Сергей Бирюков, «Окликание»; Александр Смогул, «Одна десятая. Книга стихов, посвящений, воспоминаний»; Светлана Астрецова, «По направлению к готике»
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2016
Сергей Бирюков, «Окликание»
М.: Издательство Евгения Степанова, 2015
Сергей Бирюков — выдающийся представитель авангардной школы русской поэзии, лауреат престижной премии «Поэт XXI века». Самобытный человек всегда «антикультурен»: он вносит в мир «дикарство» своей первобытности, он безапелляционен в своем одиночестве, отъединенности от мира. Но, вместе с тем, он и неотъемлемая часть этого мира; он вносит в него те краски, которых «старому» миру недоставало до его появления на свет. И в этом плане поэзия Сергея Бирюкова — самобытна и самодостаточна.
…но в принципе
мне есть остаться с чем
с тем словом
непроизносимым
которое еще во мне
которое не вырвется
не бросит
меня
на произвол времен
на ветер
что уносит
осколки прежнего
вы видели
как падает
как падает
пустая чашка
что бывает с ней
у-пала
ча-ш-ка
вот ее осколки
они порезать могут
а это прежнее
которое раз-
билось
осколки прежнего
порежут
ваши пальцы
в попытке вашей
все соединить
…но в принципе
мне есть остаться с чем
во мне
непроизносимо слово
на грани лепета…
Слово поэта, в отличие от фарфора, «не бьется». Все остальное может разбиться
— судьба, привязанности, влечения. Нарочно или случайно — нет никакой разницы.
Слово же пребудет с поэтом. Даже не то слово, которое уже произнесено — не
произнесенное. Сергей Бирюков даже уточняет — НЕПРОИЗНОСИМОЕ.
В принципе непроизносимое. Видимо, то, которое было —
Бог. Даже если поэту остаться не с кем, ему «есть остаться с чем».
Новая книга Сергея Бирюкова «Окликание» показывает
его и с неожиданной стороны — как поэта-традиционалиста.
едва успеешь выйти из дома
и запнешься на перекрестке
эта окрестность тебе знакома
пыльца небесная белей известки
остановись посчитай ступени
раздвинь шиповник кровавя пальцы
из ниоткуда возникнут тени
и вопрошая пройдут скитальцы
сквозь мелкий морок дождя и снега
проступит лика овал печальный
в колючий сумрак вплывет омега
внезапно вспыхнет глагол начальный
Ну, конечно же, поэт-авангардист, поэт-верлибрист умеет писать и в рифму тоже. Но все равно меня не покидает ощущение, что в свободном стихе Сергей Бирюков смотрится органичнее. Там он по-настоящему раскован и не боится рисковать. Там у него появляется настоящий драйв. Хотя, возможно, это — просто сила читательской привычки. Но еще больше мне нравятся верлибры Бирюкова, в которых присутствуют внутренние рифмы:
Все звенит
и лес звенит
и снег звенит
и перезвоны
далеких звезд
и горизонт звенит
и час звенит
и голос твой
звенит
и звезды
выбрались в зенит
и ночь звенит
и день звенит
и зимородка песнь
и стих звенит
я есмь
и перезвоны
звездных кораблей
ночь королей
и королев
поэзии
в коронах звездных
и поезда звенят
в ночи
и встречу нам сулят
молчи
и слушай —
все вокруг
звенит…
Александр Смогул,
«Одна десятая. Книга стихов, посвящений, воспоминаний»
М.: «Водолей», 2016
Посмертная книга Александра Смогула — настоящий
подарок ценителям русской поэзии. Смогул — легенда не
только «первого круга» бардовской песни, но и
культурной жизни Москвы последних пятидесяти лет. Он красиво жил и красиво ушел
от нас — аккурат в новогоднюю ночь. Саша был «Чарским
нашего времени» — я не думаю, что кто-то из наших современников может так же
талантливо, до эмоционального потрясения, сочинять с ходу стихи и музыку на
заданную тему. Светлая память! Книга издательства «Водолей» показывает нам
пример того, как бережно нужно относиться к письменному наследию ушедшего от
нас поэта. Книга большая, иллюстрированная, на прекрасной бумаге, удобный для
чтения формат. Составитель Ирина Ермакова выбрала самые достойные стихи, в том
числе ранее не публиковавшиеся, из архивов. Друзья поэта поделились своими
воспоминаниями. Эта огромная работа была проделана в кратчайшие сроки. «Одна
десятая» — это, по мнению Александра Смогула, то, что
способен донести до читателя поэт из своих жизненных переживаний. То, что
остается в итоге.
Наверное, лирика Смогула в чем-то родственна
произведениям такого странного русского поэта, как Иннокентий Анненский. Та же
безысходность, та же победа темных красок над светлыми,
яркими. «Ни ожидания, ни боли»… Конечно, это сложно устроенная метафора,
проекция. Боли в книге не просто нет — ее-то как раз слишком много. Просто боль
уже какая-то… переболевшая. Боль после боли. Как жизнь после жизни. Когда долго
болит — привыкаешь, и вроде уже не так больно. Или — болит так долго, что сам
себе делаешь какой-нибудь обезболивающий укол. Наверное,
такой «антиромантизм» мог бы насторожить или даже
оттолкнуть читателя, если бы стихи не были столь мастерски написаны.
Даже не по мысли — по точности выбора слова. По экономности слов для точной
передачи смысла мало найдется равных Александру Смогулу
в русской поэзии. Вторая глава его посмертной книги называется «В тупиках
простора». Тупиковость пути, заявленная автором, — не
изыск и не поза. Иногда позади так много тяжелого, что искренне не веришь в
лучшее. Это было бы слишком щедрой наградой! Псевдоним Александра — синоним
преодоления: «Смогу! Последнее “л” почти не слышится». Вся жизнь — сплошное
преодоление! Преодоление самого себя, в первую очередь. Я всегда полагал, что автобиографизм не только не вредит поэзии, но и является
одним из достоинств пишущего. Почему? Да просто
потому, что даже банальные вещи, о которых, казалось бы, и говорить незачем, —
настолько это избито и незначительно, — если они пережиты автором как
глубокая внутренняя драма, перестают быть банальными и избитыми, вырастая до
исповеди. «Открещивание» Смогула
от автобиографичности своих стихов представлялось мне защитно-камуфляжной
реакцией, нежеланием представать перед почтенной публикой донага раздетым.
Поэт, как и любой человек, имеет право на тайну. Нельзя не признать, что стихи,
наделенные большей степенью автобиографичности, бывают наголову сильнее своих
собратьев. Строки, написанные «кровью сердца», сильнее выдуманных,
нафантазированных. Они узнаваемы, они выделяются своей энергетикой и степенью
правды, даже если написаны от третьего лица. «В него порой вселялся Бог…» —
пример такого автобиографического стихотворения в лирике Смогула.
Несмотря на невеселую тональность своей лирики, Александр Смогул,
на мой взгляд, достоин высокого звания народного поэта. Я готов это утверждать,
как и то, что стихи его всегда были и будут «несвоевременными». Поясню свою
мысль. Они были несвоевременными в советское время, когда был принят
ура-патриотизм. Нельзя было рисовать происходящее грустными красками — это было
недостойно строителя коммунизма. Нельзя было ругать войну в Афганистане или
сомневаться в ее необходимости. Александр Смогул
никогда не обращал внимания на то, «как надо» — он всегда чутко прислушивался к
голосу своей совести. Наступило новое время — и опять Смогул
не вписался в мейнстрим со своей правдой жизни. Надо
было писать о хорошем — но иногда так трудно
обнаружить его в окружающей жизни! А может быть, просто стиль у писателя такой
— горький, полынный. Жребий такой в русской литературе: «Мне выделен горький
стакан тяжелого русского слова…».
Русский язык звенит, гудит, хрустит в стихах Александра Смогула:
он находит родство между близкими по звучанию, но, казалось бы, далекими по
значению словами. «Эта скрипка, что скрепила их души, как скрепка…». А какие у
него метафоры, гиперболы! И какой звук! «И намертво в тучи вцепились дубы, чтоб
небо с планеты не сдуло». «Крест, руки раскинувший, как дирижер, парил над
руинами храма». Как будто автор подспудно решил нейтрализовать неврастению
нашего быта прорывающейся сквозь беды силой русского слова. Смогул
чувствовал одновременно свою чужеродность и сопричастность всему земному —
признак большого таланта. Чем своеобычнее,
своенравнее человек, тем меньше у него единомышленников, тем острее его
одиночество. Но чужое у Смогула — просто отличное от
своего, без знака минус. Это чужое тоже можно понять, принять и даже полюбить.
Подчас поэт писал такое, что трудно сымпровизировать. Например: «любовь — это
просто проклятье прощать». У Смогула есть прекрасное
стихотворение о высокой отстраненности. Тот, кто переболел причастностью,
лечится отстраненностью. Это даже не столько «жизнь после жизни», сколько жизнь
выше жизни — ты как бы переходишь на следующий курс университета. Смогул — реалист, но при этом мистик — т. е. человек,
которому открыты тайные движения души и скрытые пружины порядка вещей. Причем
реализм и мистицизм живут у него в нерасщепляемом симбиозе. Слог Александра Смогула подчас подчеркнуто язвителен. Но не в этой ли
колкости и самоиронии кроется особый шарм его лирики?
Фраза «горе от ума» принадлежит перу человека неглупого. Вот и лирический герой
Смогула сознает: есть знание, способное повредить
рассудку человека. Так стоит ли к нему стремиться? Другое дело — если жизнь
сама тебе его «подсовывает». Подтасовывает соблазны и искушения. «Ты хотел бы
познанья? Не надо. Я боюсь этой черной дыры». И это говорит человек умный,
смелый и мужественный! Отсюда же вытекает и следующий постулат автора: «Талант
— скорей изъян…» Талантливый человек часто устремлен за пределы познания — и
это может привести его к гибели. Более того, талант самодержавен и трудно
вплетается в быт и другие стороны жизни человека, от чего страдают близкие
люди. Можно сказать, что талант, сознавая свою значительность в мире,
бессознательно живет за счет других сторон жизни автора, принося их в жертву
своему дару. Это укрепляет мощь души, но подтачивает ее чистоту, из-за чего сам
человек, если он человек совестливый, страдает и болеет. Он часто задает себе
вопрос: а стоит ли овчинка выделки? Вдруг его писания так никому и не
понадобятся — по большому, «гамбургскому» счету? Но, пленник своего таланта,
жить иначе он уже не может. Отношение к Родине в стихах Смогула
— лермонтовское: «Люблю Отчизну я, но странною
любовью…» Лермонтовская «немытая Россия»
перекликается со смогуловской «родиной с рожей Отчизны». Для Смогула Россия
— не третий Рим, не Мессия и не богоизбранная страна.
«Когда, до жестокости прям, о Родине думаю грешной… не
надо ее проклинать — она уже проклята Богом». Безусловно, как это часто бывает
у Смогула, в этом есть некая гипербола,
преувеличение. Но мы, читатели, понимаем его, потому что это и есть огромность
любви к Родине. Так ребенок, считая, что у него плохая мать, тем не менее,
любит ее за то, что другой не дано, любит за то, что мать. И Родину не
выбирают. Стихи Александра Смогула пополнили золотой фонд
русской поэзии.
Светлана Астрецова,
«По направлению к готике»
М.: «У Никитских ворот», 2015
Книгу Светланы Астрецовой приятно держать в руках. Она прекрасно оформлена, в ней есть неистощимое разнообразие жанров. Книга составлена из различных дарований г-жи Астрецовой. Новинка, несомненно, стала заметным явлением в перенасыщенной книжной среде. Эта молодая женщина, автор книги, уже примеряет на себя «доспехи Жана Кокто». Она стремится быть интересной всегда и везде. Она — личность, у которой, как минимум, четыре родных языка — поэзия, графика, фотография и кино. В стихах Светланы много музыки, архитектуры и путешествий. Несмотря на то, что у нее это всего лишь первая книга стихов, перед нами — вполне сложившийся поэт, со своей эстетикой, своим авторским подходом к жизни и творчеству. Астрецова — не поэт мейнстрима. И не только потому, что пишет порой от мужского лица и биографически самоустраняется из своих текстов. Уже обложка книги задает особый эстетический тон, на ней изображена красивая женщина, словно бы пришедшая к нам из Серебряного века. «По направлению к готике» — вспоминается Пруст, «По направлению к Свану». Но это не более чем аллюзия. В книге Астрецовой собраны модернистские стихи, обращенные… в прошлое. Это своеобразный «наш ответ Веро4ке Полозковой». Светлана Астрецова работает тележурналистом на канале «Культура» И вот медиа-звезда рискнула попробовать себя в литературе. Ее «стартовый капитал» — умелое владение родным языком, смелость в суждениях и широкое знакомство с мировой культурой. В фамилии Астрецовой слышится древнегреческое ἀστήρ — «звезда, светило».
Как будто боясь: обронит
Жемчужину (Участь лакома?)
Цыганка мои ладони
Раскрыла, как створки раковин,
Как ноты. Расселись стаями
На стане рядком победы.
Меж бедами — расстояния
В полтакта. Маршрут разведан:
Стремнины (края изломаны)
Хребет прорезают горный.
Бумаги белей линованной
Ладони, как приговоры.
В стихах Светланы много интересных мыслей, которые выдают в ней глубокого человека, склонного подчас к парадоксальному мышлению. Так, например, в одном из стихотворений она говорит о том, что истинное бессмертие — не извлекать Галатею из мрамора. Согласно Астрецовой, тайное лучше явного, а недовоплощенность глубже завершенности. Это идеи великого Микеланджело Буонаротти. А вот как аукается в стихах Светланы Максимилиан Волошин. Помните, у Волошина: «Я стал строками книги в твоих руках… Меня отныне можно в час тревоги перелистать». А вот что пишет Астрецова:
Восторженно, жадно, неосторожно
(Так вор глядит на алмаз)
Со всех витрин, стеллажей, обложек
Я буду смотреть на вас.
Вы тронете книгу (обложка — не кожа!),
И я не приму отказ.
Обманом, бесчестно, бесстыдно и все же
Я буду в руках у вас.
Кроме стихов, в книге «По направлению к готике» широко представлены переводы из Артюра Рембо, Шарля Бодлера, Жана Кокто и других известных поэтов. Блок переводов озаглавлен «Искусство потерь». Светлана отлично понимает, что процесс художественного перевода неизбежно связан со смысловыми, эмоциональными или мелодическими потерями. И искусство переводчика заключается, прежде всего, в том, чтобы сделать эти потери минимальными. Еще одна грань дарования Светланы Астрецовой — художественное оформление своих стихотворений. Цветная и черно-белая графика. Я консультировался с профессиональными художниками на предмет рисунков Светланы, и они высоко оценили ее работы. Мы видим, что поэзия для нее заключена не только в стихотворных строчках. Еще в книге есть фотомодельные портреты Светланы Астрецовой. И, возможно, это уже представлялось бы некими перебором, опасной близостью к нарциссизму, не будь Светлана настолько хороша собой как женщина. В первой же книге она пытается широко, разножанрово заявить о себе. Светлана разграничивает творчество и частную жизнь, но в одном только творчестве проживает сразу несколько жизней, создавая собирательный образ творца, щедро одаренного природой. И не случайно она пробует себя еще и в кинематографе. Безусловно, «По направлению к готике» — интересная заявка молодого поэта. Пусть даже мы пока не знаем доподлинно, как будет развиваться ее полифоничный талант.