Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 12, 2015
Эдуард Просецкий «Под знаком Алоиза», М.: Литературные известия, 2015
Новый роман Эдуарда Просецкого, входящий в цикл
«Непостижимая Россия», вызывает большой интерес и первый вопрос, который
возникает после его прочтения: сатира ли это на общество, доведенная до
гротеска или же гротеск самого общества, которому уже ничто не поможет?
Как Салтыков-Щедрин в XIX-м веке с болью говорил о России, — так наблюдаем мы в
XXI-м, насколько его сатира актуальна и сейчас, что «воз и ныне там»:
«— Это еще ничего, что за наш рубль в Европе дают полтинник, — будет хуже, если
за наш рубль станут давать в морду.
— Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят,
что происходит в России, я отвечу: пьют и воруют.
— Когда и какой бюрократ не был убежден, что Россия есть пирог, к которому
можно свободно подходить и закусывать?
— Нет, видно, есть в божьем мире уголки, где все времена — переходные.
— Многие склонны путать два понятия: “Отечество” и “Ваше превосходительство”».
Но у того же Салтыкова-Щедрина рассказ «Добрая душа» начинается со следующих
строк: «Часто я думаю: что на свете всего милее? и как ни гадаю, всегда выходит
один ответ: нет на свете милее доброй души человеческой».
В романе Просецкого речь идет о
сакральном: не только о спасении души — судьбе всего человечества.
Что будет с миром? За чью душу борются Бес и Ангел-Хранитель, посланный на
землю при крещении героя? Это некий художник-авангардист Клямкин.
Воспитанный в социалистическую эпоху, плавно перешедшую в
безвременье, а потом в дикий капитализм в России, Клямкин,
что называется, порождение своего времени. Не совсем бездарный художник,
но и далеко не гений, как вообразил о себе, он человек, полный гордыни и
тщеславия, да и всего перечня смертных грехов, начиная с блуда и сребролюбия.
Предатель и приспособленец по натуре, вера и любовь
которому чужды как понятия. Это даже не Жорж Дюруа
Мопассана, его уже не назовешь «милым другом». И не герой из романа Джона Брейна «Путь наверх», — неслучайно Джо Лэмптон,
этот обаятельный циник — любимец каждой английской домохозяйки. Что же касается
Жоржа Дюруа, то тот, по крайней мере, не крал, а
просто пользовался предоставленными ему текстами любящей его женщиной, чтоб
продвинуться по журналистской линии; Клямкин же
бессовестно крадет идею картины своего безвременно ушедшего друга, извращая ее
в самой сути. Он предает женщин, пользуясь молодостью одной и богатством
другой. Все его устремления наверх, к мировой славе, не соответствуют масштабам
его заурядной и бесцветной личности, но будучи необъективным в оценке себя, он
не понимает этого и искренне верит в свою избранность. Его душа, как выясняется
к концу книги, — пустое место, неинтересное ни Дьяволу, ни Богу. Об этом
говорит сам Бес, который так упорно совращает Клямкина
всю жизнь и в результате, выиграв войну у Ангела, сам же отказывается от своей
победы. Его, Клямкина, душа «оказалась… вроде как
недействительная. Ни богу свечка, ни черту кочерга».
Так что — за что боролись, на то и напоролись. Достоевский говорил, что
человек, душа его — это поле борьбы между силами Света и Тьмы. А за душу
современного человека, как выясняет теолог Просецкий,
и бороться-то не стоит. Так как душа потеряна уже при жизни. Она безнадежна и
никому неинтересна. Так вызревает пустоцвет, растение без завязи, потому что
почва для созревания души утеряна.
Российская действительность в книге сосредотачивается на площадях, которые,
прежде всего, привлекают внимание Беса: «Из непомерного разнообразия
человеческих типов, которых довелось искушать Бесу на Земле, более всего
благоволил он революционерам: ведь они были прямыми последователями Сатаны».
Такие персонажи, как, например, лидер оппозиционной партии Титков, очерчены
пером писателя так же выпукло, гротескно и не вызывают серьезных чувств. И вся
революция намечается для того только, чтоб набить себе карманы, как это сделали
предыдущие, и речь вовсе не идет о благе народа. Наверно, автор не ставит перед
собой задачу просто посмеяться над искаженной российской действительностью. Но
как можно относиться к ней при олигархическом капитализме, застывшем на уровне
казнокрадства, бюрократии, раздербаненых культуры,
литературы, искусства и медиапространства, оболванивающих общество.
Мода на воцерковленность ярко выявлена в книге в
развитии сюжета, касающегося одной из главных ее героинь — Эры Мефодьевны Сапрыкиной — стареющей бизнесвумен,
правдами и кривдами достигшей вершины общества и вполне успешно разложившейся
морально до того, чтоб покупать молоденьких любовников. Духовный и душевный
распад спешно прикрываются церковными обрядами, чтоб заткнуть рот всем возмущающимся.
Но обряды могут быть оправданы только на фоне веры в Бога и любви друг к другу.
Все остальное — это попрание веры, кощунство и насмешка над Всевышним,
— в конце концов, он не дает этой разложившейся парочке переступить порога
Храма, покарав их.
Развитый таким образом сюжет не является гарантией тождественности событиям,
происходящим в жизни, в нашем российском обществе. Хоть рыба и гниет с головы,
но сама голова всегда, почему-то, остается целой и продолжает свое
поступательное существование в обществе, хотя и в другом, хамелеоновском,
качестве, но всегда в таком же благоденствии, не читая
ни Салтыкова-Щедрина, ни Просецкого.
А дело о спасении душ передается в Высшие инстанции, причем каждое дело
рассматривается отдельно.