Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 11, 2015
Александр Карпенко — поэт, прозаик, композитор, ветеран-афганец. Член Союза писателей России, Союза писателей 21 века, Южнорусского Союза писателей. Закончил спецшколу с преподаванием ряда предметов на английском языке, музыкальную школу по классу фортепиано. Сочинять стихи и песни Александр начал еще будучи школьником. В 1980 году поступил на годичные курсы в Военный институт иностранных языков, изучал язык дари. По окончании курсов получил распределение в Афганистан военным переводчиком (1981). В 1984 году демобилизовался по состоянию здоровья в звании старшего лейтенанта. За службу Александр был награжден орденом Красной Звезды, афганским орденом Звезды 3-й степени, медалями, почетными знаками. В 1984 году поступил в Литературный институт им. А. М. Горького, тогда же начал публиковаться в литературных журналах. Институт окончил в 1989-м, в этом же году вышел первый поэтический сборник «Разговоры со смертью». В 1991 году фирмой «Мелодия» был выпущен диск-гигант стихов Александра Карпенко. Гастролировал по городам США, выступая с поэтическими программами на английском языке. Снялся в нескольких художественных и документальных фильмах. Автор семи книг стихов и прозы, а также более ста публикаций в «Журнальном» и «Читальном залах». Телеведущий авторской программы «Книги и люди» на «Диалог-ТВ». Живет в Москве.
Иван Елагин — выдающийся поэт второй волны эмиграции. Это человек широкого
дарования, у которого в семье стихи писали и отец, и даже дед. Но мне хотелось
бы особо отметить его поэтический вклад в развенчание культа личности Сталина.
Я не припоминаю голоса такой мощи, повествующий об этих страшных страницах
нашей истории, который прозвучал бы именно в стихотворных строках. Осип
Мандельштам — да, он пострадал от усатого генералиссимуса. Но, кроме строк про
кремлевского горца, у него нет ничего, что бы рассказывало нам о геноциде
лучших людей, произошедшем в СССР в 1937-м году. Он просто не успел. А вот Елагин,
которому в то время исполнилось 19 лет и у которого был
расстрелян отец, запомнил этот кровавый год на всю оставшуюся жизнь. В
сущности, его книга «Курган» целиком посвящена этой трагической теме. Хотя сам
поэт не пострадал лично, бульдозер времени прошелся по самым близким людям
Елагина, и он уже не смог ни забыть, ни простить это до конца своих дней. Мало
кто знает, что в талантливой семье Матвеевых — Елагиных стихи пишет еще и
двоюродная сестра Ивана Елагина — известный поэт и бард Новелла Матвеева.
Название книги Елагина «Курган» — точное, но «непрямое». Первая ассоциация —
насыпь, захоронение солдат, воевавших за родину и павших в неравном бою. Но
37-й год — разве это курган? И вообще, время — это текучесть мгновения, а холмы
и курганы — вещи пространственные. Но поэт превращает объект в метафору, в
некий пространственно-временной континуум, то же самое
он делает и со звездами, об этом речь пойдет впереди. Курган Елагина,
безусловно, условен, но поэт бережно похоронил в нем всех павших в борьбе со сталинским
режимом. Виноват ли лично Сталин во всех этих смертях? Безусловно, нет. Не
нужно дополнительно чернить злодея, он и так черен. Сталин создал условия, при
которых низменные наклонности людей получили небывалую пищу для своей
деятельности. Иван Елагин прямо пишет, что их управдом получил в личное
пользование жилплощади репрессированных. А сколько таких управдомов было по
всей стране! Об этом же говорит и Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите».
Искренность и основательность свидетельств Ивана Елагина подкреплена тем
немаловажным обстоятельством, что он в годы разгула репрессий был юношей,
молодым человеком, у которого обострено чувство справедливости. А тут у него
расстреливают собственного отца. И сам он чуть не попал под жернова режима. Но
его спасли от расправы друзья.
А в институте все я рассказал друзьям,
Я навсегда прощался с ними,
Я думал, что меня сошлют в Сибирь, а там
Сгноят в каком-нибудь Нарыме.
И вечером, один, сидел я в тишине.
Окна темнела крестовина.
Ждал, что придут за мной, но с шумом вдруг ко мне
Ввалились Жорж, Борис и Нина.
У каждого из них какой-то тюк в руке.
«Бери-ка теплые вещицы!» —
«Достали кое-что! Не дело налегке
Тебе по холоду тащиться!»
Но брать мне не пришлось тех сказочных даров.
Причиной опасений ложных
Была, как раз в ту ночь, проверка паспортов
У элементов ненадежных.
Страна, где прошлого тепла еще зола,
Страна, где волны страха катят,
Там хватит, может быть, на сто столетий зла,
Но и добра на сто столетий хватит.
Две последних строки — на мой взгляд, глубокий и чеканный по слогу «вердикт»
на все времена русскому народу. Противоположности — смыкаются! Не было бы
палачей — возможно, не было бы в народе и столь крепкой дружбы, и такого
отчаянного человеколюбия.
Посмертная реабилитация пострадавших — дело важное и нужное. Тем не менее, Иван
Еленин мягко, уже с высоты почтенного возраста, иронизирует
над подобным «восстановлением справедливости». Действительно, разве
новые указы о помиловании способны воскресить ему отца? И те, кто подписывали
расстрельные приговоры, благополучно живут, получая государственную пенсию.
Разве это справедливо? Они даже не покаялись! Да, пожалуй, именно покаяние, как
со стороны этих людей, так и со стороны государства, могло бы разрешить
прискорбную ситуацию. Но — вы не поверите — эти люди и не думали каяться! Скажу
больше: палачи до конца своих дней были убеждены в том, что они казнят
настоящих злодеев и настоящих врагов народа. Вот что действительно страшно!
Мы далеки от трагичности:
Самая страшная бойня
Названа «культом личности» —
Скромно. Благопристойно.
Я думаю, что и не было никакого «культа личности». И без Сталина это продолжалось бы в таких же масштабах. Была уголовная, бандитская беспредельщина партийной верхушки и НКВД. На мой взгляд, в своей книге «Курган» Иван Елагин коснулся метафизических вершин справедливости. Причем он вроде бы и не вопиет, как библейский Иов, но впечатление получается сильнейшее. В сущности, поэзия Ивана Елагина представляет собой вселенскую исповедь, идущую от человека судьбы, тонко чувствующего эпоху. Он еще достаточно сдержан в своих оценках — помогает то, что стихи были написаны не сразу, по горячим следам истории. Когда прошлое болит в человеке годами, а то и десятилетиями, постепенно приходят нужные слова. Елагин выступает за людей, в широком, вненациональном смысле, и против большевистской системы. Но в стихах мы не обнаружим политики. Все решается чисто поэтическими средствами. И это превращает исповедь поэта в некий надмирный голос:
Год пыток, год смертей, год сталинских расправ,
Процессов, массовых расстрелов,
Вожди беснуются, стране хребет сломав,
И бед на сотни лет наделав!
Год ссылок и разлук, арестов и тревог,
Год всероссийского погрома!
Я вспоминаю блеск начальственных сапог
И грозный окрик управдома.
И горько отзывается в сердце поэта знаменитая соломоновская истина о том, что «все проходит»: «Неужели мы все забыли?» Безусловно, память живет дольше в участниках и очевидцах тех страшных событий. Иным — нет дела до этих проблем, особенно новым поколениям. У них — свои «погромы», одно перебивает другое. Афганистан затмевает репрессии, Чернобыль — Афганистан, Чечня — Чернобыль — и так до бесконечности. Это не спасает правду российской истории, но помогает людям жить дальше. И только одинокий голос поэта ничего не забывает, он — совесть народа, он — колокол, который звонит по жертвам, которых забыло время.
О Россия — кромешная тьма…
О, куда они близких дели?
Они входят в наши дома,
Они щупают наши постели…
Разве мы забыли за год,
Как звонки полночные били,
Останавливались у ворот
Черные автомобили…
И замученных, и сирот —
Неужели мы все забыли?
Стихи Елагина о репрессиях разбросаны тут и там по его двухтомнику (М.,
«Согласие», 1998), и я втайне благодарен поэту за то, что он объединил их в
книге «Курган». Не могу сказать, что «тематические» книги стихов всегда
являются наилучшим решением, однако в данном случае Иван Елагин просто-напросто
сэкономил время исследователей, проделав за них скрупулезную работу собирателя.
А еще Иван Елагин иронично противопоставляет советскую «бесчеловечность», когда
людей сбрасывают в общую могилу, американской «человечности» когда строятся
кладбища для любимых животных. К слову, Россия (Советский Союз) далеко не одиноки в своем пренебрежении к человеческим ценностям. Если
у нас невозможно найти могилы Цветаевой и Мандельштама, то в Австрии не сыщешь могилу Моцарта, во Франции — великой актрисы Адриенны Лекуврер. Думаю, этот
скорбный перечень можно продолжать еще долго, и он мало зависит от географии. А
кладбища для животных? Ну, пускай, во вне это не вызывает
особого протеста. Животных любить проще, они бессловесны, и люди, не
умеющие любить себе подобных, успешно реализуют свою потребность любить и быть
любимыми на домашних животных. Но мы немного отвлеклись — вернемся, пожалуй, к
гражданской лирике Ивана Елагина. Поражает разнообразие творческого диапазона
поэта, даже в пределах его гражданской лирики. Поэт то выписывает прошлое в
мельчайших деталях, то, наоборот, ударяется в метафизику, где каждая деталь
норовит стать символом. В чем, на мой взгляд, ценность гражданских стихов Ивана
Елагина? В том, что, несмотря на их бескомпромиссность, поэт не безапелляционен
в своих мыслях, у него много тонких рассуждений, а порой проскальзывает даже
ирония. Все перечисленное, без сомнения, обогащает этот достаточно пафосный
жанр. Например, Елагин творчески развивает философию общего дела Николая
Фёдорова.
Но в бушующих блестках
Всплывает из пены взволнованной
Паренек из киоска
Со стаканом воды газированной.
И пока океаны
Миражи свои не растратили,
Человек все стоит у каштана,
А вокруг человека приятели.
И над ним распростерта
Та ветка — шумит, как шумела.
Воскрешение мертвых
Наше общее с деревом дело.
Елагин писал эти строки, когда еще не был изобретен способ воскрешения
мертвых путем клонирования клеток. И поэт позиционирует стихотворчество как
чудесный способ воскрешения ушедших. Нарисовал картинку, где они еще живы — и
так они уже никогда и никуда не уйдут с этой картинки. Так он и папу своего
любимого оставил жить навсегда на странице стихотворения. Отец — это тот
человек, который стоит у каштана. А паренек со стаканом газировки — его сын,
будущий поэт Иван Елагин.
Поэт находит причину забвения трагедий: это вездесущее и неумолимое время.
Дистанция делает преступления давно минувших дней музейными экспонатами:
Когда-нибудь страшные русские были
Представят в музеях. Как школы и стили.
Расплещут великую кровь по картинам,
А критики звать ее будут кармином.
И мы понимаем, что Иван Елагин — это поэт-визионер, ему доступно как близкое, так и далекое наше будущее.