Рассказ
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 1, 2007
В абсолютной тишине ласковой июльской ночи ему, однако, никак не спалось. Он в сумраке огляделся: форточка окна широко открыта, неподвижна, как и все остальные предметы спальни, что, поддавшись власти всеобщего сна, бережно несут и сохраняют в себе, преумножая с каждой секундой, ровный, разумный покой и прок.
Под боком — разомлевше-горячая жена на своей половине кровати, под тонким супружеским одеялом. Борису из-за простенько нахлынувшей нежности подумалось мигом о тихо сопящей супруге, о знакомстве с ней когда-то в молодости, о любви и женитьбе, о рождении детишек и о прочем разном таком, что зовется жизнью.
Борис Тахаев, осторожно скинув с себя “свою” половинку одеяла и лежа теперь в одних трусах голым животом кверху и руками “по швам”, чутко прислушался к этому безмолвию и неожиданно для себя решил выйти на улицу: взять да и прогуляться по ночному пустому городу. Пройтись немного, ну а потом, само собой, тихо, незамеченным никем, вернуться. Бесшумно, но проворно выбравшись из постели, он оделся, накинув рубашку с коротким рукавом, брюки, легкие матерчатые туфли, и вышел из дому.
На крылечке подъезда Борис побыл краткий миг, навострив ухо в темень. “Как хорошо вокруг сейчас, — подумалось ему. — Как все-таки хорошо”.
И он, легонько спрыгнув с крыльца, пошагал. Двинул куда-то просто наугад. Минут через пять гуляющий достиг центра: дошагал туда, где центральная городская площадь и где находится здание Думы.
Он очутился перед огромным фасадом здания Думы, всматриваясь зачем-то в пустые черные окна. Потом слуха Бориса коснулось что-то: показалось, что в новом парке, там, за огромным зданием, что-то происходит, оттуда доносится какой-то шум. Из чистого любопытства захотелось пойти. Обогнув Думу и прошагав по обновленным дорожкам, по новенькой разноцветной тротуарной плитке, он, сдерживая волнение, ринулся вперед, вспомнив, что там, где кончается парк и начинается другая площадь, “Южная”, всю зиму нынче делали большую просторную площадку-возвышение и постамент для памятника знаменитому местному художнику. Зимой попадались на глаза короткие сообщения в газетах, еще и в теленовостях показывали о культурном проекте, приуроченном к грядущему празднику юбилея города, рассказывали и по радио. Борис даже ходил смотреть, как идет строительство, разбивка парка, ремонт и обновление фасадов зданий городского центра. И вот завтра — праздник города.
Когда Борис приблизился по широкому тротуару к окончанию парка, он увидел: действительно устанавливают монумент. Вернее, уже суетятся, готовятся выгружать его из грузовой машины огромным подъемным краном. Силуэт скульптуры смутно пока еще покоился под брезентом в кузове тяжелого грузовика.
Тахаев встал немного поодаль, за деревом, чтоб его не было заметно в свете мощных прожекторов. Свет их целился куда-то на верхнюю точку постамента. А Борис, оставаясь во мраке, стал наблюдать.
Именно в эту минуту из длинного кузова грузовика при помощи мощного подъемного крана принялись выгружать, а потом и устанавливать на постамент внушительный, отлитый из металла, памятник. В горле наблюдающего за процедурой, развертывающейся у мемориала, пересохло, он от волнения потер щеки, лоб, опять вспомнилось: завтра с утра в городе будут празднества — юбилей города.
Памятник был примерно четыре метра. Еще, Тахаев прикинул “на глазок”, плюс три метра пьедестала. Стало быть, общая высота всего сооружения (когда через четверть часа все благополучно закончится), должна составить около семи метров. Тахаев отчего-то невообразимо обрадовался. Он молча, поблескивая глазами из-за ствола дерева, остро сопереживал тому, как движется работа, и глядел.
Вот четыре человека, группа рабочих, скупо переговариваясь, подошли к машине и полезли, карабкаясь, на борт кузова, вот скинули брезент, которым укутана металлическая фигура знаменитого художника. Кто-то из группы дал отмашку водителю стоящего рядом автокрана. Автокран начал свою работу: завелся двигатель, резко качнулась стрела крана, стали удлиняться тросы-стропы, на конце которых, немного покачиваясь, опускался к памятнику, лежащему на боку, огромный крюк.
Крюк, зацепив фигуру из меди или бронзы (из-за темени было не разобрать точно) за специальные “ушки-петли”, вделанные в плечи фигуры, перенес легонько и аккуратно по воздуху многотонное чудо. На постаменте уже ждали двое рабочих-стропальщиков, они успели залезть наверх по приставленной деревянной лестнице. Рабочие, ловко мгновенно прицелившись, определили памятник куда надо — лицом к площади и спиной к парку, поставили его на постамент. Прикрутили крепежными болтами.
Вот двое рабочих-“стропалей” спустились, как ловкие и деловитые обезьяны, по лестнице вниз. На их место (только теперь уже со стороны парка и со спины медной фигуры), приставив более длинную лестницу, которая своими верхними концами легла точнехонько на плечи металлической фигуры, вскарабкался пожилой сварщик. Он поспешал, стискивая в руке и волоча за собой за рукоять сварочного “пистолета” длинные резиновые трубки газовой сварки.
Старик-сварщик зажег огонь, покрутил на пистолете какие-то винты: отрегулировал острие и напор пламени. Из сопла “пистолета” теперь с шипящим громким свистом било ярко-синее, подрагивающее, горяще-газовое “острие”, фиолетовый язычок, и старик приступил к процедуре срезания “ушек” с плеч фигуры. Едва сварщик поднес пламя к металлу, как тот сначала нагрелся до светящегося ослепительно-пунцового цвета, а потом внезапно снопом посыпались искры и яркие, нагретые до малинового цвета, куски расплавленного металла. Они падали ровным и густым дождем прямо вниз, подпрыгивая по мрамору поля, подскакивали опасными малиновыми расплавленными каплями и вскоре гасли.
Но вот и последний штрих в сегодняшней работе был окончен, плечи фигуры были теперь ровные, гладкие, как это и положено всем фигурам. Старик снял очки, погасил свой аппарат и слез. Убрали лестницу и зачем-то погасили прожектора технической подсветки.
Борис стоял, топтался с ноги на ногу, стараясь привыкнуть к темноте, чтобы рассмотреть результаты труда.
Внезапно включили фонари общей подсветки мемориального комплекса, да и все лампы освещения всего парка. Над тротуарами, над стальными декоративными оградками, над лавочками, над деревьями и темно-зелеными добротными газонами вспыхнул густой праздничный свет. И все: рабочие — с десяток мужиков — и тот самый скульптор, который является автором проекта, фотографию которого Тахаев видел как-то по зиме в газете, — стояли недвижно.
Некоторое время Борис Тахаев тоже, замирая сердцем, любовался тем, как небольшая группа стоит и глядит на дело рук своих, а фигура из поблескивающего металла покойного знаменитого художника склоняется в благожелательном поклоне к живым людям. Словно память покойного и, вероятно, он сам рад такой преемственности.
Тахаев постоял еще немного под деревом, из темноты побыл рядом с памятником, с кучкой усталого и довольного народа, что застыл у ног железной неподвижной фигуры, а потом пошел обратно.
В пути ему почему-то захотелось остановиться, чтобы поглядеть на звезды неба, на огромный космос. Он так и поступил, поглядел.
— Как хорошо вокруг сейчас, — сказал Борис вслух. — Как все-таки чертовски хорошо.
И Борис пустился к своему дому. Вернувшись, бодро и сноровисто раздеваясь, он поглядел на жену. Вид крепко спящей женщины еще раз взволновал его. Она не заметила, что муж отлучался.
Борис Тахаев лег и мгновенно провалился в сон. Вскоре он уже отдыхал, без малейших беспокойств и даже сновидений. Дыхание спящего было еле слышным и абсолютно ровным.