Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2013
Александр Файн —
старательный писатель, бережный по отношению к языку. Мало кто из современных
литераторов готов год за годом оттачивать уже, казалось бы, написанное
и — напечатанное. Он — готов, и годы не помеха (хотя, казалось бы, время торопит
— на писательскую стезю А. М. Файн вступил в
семидесятилетнем возрасте). Что это — человеческая мудрость, готовящая для
потомков максимально отработанную (отделанную, как сказал бы Есенин) вещь? Или создание Книги — одной, но всегда отличающейся от предыдущей, —
как создавал «Книгу травы» Уолт Уитмен, как постоянно правил список (и стихи,
разумеется) лучших и готовых произведений Николай Заболоцкий…
Место и значение Файна в литературе определят потомки
— не наша задача говорить высокие слова (как часто лопаются мыльные пузыри
неосуществившихся надежд). Наша задача — заглянуть в творческую
мастерскую Александра Файна, постараться проникнуть в
психологию его персонажей*, разобраться (пусть и косвенно) в архитектонике его
работ. Про последнее, впрочем, сказано достаточно. Ольга Денисова в обзорной
статье о книге Александра Файна «Так это было» — а
одновременно и о его творчестве — представила детальный разбор каждого
представленного рассказа, проследила за сюжетной и фабульной линией, поговорила
о поступках и их последствиях.
*Подробнее об этом см. статью «Писатель Александр Файн и новая форма рассказа», вошедшую в книгу прозаика «Так это было» (М.: «Вест-Консалтинг», 2013).
Энциклопедия советской жизни и рассказ-судьба
На сегодняшний день писателем изданы четыре книги:
«Мальчики с Колымы» (М.: «Советский писатель», 2008), «Прости, мое красно
солнышко» (М.: Эксмо, 2009), «Среди людей» (в 2—х изданиях; М.: «Вест-Консалтинг», 2012) и «Так это было»
(в 2—х изданиях; М.: «Вест-Консалтинг», 2013).
Резонанс таков, что рецензии на книги Александра Файна
в последние годы не исчезают из СМИ; навскидку можно назвать «Литературную
газету», «НГ Ex libris»,
«Книжное обозрение», «Литературные известия»; журналы «Дети Ра», «День и Ночь»,
«Зинзивер». Среди критиков — известные имена и менее
знаковые, но важнее не имя (как часто под ним скрывается что-то эфемерное!), а
талант, неравнодушие, желание — понять. Это: Виктор Ерофеев, Владимир Мединский, Евгений Степанов, Елена Сафронова, Арсений
Ларионов, Валентин Суховский, Ирина Горюнова, Эдуард Просецкий, Ольга Денисова, Камиль
Хайруллин, Наталия Лихтенфельд,
Натан Солодухо и другие.
Точек пересечения в анализе творчества Файна
несколько: энциклопедия советской жизни и рассказ-судьба. Арсений Ларионов,
председатель совета издателей издательства «Советский писатель», автор
вступления к первой книге прозаика, подмечает: «Даже в современной, насквозь одетективленной, сексуально-порнографической, предельно
криминальной литературе случаются нечаянные радости». Это — о появлении писателя
Александра Файна, чьи первые рассказы оказались в
журнале «Слово». Это затем будут публикации в «Литературных известиях», «Детях
Ра», «Миллионере» — важен первый шаг, так часто упускаемый из виду критиками,
важен пройденный путь, развитие — ибо только оно оправдывает наше существование
и — творчество.
Ларионов, меж тем, продолжает: «У него (Александра Файна. — В. К.) свой литературный язык,
свой стиль, своя манера письма и своя влюбленность в русскую и мировую
литературу». Сказано верно. Александр Файн, ко всему прочему, эрудированный человек — на зависть
многим. Во время нескольких наших встреч он поведал немало: и о литературе, и о
культуре в целом — дал оценку и классикам, и современникам; посетовал, что юное
поколение стало так плохо разбираться в музыке, в художественном слове и, как
следствие, не может отличить поделку (или даже подделку) от истинного
произведения.
Вывод Арсения Ларионова прост: «В литературу пришел талантливый человек».
Как он распоряжается талантом?
Самым естественным образом — работает. Сравнивая отдельные
сегменты рассказов, опубликованных в первых и последней на сегодняшний день
(«Так это было») книгах, отмечаешь вначале незаметные, но от книги к книге
более решающие изменения, штрихи, подчеркивающие то время, то образ героя.
Мастерская писателя
Существенно переработав рассказ, Александр Файн дает ему новое название. Так,
«Чистая душа» (в книгах «Мальчики с Колымы» и «Прости, мое красно солнышко») в
последующих изданиях называется «Не оступись, доченька!». А «Часы
идут…», появившиеся в книге «Среди людей», книгой спустя
именуются: «Мой друг Вася». Метаморфозы оправданны, более того — вынуждены.
Вторгаясь в нить слов, Александр Файн корректирует
их, разрывает и создает наново; этим (желанием достичь
максимума) обусловлена переработка написанного, это толкает на дальнейшие
улучшения — еще большая точность, еще большая атмосфера, еще большее
мастерство. Писатель неустанно работает над рассказами и повестями.
Чтобы не быть голословным, приведем пример. Вот как Александр Файн «раскрыл» предложение «Вместо душа в углу кран с
холодной водой» («Часы идут», книга «Среди людей»):
«Вместо душа в углу, рядом с рингом, кран с холодной водой, который мы,
демонстрируя кистевую силу, закручивали так, что резьба вечно срывалась, и кран
приходилось менять. На эту операцию все беззвучно скидывались из своих весьма
тощих кошельков, но… традицию не нарушали. Тренер улыбался и посылал кого-то из
нас на рынок за новым краном. Под краном старое ржавое корыто, которое мы
выносили по очереди! Надо было не расплескать содержимое — так проверялась
координация. Но часто воды не было, и корыто продолжало ржаветь. И мы выходили
после тренировки гордые, не смыв с тела честный, трудовой пот. Слава богу, все
были детьми времени, и особо потеть было нечем».
Последняя цитата из рассказа «Мой друг Вася» (книга «Так это было»). Казалось
бы, добавлен абзац, но изменилось многое! Во—первых,
малозначительная фраза «Вместо душа в углу кран с холодной водой» заиграла
новыми красками, стала значительной — эпоха и атмосфера, до той поры
передаваемая эпитетом «холодной» — мол, бедность, о горячей воде и думать не
смели, — обогатились деталями. (А, как известно, основное достояние
хорошей прозы — детали.) Показана хлипкость крана («закручивали так, что резьба
вечно срывалась»), но, одновременно, и сила юных спортсменов. Реакция тренера
показательна — срыв резьбы — это не только традиция; это еще и развлечение,
демонстрация друг перед другом своих возможностей; это еще и единение —
психологи не дадут соврать, но обрядовые действия объединяют коллектив. Цель
была одна — стать спортсменами, мастерами, утвердиться в жизни. Испорченный
кран — шажок на этом пути.
Да и корыто добавлено не случайно. С одной стороны — координация (не
расплескать!) — важная составляющая тренировочного процесса, с другой стороны,
корыто — метафора времени: «часто воды не было, и корыто продолжало ржаветь». О
времени читаем дальше: «особо потеть было нечем», но: «выходили гордые». А если гордые, то —
удовлетворенные действом; тренировкой ли, братством ли спортсменов, жизнью ли —
не столь важно. Они не стыдились «честного, трудового» пота; как сейчас
изменились времена! Они были детьми своей страны, частью ее; принимали и
хорошее, и плохое, что было вокруг, — они жили.
Между прошлым и будущим
В начале статьи я сказал, что Александр Файн бережно относится к языку. Не менее бережно он
относится и к советскому прошлому — это делает ему честь. Грызня
между лагерями сталинистов и антисталинистов
— как кость в горле. Известно, что о времени судят через века, когда остынет
кровь, когда правые и виноватые уйдут в вечность (разве мы спорим до хрипоты о
насилии, творимом при Иване Грозном или Петре Великом?). Не случайны
множественные сравнения прозы Александра Файна с
Шаламовым и Шукшиным.
Министр культуры РФ Владимир Мединский
не скрывает: «само собой возникшее сравнение с Шаламовым для меня здесь —
высшая возможная оценка»*. Это о повести «Мальчики с Колымы», которую
неутомимый Александр Файн переработал и в рассказ
«Портрет с голубыми глазами», и в киносценарий «Колымский меридиан» (все три
произведения самостоятельны — интересно наблюдать, как видоизменяются герои,
как сдвигаются акценты, сохраняя главное). Упоминают имя Варлама Тихоновича по отношению к прозе Файна
и Камиль Хайруллин, и автор
этих строк (в статье «Писатель Александр Файн и новая
форма рассказа») и другие. Отчего?
Оттого, что и Шаламов, и Файн пишут о своем времени,
не давая, что называется, «обвинительного приговора» напрямую. Они не обличают,
а описывают. Это чрезвычайно важно. Читатель в меру интеллектуальных
возможностей и гуманистических воззрений способен сделать выводы о происходящем
(в этом, кстати, проза писателей существенно отличается от однозначно
воспринимаемой советской пропаганды). И потому снижается градус внешнего
социального напряжения (это тоже крайне важно), но — поднимается градус
напряжения внутреннего.
А это — путь к искусству.
Резкие фразы, клише, вывески «преступный режим» или «для победы все средства
хороши» — равно бы опустили планку прозы, сделали бы авторов не писателями, а, в
лучшем случае, участниками противоборствующих лагерей. И Файн,
и Шаламов (в этом их сходство!) выше человеческих дрязг,
они оперируют фактами, они показывают. А выводы позволяют сделать читателю.
Сравнение с Шукшиным также оправдано — писатели во главу угла ставят человека,
оказавшегося в жестоком мире (а какой мир не жесток?); сходна — советская
действительность, разность — в локациях. Шукшин — больше о деревне, Файн — о городе. Но люди, образы людей, — те же. (Пересечение находится и в крайне волновавшей Шукшина проблеме,
адаптации, а скорее не адаптации, деревенского человека в городе. У Файна это — «Зять Николай Иванович»).
Но ключевое, попавшее в фокус — люди.
От книги к книге шлифует текст Александр Файн, от
книги к книге добавляет новые произведения. Так, в «Прости,
мое красно солнышко» впервые прозвучала одноименная повесть (одна из сильнейших
в творчестве писателя!); в «Среди людей» — рассказ «Часы идут», сценарная
разработка «Колымский меридиан», пьеса «Прости меня»; в «Так это было»
рассказы: «На пенсии», «Решение», «Портрет с голубыми
глазами» (последние два — переработка повестей «Прости, мое красно солнышко» и
«Мальчики с Колымы» — самостоятельные, как было сказано выше, произведения).
Удивительно, что мало слов сказано о Файне-драматурге,
хотя его пьеса и сценарий точны, профессиональны. Мы
отвыкли от драматургии (существует лишь один профессиональный толстый
литературный журнал, ориентированный на этот жанр**), мы не привыкли ее
читать/воспринимать — и это большой пробел. Но даже если так, это не умаляет
заслуг автора, берущегося за непопулярную тему — обстоятельства складываются
таким образом, что проза Файна может быть
экранизирована — и это станет лучшим подтверждением сказанного.
*Мединский В. История
в деталях // «Литературные известия», 2012, № 2.
**Имеется в виду журнал «Современная
драматургия»
О точности и краткости
Александр Пушкин считал так: «Точность и краткость
— вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей, без них блестящие
выражения ничему не служат*». Юрий Никитин, современный
фантаст, добавлял, что стихи пишут те, кто не смог добиться успеха в прозе,
мотивируя, что проза требует куда большей усидчивости и познаний, умения
притягивать внимание читателя на пространстве более широком, чем поэтическое**.
Конечно, можно апеллировать тем, что древние греки за литературу принимали
только поэзию, но…
Слова классика о «точности и краткости» в полной мере относимы к работе
Александра Файна. Заглядывая в творческую лабораторию
Александра Марковича, видишь, как тщательно он прорабатывает каждый факт,
каждую, казавшуюся незначительной, деталь. А в последних двух книгах он
расширил диапазон восприятия рассказов и повестей, снабдив их справочным
аппаратом — жаргонные и бытовые выражения, уголовный сленг, — все находит
отражение в сносках и примечаниях. А также — упомянутые в произведениях люди,
прославившие Отчизну (не только русские и не только Россию!) — к сожалению, их
имена выветриваются из памяти. Александр Файн не дает
этому произойти. Порой примечания (в книге «Среди людей»
использована система сносок, в «Так это было» — примечаний) читать интереснее,
чем рассказы — сведения нужные и полезные, особенно для молодого поколения, не
дают забыть и забыться, оторваться от литературного и исторического процессов.
Впрочем, это разные составляющие чтения, и выделение справочного материала в
примечания оправдано — знакомясь с рассказами, образованный читатель получает
удовольствие от ткани текста; затем, переходя к примечаниям, что называется ретуширует (как в фотографии — восстанавливая)
подзабытые знания.
*Томашевский Б. Работа Пушкина над стихом //
«Литературная учеба», 1930, № 4.
**Никитин Ю. Как стать писателем. М.: ЭКСМО, 2007.
Синтез жанров
Евгений Степанов, начиная разговор о прозе Файна, говорит: «Современная русская проза переживает
определенный кризис. Постмодерн перестал быть актуальным, молодым писателям
по-прежнему трудно пробиться к читателю, литераторы старшего поколения зачастую
молчат, как бы накапливая силы. В самом деле, осмыслить новейшую российскую
историю, современность предельно сложно. Пережито слишком много, чтобы
художественными средствами проанализировать стремительно изменившуюся эпоху.
Я думаю, что современная русская проза неизбежно будет двигаться в сторону
синтеза искусств — изящной словесности, публицистики, научной документалистики, возможно, даже поэзии».
Синтез — ключевое. Не менее важен синтез не только
искусств, но и времен, переход от одной идеологии к другой, от одной эпохи — к последующей. Без разрушительного влияния извне. Среди
писателей минувшего века (даже если взять самые актуальные имена!) перекос
ощущался; читая Файна, чувствуешь себя в зоне
комфорта — отрыва от дня сегодняшнего нет. Читатель погружается в прошлое,
смотрит глазами человека, пережившего описанное или — бывшего свидетелем; ни на
миг не пропадает ощущение нахождения в настоящем, хотя порой погружение в
советскую действительность поразительное. Это и мытарства Фёдора Тишкина, никак
не могущего получить заслуженную медаль (бюрократия!), и атмосфера лагеря — со
всеми вытекающими («Не оступись, доченька!»). Впрочем, пересказывать и
анализировать сюжеты рассказов нет смысла — это сделано до нас; наша задача
показать синтез времен. В рассказе «Дуська» («Дуська-Евдокия»
в «Так это было») это явление представлено, что называется, «анфас», когда
сталкиваются представители поколений — дед и внук; между ними возникает
понимание, но не сразу — видны нити, которыми приводит Александр Файн одного к другому, видна палитра, объединяющая этих
людей; равно — читателей; читателей и старшего, и младшего поколений. С
интересом знакомилась с прозой Файна поэтесса Нинель
Михайловна Бархатова 1936 года рождения (на ее стихи
«Четыре коня» одноименную песню исполняла Валентина Толкунова),
она родилась в Иркутске, городе, который репрессии не обошли, конечно,
стороной. И, ровесница Файна, отметила — все так, мы,
люди, такие! С интересом читаю я, мои друзья — не только в попытке разобраться,
кто такой советский человек, а и — получая удовольствие от стиля, вязи слов.
Это — две части одного явления, две грани таланта.
Нельзя не отметить и композиционную работу Александра Файна.
Выстраивая повествование, писатель тщательно продумывает размещение составных
частей текста; некоторые сегменты меняются местами, появляются осознанные
анахронизмы — обращение к прошлому, воспоминания; во второй редакции книги «Так
это было» Александр Файн разбил рассказ «Портрет с
голубыми глазами» на подразделы. По задумке писателя, текст
таким образом получил большую целостность и, одновременно, выделялись,
вычерчивались ключевые его сегменты.
*Степанов Е. Рецензия на книгу А. Файна «Так это было» // «Литературные известия», 2013, № 5.
К слову о композиции
Значимость работы над композицией (а именно ей так
часто пренебрегают неопытные старатели пера!) лучше подтвердить показательным примером.
Юрий Лотман, размышляя о природе композиции, приводит в пример стихотворение
Пушкина «Когда за городом, задумчив, я брожу…» При одном взгляде на него мы
замечаем, что графически оно разделено на две части — на
манер песочных часов. Да и повествование в разных «резервуарах», сегментах
текста, разнится. В первой части стиха мы попадаем на
городское кладбище, во второй — на сельское. Перемычка служит не только
переходом лирического героя в новое состояние, перед читателем сменяется
антураж. Это выражается и на уровне лексики — слова, атрибутирующие
к тому или иному кладбищу, расположены, соответственно, в верхней или нижней
части стихотворения. В итоге мы имеем продуманную композицию, позволяющую нам
подобраться ближе к авторскому замыслу, лучше прочувствовать атмосферу, которую
он закладывал в стихотворный текст.
Точно так же (разумеется, мы не сравниваем писателей!) работает и Александр Файн — лексически (язык персонажей разных поколений),
графически (разделяя текст рассказов и повестей интервалами и др.) сегментируя
текст, выстраивая необходимую для понимания задумки писателя систему.
Ольга Денисова в статье о творчестве Файна также
обращает внимание на анахроническую особенность его прозы: «Повествование
в целом гармонично, оправданы даже и довольно объемные отступления от течения
сюжета (мы имеем в виду именно их — в отступлениях герой чаще всего уходит в
прошлое — подобными образом проявляется синтез времен в образе отдельно взятого
персонажа. — В. К.), такие маленькие рассказы внутри
рассказов, построенные по всем законам литературы — с зачином и развязкой. Они
не выглядят чужеродными вкраплениями и не нарушают стройности произведения, а
обязательно несут какую-то смысловую или стилистическую нагрузку»*.
*Денисова О.
Рецензия на книгу А. Файна «Так это было» // «Дети
Ра», 2013, № 7.
На пути к рассказу-судьбе
О смысловой и стилистической нагрузке мы уже
говорили. О тщательной работе над словом — тоже. Это ведь редкий дар —
дисциплина и контроль (особенно редко встречающаяся в писательской среде, хотя
тот же Алексей Толстой, чья переписка у меня сейчас на столе, поражал
дисциплинированной работой над текстом).
И Александр Файн наделен этими качествами сполна. Он
— человек науки (профессор!) и бизнеса, добившийся успеха на новом поприще —
литературном. А самое главное, продолжающий активно
творить. Сравнительно редкое появление новых рассказов — не беда; наоборот —
читатель может быть уверен, что поднятую тему Александр Файн
проанализирует досконально, разложит по полочкам и создаст ряд персонажей, идеально
подходящих для ее воплощения.
И мы, читатели, будем им сочувствовать, любить или ненавидеть — ибо такова сила
искусства, что из слова вырастают люди, города, словом рисуется время и —
времена. Ибо: Слово осиянно.
Осталось сказать еще об одной немаловажной особенности Александра Файна, точнее, подчеркнуть ее. Он работает в им самим создаваемом жанре:
рассказ-судьба. Повторяться нет смысла — особенностям работы Александра Файна и самому рассказу-судьбе посвящена моя предыдущая
статья о его творчестве (счастливо процитированная целым рядом критиков). Но
важно помнить, что время пересекается с человеком, что эти анахронизмы,
рассказы в рассказе, отмеченные Ольгой Денисовой, жизнь и смерть человеческая
как единое целое (об этом говорил Камиль Хайруллин*) — суть составные части рассказа-судьбы. Будем
благодарны писателю за его творчество, не отвергнем термина, предложенного им.
Ибо в хорошем рассказе — без судьбы никак не обойтись!
*Хайруллин К. Рецензия на книгу А. Файна «Так это было» // «Зинзивер», 2013, № 6.