Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 8, 2017
Дмитрий Артис — поэт. Родился в 1973 году в г. Королев МО. Окончил Российскую Академию Театрального искусства и Литературный институт им. А. М. Горького. По пьесам поставлены спектакли более чем в двадцати театрах по всей России и ближнему зарубежью. Печатался в периодических изданиях: «Дети Ра», «Зинзивер», «Другие берега», «Современная поэзия», «Российский колокол», «Литературная газета», «Южное Сияние» и др. Книги стихотворений: «Мандариновый сад» (изд-во «Геликон+», 2006 г.), «Ко всему прочему» (изд-во «Русский двор», 2010 г.), «Закрытая книга» (изд-во «Авторская книга», 2013 г.), «Детский возраст» (изд-во «КП ОГТ», 2014). Член Южнорусского Союза Писателей. Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
В январе на море смотри, смотри
и не смей глаза от него отвесть.
Только всем, что есть у тебя внутри,
можно море съесть.
Горизонт повсюду, куда ни ткнись,
завалился набок небесный штырь,
и совсем не стыдно подняться ввысь,
растянуться вширь.
Ледяную крошку запьешь вином.
К сорока годам, как подросток, тощ,
но какая сила в тебе одном
и какая мощь!
Будто кто тебя наделил движком,
в оборот пустил, отвалил щедрот —
в январе по морю ходить пешком,
разевая рот.
* * *
У Бога за пазухой тесно,
и все-таки лестно, поди,
пластами слоеного теста
лежать у Него на груди.
Забыться, отринув печали,
не ведать земной суеты,
когда упадают ночами
с небес ледяные цветы.
Его аккуратные Длани
любого к себе приберут.
Каких еще надо желаний
святому и грешнику тут?
* * *
Припеваючи, сродни
птахам, а на деле —
коротал чужие дни
долгие недели.
О себе не вспоминал,
скромничал чего-то.
Неожиданный финал
вышел без почета.
Получилось потому
то, что не случилось,
потому что, потому,
через пень колоду.
Придави меня плита,
раз — и я — готовый,
начинать в мои лета
нечего по новой.
Обнеси меня забор,
черная ограда.
Раньше не было забот
и теперь — не надо.
Потемнеет око дня —
облако на блюде,
в этой жизни без меня
радости не будет.
* * *
Приятен глазу белый цвет,
и я, весь в черное одет,
как неопознанный объект,
пересекаю: а). Проспект;
b). Тротуар; Тропинку — с);
газон с бордюром на торце…
Пересекаю (сквозь дома)
дворы, знакомые весьма,
затем — соседние дворы,
где не бывал до сей поры,
кусты, мосты, торговый ряд,
пересекаю все подряд,
вокзал, газон один еще —
он с тротуаром совмещен,
фонтаны, улицу, опять
газон, киоск «Союзпечать»,
эпоху, звездочку в окне,
петра на бронзовом коне,
театры, площади, музей,
врагов, приятелей, друзей,
свободным шагом, на бегу,
пересекаю, как могу,
любовь, которой много лет,
любовь, которой больше нет,
и — выхожу на белый свет.
* * *
Сперва за здравие, потом за
упокой,
а между ними долгая беседа
о том, что жизнь томительнее бреда
душевно озабоченных собой —
так прошлый век перетекал в другой.
Снимали шлюх, которых не сношали,
поскольку не имели должных сил,
и дождь в окне уныло моросил,
и девочки, что цыпочки на шаре,
для красоты сидели, не мешали.
Один из нас, похожий на меня,
справлял нужду, не находя уборной,
в большую вазу, мат звучал отборный —
высоким стилем, лица леденя,
оправдывал деяния своя.
Стучали в двери, как по наковальне,
соседи, участковый, (кто еще?).
В ту пору мир был несколько смещен,
казался продолжительней, овальней —
под стать похмелью и холодной ванне.
Забыли все: и век, и дождь, и стук,
и девочек, не тронутых ни разу,
но то, как я нассал кому-то в вазу,
с улыбкой умиления, мой друг,
мне поминают доктора наук.
* * *
Ухожены
дворовые площадки,
и музыка слышна по выходным.
Все только начинается. Порядки
меняются мгновением одним.
Фасады зданий выбелены мелом,
открыт успешно свадебный сезон,
асфальт уложен, высажен газон,
и в общем хорошо тебе, и в целом,
но затевает, как бы между делом,
учения — военный гарнизон.
Высоток обесточенные льдины
по всем несущим трещины дают,
дворовые площадки нелюдимы,
и музыки не слышно,
там и тут.
* * *
Куда бежать,
когда — тебе приснившись
вот этой ночью, этой вот зимой —
не ощущаю радости всевышней
и гордости не чувствую земной?
Каким галопом
вспенивать сугробы,
какие посетить монастыри,
шатаясь и расшатываясь, чтобы
хотя бы вера грела изнутри?
Пока ты спишь,
пока еще настенных
светильников не вспыхнули бока,
пока ты спишь и видишь сон пока,
я по другую сторону вселенной
лежу в обычной позе неизменной,
разглядывая контур потолка.
* * *
Берег себя, любил себя, жалел.
Хотел бы жить, да не желал вертеться,
вытравливать фруктовое желе
из головы, из памяти, из детства.
При пионерском галстуке, потом
при галстуке в полосочку — запчастью
существовал, прикрученный винтом
к простому обывательскому счастью.
И в этом было то, что будет впредь…
Проносится, как шторм десятибальный,
моя нагая женщина по спальной,
и заставляет божеская плеть
беречь себя, любить себя, жалеть
и радоваться премии
квартальной.
* * *
Собака на коротком поводке,
газоном ограничена дорога,
и жизнь моя, как в адресной строке
за три копейки скачанная прога,
теснится, ужимается, едва
вписавшись в общепринятые рамки.
Не слышно птиц, пожухлая трава
топорщится и солнце без огранки.
По тротуару мимо фонарей,
ларьков, заборов, мусорного бага,
хвостом виляя, шествует собака,
и поводок ослаблен, и за ней
трусит старушка голубых кровей,
услужливо отстав на четверть шага.
* * *
На пустыре
возводят новый дом:
прораб явил отменную смекалку
когда похмельный чувствуя синдром
захватывал общественную свалку
мы строим дом
для вежливых ребят
не говорил но рисовал с натуры
его слова звучали аккурат
как на уроках постлитературы
на крыше дома будет город-сад
разбиты парки выправлена ловко
проспекта узловатая веревка
потом добавил будто невпопад
мы строим дом и нет пути назад
в руках у нас винтовка
* * *
Не слышала шума за стенкой,
за стенкой никто не живет.
Бессонница острой коленкой
давила тебе на живот.
Соленые капли испуга,
всю ночь повторяя судьбу
созвездий, толкали друг друга,
кругами ходили по лбу.
То вечность ногами-руками
коснулась утробы твоей,
как будто упала на камень
в траве.
* * *
Хоронили мертвые живых,
не было у мертвых выходных.
Родом из расплавленной руды
поднимались, двигались ряды,
шли одна колонна за другой,
выгибалась каждая дугой.
Хоронили партиями — впрок,
вдоль дороги, будто поперек,
и не ради красного письма
добавлялся, значимый весьма,
к именам ученых и невежд
перечень утраченных надежд.
* * *
Захотелось очень-очень
стать простым чернорабочим:
в пять утра вставая с койки,
думать о масштабах стройки,
на которую к шести
нужно будет подгрести.
Вира, вира! Майна, майна!
Как дела идут? Нормально!
Я без прав и полномочий,
шнырь, батрак, чернорабочий,
спецодежду нацепив,
излучаю позитив.
Без опасности работа,
как обеды без компота.
Здесь на каждом механизме
есть клеймо: угроза жизни.
Хоть с утра пол-литра вмажь,
но прослушай инструктаж.
Слишком строгие порядки
на строительной площадке.
Даже топая к сортиру,
поклоняюсь бригадиру —
за усердие хочу
быть похлопан по плечу.
От зарплаты до зарплаты
широченный взмах лопаты.
Можно о литературе
размышлять на перекуре,
просекать бла-бла, сиречь
понимать пустую речь.
Никакой теперь обузы,
типа вороватой музы,
что умеет на излом
брать за письмен-
ным столом.