Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 12, 2006
Василина Орлова. Пустыня. Роман. М., “Зебра Е”, 2006.
Книга Василины Орловой “Пустыня” названа романом. Строго говоря, да, это роман — множество персонажей, внушительная временная протяженность, масса событий. Но большинство читателей, наверное, увидят в “Пустыне” три десятка глав-новелл, слабо друг с другом связанных, да и, вдобавок, посеченных внутри себя сценками-эпизодами, внутренними монологами героини.
И, видимо, чувствуя эту двойственность в построении своей книги, Орлова примерно в ее середине оговаривается: “Так хотела сказать о прозе. Нравится бессюжетная. Несмотря на дефицит сюжетной прозы, бессюжетной прозы ещё меньше. Если в тексте отсутствует сюжет, еще не значит, что перед нами бессюжетный текст. Он может быть недосюжетным, с неполучившимся сюжетом, со сдохшим на середине сюжетом. Всё это совсем не одно и то же”.
Сюжета привычного, романного в “Пустыне” действительно нет. Разойдясь с мужем, героиня едет в Ялту (поздняя осень), чтобы в одиночестве проанализировать, что же случилось, вспомнить, что было хорошего, плохого. И воспоминания идут вразнобой, вспышками, фрагментарно, как это часто и бывает в действительности. Героиня вспоминает всю свою пока еще недлинную жизнь, раннее детство перемежается с юностью, впечатления последних дней сливаются с чем-то давним, неясным, почти призрачным; на бумаге, как и в памяти, появляются и исчезают люди, которых встречала, обрывки разговоров, какие-то мелочи, случайные вроде бы картинки, звуки, запахи. В итоге получается сложная, запутанная, многоплановая ретроспекция.
Воспринимать текст нелегко, но винить Орлову в этом, по-моему, нельзя — она взяла жизнь (свою ли, вымышленную) и, не прибегая к помощи фильтра (отсев лишнего, загромождающего повествование, засоряющего сюжетную канву) выложила эту жизнь на бумагу. И книга получилась, героиня есть, иссушающая ее пустыня среди сотен людей — тоже. Правда, у меня лично возникает опасение, что Орлова увязнет в этом песке мелочей и деталей, окончательно откажется “фильтровать” материал для прозы — ведь “Пустыня” не первый ее опыт использования подобного метода: вспомним повесть “Вчера” или книгу “В оправдание воды”.
Не знаю, пошло бы это книге “Пустыне” на пользу, если бы тема взаимоотношений героини с мужем была прописана более последовательно, а эпизодические персонажи стали бы не эпизодическими, а второго плана, время от времени появляясь, развиваясь, влияя на повествование и героиню более существенно. Может быть, ткань книги была бы нарушена, но все же недаром придуман сюжет, существуют некоторые законы создания прозы (которыми автор хоть и вправе пренебрегать, но не без риска для себя). Нынешнюю прозу Василины Орловой можно сравнить с верлибром. Бывают потрясающие верлибры, а все-таки хочется рифмы. И в произведениях Орловой хочется чего-то подобного, своеобразной прозаической рифмы, остроты и связности, что были у нее в “Голосе тонкой тишины”, “Бульдозере”, в полубульварном, но любопытнейшем романе “Стать женщиной не позднее понедельника”.
ДВА РАССКАЗА ОБ ОДНОМ
И ТОМ ЖЕ
Оксана Робски. Про любоff/on”. Роман. М.: РОМСМЭН, 2006.
С первой своей книги “Casual” Оксана Робски заняла давно пустующую нишу в нашей литературе: ее романы нельзя назвать серьезной прозой, но это, конечно, и совсем не пустое чтиво. Нечто среднее, что и потребляется легко, без усилий, и остается в памяти, даже подталкивает поразмышлять о прочитанном, оценить поступки героев, их жизнь, ситуации, в которые они попадают. В общем, Робски пишет почти так, как писали когда-то, когда литература не была противовесом телевидению, кино, компьютерным играм. Книга для чтения на досуге.
“Casual”, помню, меня разочаровал — о нем так много и искренне говорили, называли открытием новой темы — доселе незатронутом литературой слое нашей новой буржуазии, — что познакомиться с этим открытием стало делом обязательным. Но “Casual” на поверку оказался почти бульварным, почти дамским, почти криминальным романчиком. Да, “почти”, и поэтому пришлось читать следующий — “День счастья завтра”. В нем явного и плохого вымысла было меньше, появились настоящие, живые персонажи, неоднозначные поступки, сложные сцены, а главное — мир, в котором герои книги существуют. В общем, второй роман Робски написала лучше. И вот вышел третий…
Скажу сразу, что “Про любоff/on” мне понравился. Робски все сильнее приближается к реалистической манере, все реже поддается желанию удивлять и увлекать. Потому что удивлять и увлекать в том мире, который она описывает, нечем. Мир изнурительно скучный, одноцветный, почти безликий. Существовать в нем, похоже, очень трудно и вредно для здоровья, если существовать не автоматически, не как все вокруг. Но читать его подробное, дотошное описание все-таки интересно.
Сюжета как такового в третьем романе Оксаны Робски нет. Часть первая. Бедная, но молодая, привлекательная девушка Даша, по профессии специалист по сценической речи, получает заказ поработать над дикцией богатого человека, который “куда-то там баллотируется”. И таким образом героиня попадает в мир богатых людей. Ее подопечный — Влад — человек занятой, подвижный, поэтому обучение происходит по пути с одних переговоров на другие, в паузах между днями рождения и банкетами. Даше интересно, несмотря на неловкость, ей нравится такая жизнь, она мечтает войти в число избранных, готова влюбиться во Влада, спорит с собой, отдаться ему или нет, если наступит критический момент. Но в итоге она оказывается у разбитого корыта, не считая гонорара за работу и кое-каких подарков.
Часть вторая. Крупный бизнесмен Влад создает новую партию. Но для публичной деятельности у него неважная дикция, и ему находят специалиста по сценической речи. Это “молоденькая девушка, аспирантка”. Вообще-то он не прочь бы с ней пофлиртовать, но у него много дел, проблем, много других женщин. Да и партийное строительство идет не очень, выборы под угрозой проигрыша… На Влада совершают покушение, гибнет его сотрудница Лена, а вполне могла оказаться Даша. Но ей, значит, повезло.
Лучшее, что есть в романе Оксаны Робски, это, конечно, мучительный, детально показанный, выбор платьев, галстуков, туфель и особенно — семейные сцены представителей нашей новоявленной буржуазии (в описании которых автор поднаторела в процессе написания предыдущих вещей). Из них могла бы, по-моему, получиться сильная, правда, опасная для психики пьеса.