Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2016
Владимир Скиф — поэт. Родился на ст. Куйтун Иркутской области. Жил на станции Харик и в поселке Лермонтовском Куйтунского района в большой семье, где воспитывалось пять сестер и трое братьев. Закончил семилетнюю школу и поступил в Тулунское педагогическое училище. В 18 лет уже работал учителем в родной школе поселка Лермонтовский. Служил на Дальнем Востоке в морской авиации. В разное время в Москве и в Иркутске выпустил 20 книг: «Зимняя мозаика», «Журавлиная азбука», «Грибной дождь», «Живу печалью и надеждой», «Копье Пересвета», «Над русским перепутьем», «Галерея», «Золотая пора листопада», «Письма современникам», «Новые стихи», «Русский крест», «Молчаливая воля небес», «Все боли века я в себе ношу», «Скифотворения» и другие. Владимир Скиф — председатель Иркутского регионального отделения Союза писателей России, секретарь Правления Союза писателей России, член Приемной комиссии Союза писателей России. Живет в Иркутске.
* * *
Столбы гудят и мчатся вдаль,
На горизонте пропадая.
Жнет перезревшую печаль
В полях бескрайних Русь святая.
Береза плачет над крестом,
Ей ветер косы расплетает.
И в поле черном и пустом
Ворона мертвая летает.
Здесь дом стоял. И от плетня
Меня влекли — судьба и воля.
Теперь в разверстой пасти дня
Калитка хлыбает средь поля.
В ночную копоть скрылся лес,
Господь с России мглу сметает.
Звезда срывается с небес
И до земли не долетает.
ГРЕЧИХА
В родной деревне тихо-тихо,
Нигде работа не видна,
И не растет в полях гречиха,
А ходит-бродит сатана.
Он отчебучивает лихо
Победоносный танец дна.
И разве вырастет гречиха
Там, где танцует сатана?!
* * *
И будет спать во тьме вода,
И глубина не всколыхнется,
Лишь на поверхности звезда
От бывшей жизни отвернется.
Уйдут на дно мои года,
От них бессмертье отслоится,
И попытается звезда
На темном небе очутиться.
Ей будет холодно!
Тогда
Она сумет раздвоиться.
И к жизни вызволит звезда
Меня, чтоб заново родиться.
* * *
Сегодня долгий, беспросветный день
Крошил снежок из облачного склепа.
И постепенно вынимала тень
Любую малость светлую из неба.
Нет, не убрать тревоги из меня
И не исторгнуть ни вытья, ни крика.
Скончалось небо на исходе дня,
И день из ночи не поднимает лика.
И ты не удостоила меня
Сердечным взглядом, ветреной улыбкой.
Я тоже рухнул на исходе дня
Между тобой и золотою рыбкой.
А если так, то что было вчера?
Мы в жизнь спешили по январской стыни,
Нам показалось — с самого утра
Сошла на землю вечная пустыня.
И вот она уже разбила день
И ввергла нас в воронку расставанья.
Нас пожирала медленная тень…
Спасем ли мы земное бытованье?
Спасемся ли, отнимем ли опять
Себя у ночи и у безобразья —
Молчать внутри себя и погибать
На темных берегах однообразья?
* * *
Скрипит вселенская рессора,
Повозка времени скрипит.
Меж сном и явью нет зазора,
И потому весь мир не спит.
Достигший перенаселенья
На всей земле,
он ждет, когда
Начнется светопреставленье,
Взорвутся скалы и вода.
Взовьется лавою Везувий,
Проглотит старца и раба.
И никого не образумит
Помпеи гибельной судьба.
Не станет силы у природы
Спасти народы и леса.
И будет много всем свободы
Уйти навечно в небеса.
* * *
Полей осенних стылое пространство,
Дождями перечеркнутая даль.
Ленивое природы постоянство,
Невиданная серая печаль.
Все это осень или безучастность
Твоя — ко мне — среди пустых полей.
Здесь ты была. Но это уже частность.
Здесь ты прошла — не стало мне теплей.
С небес упала тень или перчатка,
Захохотала ночь или сова.
Была любовь и умерла в зачатке,
Как в горле не рожденные слова.
СНЕГОПАД
Был свет на улице потушен…
Вдруг с неба рухнул снегопад.
Ах, нет! С небес летели души
Убитых на войне солдат.
Я думал, что летят снежинки,
Минуя Лондон, Амстердам,
А это души, как пушинки,
Летели к русским городам.
Летели души и искрились,
Дымились рощи и поля.
Их было столько, что покрылась
Летучим саваном земля.
Я видел — это были жизни
Солдат, погибших на войне.
И дрожь прошла по всей Отчизне
И болью вскрикнула во мне.
* * *
Я себя совершенно не знаю,
Может, чернь — я,
а, может быть, — знать.
Среди многих и прочих, страдая,
Я пытаюсь себя распознать.
Я себя совершенно не знаю
И гадаю порою: кто я?
А любовь моя — рана сквозная,
А любовь — гильотина моя.
Я себя совершенно не знаю,
Постигаю себя каждый день.
Рядом — кто-то… Ты кто, дорогая?
— Я твоя безутешная тень.
У меня покосилось сознанье,
И сказал я себе или всем:
— Я себя совершенно не знаю,
А тебя я не знаю совсем.
И ответила тень: — Я похожа
На тебя всею кровью своей,
Всею болью,
любовью,
всей кожей.
И тогда-то поверил я ей…
ЯСТРЕБ
Раздался в небе клекот ястребиный,
Перечеркнул небесный окоем,
И ястреб, словно роковой убийца,
Вдруг вырвал сердце бедное мое.
Схватил, понес над черными полями,
Над пылью трактов, пеной городов.
Из сердца — в небе — исходило пламя.
Я умереть, казалось, был готов.
Но вдруг с земли
раздался верный выстрел…
Я знал, я чуял, что стреляла ты,
И пуля небо рассекла со свистом,
И ястреб рухнул с белой высоты.
Я жизнь терял, я умирал как будто,
Среди железных вышек и людей,
Жизнь сорвала, как паутину, путы,
И сердце мне вернула из когтей.
* * *
Я жил невозмутимо, безмятежно,
И вдруг в тиши, у года на краю,
Среди зимы безветренной и снежной
Ты ласточкой влетела в жизнь мою.
Ты оказалась школьницей прилежной,
Но стала мне для сердца — западня…
Любимая, так пристально, так нежно
Лишь только ты смотрела на меня.
В тебе светилось ощущенье доли
Быть избранной, единственной, моей.
И ты была готова к этой роли,
И ты уже служила только ей.
Ты говорила, что я — твой Хозяин,
Что горько пребывать одной во мгле.
Ты верила, что ты сдаешь экзамен:
Возлюбленной остаться на земле,
Которая — не канет в неизвестность
И никогда в любви не предает.
Была ты самой юной из прелестниц,
Кто с дикой страстью губы подает.
БЕЛАЯ ВОРОНА
Е. О.
Издалека она летела,
Дрожали белые крыла,
Несла свое воронье дело,
Да так, что каркать не могла.
Скажи, ворона, ты стремилась
Меня найти, меня узнать?
Какую оказать мне милость?
Клевать летела иль спасать?
Останови воронье дело,
Свой странный лет останови.
Что ты сказала? Ты хотела
Признаться мне в своей любви?
Да, это странно. Очень странно.
Ворона, ты в своем уме?
Ты нанесла такую рану
Моей тоске, моей зиме.
Я до сих пор сижу, гадаю:
Как много на земле ворон,
Но лишь одна не улетает,
Кричит: — Люблю!
И я влюблен…
Прости, ворона! Я не трону
Твои разбитые крыла,
Но встречу белую ворону,
Что мне дыханье принесла.
* * *
Ах, Боже мой! Исчезло лето.
Я просыпаюсь в темноте.
Ищу застывшие предметы,
Шепчу себе: — Не то, не те,
С которыми так просто было
Творить и приникать к листу,
Их что-то ночью изменило,
Они впитали темноту.
Тьма съела дом, калитку, рощу,
А в доме — книги и цветы.
Пытаюсь их найти на ощупь,
Извлечь из плотной темноты.
Но мне предметы не даются:
Ни карандаш, ни плоть листа.
Никак стихи не удаются,
Их поглотила темнота.
БОЛЬ
Ты где-то реяла в ночи,
В глубинах рая или ада,
И мне кричала: — Не молчи!
А я молчал и в бездну падал.
Твердели ночь и жизни соль,
Во мне звенел твой дерзкий голос.
Я ощущал такую боль,
Как будто сердце раскололось.
Казалось, что не унести
Мне тяжкой боли.
Жизнь пропала.
И вдруг откуда-то «Прости!»
Сверкнуло и у ног упало.
Я еле двигался в ночи,
Боль из души не уходила.
Ты мне шептала: — Не молчи!
Ведь я тебя всегда любила.
Заря разлилась из горсти
Живых небес. Ушла тревога.
Услышал я твое «Прости…»
И счастье вымолил у Бога.