоюз кооперативов поддержал его предложение и летом 1926 года Бегичев спешно набрал артель промышленников, добрался до побережья Пясинского залива, где вблизи мыса Входного основал свою зимовку. Быстро наступила осень, полярная зима… Ряд непредвиденных неудач обрушились на зимовщиков. Тяжело заболел цингой Н. А. Бегичев и 18 мая 1927 года умер. Похоронен товарищами недалеко от избы.
(С подачи Бегичева на Север было обращено внимание. 15 ноября 1925 года в «Правде» была опубликована информация: «Совещание крупнейших заготовительных организаций Сибири решило установить воздушное сообщение по линии Красноярск — Туруханск. Средства на пробный зимний полет собраны…» — В. Т.)
АВИАЦИЯ И АРКТИКА
С развитием технического прогресса полярные исследователи стали получать все более совершенную технику, парусные корабли уступили место судам паровым, а затем наступил век и атомных ледоколов. Однако наибольшие успехи в исследовании Арктики связаны с авиацией. Приоритет русских в освоении Севера подкреплен был появлением в небе Арктики первого самолета, пилотируемого русским летчиком.
Шел 1914 год. В самом начале этого года в мировой печати стали появляться сообщения о том, что начавшаяся еще в 1912 году русская полярная экспедиция, возглавляемая Г. Я. Седовым, по всей видимости погибла, корабль «Св. Фока» раздавлен льдами. Вместе с тем высказывались соображения, что люди могли уцелеть и спастись, зазимовав где-нибудь в районе к югу от Земли Франца-Иосифа и западнее Новой Земли. Отсутствие сообщений требовало от правительства России принятия срочных мер по организации поиска пропавшей экспедиции, а заодно и пропавших других полярных исследователей — Брусилова, Русанова и их спутников. Конечно, для этой цели годились все традиционные способы передвижения: морские суда, собачьи упряжки. Но уж очень заманчивым представлялось использование летательных аппаратов. Все-таки скорость перемещения у них несравнимо выше. И за короткое северное лето и светлое время можно обследовать большие пространства. Было решено направить на поиски пропавших экспедиций корабли «Грета» и «Печора» под общим командованием капитана I ранга Ислямова и придать экспедиции самолет.
Так как дело было новое, опыта полетов в Арктике до этого не имелось, а на самолетах отсутствовали самые необходимые навигационно-пилотажные приборы, то и пилот требовался опытный и обладающий незаурядной смелостью. Участвовать в спасательной экспедиции дал согласие военный летчик поручик Нагурский. Ему поручили самому выбрать марку самолета, наиболее приспособленного по его мнению к полетам в высоких широтах. Таким самолетом ему показался гидроплан «Фарман». Прибыв в Париж, Нагурский лично наблюдал за постройкой самолета, затем за его погрузкой и отправкой в порт Александровск на Мурмане.
31 июля 1914 года пароход «Печора» с разобранным самолетом на борту вышел в море, а 3 августа достиг Крестовой Губы на Новой Земле. Спустя четыре дня самолет собрали и над Арктикой впервые зарокотал мотор самолета. Тактико-технические данные самолета «Фарман», хотя и считавшегося по тем временам первоклассным самолетом, были невысоки: он имел мотор в 70 лошадиных сил, грузоподъемность 300 килограмм, скорость полета 100 верст в час. Никаких приборов для выполнения «слепого» полета в облаках не имелось, так же как и противообледенительной системы.
21 августа 1914 года произошло историческое событие. В небе Арктики произвел первый полет русский пилот (следующий полет в Арктике будет совершен советским полярным летчиком Борисом Григорьевичем Чухновским только через десять лет. — В. Т.). Взлетев вместе с находящимся на борту механиком матросом Кузнецовым, Нагурский решил осмотреть западные берега Новой Земли. Однако резко испортившаяся погода не позволила в полной мере осуществить задуманное. В тумане и облаках Нагурский еле нашел «окно» для снижения и производства вынужденной посадки. Весь полет продолжался 4 часа 20 минут, самолет преодолел расстояние в 420 верст. Потом были еще полеты, вынужденная посадка с отказавшим мотором… И была впервые проведенная в Арктике авиационная ледовая разведка! Выполнена она по просьбе капитана «Андромеды» в районе Горбовых островов.
Арктическая одиссея Нагурского закончилась 10 сентября 1914 года. В этот день пароход «Печора» прибыл с самолетом на борту в порт Александровск на Мурмане, откуда экспедиция и начиналась. И хотя «Св. Фоку» найти не удалось, результаты и опыт по использованию авиации в суровых северных условиях был получен. Биограф Нагурского М. Е. Жданко писал: «…Нельзя не сказать с отрадным чувством для русского человека, что не только на поприще мореходства, как с целью промышленной, так и с целью научной, но и на поприще авиации в высоких широтах полярных стран первенство принадлежит русским людям: русским поморам-промышленникам, русским гидрографам и, наконец, русскому же офицеру-летчику».
Судьба русского летчика Яна Нагурского необычна. Поляк по национальности, он, находясь на военной службе в России, получил русское имя Иван. Это сыграло роковую роль в дальнейшей его судьбе, внеся путаницу и неразбериху в труды исследователей его биографии.
Я. И. Нагурский храбро сражался в Первую Мировую войну, награжден 5 российскими орденами. Его именем названа одна из полярных станций на Земле Франца-Иосифа. О его летном мастерстве можно судить по одному факту: 17 сентября 1916 года он первым в истории морской авиации на летающей лодке конструктора Григоровича «М-9» выполнил «мертвую петлю». Летом 1917 года самолет Нагурского был сбит над Рижским заливом. Это видели летчики группы, ведущим которой Нагурский в этом полете являлся. О чем было доложено командованию. Нагурский попал в списки погибших. Матери в Польшу направили извещение: «Ваш сын погиб во славу русского оружия…» Однако ему и механику Евгению Кузнецову, тому самому, который участвовал в первых арктических полетах, удалось спастись, в море их подобрала русская подводная лодка. Потом было лечение, работа в управлении морской авиации и воздухоплавания, поездка на родину, где он и остался навсегда. Мать в живых не застал, извещение о гибели сына сделало свое черное дело. И в то время, когда друзья оплакивали гибель отважного летчика Ивана Нагурского, Ян Нагурский преспокойно жил в Польше. Работал инженером-конструктором, увлекался литературой.
В пятидесятые годы прошлого века в Польше вышла книга о первооткрывателях Арктики, прочтя которую Нагурский узнал многое о себе и своей гибели… Последовала встреча с советским радио-журналистом Ю. Гальпериным, голос легендарного летчика прозвучал в эфире радиостанций Советского Союза. В 1956 году он приехал в СССР. Встречался со старыми друзьями. Скончался Я. И. Нагурский в 1976 году.
(В Санкт-Петербурге в Центральном военно-морском музее, в секторе «История русского флота» хранится фотоальбом Яна Иосифовича Нагурского, многие годы путешествовавший по разным странам, побывавший у многих владельцев, и наконец возвращенный французским гражданином А. Литвиновым туда, где ему и положено находиться. — В. Т.)
ПОЛЮС НЕДОСТУПНОСТИ
Много славных дел по изучению и освоению Арктики на счету авиации, обо всем в короткой статье невозможно даже упомянуть. И все же следует сказать несколько слов о выдающемся достижении русских летчиков, о покорении ими Полюса недоступности.
Полюс недоступности — это равноудаленная от суши географическая точка на карте полярного бассейна. Достижение этой центральной точки Арктики было пределом мечтаний многих поколений полярных исследователей. Неоднократные попытки покорить полюс недоступности неизменно заканчивались неудачей. Наконец весной 1941 года это удалось осуществить советским авиаторам.
В ставшем историческом полете самолета «СССР Н-169» принимал участие экипаж в составе командира корабля И. Черевичного, второго пилота М. Каминского, штурмана В. Аккуратова, бортинженера Д. Шекурова, радиста А. Макарова, бортмехаников В. Барукина и А. Дурманенко. Кроме того, на борту находились полярные исследователи-гидрологи Я. Либин и Н. Черниговский, астроном М. Острекин.
Рассказывает заслуженный штурман СССР В. Аккуратов: «Кроме фотографий о тех событиях сохранились у меня полетные карты и бортовые журналы. Мы ведь трижды туда летали, оставаясь в разных местах этого «белого пятна» по пять — девять суток: ученые вели различные исследования. Наш самолет был первой советской летающей лабораторией. С тех пор полеты специально оборудованных самолетов-лабораторий с многочисленными посадками на дрейфующие льды стали ведущим методом исследований высоких широт. В то время в центральном полярном бассейне оставалось неисследованным огромное «белое пятно», лежащее между географическим полюсом и 77 параллелью к северо-северо-востоку от острова Врангеля. Район, по площади равный нескольким европейским государствам, — 4 миллиона квадратных километров. И в центре его — Полюс недоступности, условная точка, от которой до каждого ближайшего берега почти полторы тысячи километров. Там же предполагалось местонахождение суши. Американский ученый Гаррис, изучив характер приливных волн, утверждал, что в том районе лежит большой неизвестный остров.
У нас были предшественники, славные парни, знаменитые американские летчики Герберт Уилкинс и Бен Эйельсон. С их именами связано начало проникновения авиации в высокие широты Центральной Арктики. Еще в 1927 году, вылетев с мыса Барроу на Аляске, они пытались достичь Полюса недоступности, но, не долетев до него 650 километров, совершили вынужденную посадку. С огромным трудом им удалось возвратиться. Несмотря на неудачу, они добыли первые сведения о районе, где не ступала нога человека: сделали промеры глубины океана — она оказалась 5540 метров. Эйельсон, попав в пургу, разбился в 1929 году на чукотском побережье. А Уилкинс не отказался от мысли достичь «белого пятна»… И вот весной 1941 года после тщательной подготовки, во время которой был учтен опыт Уилкинса и Эйельсона, мы, стартовав с острова Врангеля на четырехмоторном самолете «СССР Н-169», сели на дрейфующий лед Полюса недоступности и установили там алый флаг нашей родины».
Вспоминает Н. Черняговский: «Наш самолет базировался в бухте Роджерса на острове Врангеля, оттуда и совершались вылеты в район Полюса относительной недоступности. Полмесяца работали мы на ледяных полях. Лагерь состоял свего из 4 палаток… Работа шла круглосуточно — пока один спит — двое проводят исследования. Надо сказать, что данные, которые удалось получить, заставили по-иному взглянуть на этот район Арктики. Например, к общему нашему изумлению, счетчик глубоководного лота отсчитал глубину всего в 2657 метров… Оказалось ошибочным и представление о льдах Центральной Арктики, как о сплошном массиве паковых льдов. Мы убедились, что здесь были ледяные поля и обломки многолетних и мелкобитых льдов. С тех пор этот район Арктики — в постоянном поле внимания советских исследователей. Отсюда, как правило, начинают свой дрейф научные станции «Северный полюс». Именно здесь в 1948 году сотрудниками воздушной высокоширотной экспедиции была открыта подводная возвышенность, названная хребтом Ломоносова. Позднее к нему прибавились другие подводные хребты».
(Подводные хребты, о которых упоминает Черняговский, есть ничто иное как шельфы, хранящие несметные богатства природных полезных ископаемых, за разработку которых разворачивается нешуточная борьба между странами арктического бассейна. Американские пилоты Уилкинс и Эйельсон не обнаружили шельфа, не были в районе шельфа, об этом говорит замеренная ими глубина океана — 5540 метров, зато подводную возвышенность, шельф, обнаружили весной 1941 года советские гидрологи. Россия, как правопреемница СССР, является страной-первооткрывательницей шельфов и, стало быть, имеет на них неоспоримые права. — В. Т.)