Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 8, 2017
В издательстве «Вест-Консалтинг», в серии «Судьбы выдающихся людей»,
готовится к печати книга Евгения Степанова «Татьяна Бек — поэт и человек…»
В книге, в частности, будут опубликованы интервью с людьми, которые хорошо
знали Татьяну Александровну.
Сегодня мы предлагаем вашему вниманию беседу с поэтом Ниной Красновой,
которая близко знала Татьяну Бек.
— Нина, ты хорошо знала Татьяну Бек?
— Да, можно так сказать. Когда-то, «на заре туманной юности»,
когда я только-только приехала из Рязани в Москву и училась в Литературном
институте и только-только начинала входить в московские литературные круги, я
прочитала в журнале «Юность» стихотворение своей ровесницы, совсем молодой
тогда Татьяны Бек о юности, из которой она выросла, как вырастают из
«старенького, тесного пальто», и которую она «износила до дыр», но к которой
она привыкла и которую ей жалко снимать и в которой
она хочет походить еще хоть немного. Меня поразило то, что поэтесса сравнила
юность, как бы самую прекрасную и самую романтичную пору жизни человека, не с
чем-то таким сверхкрасивым, возвышенным и
романтичным, а с простым стареньким тесным пальто в дырках, и оно выглядело у
нее в стихотворении красивее, дороже и ценнее любой норковой шубы… Потому что
в нем была поэзия, неуловимая аура поэзии. К тому же оно было у нее с двойной
подкладкой, то есть с подтекстом, с глубокой символикой. Под
юностью понималась и неповторимая пора жизни, и журнал, в котором поэтесса
печаталась и из которого она выросла, как подросток, и какие-то ее взгляды на
жизнь, которые она переросла. С тех пор я стала следить за Татьяной Бек
по периодике, по журналам. Потом я купила ее первую книгу стихов «Скворешники», которая вышла в «Молодой гвардии» в 1974
году, в серии «Молодые голоса». Там меня потрясла ее женская беспощадность по
отношению к самой себе, при взгляде на себя в зеркало. То, что она считала себя
«гадким утенком», который так и не превратился в красивого лебедя, то, что она
считала себя некрасивой и ненавидела свою внешнюю «оболочку», ненавидела свое
«отраженье» в зеркале. Ни одна поэтесса в мире не сказала бы про саму себя в
стихах, что она некрасивая и что она ненавидит свою оболочку, свою внешность.
Даже самая страхолюдная поэтесса будет говорить про
саму себя в стихах, какая она красивая и неотразимая и как она нравится всем,
особенно мужской половине человечества. А Татьяна Бек не боялась называть себя
некрасивой, хотя талантливый человек не может быть некрасивым, в нем — в каждом
— есть что-то такое, что «красоты прекрасней», по Баратынскому, и это было в
Татьяне Бек. Один художник сказал мне, что кукольная красота — неинтересна для художника. У Татьяны была не кукольная
красота, а поэтическая. Как и у Цветаевой и у Ахматовой. И это великолепно
передал Владимир Войнович на дадаистском портрете
Татьяны Бек, который он нарисовал. Но еще лучше это передала она сама в своей
поэзии.
Беспощадность к себе у нее сохранилась во всех ее книгах. Кто еще в поэзии —
тем более из женщин! — мог сказать о себе так (несправедливо по отношению к
себе), как Татьяна Бек? — «Мое лицо — почти увечное» или: «Я — старичье отечественной марки»? — Никто, только она.
Мне всегда нравилась манера Татьяны Бек — своей антиманерностью
и антиснобизмом.
Татьяна Бек стала для меня самой любимой поэтессой из моего поколения. В ее
поэзии есть, с одной стороны, цветаевская
порывистость, взрывоопасность эмоций, незарегулированная
страстность и авангардность, а с другой стороны, ахматовская лиричность, утонченность, гармоничность,
камерность и классичность. Но в то же время все у нее в поэзии — свое, татьянобековское, и даже цветаевские
и ахматовские эпиграфы в стихах, и даже ахматовская шаль на ее «баскетбольных плечах». А ко всему
этому у нее было высокое мастерство поэта. Она владела такой тайной ремесла,
которой мало кто из стихотворцев владеет.
— Какие личные качества Татьяны Бек тебе были особенно симпатичны?
— Меня всегда восхищали рифмующие женщины, которые, раз вступив на литературный
путь, уже никогда не сворачивали с него и шли по нему всю жизнь. Такими
женщинами, такими примерами, такими маяками в поэзии для меня были Анна
Ахматова и Марина Цветаева. Такой женщиной из поэтов моего поколения, которое
критики называют «потерянным», стала для меня Татьяна «с иноземной фамилией
Бек, обрусевшей по воле» Петра. Дочка писателя Александра Бека, она как
вступила на литературный путь еще в детстве, когда написала свои первые стихи,
так и шла по нему всю жизнь и никуда не сворачивала. Она была блистательным
мастером поэзии. Из поэтесс ни у кого нет таких блистательных рифм, как у нее,
даже у Ахматовой и Цветаевой. Чего стоят, допустим, эти: Кафка—безрукавка,
переименует—минyет, пошива—препаршиво, изгоя—из горя, Иллинойса—или несся, шарф—штраф,
калuки—клики, покаяния—пока я не я…
— Какие ее книги ты выделяешь?
— Мне дороги все ее книги. Ее стихотворные сборники — это вехи ее пути, это
«версты полосаты». Она издала восемь книг: «Скворешники»
(1974), «Снегирь» (1980), «Замысел» (1987), «Смешанный лес» (1993), «Облака
сквозь деревья» (1997), «Узор из трещин» (2002), «До свидания, алфавит» (2003),
«Сага с помарками» (2004). Все они — все ее собрание сочинений — у меня есть, с
автографами.
— Как бы ты охарактеризовала стиль Татьяны Бек?
— Я бы сказала, что это эстетика антиэстетства. Татьяну Бек как поэта привлекали «задворки», «позабытые богом
свалки», «не журавли, а дрянные галки», «улицы те, которые кривы», «лица,
которые некрасивы» и «колченогие табуретки». Она, как волшебница, как
фея, как иллюзианист Коперфилд,
то есть как поэт наделяла красотой пространство и
«всякие несовершенства эти»… И в этом и есть главное отличие поэта от непоэта, в том, что он видит красоту там, где ее никто не
видит, и в том, что он способен превращать в своих стихах некрасоту
мира, людей и предметов в красоту и открывать людям глаза на эту красоту:
«Вдоль помойки цветут незабудки…», «Поставим васильки в граненые стаканы…»,
«Мой ангел был мертвецки пьян», «Лирический поэт лежит в канаве / И только небо видит над собой».
В 1979 году, когда я уже отучилась в Литературном институте и вернулась к себе
в Рязань, я выступала с Татьяной Бек от журнала «Юность» в Каминном зале
Центрального Дома работников искусств, вместе с другими поэтами, на вечере
молодых, который вел Андрей Дементьев. Я смотрела на нее как на московскую
звезду первой величины и стеснялась приблизиться к ней. Мне казалось, что она
совсем из иного мира, чем я, из мира богов Олимпа, что так и было. Тогда мы
познакомились с ней шапочно. А в 1986 году судьба свела нас с ней на Фатьяновском празднике во владимирском городке Вязники, и
там мы познакомились с ней уже не шапочно. И много общались с ней. И мне было
на удивление легко общаться с ней, как будто мы были подругами детства и росли
в одном дворе и играли в одни и те же куклы. Потом мы переписывались. То есть
иногда перебрасывались открытками и письмами и стихами и посылали друг другу
свои книги. А когда я в 1992 году переехала жить в Москву, она стала приглашать
меня на все свои авторские вечера… а я ее на свои.
В 1981 году Татьяна Бек, когда она была совсем молодой, девушкой в расцвете
лет, представила себя старухой и написала о себе: «Я буду старой, буду белой, /
Глухой, нелепой, неумелой, / Дающей лишние советы… Ну, словом, брошка и
штиблеты». Она сказала про себя: «Я буду честная старуха». Это стихотворение
оказалось пророческим, не в том смысле, что она стала старухой, а в том смысле,
что она, «как сама себе предсказала», в самом деле
стала писать мемуары — обо всех больших писателях, с которыми ей приходилось
встречаться на своем пути. Кстати, стихи она тоже считала нон-фикшном, потому что в них есть все признаки,
свойственные этому жанру, все «знаки документальности» дневников, писем,
воспоминаний, диалогов с героем (бесед, интервью).
Свою последнюю поэтическую книгу Татьяна назвала «Сага с помарками». В одном из
стихотворений этого сборника она пишет: «Не отрекусь от сделанных ошибок». Вся
жизнь поэта состоит из ошибок. И как раз ошибки-то и делают поэзию поэта
интересной. Есенин говорил: «Как мало пройдено дорог, / Как много сделано
ошибок»… Андрей Вознесенский в поэме «Гениальная ошибка» сказал, что ошибки
бывают гениальные.
Татьяна Бек поднялась на Олимп и добилась в литературе больших успехов. И
главное — все это не благодаря заслугам своего отца, а благодаря своим
собственным талантам. Некоторые ее коллеги считают, что ей
было идти по литературной дороге легче, чем им. Потому что у нее отец писатель,
с именем, и ей помогало его имя и его связи. Есенин писал о себе: «У
меня отец — крестьянин, / Ну а я — крестьянский сын». А Татьяна Бек могла бы
написать о себе: «У меня отец писатель, / Ну а я писательская дочка». Но
оттого, что у нее отец был писатель, а она — писательская дочка, ей как
поэтессе было не легче, а труднее, чем многим поэтессам. Потому что ей
приходилось преодолевать влияние своего отца, влияние его имени, вылезать
из-под его брэнда и доказывать всем, что она ценна
сама по себе, а не только как дочь Александра Бека. И она доказала это,
доказала, что она — это она. Какое счастье, что «я — это я!» — воскликнула она
в одном своем стихотворении. Какое счастье, что в поэзии есть Татьяна Бек!
…В «Литературной газете» несколько лет назад шла большая дискуссия о поэзии
советского и постсоветского времени. Участник этой дискуссии
критик Владимир Бондаренко рассмотрел поэтов «потерянного» поколения, то есть
того поколения, к которому принадлежим и мы с Татьяной Бек, перебрал самые
яркие и самые крупные, на его взгляд, имена и пришел к выводу, что среди них
нет поэта, который мог бы быть знаком своего поколения, как, например, стали
знаками «шестидесятников» Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла
Ахмадулина. Среди поэтов, которых он перечисляет там, — конечно, никого
нельзя назвать знаком своего поколения! Потому что многие из них, которые
ходили в поэтах, вообще не поэты, как показало время, и всю жизнь занимались не
своим делом, хотя издали не одну книгу и получили не одну премию. Их просто нет
ни в литературном процессе, ни в литературе. Но, если бы я участвовала в этой
дискуссии «Литературной газеты», я сказала бы, что есть поэт, которого я могла
бы назвать знаком «потерянного поколения». Этим знаком «потерянного» поколения
является поэтесса Татьяна Бек. Она прошла сквозь огонь, воду и медные трубы и
доказала, что одна «рифмующая женщина», если это Татьяна Бек, может стоить всех
рифмующих женщин своего времени и таких же рифмующих мужчин.
Беседу вел Евгений СТЕПАНОВ