Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2016
Ольга Михайлова — поэт, прозаик. Известна публикациями в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Фото Travel», «Эгоист Generation» и газетах Linnaleht (Таллин), «Литературные известия», «Поэтоград». Она — автор 4 книг: «Прекрасная Птица» (Таллин), «Рябиновый оберег» (М., «Вест-Консалинг»), «Все перемешалось» (М., «Вест-Консалтинг») и «Путешествие к можжевеловому закату» (М., «Вест-Консалтинг»). Живет и работает в Москве.
ЦВЕТАСТОЕ ПЛАТЬЕ ЛЕТА
Лето надело свое любимое цветастое платье и закружило в хороводе. Дождались.
Цикорий и ромашка, клевер и мышиный горошек — родные мои… Спорят,
кто привлекательнее.
— Вдохни, улавливаешь?
Тонкий аромат или тягуче-сладкий? Сомневаешься — спроси у пчел и шмелей. Пыльца
на их лапках и на кончике твоего носа, а в зрачках — васильковое отражение
июньского неба.
Стрекоза задрожала-замерла над застывшей водой, а с другой зеркальной ее
стороны глазастый ерш остановился перевести дыхание. Минутное оцепенение —
погружение в полуденную расслабленность. Пока можно…
Скоро день-ночь Ивана Купала — травы вздохнут, а там уже недалеко, не за горами
сон. Не успеешь опомниться. Наспех прокричишь кукушкой,
насчитав лишние год-два, да и попрощаешься и с этой водой, заботливо укрывающей
в жару, и с желтеющей маленьким упругим на ощупь солнцем кубышкой…
Река уже не та — повзрослела, и ее некогда звонкий голосок звучит надоевшей
повестью — одно и то же, одно и то же — ноет, жалуется… Осока по берегам уже
слишком жестка и высока. Все понимаю, прости и ты меня, река.
РАДУГА В ИЛЛЮМИНАТОРЕ
Сразу после границы темного, почти черного пространства под нами —
густо-красно,
переход к слабовыраженному оранжевому, наметившемуся
желтому.
И тут же едва различимый оттенок зеленого — нежный, несмелый.
Он не успевает проявиться, как уже тонет в светло-голубом
и преобладающем синем,
который где-то за пределом видимости… Фиолетовый угадывается.
Трансляция из прямого эфира поднебесья или наднебесья…
РОДНЫЕ ТОПОЛЯ
Тополя облысели за одну ночь — мороз прихватил.
К весне нещадно покромсали их кроны, изверги.
Стояли пни пнями, два-три ствола из одного — эдакие
рогатки, — прицелиться и …
в тех, кто кромсал.
Жалела их, оголенных.
А к лету ничего, ожили — красота крупнолистная! Чудо неожиданное!
Набивались туда воробьи, верещали, а к ночи успокаивались.
Осенью дольше всех остальных деревья оставались под цвет весенней травы,
их крупные листья прятали увеличившееся в численности семейство —
еще столько же вместится.
А за одну ночь обморозились и скинули красоту, уже пожухлую, —
и их черед пришел, жаль.
Долго держались — уважаю.
Птицы теперь суетятся в поисках кустов погуще да
поукромнее.
Есть один такой поблизости, на всю зиму им пристанище.
И то слава Богу.
Весной переберутся на любимый тополь
и будут вместе пушиться и хорохориться-красоваться.
ПЕРЕЗИМУЕМ
Оранжево горят клены, выстроились рядами березки — тонкие белокурые и те,
что уже отмечены годами, а дубы хозяевами леса смотрят-приглядывают
за порядком вокруг. Радостно щурятся редкие маргаритки, улыбаюсь им в ответ и
глажу бело-розовый полукруг цветков. Первые несколько часов после позднего
восхода солнца; лесная опушка сонно морщится — потревожили. Трава еще свежа
после ночной прохлады и сверкает на солнце капельками обильной росы. Ах, какой
переливчатый блеск!
Не слышно птиц, не поют они по утрам — заботы сейчас у них иные. Все
поворачивает на зиму, а мудрые — в противоположную сторону — поворачивают
стаями туда, где теплое и сытное лето. Пахнет сыростью и жухлыми листьями.
Увядание природы нагоняет тоску? Отчасти, но ты все равно слушаешь и слушаешь
тишину и запасаешь в памяти запахи и звуки леса. Хороши они, и где-то сбоку на
куцей ольхе «Цити, цити»
большой синицы. Ничего, вместе перезимуем.