Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2015
Юстина Баргельская (Justyna Bargielska) — поэт, прозаик. Родилась в 1977 году. Лауреат поэтического конкурса им. Рильке. Награждена специальным призом им. Джека Березина. Дважды лауреат литературной премии «Гдыня». Живет в Варшаве.
О девушке, которая сгорит в аду
В помрачительной части
нашей программы
девушка, способная к величайшему зверству,
покрасить собаку маслом, спать сразу
с тремя, в том числе с одним мысленно,
горит в аду.
Когда будешь нажимать кнопку, помни, пожалуйста,
никто никогда не любил тебя так, как я
и никто так сильно, как я, не хотел обрести свободу
в твоем присутствии. Просто у меня есть свой предел.
Via Appia
Был мною увлечен — и завлекла его.
Вот и все о блю-боксе, на фоне которого
я была тебе неверна. Представь,
в купе вошла твоя жена
сказала, ничего, она посидит спиной,
спасибо, что покараулила ей место,
а потом рассказала, как ты умер. И эти луга, эти реки,
и я на этих лугах и реках, собака, которая думала,
что будет плакать и просить и скажет наконец эти
слова,
но ведь должна была их проглотить,
прежде чем им научилась.
День под сном
друг в ее сне ломает основание черепа.
спящая висит, отрезанная, глядя, как его лицо
проваливается, исчезают губы, в которые
могла бы попрощаться. теперь в себе
поищет, но не скажет, что нашел.
день ушел на подсчет. желтых столбов
в ограде трамвайных путей, бахромы орешника,
рыжих женщин в кино, мгновений, разделенных
на уже и еще не. сколько придется оставить.
Беспамятство
Да, я знала такое слово, от него пересыхали губы
в те редкие мгновения, когда плыла земля.
Теперь сижу я на краю пустого пляжа,
тешу себя сказками о крокодилах, князьях,
со страхом воспоминаю готические расстояния,
когда до Бога было ближе, чем до Индии.
Да, я знала такое слово. От тебя, это правда.
В церкви за дюнами Никола, покровитель охотниц за приданым,
поднимает бровь, шепчет: «Дитя, дитя».
Смотри, я сижу на песке цвета его бороды,
и никто не доказал, что есть другой берег.
К Хлорис
Если это правда, Хлорис, что ты меня любишь,
то прости, совершенно не знаю, что делать
с такими вопросами, как мировой голод,
с тем, что Папа запрещает чернокожим использовать
презервативы, что экран в конце гаснет,
а угасая, показывает, что он — не дверь. Что фотографы
убиваются из-за своих фотографий.
Хоть свет был жуткий, все равно убиваются.
Если это правда, Хлорис, что
ты меня любишь,
то даже не знаю, что делать нам с этим морем,
оно расступается, глотает непослушных собак,
случайных детей, корабли и капитанов,
города, страны, миры. Я плаваю в этом море,
пока плыву к тебе, Хлорис. Если ты любишь меня,
скажи мне, что делать,
когда я пойму, что в нем плаваю — и уже не люблю тебя.
Let’s экклезиаст
Два дезодоранта, точнее три, было у него с
собой,
когда он понял, что готов о смерти поразмыслить.
Тому, кто ищет смерти в городских коммуникациях,
все уступают место, расступаясь перед ним, как луг
бы расступился пред напалмом, если Бог его призвал
во славу бегства, вместо славы
жизни, напалмом выжженной, — все досталось пани
Виолетте, этой, с бедрами и животом.
Эй, во мне твои могилы и мертвые твои.
Болтушка
Она хочет, чтобы ее звали Аля, потому что аля значит
конница, а я говорю ей Июль,
она идет к матери с плачем, что хочет носить
имя Аля и через весь город гнать дни,
светлые, как конь Магомета, но мать
спрашивает ее: солдатик, кто вам поставляет лимонад
на фронт? Итак, возвращается ко мне с криком,
хочет, чтобы ее звали Алей, а коробки для писем
хочет заполнять только лунным светом.
Слушаю птицу, попавшую в трубу,
слушаю, как сердце грустно играет на камертоне:
Небо на луне
черное. Свет прорезает в нем
туннели. В трещинах их стен
мертвые дети играют.
На смерть всех зверей
По американским фильмам знаю, что полицейские
едят донатсы и ходят в ушанках. Но что мне
и впрямь интересно: стервятники летали
над ковчегом? Ты меня еще любишь? Это правда, что в церкви
как внутри карамельки? Приходит ко мне
старуха. Сидит в пальто, учит кота говорить
«мама». Когда станет и вправду плохо, какая улица
мне бросит радостные крошки? А если плотина рухнет,
погибнет миллион китайцев. Все китайцы
выглядят одинаково, поэтому всем говорю
добрый день. Посмотри на океан, если он смотрит на тебя.
Поздняя новенна к святой Рите
Правда, я не хотела тогда умереть.
Я только научилась складывать
в молитве руки так, как будто что-то
в них держу, я только
научилась торговаться.
С изяществом, хоть по пояс
стоя в море пламени. Научилась
всему этому, говоря в эпитетах,
которые звучат неплохо в переводе на
Руки в молитве складывала так,
как будто прятала в них что-то больше чем камень,
и этот трюк мне нравился.
Картина эта напоминала складень,
только нельзя его было закрыть.
Я думала, это пучок хризантем,
а это была головка ребенка.
Я думала, это садовый зонтик,
а это дух грядущего праздника.
Если бы молилась как следует,
с поднятыми руками, жила бы.
40 черных книг
Ниберг сунул голову в
пакет.
Откуда я его вытащила, и когда он успел постареть?
Прощай, Ниберг, работа с тобой
была как засовывание головы в пакет,
ты вдохновлял меня, а теперь сам вдохновляйся.
Мы порешили, что будем друг с другом жить,
но мы не обязаны жить вместе. Язык
спас нас от жизни, другие любовники
такого счастья не имели. Теперь каждый может написать
сорок первую черную книгу
из тысячи повторений, и только. В любом случае
мне уже пишет издатель, интересуется, чем это кончится.
Трубкой почтальона это кончится,
у которого ни для кого нет писем,
и как единственный герой этой истории
он не стесняется признаться, что не понимает, почему.
Ни один из тех сладких арбузов
Это тот. Нет, тот не этот. Видите эту женщину?
Я тоже вижу, только изнутри. О Агфа, что любит
красный,
взгляни на эту женщину, которую я вижу изнутри
и медленно свыкаюсь с мыслью, что немного таких женщин,
и со второй, похожей, что их миллионы.
Посмотри на меня, Агфа, пока еще могу отвернуться
и могу не быть лучше, чем предыдущая я, ибо это всегда
есть я, ибо он не коснулся бы никого, кто был не мной,
в этой, прошлой и будущей жизни. На самом деле думаю,
я его родила, думаю, Агфа, я могла это сделать.
Е. & E.
Выкидыш может случиться везде
и всего. Лучшие истории
здесь те, которые кончаются
гибелью вселенной сразу после
первого секса. Ибо кто,
встретив человека, ради которого он мог бы
все бросить, не начнет срочно
подбирать бродячих собак,
древние письмена, разделенные
страны? Семь футов под килем
твоего широкого ложа — это он
желает ей на прощанье, а она ему —
чтобы местные экспрессионистки
продолжали с грустью смотреть,
делая вид, что вслед.
Ничего нового.
Когда их тени раздаются на стене,
трава восходит из травы, и море восходит из моря.
Два «фиата»
Прибавляю звук, чтобы Бог забрал меня к себе.
Мужчина, точнее мальчик с белой ванночкой под мышкой,
огни аэроплана вдали на взлетной полосе
пророчат то же самое. Черный цветок из тюля на груди официантки,
лист повернулся ко мне серебристой изнанкой,
приносит весть о смерти предвозвещенного,
не важно, оберну пеленкой или полиэтиленом.
У нас были дети, только это были не дети, а ботинки на день.
Не бросаю вас, ботинки, просто иду впереди.
Зебра
Зачем это мыть, если сразу опять станет грязным,
говорит дождь. Бог дал — Бог взял, но зачем?
Еще не перестали плакать женщины, а уже надо их опрашивать.
Ни с кем из этих замечательных людей не познакомиться,
не пережить тех полдней с ними, слов тех не услышать,
стоять там, где случилось это, тогда как раз шел дождь,
стоять под ливнем — только бы не умер.
И это, без сомнений, то, о чем не просят.