Пьеса в одном действии
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2012
Драматургия
Владимир ШПАКОВ
БУМАЖНЫЙ КОРАБЛЬ
Пьеса в одном действии
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
СМИР
ИНГА
МАРЬЯНА
КУРКОВ
ШАМИЛЬ
ЛЕВЕНГАРЦ
Сцена 1
Палуба корабля. На ней стоят Марьяна и Курков с телекамерой на плече.
КУРКОВ (озирается): Странно. Мы же хотели в Юрятин на машине ехать!
МАРЬЯНА: Поедем на корабле, какая разница?
КУРКОВ: Поплывем.
МАРЬЯНА: Ну, поплывем. Главное, мероприятие заснять.
КУРКОВ: Надо же: устроили фестиваль современного искусства в занюханном Юрятине!
МАРЬЯНА: Сейчас модно шоу в глубинку переносить, типа: искусство — в массы! А знаешь, что? Сними-ка массы, ну, вот этих, что на пристани.
КУРКОВ: На фига?!
МАРЬЯНА: Заставку сделаем, мол, публика собралась на Юрятинское шоу.
Курков с неохотой включает камеру.
КУРКОВ: У этой публики такая тоска на лицах…
МАРЬЯНА: А ты без крупных планов, толпу снимай.
КУРКОВ (снимает): А тех, кто по трапу поднимается?
МАРЬЯНА: Тоже снимай. Вон ту блондинку сними, вроде фигура ничего. А кто там за ней топает, с перебинтованной рукой? Интеллигент какой-то, всех вперед пускает…
КУРКОВ: Дай-ка наеду… (крутит трансфокатор). Ну да, интеллигент! Рожа опухшая, видно, неделю не просыхал. Посмотри на крупный план!
Марьяна прикладывается к окуляру.
МАРЬЯНА: Картина маслом… А впрочем…
КУРКОВ: Что — впрочем?
МАРЬЯНА: Ничего. Знакомого вспомнила, на этого алкаша похож.
КУРКОВ: Часто ты, Марьяша, знакомых вспоминаешь. Причем знакомых мужского пола…
МАРЬЯНА: Ревнуешь?
КУРКОВ: Еще чего! Мы с тобой не венчаны, в ЗАГС не ходили…
МАРЬЯНА: Вот именно. Поэтому закрой рот и снимай крупные планы. Вон, того кавказца сними! Видишь, как несется по трапу? Чуть нашего алкаша не скинул!
КУРОКОВ: Алкаш — не наш, а твой.
МАРЬЯНА: Пусть мой. Снял абрека? Теперь панораму сделай, тоже пригодится.
КУРКОВ: Панораму… Не видно ж ни хрена, все окрестности в тумане!
МАРЬЯНА: Снимай туман. Вся наша жизнь — туман. Хотели на машине ехать, а вот — стоим на палубе….
Сцена 2
На палубе Шамиль и Смир. Шамиль мечется, явно кого-то разыскивая,
Смир озирает корабль.
СМИР: Интересная посудина… Как я здесь оказался? Премию помню, банкет тоже, а корабль… Наверное, это тоже часть премии. Приз — путешествие? Что ж, все равно… (Шамилю): Эй, генацвале! Мы куда плывем — на Валаам? В Кижи?
ШАМИЛЬ (враждебно): Я тебе не генацвале. И про Кижи твои ничего не знаю.
СМИР: А кто же вы?
ШАМИЛЬ: Я Шамиль. Слушай, ты дэвушку не видел? Стройный такой, волос белый… Я на лестнице хотел с ней познакомиться, вперед полез, а она пропала!
СМИР: «Дэвушка в платьице белом грустною быть не умела…»
ШАМИЛЬ: Эй, не платьице белое, волос! И не передразнивай меня, нехорошо будет!
СМИР: Извини, друг, люблю стихи… То есть, любил.
ШАМИЛЬ: Тоже мне, Расул Гамзатов…
СМИР: До Расула мне далеко. Народный поэт, можно сказать, а я…
ШАМИЛЬ: Головка от мины. Ты видел дэвушку или нет?
СМИР: Я видел съемочную группу на борту. Интересно: с какого они канала? Когда премию получал, меня тоже снимали, но я не помню, какой канал… Вообще не помню последние два дня. Или три дня?
ШАМИЛЬ: Канал-шманал… Водка много пьешь, головка от мины. Посмотри, как выглядишь?! Морда красный, рука порезанный…
СМИР (смотрит на берег): Кажется, мы отчаливаем. Почему они плачут? Так горько…
ШАМИЛЬ: Почему, почему… Родственников проводили! Родственники — это главное в жизни. У меня вот брат есть… (Машет рукой.) Хотя чего тебе рассказывать? Все равно не поймешь!
СМИР: Полоска воды все шире, пристань все дальше… Н-да. Как там в песне? «Прощайте, скалистые горы, на подвиг Отчизна зовет»?
ШАМИЛЬ: Перестань, а?! Где горы видишь?! Один туман! Короче, пойду каюты смотреть, может, там встречу…
Сцена 3
На палубе появляется Инга, вслед за ней — Левенгарц.
ЛЕВЕНГАРЦ (оборачиваясь): Хамло! Не можешь нормально себя вести — сиди в своих горах!
В досаде крутит головой.
ЛЕВЕНГАРЦ: Что за жизнь?! И что за… (Замечает Ингу.) Пардон.
ИНГА: Ничего, все нормально.
ЛЕВЕНГАРЦ: Думаете? А мне кажется: ничего нормального в таком поведении нет. Я думал: если отправляемся в круиз…
ИНГА: В круиз?
ЛЕВЕНГАРЦ: Ну да, в круиз на этом корабле. Так вот я рассчитывал найти здесь приличную публику, а увидел то же хамло! Один кавказец чуть за борт меня не столкнул, и меня же обругал!
ИНГА: А какой это будет круиз?
ЛЕВЕНГАРЦ: Возможно, по городам Поволжья. Вы любите Поволжье?
ИНГА: Не знаю, я там не была.
ЛЕВЕНГАРЦ: Теперь имеете шанс. Хотя — зачем вам этот шанс? Везде все одинаково, что в Поволжье, что в Сибири… Лично я из Москвы, но и столица, поверьте, такая же. Хамская власть победила повсюду.
ИНГА (после паузы): Мне показалось, я видела капитана…
ЛЕВЕНГАРЦ (встревожено): Точно видели? Вы с телевизионщиками не перепутали? Без них, сами понимаете, ни одно событие не обходится. Как нынче выражаются, без мыла влезут, куда угодно!
ИНГА: Нет, это был капитан. Он стоял наверху, наблюдал за нами, а потом, наверное, дал команду отплыть…
ЛЕВЕНГАРЦ: Слава богу, дал. Эти рожи на берегу — омерзительны, не представляете, как они надоели! Вам не надоели?
ИНГА: Мне другое надоело. Но говорить об этом не хочется…
Вбегает Шамиль, останавливается.
Сцена 4
ШАМИЛЬ: Нашел, наконец! Волос белый, сам стройный…
ЛЕВЕНГАРЦ: Извините, но вы носитесь, как сумасшедший! Это, знаете ли, ни в какие ворота…
ШАМИЛЬ: Заткнись, хорошо? Дэвушка, вас как зовут? Меня — Шамиль. Знаете, был такой Шамиль в Дагестан, очень знаменитый. Почти как Расул Гамзатов…
ЛЕВЕНГАРЦ (морщится): Полная ерунда! Имам Шамиль в свое время был непререкаемым авторитетом и лидером своего народа! Как можно сравнивать его с каким-то Гамзатовым?!
ШАМИЛЬ: Я с тобой разговариваю?! Вообще отойди в сторону! (Инге): Вы в какой каюта поселились?
ИНГА: Я еще не поселилась… А зовут меня Инга.
ШАМИЛЬ: Если вещи нужно принести, я помогу.
ИНГА: Спасибо, я без вещей.
ШАМИЛЬ: И я без вещей… (Левенгарцу): А ты, наверное, пять чемоданов взял, да?
ЛЕВЕНГАРЦ (с достоинством): Я не обременяю себя обывательским скарбом. Мое главное достояние — здесь.
Стучит себя по лбу.
ШАМИЛЬ: Умный, да? Тогда скажи, если умный — куда плывем?
ЛЕВЕНГАРЦ: Точно не скажу, но могу предположить…
ШАМИЛЬ: Предположения засунь в одно место. Знаешь или нет? Не знаешь, тогда молчи в тряпка!
Появляются Марьяна и Курков.
Сцена 5
МАРЬЯНА: Показываем воду, потом переключаемся на людей на палубе. Будем считать, что они направляются на фестиваль в Юрятин.
КУРКОВ (снимая): Дашь голос за кадром?
МАРЬЯНА: Дам. Я их превращу в поклонников авангарда и постмодерна, они сами себя не узнают!
ШАМИЛЬ (заметив камеру, вскидывает руку): Эй, кто разрешал?! А ну убери эту штуку!
КУРКОВ: Что вас не устраивает? Вы шпион? Или находитесь в розыске?
ШАМИЛЬ: Это тебя, придурок, не касается! Может, и в розыске. Главное — я тебе не разрешал. И если ты не уберешь свой камера-шмамера…
КУРКОВ (с гонором): То что?
ШАМИЛЬ: То я тебя убью.
ЛЕВЕНГАРЦ: Я сразу понял: это уголовник! Кавказский террорист!
ШАМИЛЬ: Ты заткнешься или нет, умник?!
МАРЬЯНА: Ладно, закончили. Не кипятитесь, молодой человек, мы вас вырежем.
ШАМИЛЬ (успокаиваясь): Я сам вас вырежу, если захочу…
ИНГА (что-то заметив): Опять капитан показался!
МАРЬЯНА: Где?!
ШАМИЛЬ: Где?!
ИНГА: Там, наверху! Это, кажется, называется мостик…
МАРЬЯНА (Куркову): Выключил камеру? Дурак, хороший кадр упустил.
ИНГА: Пойдемте наверх, капитан должен нас куда-то поселить…
Шамиль, Инга и Левенгарц покидают палубу, вслед за этим появляется Смир.
Сцена 6
???? СМИР (глядя за борт): Как там у классика? Летим! Туманною чертою земля от глаз моих бежит… Нана-нана-нана-нанана… Ага: вскипая белою грядою, стихия чуждая дрожит! (перегибается через борт) Стихия чуждая, это точно… (Смотрит вдаль.) И черта — туманная, даже очень туманная!
МАРЬЯНА (изумленно): Неужели Смир?!
СМИР (застывает на секунду): Ну, и встреча…
МАРЬЯНА: Можно сказать, встреча на Эльбе.
СМИР (кивает за борт): Это Эльба? Хоть ты знаешь, по какой водной артерии передвигаемся…
КУРКОВ (мрачно): Это такая же Эльба, как моя камера — фотоаппарат. (Марьяне): А тебя, я вижу, память не подводит. Он не просто похож — он и есть твой знакомый!
СМИР (бормочет): Лучше бы я им не был…
МАРЬЯНА (Куркову): А почему меня должна память подводить? Я не старуха, с Альцгеймером не знакома. (указывает на Смира) С ним знакома. Знаешь, кто это?
СМИР (бормочет): Лучше бы меня не знали…
МАРЬЯНА: Виталий Смир, известный поэт!
СМИР: Не преувеличивай, я известен в узких кругах…
МАРЬЯНА: Ладно, не прибедняйся! Тоже в Юрятин направляешься? Получать очередную премию?
СМИР: Про Юрятин ничего не знаю. А премию… Я, кажется, уже получил одну. Вопрос — где она?
Осматривает карманы, но там только остатки стекла.
МАРЬЯНА (насмешливо): В этом весь Смир! Премия есть — и ее уже нет! Хорошо погулял с друзьями?
СМИР: Погулял хорошо, если до этого дошло… (Показывает забинтованную руку.) Интересно: откуда стекло в карманах?
Вытряхивает осколки стекла.
КУРКОВ (с издевкой): Снимать? Назовем эпизод: одна премия хорошо, а две — лучше!
СМИР: Не лучше. И вообще… (Машет рукой.)
МАРЬЯНА (критически оглядев Смира): Пока не снимай, пусть в себя придет… Успеем.
Сцена 7
Смир в своей каюте, читает письмо. В двери появляется Шамиль.
ШАМИЛЬ (нерешительно): Можно заходить?
СМИР: У меня, как видите, не заперто.
ШАМИЛЬ: Тут по-всякому бывает. Умник, например, запирается. Все время книжка какой-то читает, здесь нашел. А ты что читаешь?
СМИР: Письмо. От дочери; не помню, правда, откуда оно взялось… Я многого не помню, потому что хорошо погулял с друзьями.
ШАМИЛЬ: Мне брат тоже письма пишет. К себе приглашает, говорит: приезжай, устрою работать. Он к вам поехал, в Москву, штукатурка делает, стенка кладет… Только зачем мне такая работа? Я не хочу пахать на дядя, чтобы копейка получать.
СМИР: Моя дочь тоже не хотела получать копейки. Поэтому уехала.
ШАМИЛЬ: В Москву?
СМИР: В Сиэтл. Потом перебралась в Атланту. А сейчас живет в штате Невада, потому что завербовалась в армию.
ШАМИЛЬ: Эй, думай, что говоришь! Как может девка в армия пойти?!
СМИР: В американскую армию женщин тоже берут. Служба легкая, а льгот — много.
ШАМИЛЬ (машет рукой): Все с ног на голова перевернули! Ну, ладно, я другое хотел просить… Выручить можешь? У меня с дэвушкой не получается…
СМИР: С той, у которой белые волосы?
ШАМИЛЬ: Да, с Ингой этой… Клянусь, первый раз такое! Я этих теток в жизни столько имел: и наших, и русских… Русских даже больше, на них жениться не надо.
СМИР: Как это — не надо?!
ШАМИЛЬ: Ну, не обязательно. Наша дэвушка сразу замуж хочет, а ваши просто трахаются, понимаешь? Короче, я к этой Инга пришел, то, се, базар-шмазар, и вдруг чувствую: не могу ничего! То есть, не хочу!
СМИР: Тоже хорошо погулял?
ШАМИЛЬ: Какой погулял?! Я вообще ваш водка не пью, так, вино иногда… Тут другое. Я в горы много ходил, а там холодно.
СМИР: Баранов, что ли, пасешь?
ШАМИЛЬ (нехорошо усмехаясь): Я их больше режу, баранов. Таких, как… Ладно, я просто говорю: позор это, если к дэвушке пришел, а твой мужской оружие не работает. Я ей говорю: знаешь, не для себя стараюсь, для друга. Сейчас я уйду, а он к тебе придет.
СМИР: В смысле — приду я?!
ШАМИЛЬ: Ну да. Я не хотел умник просить — какой он мужчина? А этот, с камерой — баба имеет, тоже неудобно…
СМИР: Ты в горах голову не отморозил? Вместе с мужским оружием?
ШАМИЛЬ: Зачем смеешься, а? Я тебя, как человека прошу, как друга…
СМИР: Нет уж, уволь! Какой из меня герой-любовник?! Сам же говорил: морда красный, рука порезанный…
ШАМИЛЬ: Да нормальный у тебя морда! А рука — ерунда, ты же не рукой будешь это самое…
Смир думает.
СМИР: А попроси капитана!
ШАМИЛЬ: Э, кто видел этот капитан? Мы пришли на мостик, а его нет. Весь корабль обошли — его нет. Тогда сами решили в каюту поселиться…
СМИР (неуверенно): Из экипажа кого-нибудь попроси… Хотя экипаж я тоже здесь не видел.
В каюту заскакивает Марьяна, запирает за собой дверь.
Сцена 8
МАРЬЯНА: Еле оторвалась, честное слово…
Заметив Шамиля, осекается.
МАРЬЯНА: А что тут…
ШАМИЛЬ (мрачно): Про баранов базар. (Смиру): Все понятно, с тобой каша не сваришь. (Марьяне): Твой мужик где?
МАРЬЯНА: Что значит — твой мужик?! По какому праву…
ШАМИЛЬ: Вот это не надо, хорошо? Ты же сюда пришла? Значит, от своего мужика убежала, и он свободный!
СМИР: Логика железная…
МАРЬЯНА: Не поняла… Причем здесь мой оператор?!
ШАМИЛЬ: Много будешь знать — состаришься скоро. А ты уже и так не дэвушка…
Уходит.
Сцена 9
МАРЬЯНА (со злостью): Чмо из аула… Ладно, я ненадолго.
СМИР (бормочет): Это хорошо…
МАРЬЯНА: Радуешься, что быстро уйду? Раньше ты, помнится, всегда просил задержаться…
СМИР: Молодой был, глупый…
МАРЬЯНА: Да уж молодым тебя сейчас не назовешь…
СМИР: Тебя, если честно, тоже.
МАРЬЯНА: Да слышала, что «не дэвушка»…
Присаживается.
МАРЬЯНА: Пишешь? Ты что-то читал на палубе…
СМИР: Это чужие стихи. Я больше не пишу.
МАРЬЯНА: А премии получаешь?
СМИР: А премии получаю.
МАРЬЯНА: Ты циник, Смир.
СМИР: Хоть горшком назови.
МАРЬЯНА: И всегда был циником.
СМИР: Неправда — не всегда.
МАРЬЯНА: Но эгоистом был всегда. Всегда думал в первую очередь о себе, а тех, кто рядом — в упор не видел!
СМИР: Эгоистом? Пожалуй, хотя это называется как-то иначе…
МАРЬЯНА: Это называется именно так: эгоизм. Точнее, самовлюбленность.
Пауза.
СМИР: Слушай, тут бар есть? Сверху донизу обошел корабль, и ни одного бара! (Шарит по карманам.) С другой стороны, если бы был бар, где взять денег? Одни осколки стекла! Слушай, не одолжишь рублей пятьсот? А лучше тысячу…
МАРЬЯНА (с иронией): До следующей премии?
СМИР: До ближайшей пристани. Я друзьям позвоню, и они мне вышлют через Western Union.
МАРЬЯНА: Это если дозвонишься. Тут доступа нет, ясно?
СМИР: Серьезно? (Достает телефон.) Это единственное, кроме осколков, что осталось в кармане… (Тыкает в кнопки.) Точно: связи нет! Может, на пристани появится?
МАРЬЯНА: Вот когда появится, тогда и проси в долг!
СМИР: Ты из вредности, да?
МАРЬЯНА: Тоже хочу быть самовлюбленной эгоисткой.
СМИР: Роль вполне по плечу…
МАРЬЯНА: Оскорбить хочешь… Ну, конечно, если бывшая любовница уже «не дэвушка»…
Замечает письмо.
МАРЬЯНА: Молодые поклонницы пишут?
СМИР: Дочь пишет. Из Америки.
МАРЬЯНА: Оба-на! Выросла, значит? А потом сбежала от тебя? Ну, конечно, от такого папаши сбежишь даже в Австралию! И жена сбежала, верно?
СМИР: С женой мы разошлись, еще при тебе.
МАРЬЯНА: А-а, все-таки помнишь, что было при мне, а что — после меня! А я, знаешь, забыла! Вычеркнула тебя из памяти!
СМИР: Это заметно…
МАРЬЯНА: Ни разу за это время не вспомнила, честное слово! И если бы не Юрятин и не этот идиотский корабль… Зачем я вообще решила плыть?! Был же микроавтобус, кажется, марки «Форд», с откидными сиденьями… Мы даже залезли в него, я помню. И тут на тебе — пристань, изволь подниматься на борт! Глупейшее решение! Глупее было только то, что я когда-то с тобой связалась!
Раздается звук корабельного колокола.
СМИР (прислушивается): Что бы это значило? На нормальных кораблях рында бьет по часам, а эта — когда вздумается…
МАРЬЯНА: Какая еще рында?!
СМИР: Рында — это корабельный колокол. А также слово, к которому не подбирается рифма. Не веришь — подбери!
МАРЬЯНА: Очень надо… Ты никогда не ценил ни мои рифмы, ни мои образы.
СМИР (пожимает плечами): Ты писала плохие стихи. Точнее сказать, никакие.
МАРЬЯНА (через силу усмехается): Честный Смир… Даже любовнице никогда не делал комплиментов! Влиятельной любовнице, заметь! С модного телеканала, где ты выступал, и не раз!
СМИР (пожимает плечами): Допустим. Но стихи все равно были плохие.
МАРЬЯНА: Нет, ты просто сволочь!
СМИР: Писание стихов — это преодоление. Преграда невидимая, можно сказать — прозрачная, но ее все равно надо преодолеть. А-а, вспомнил! Мы как раз об этом говорили, когда обмывали премию! Потом я куда-то пошел, а на пути оказалась преграда… Дальше не помню.
МАРЬЯНА: Пить надо меньше.
СМИР: Вот здесь ты права.
Пауза.
МАРЬЯНА: Ладно, если уж оба здесь оказались… Чего собачиться? Я почему-то вспомнила, как мы с тобой в первый раз встречались, в Питере. Помнишь встречу на Аничковом мосту? Мы тогда в лицо друг друга не знали, но ты меня сразу узнал в толпе, среди сотен людей!
СМИР: Это было так давно…
МАРЬЯНА: А мне кажется: совсем недавно…
Раздается звук корабельного колокола.
СМИР: Опять звучит! И опять некстати…
Сцена 10
На мостике стоят Левенгарц, Смир и Инга.
ЛЕВЕНГАРЦ: А мне здесь нравится. Все жалуются: сеть плохая, доступа нет! Да этому же радоваться надо! Это же телефонное язычество какое-то, телефонное безумие! Вы замечали, что на улице прибавилось сумасшедших? Они идут и разговаривают сами с собой! То есть, они с кем-то говорят через прицепленный за ухом наушник, но создается ощущение, что они дебилы. Какое счастью, что здесь дебилов нет!
СМИР: Есть. Ко мне недавно заходил человек с такой просьбой, что…
Смотрит на Ингу.
СМИР: К вам не заходили? Со странными просьбами?
ИНГА: Заходили. Шамиль заходил, комплименты говорил, потом вдруг сбежал. И этот, оператор…
ЛЕВЕНГАРЦ: Его фамилия Курков. Тоже хамло, хоть и с телевидения. Я ему говорю: не надо меня снимать, а он снимает! Говорит, ему массовка нужна для фона. Натуральный дебил!
СМИР: Значит, все-таки есть дебилы?
ЛЕВЕНГАРЦ: Да куда от них денешься?! А этот террорист? Он же бомбы умеет делать, сам признался! Говорит, с удовольствием взорвал бы этот корабль к чертовой бабушке!
СМИР: Да уж подобрались попутчики… (Инге): Так что же оператор?
ИНГА: Он зашел, чтобы в бар пригласить. Но мы не нашли бара.
СМИР: И я не нашел. Придется терпеть до ближайшей пристани… (Смотрит на Ингу.) А вы, я вижу, пользуетесь успехом!
ИНГА: Меня это не радует. Мои успехи, привязанности — в прошлом.
СМИР (усмехается): Это мои успехи — в прошлом. А у вас, я думаю, все впереди.
Инга смотрит вперед.
ИНГА: Впереди один туман, и берегов не видно… Мы сколько уже плывем?
СМИР: Трудно сказать. Корабельный колокол отбивает склянки…
ИНГА: Склянки?
СМИР: Так по-флотски называют часы. Так вот он бьет, как бог на душу положит. По-моему, этот капитан…
ЛЕВЕНГАРЦ: Не трогайте капитана! Он знает, что делает; и вообще: зачем вам знать точное время? Вы куда-то спешите?
СМИР: Лично я — никуда. (Декламирует): «Нам некуда больше спешить, нам некого больше любить…» (Инге): А вам есть, кого любить?
ИНГА (после паузы): Нет… Теперь — нет. И спешить тоже некуда.
СМИР: Тогда давайте ждать, пока рассеется туман, и покажется пристань. Будете сходить на берег?
ЛЕВЕНГАРЦ: Зачем вам берег?! Покинули его, и слава богу! Здесь гораздо лучше!
ИНГА: Наверное, лучше… Но я сойду, если хотите.
СМИР: Договорились: сойдем вместе. Надо только узнать расписание рейса… (Левенгарцу): Здесь есть расписание?
ЛЕВЕНГАРЦ: Откуда я знаю?!
СМИР: Мне кажется: вы лицо, приближенное к императору. То есть, к капитану, значит, должны знать больше других.
ЛЕВЕНГАРЦ: Хотел бы я быть приближенным…
Подходит к рубке, осторожно стучит в дверь.
ЛЕВЕНГАРЦ: Никак не могу с ним познакомиться… Только поднимусь наверх, как он куда-то исчезает! А мне очень хочется. Сразу видно: это не хамло, не дебил, а человек со вкусом!
СМИР: С чего вы взяли?
ЛЕВЕНГАРЦ: Здесь отличная библиотека! Подбор книг просто изумительный! Я читаю, не отрываясь!
СМИР: Это ничего не значит. Я знал столько придурков, чьи квартиры были забиты книгами, в том числе моими…
ИНГА: Вы пишете книги?
СМИР: Выпустил несколько стихотворных сборников. Но теперь этим не занимаюсь. Я прекратил писать стихи.
ЛЕВЕНГАРЦ: И правильно сделали. Стихи, песни… Баловство. Надо читать серьезные книги, о смысле жизни. Точнее, о ее бессмыслице.
За стеклом мелькает силуэт.
ЛЕВЕНГАРЦ: Там кто-то есть… (Стучит в стекло.) Здравствуйте!! Вы меня слышите? Добрый день!
СМИР: А сейчас день? Мне кажется, у нас все время хмурое утро…
ЛЕВЕНГАРЦ: Да не мешайте вы!
Дергает дверь, но она закрыта. Опять стучит в стекло
ЛЕВЕНГАРЦ: Спасибо за книги! Очень интересная библиотека!
СМИР (бормочет): Прошла зима, настало лето, спасибо партии за это… (Инге): Извините, это что-то вроде нервного тика или хромоты. Я давно бросил писать стихи, но в голове все время крутятся рифмованные строчки.
ЛЕВЕНГАРЦ (разочарованно): Исчез…
ИНГА (смотрит на палубу): Смотрите, нас снимают!
ЛЕВЕНГАРЦ (оборачивается): Опять?! Ну, я же говорил: хамло!
Сцена 11
На палубе Марьяна и Курков с камерой на плече.
КУРКОВ: Кажется, фильм будет не про фестиваль в Юрятине, а про этот долбаный корабль. На фига снимать надувную лодку?!
МАРЬЯНА: Лодка тоже пригодится. Маленькая она какая-то, тебе не показалось?
КУРКОВ: Да плевать — маленькая или большая!
МАРЬЯНА: Не скажи. А вдруг долбаный, как ты говоришь, корабль тонуть начнет? Как тогда спасаться?
КУРКОВ: Я лично плавать умею.
МАРЬЯНА: А камера?
КУРКОВ: Оборудование — собственность канала, я из-за него жизнью рисковать не собираюсь.
МАРЬЯНА: Это верно, рисковать ты не любишь…
КУРКОВ: Зато ты любишь. На фига за руль садишься? Права получила месяц назад, а как ехать в Юрятин — давай, мол, поведу! А этот микроавтобус только недавно получили, он знаешь, сколько стоит? Камера — ерунда в сравнении с такими бабками!
МАРЬЯНА: Помню, помню… Начальство сказало: покажите всем, что наш телеканал — лучший! И камеру новую дали, а ты вот рисковать не собираешься…
КУРКОВ (с удивлением на нее смотрит): Да насрать мне на камеру! И на лучший в мире телеканал! Я жить хочу спокойно!
МАРЬЯНА: Ага, и по бабам бегать!
КУРКОВ: По каким бабам?!
МАРЬЯНА: По молодым. Бегал же к молодой, разве не так? В бар ее хотел отвести, верно?
КУРКОВ (нехорошо усмехается): Допустим. Только вспомни, где ты в это время была.
МАРЬЯНА: Где же я была?
КУРКОВ: Правильнее спросить: у кого? Ты была в каюте у этого хмыря с опухшей рожей…
МАРЬЯНА: Нормальная у него рожа… То есть, лицо.
КУРКОВ: И вообще парень хоть куда! Стихи пишет, премии получает… Правда, через три дня от этих премий остается пшик!
МАРЬЯНА: Это неважно.
КУРКОВ: Конечно, неважно! Алкаш и придурок, зато талант!
МАРЬЯНА: Да ты ногтя его не стоишь, Курков!
КУРКОВ: Куда уж нам, с суконным рылом!
МАРЬЯНА: Даже не знаю: почему с тобой связалась?
КУРКОВ: Потому что мы одной крови. Никогда не понимал: зачем ты в богему лезешь? Ты же наш человек, телевизионщица до мозга костей, а все время по тусовкам шляешься! Может, тоже стишками грешишь? Или картины маслом пишешь?
МАРЬЯНА: Это не твое дело. Спать вместе — одно, а лезть в душу…
КУРКОВ: У тебя есть душа?
МАРЬЯНА: Была. До встречи с тобой уж точно была. Ладно, потехе час, как говорится… Хотелось бы с капитаном интервью сделать, но где этот капитан? Скрывается, как подпольщик! Сними-ка этих, что стоят на мостике!
Курков направляет камеру на мостик.
КУРКОВ: Между прочим, там твой гений с молодой особой. Очень нежно воркуют, прямо голуби…
Появляется Шамиль, в руках у него деревянная коробка.
Сцена 12
МАРЬЯНА: Явился, житель гор…
КУРКОВ (Марьяне): Сделать кадр? Задумчивый абрек на палубу взошел, на-на, на-на, на-на, коробочку нашел! Я, как видишь, тоже могу в рифму сочинять!
МАРЬЯНА: Можешь, можешь… (Шамилю): День добрый!
ШАМИЛЬ: Слушай, какой добрый?! Скучный день! Здесь вообще скучно, делать нечего! Мобилка не работает, расписания нет, никто не знает: куда плывем? Когда будет пристань? Хорошо, нарды есть, играть можно… (Куркову): Ты в нарды играешь?
КУРКОВ: Ни разу не пробовал.
ШАМИЛЬ: Садись, научу. Это просто, даже барана можно научить…
КУРКОВ: Ну, если даже барана…
Снимает с плеча камеру, садится за стол. Шамиль раскрывает коробочку и расставляет фишки. Марьяна наблюдает за теми, кто на мостике.
ШАМИЛЬ: Я скучать не люблю, а водка пить не умею. Как время убивать? Зашел в один каюта, а там книжки, книжки… И умник в них роется, как червяк в навозе. А какой польза от этих книжек? Потом смотрю: нарды! Я сразу схватил, потому что люблю играть. Мы с братом знаешь, как играли? По три часа сидели, по пять сидели! И он меня все время обыгрывал! Он у меня умный, и руки — золотые! Ты своих братьев любишь?
КУРКОВ: У меня нет братьев… Ну, с чего начнем?
ШАМИЛЬ: Кубик бросай, потом фишка переставляй по кругу. Нет братьев, говоришь… А родственники есть?
КУРКОВ (бросает кубики): Пять и шесть! Переставляю… Родственники есть. Но все равно, что их нет.
ШАМИЛЬ: Думаешь, что говоришь?! Родственники есть — но их нет! Вот поэтому вы такие!
Бросает кубики.
КУРКОВ: Какие?
ШАМИЛЬ (переставляет фишки): Дурные. И слабые. Друг друга поддержать не можете, и работать не хотите. Почему мой брат на вас работает?
МАРЬЯНА (приближается к игрокам): Об этом спросите вашего брата.
ШАМИЛЬ: Брата спрошу, а тебя, женщина, не спрошу. Ты чего в разговор лезешь?!
МАРЬЯНА: Вы тут патриархат не устраивайте! Нашелся джигит!
ШАМИЛЬ (Куркову): Слушай, она закроет рот или нет?
КУРКОВ (бросает кубики): Думаю, нет. У нее работа такая — не закрывать рот.
ШАМИЛЬ: Работа бла-бла-бла, знаю! А если стенка делать или печку класть — других зовете! Я брату говорил: не надо туда ехать, зачем? Мы по-другому деньги возьмем! А он говорит: не могу по-другому, мне работать надо. И уехал. А я скучать остался. Я по нему очень скучаю, он младший, я за ним с детства ухаживал. В школа кто его обижал — я сразу в морда бил. Как он там в Москве? Может, его тоже обижают, а я не знаю ничего…
Внезапно прислушивается.
ШАМИЛЬ: А ну, угадай: в каком ухе звенит?
КУРКОВ: В левом.
ШАМИЛЬ: Не угадал — в правом! У меня часто звенит, как сюда попал — все время то в левом, то в правом! Помню, стал я одну вещь делать…
КУРКОВ: Какую вещь?
ШАМИЛЬ: Неважно, какую. Нужную. Сделал пакет, провода подсоединил, а потом звон в ухе пошел…
Раздается звук корабельного колокола.
ШАМИЛЬ: А еще этот колокольчик… Вообще психушка какой-то!
Марьяна опять смотрит на мостик, затем берет камеру и
пытается рассмотреть картину через объектив.
ШАМИЛЬ (вполголоса): Как сходил к дэвушке?
КУРКОВ: Никак. Хотели посидеть, выпить, только где? Да и не хочется здесь ничего…
ШАМИЛЬ (вздыхает): Вообще место гнилой… Я даже уплывать отсюда хотел. Лодка видел резиновый? Вот на ней и хотел уплывать. Жалко, дорога не знаю, заблужусь в этот туман…
КУРКОВ (Марьяне): Смотри, не надорвись…
МАРЬЯНА (снимает камеру с плеча): Вот гад, а еще стихи мне посвящал!
Приближается к игрокам, кусая губы.
МАРЬЯНА (Куркову): Ты прав — нечего лезть в богему, не мое это. Ну, Смир…
Сцена 13
Инга и Смир на берегу, в маленьком прибрежном городке.
На одном из домишек видна вывеска «Парикмахерская».
СМИР (тычет в кнопки телефона): И на берегу нет связи! Значит, денег не будет… (Озирает окрестности.) Интересно, куда все попрятались?
ИНГА: Может, это к лучшему?
СМИР: Что к лучшему? Что денег не будет?
ИНГА: Что никого нет. Я вижу, это маленький город, я именно в таком городке родилась и выросла. Там все друг друга знают в лицо, и все знают друг о друге… Даже ученики в школе все знают о своих учителях.
СМИР: А вы учитель?
ИНГА: Учитель.
СМИР: Надеюсь, не литературу преподаете?
ИНГА: Литературу я просто люблю, а преподаю… То есть, преподавала географию.
СМИР: Хорошо, что не литературу. Представьте: я что-нибудь процитирую, а вы скажете: переврал!
ИНГА: Да цитируйте, что хотите, мы же не на уроке… Мне вообще здесь хорошо. Когда на улице люди — это ужасно.
СМИР: Да? А мне без них жутковато…
ИНГА: Я любила свой город, только ночью. Когда тишина, темнота, лишь одинокий фонарь освещает улицу…
СМИР: Ночь, улица, фонарь, аптека… Извините, опять хромаю.
ИНГА: Ничего, это нормально. В моем городе была точно такая же набережная — мощеная брусчаткой и очень живописная. Вдоль дорожки росли кусты жасмина. И когда я ночью шагала мимо этих кустов, запах обволакивал меня, густой и пряный. Я плыла в этом аромате, качалась на его волне, и это было замечательно!
СМИР: Очень поэтично… Хотя ночью гуляют не только романтические девушки, но и хулиганы.
ИНГА: Гуляют. У меня однажды сумочку сорвали с плеча и убежали. Но я не очень огорчилась.
Осматривается по сторонам, видит парикмахерскую.
ИНГА: Я огорчилась, когда попала в парикмахерскую. (Приближается к окну парикмахерской.) Точно в такую же — маленькую, на четыре кресла. Я сидела вот здесь, у окна. Они вначале мыли мне голову, потом стали красить волосы. И когда покрасили, я огорчилась. То есть, я была в ужасе! Почему? (Отворачивается.) Потом как-нибудь расскажу.
СМИР: А я был в ужасе, когда узнал про дочь.
ИНГА: С ней что-то нехорошее случилось?
СМИР: Нехорошее? Не знаю, как сказать… Она в армию завербовалась. В американскую.
ИНГА: В американскую армию?!
СМИР: В чем и фокус. Наша армия нынче в резерве, можно сказать, отвоевалась. А их вояки теперь каждой бочке затычка. Не дай бог, в горячую точку пошлют…
ИНГА: Я думаю, женщин в такие места не посылают.
СМИР: Хотелось бы надеяться… Она переводчик, зачем такая нужна в горячей точке? Она ведь ни арабского, ни фарси не знает. Вот если они с нами начнут воевать…
Пауза, он смотрит за стекло.
СМИР: Странно: кресла пусты, парикмахерш не видно… Сейчас ведь день?
ИНГА: День. А может, вечер…
Пауза.
СМИР: Если честно, я соврал. Знаю, что ни в какую горячую точку она не попадет. Это способ устроиться в жизни — ни хуже, ни лучше другого. Каждому хочется теплого местечка, верно? В ужасе я был, когда услышал, что никому не интересен. Дочь стояла у входа в предполетную зону, чемоданы лежали на тележке, еще две минуты — и мы надолго расстанемся. Так вот она сказала, что я занимаюсь пустейшим делом, мои стихи — дым, и мои премии — дым, они ничего не значат. И сам я дым, причем ядовитый, я отравил им с матерью жизнь…
ИНГА: Это жестоко.
СМИР: Зато справедливо. Отравил, никуда не денешься… Деньги были, конечно — поначалу. Но они как-то быстро испарялись. Да и в деньгах ли дело? Меня не было. То есть, номинально я пребывал в семье, а на самом деле отсутствовал. Все время друзья, тусовки, любовницы… Кажется, было еще вдохновение. Очень, скажу вам, сволочная штука! Пишущему кажется, что вдохновение все искупает, оправдывает, типа: ты получил индульгенцию. А получил ли? Моя дочь пишет, что все эти Пегасы — иллюзия, каждый ваяет свою химеру в одиночестве. То есть, никаких тебе муз, озарений, просто есть какой-то индивидуальный демон, он тебя и терзает. А может, все еще проще: у каждого свое шило в заднице, которое не дает спокойно жить ни поэту, ни его близким.
ИНГА: Странно, что она пишет вам письма. После всего, что было сказано…
СМИР: Это такая форма мести. Она в каждом письме отчитывается, как здорово устроилась в Сиэтле, в Атланте, в Неваде… Раньше у нее ничего не было, естественно, из-за меня. А теперь все есть, и я, конечно, должен об этом знать. А главное, каждое письмо подписано: Ирина Смирнофф. Я в свое время сократил фамилию, стал Смиром, а она вот — Смирнофф!
ИНГА: Я тоже хотела уехать из своего маленького города. Не в Америку, а просто куда-нибудь. Но я хотела уехать вдвоем, а вдвоем — не получилось…
Сцена 14
Появляются Марьяна и Курков с камерой.
МАРЬЯНА: Городишко так себе, но нам ведь это и требуется. Какая разница, Юрятин снимать или какой-нибудь Урюпинск? Народу по барабану, лишь бы провинциальным душком пахло…
КУРКОВ (принюхивается): Здесь вообще ничем не пахнет. И на корабле, между прочим, тоже.
МАРЬЯНА: Я в переносном смысле. Эти дома идиотские, набережная, церквушка — все провинциально до жути! Снимай, пока время есть, меньше работы в Юрятине будет. Парикмахерскую сними, и вот этих аборигенов. (Указывает на Ингу и Смира.) Это же местные, верно?
КУРКОВ (ухмыляясь): Да вроде наши…
МАРЬЯНА: Наши?! Глянь-ка, и правда! Гуляете, значит, по тихим улицам? Давай-ка запечатлеем вас для вечности.
СМИР: Может, обойдемся без съемки?
МАРЬЯНА: С каких пор ты разлюбил публичность?! Девушка, не верьте ему, он жуть как любит пофорсить перед камерой! Развалится, бывало, в кресле, и начинает читать свои вирши. Она вам еще не читал? Нет? Значит, плохо просили. Он всегда кочевряжится, любит, чтобы его упрашивали…
СМИР: Любил.
МАРЬЯНА: Не прикидывайся, Смирнов! (Инге): Кстати, вы знаете, что он никакой не Смир, а обычный Смирнов?
ИНГА: Знаю.
Марьяна застывает в изумлении.
МАРЬЯНА: Такие нюансы биографии знаете?! Быстро наладили контакт… Кстати, вы что — в очередь в парикмахерскую стоите? Хотите подвить паричок?
ИНГА (растерянно): Откуда вы догадались, что у меня…
МАРЬЯНА: Да за версту же видно! (Смиру): А ты куда смотришь? Это же поддельная блондинка!
Берет в руки светлый локон.
МАРЬЯНА: Так себе качество, вполне соответствует этой дыре. Вы ведь, наверное, из такого же гнусного городишка, верно? Приезжайте в Москву, подберем вам парик — Мерилин Монро в гробу перевернется!
Сцена 15
Появляются Шамиль и Левенгарц. Курков направляет на них объектив.
КУРКОВ: Тоже сойдут за местных!
ЛЕВЕНГАРЦ: Да прекратите вы съемку! Это, в конце концов, нарушение прав человека!
ШАМИЛЬ (задумчиво): Совсем нет земляков… Весь рынок обошел, хотел деньги долг просить, а там — никого! Вообще никого!
ЛЕВЕНГАРЦ: Зачем вам деньги?
ШАМИЛЬ: Как зачем?! Самолет бы сел или поезд, надоел ваш корабль!
ЛЕВЕНГАРЦ: Теперь придется ждать до шлюза.
ШАМИЛЬ: Э-э, какой еще шлюз?!
МАРЬЯНА: Шлюз?! А когда он будет?
КУРКОВ: До Юрятина или после?
ЛЕВЕНГАРЦ: Не знаю насчет Юрятина, но шлюз будет.
СМИР: Это в расписании указано?
ЛЕВЕНГАРЦ: Если это можно назвать расписанием. Бумажка какая-то к рубке пришпилена, на ней показана река, на реке — шлюз. Это вроде как черновик, настоящее расписание, думаю, позже появится…
В отдалении раздается звук корабельного колокола.
СМИР: Кажется, нас зовут.
ИНГА: Да, надо идти на корабль.
Сцена 16
На палубе Курков, Левенгарц и Шамиль, сидят в шезлонгах.
КУРКОВ (раскрывает газету): Если верить этой газете, у некоторых ситуация похуже.
ЛЕВЕНГАРЦ: У вас сломалась камера?
КУРКОВ: Причем здесь камера?
ЛЕВЕНГАРЦ: Вы на желтую прессу переключились…
КУРКОВ: Нормальная пресса, я ее в библиотеке взял.
ЛЕВЕНГАРЦ: Что же сообщает «нормальная» пресса?
КУРКОВ: Что пассажиры американского круизного лайнера оказались запертыми на корабле без электричества из-за пожара в машинном отделении. Корабль стоит на месте, света нет, кондиционерам кирдык, в каютах дикая жара, а главное — тоже не работают мобильники! То есть, они работали, но быстро разрядились.
ШАМИЛЬ (мрачно): Мой мобилка заряженный, а все равно молчит, как немой. И жара здесь нет, наоборот, холодно стало.
КУРКОВ (читает): «Без кондиционеров пребывание в закрытых помещениях корабля сделалось невыносимым, так что пассажиры вынуждены проводить время на верхней палубе, поднимая дух пением, танцами под живую музыку, игрой в карты и конкурсами».
ЛЕВЕНГАРЦ (кивает на Шамиля): У нас кое-кто игрой в нарды поднимает дух.
ШАМИЛЬ: Заткнись, пожалуйста. Потерял где-то нарды, теперь совсем тоска…
Прислушивается к чему-то внутри себя.
ШАМИЛЬ (Левенгарцу): А ну скажи: в каком ухе звенит?
ЛЕВЕНГАРЦ: В правом.
ШАМИЛЬ (с досадой): Опять не угадал… Никто не угадывает! (Куркову): Как думаешь, сколько человек залезет в резиновый лодка?
КУРКОВ: Человека четыре, от силы пять.
ШАМИЛЬ: Пять — это хорошо. Умника оставим, ему тут нравится.
КУРКОВ (продолжает читать): «Руководство компании, организовавшее круиз, обещало пассажирам вернуть деньги за билеты и предоставить бесплатные билеты на другой круиз». Вот что значит — цивилизация!
ЛЕВЕНГАРЦ: Что ж, я бы остался. Если кому-то хочется сесть в лодку — счастливого пути! Только вряд ли вам удастся выгрести. Мы, между прочим, двигаемся вниз по реке. И скорость течения все время нарастает.
КУРКОВ: И туман вроде рассеивается… Жаль, берегов не видно.
ШАМИЛЬ (мрачно): И навстречу никто не плывет. Все только туда, только туда… Я видел другие корабли, кто-то еще быстрее плывет. (Куркову): Как ты говорил? Юрятин? Там что — мед намазан, да?
КУРКОВ: Я говорил: Юрятин, он говорит — шлюз. (Левенгарцу): Скоро этот шлюз будет?
ЛЕВЕНГАРЦ: Понятия не имею. На той бумажке время не было указано.
ШАМИЛЬ: Шлюз — это что такое? С чем его едят?
ЛЕВЕНГАРЦ: Шлюзы устраивают там, где сходятся водоемы с разным уровнем воды. Шлюз поднимает корабль на нужную высоту, или, если надо, опускает.
ШАМИЛЬ: Поднимает, опускает… (Встает, подходит к борту.) Вон, еще один спешит, чтобы его подняли…
ЛЕВЕНГАРЦ: Или опустили.
Шамиль машет рукой.
ШАМИЛЬ: Эй! Куда спешишь, а? Возьми с собой, хочу скорей шлюз проходить! Не слышит ничего…
Потирает плечи.
ШАМИЛЬ: Холодно здесь, печка нужен… Был бы брат — он бы сделал печка. (Куркову): Знаешь, какие у него руки? Золотые! Он мне писал: я камин строить научился, хорошие деньги стал получать. Приезжай, говорит, брат, я тебя тоже камин строить научу, мы лучшие будем. Только я не захотел.
ЛЕВЕНГАРЦ: Почему же не захотели? Сейчас бы сами печку сложили или камин, и не мерзли бы…
ШАМИЛЬ: Пахать на вас не хочу. Если я сильный — возьму деньги сам. А если кто мешать будет…
ЛЕВЕНГАРЦ (вполголоса): Бандит… (В полный голос): А ведь действительно — холодает! Видно, тот круизный корабль потерпел аварию в южных морях, а мы, похоже, плывем на север…
КУРКОВ (ежится): Не на юг, это точно. (Левенгарцу): Надо бы вторые одеяла попросить, как вы думаете?
ЛЕВЕНГАРЦ: Не помешало бы. Но у кого просить? Капитан по-прежнему не появляется. Понятно, что в круизных рейсах экипаж самоустраняется, исчезает с глаз туристов. Но не до такой же степени!
КУРКОВ: Некоторые все-таки утеплились. Я имею ввиду нашу ненатуральную блондинку. У нее откуда-то шаль появилась, вы заметили? Шикарная шаль, хотя она сюда попала совсем без вещей!
ШАМИЛЬ: И каюта у нее знаешь, какой? Зеркало, кровать настоящий, телевизор есть, и на стенка этот, брат говорил… Мореный дуб! У меня фанерка простая, а там, клянусь, мореный дуб!
ЛЕВЕНГАРЦ: Надо полагать, ей предоставили каюту первого класса. Мы же путешествуем во втором, а может, и в третьем.
КУРКОВ (указывает на мостик): Вон она, кстати. И, как всегда, в компании со стихоплетом.
ШАМИЛЬ (удивленно качает головой): Ну, Расул Гамзатов… На этот холодный корабль никому ничего не хочется, а этому — хочется!
ЛЕВЕНГАРЦ: Хотя я готов даже в третьем классе, лишь бы подальше от прежней жизни. Пусть будет шлюз, пусть будет ваш Юрятин…
КУРКОВ: Юрятин — не мой.
ЛЕВЕНГАРЦ: Хорошо, пусть будет «не ваш» Юрятин, что угодно. Главное, я сбежал от того кошмара, в котором жил. Надо мной изволит проживать такой… Не могу сказать — человек, это монстр. Пьянь, которая не работает, а сидит на шее супруги. Так вот он с утра до вечера крутит песню: «Птица счастья завтрашнего дня», причем очень громко. Наверное, он очень хочет счастья, но я-то здесь причем?! Я поднимался к нему несколько раз, говорил, чтобы сделал музыку тише, а он в ответ: иди ты… Ну, понятно, куда. Я жалобу написал, а жилконтора ответила, дескать, в дневное время он имеет право музыку слушать! А потом он мою библиотеку уничтожил.
КУРКОВ: Сжег, что ли?
ЛЕВЕНГАРЦ: Залил водой. Я с работы вернулся, с потолка — натуральный водопад, и вся вода — на книги! Это хамло… (Прокашливается в волнении.) В общем, он забыл закрыть кран в ванной — и уснул! Я прибежал наверх, стучу в дверь — никакой реакции! Только через час хамло проснулось и вышло на лестничную клетку в одних трусах…
ШАМИЛЬ: Ты его не задушил?
ЛЕВЕНГАРЦ: Нет, я просто сказал: вы — чудовище! А он меня матом, а потом еще с лестницы спустил… Думаете, ему что-то было за это? Ничего! Он потом ходил и усмехался: мол, ничего ты с меня не получишь, у меня трубу прорвало! Я говорю: какая труба?! А он: так в акте написано, его жилконтора составляла! Конечно, напишут, потому что в жиклконторе сидит такое же хамло. И на моей службе хамло, мне никто даже сочувствие не выразил! А если на улицу выйти? Те же рожи, точнее сказать, хари!
КУРКОВ (усмехается): Не любите людей?
ЛЕВЕНГАРЦ: Не люблю — мягко сказано. Я их…
ШАМИЛЬ: Задушил бы, только кишка тонкая.
ЛЕВЕНГАРЦ: Зато у вас, видно, толстая…
ШАМИЛЬ: Нормальная. Если меня кто обидит — один день не проживет.
ЛЕВЕНГАРЦ: Извините, я так не могу. Я предпочел оказаться на этом корабле, плывущем по неизвестному маршруту. И мне здесь нравится, особенно в библиотеке.
Сцена 17
На палубе Инга и Смир.
СМИР: Мне у тебя понравилось.
ИНГА: Если честно, я чувствую себя неудобно. Оператор сказал: вы тут особенная, устроились по первому разряду!
СМИР: Он просто завидует.
ИНГА: Наверное… Но я не виновата, так вышло. И каюта у меня хорошая, и шаль появилась… Кажется, это мамина шаль. Или похожая на мамину… Я вроде не брала ее, но она оказалась в моей каюте!
СМИР: В любом случае она кстати — холодно стало… Может, зайдем сюда?
ИНГА: А что это?
Они заходят в библиотеку.
СМИР: Это место, где один пассажир проводит все свободное время. Он книгочей, ему эта переплетенная бумага дороже всего.
Прохаживается вдоль полок, трогает корешки руками.
СМИР: Я тоже их когда-то любил больше всего на свете. Когда вышел первый сборник, я выставил на полку сразу пятьдесят экземпляров. На самое заметное место выставил, чтобы каждый, кто заходит, наблюдал мой триумф. Понятно, они тут же просили подарить книжку, и я дарил. Надписи всякие шутливые придумывал, блистал остроумием…
ИНГА: Разве это плохо? Дарить свои книги?
СМИР: А я сказал, что плохо? Хотя, наверное, плохо… Точнее, бессмысленно. Я давно не выпускал сборников, и премии получаю за старые заслуги.
Инга разглядывает полки.
ИНГА: Посмотри: здесь твоя книжка!
СМИР: Да? Интересно, как она сюда попала…
Инга берет книгу с полки, листает.
ИНГА: Это не первый сборник, как я понимаю…
СМИР: Первый давно распродан, хотя он был самый интересный.
ИНГА: Этот выпущен пять лет назад…
СМИР: Значит, последний. С тех пор я не написал ни строчки.
ИНГА: Можно, я почитаю?
СМИР: Только не вслух.
ИНГА: Хорошо, я про себя…
Углубляется в чтение.
СМИР: Почему-то неприятно, когда мои стихи читают вслух, особенно при мне.
Пауза.
ИНГА: Это неплохо…
СМИР: Думаешь? А по-моему…
ИНГА: Очень неплохо! А вот это вообще замечательно!
Пауза, она листает дальше.
СМИР: Жена не любила мои стихи. Она говорила: ты в своих книжках прикидываешься. На самом деле ты — козел…
ИНГА: Козел?!
СМИР: Да, говорила, двурогий козел. А в книжках ты трагедию выписываешь, то бишь, козлиную песнь. Знаешь, что именно так переводится слово «трагедия»?
ИНГА (не отрываясь от страниц): Знаю.
СМИР: Так вот, говорила она, если козел поет песнь — к нему совсем другое отношение. Его называют «автором», «талантом» и так далее. Но разве он перестает при этом быть козлом?!
ИНГА (не отрываясь от страниц): Что?
СМИР: Я о своем, ты читай. В общем, мы разошлись, причем давно. Потом были другие женщины… Хотя они и до того были, так что я, получается, и впрямь козел… А? Как думаешь?
ИНГА: Извини, я читаю…
СМИР: Я на дочь надеялся. Но когда подарил ей последний сборник, понял, что она его не прочла.
ИНГА (захлопывает книжку): Откуда ты узнал, что не прочла?
СМИР: Это легко понять, поверь. А потом мы стояли у входа в предполетную зону, чемоданы лежали на тележке, и она говорила… В общем, я об этом рассказывал. Ей там хорошо, если верить письмам. Есть американская армия, хорошие деньги, четкая перспектива жизни. А что бы я ей дал? Ни-че-го!
ИНГА: Если бы я была твоей дочерью, я бы гордилась таким отцом.
СМИР: Ну, это слишком…
ИНГА: Слишком — отвратительное слово. Ты слишком сильно ко мне привязана! Ты слишком близко принимаешь к сердцу! Наши отношения зашли слишком далеко! Все уши прожужжали этим слишком!
СМИР: Извини, не хотел тебя обидеть…
ИНГА: Ерунда, дело прошлое. Просто в жизни ничего не бывает слишком, как и в стихах. Умеренность скучна, а еще — жестока. Чтобы сделать тебя умеренным, неотличимым, люди готовы на все. Особенно в маленьком городке, где каждая собака друг друга знает… Готовы коллеги-учителя, которые обязаны бороться за высокую мораль, даже ученики, которым мораль, как нынче говорят, по фигу… Хотя самое отвратительное — это когда тебя предают.
Неожиданно Инга исчезает за полками.
СМИР: Инга!
Молчание.
СМИР: Куда ты пропала?
Он мечется среди книжных полок, но Инги нигде не видно.
СМИР: Инга, ты где?!
Инга появляется с другой стороны.
СМИР (переводит дыхание): Слава богу… Я вдруг испугался, что больше тебя не увижу.
ИНГА: Это же корабль, куда мы с него денемся?
СМИР: Здесь все очень зыбко. Посмотри в иллюминатор. Видишь эти корабли, что движутся в том же направлении?
Инга смотрит в иллюминатор.
СМИР: У меня такое чувство, словно вижу бумажные корабли, которые гонит ветер.
ИНГА: Течение. Наш книгочей говорит: нас увлекает вперед течение.
СМИР: Хорошо, течение. Но все равно это зыбко и несерьезно. Помню, в детстве я любил пускать бумажные кораблики по ручью, который истекал в озеро водопадом. Их несло течением, они сталкивались друг с другом, а потом падали с высоты в пенный бурун, бурливший внизу…
ИНГА (задумчиво декламирует): «Река Сугаклея уходит в камыш,
бумажный кораблик плывет по реке,
ребенок стоит на песке золотом,
в руках его яблоко и стрекоза…»
СМИР (подхватывает): «Покрытое сеткой прозрачной крыло
звенит, и бумажный кораблик на волнах
качается. Ветер в песке шелестит,
и все навсегда остается таким…»
Хорошие стихи, правда, опять не мои. Как там заканчивается?
ИНГА: «А где стрекоза? Улетела. А где — кораблик? Уплыл. Где река? Утекла…»
СМИР: Хорошие стихи. А ведь автора тоже можно было назвать эгоистом и даже козлом. Но все это ерунда. Тут важно понимать — почему ты обо всех забываешь? Для чего это все? Мне кажется, ты понимаешь…
Пауза.
СМИР: Вот ты говорила: если бы я была дочерью…
ИНГА: Говорила.
СМИР: А если не дочерью?
ИНГА (отвернувшись): А кем?
СМИР: Извини, я сказал ерунду.
Пауза, затем Инга уходит.
Сцена 18
В библиотеку заходит Левенгарц.
ЛЕВЕНГАРЦ: Вы что здесь делаете? Стишки читаете? Баловство… Тут есть книги гораздо интереснее! (Берет с полки книгу.) Вот, к примеру, история загадочных исчезновений кораблей. Знаете, что корабли иногда пропадают?
СМИР: В Бермудском треугольнике?
ЛЕВЕНГАРЦ: Не только. Трехмачтовая шхуна «Леди Лавин-бонд» исчезла в проливе Ла Манш в феврале 1748 года. Исчезла без видимых причин, во время полного штиля! А знаете, почему? Потому что на борту находилась невеста капитана! А женщина на корабле, сами понимаете…
СМИР (усмехается): В таком случае мы гарантированно пойдем ко дну — у нас на борту сразу две женщины.
ЛЕВЕНГАРЦ: От женщин всегда одни неприятности. Я пробовал когда-то завести семью, но…
СМИР: Ничего не вышло?
ЛЕВЕНГАРЦ: Ничего. Кто сказал, что это ячейка общества?! Это серпентарий, где каждый норовит больнее куснуть другого, да еще яд впрыснуть! Семья бессмысленна!
СМИР (разводит руками): И хотел бы поспорить, да не могу…
ЛЕВЕНГАРЦ: И жизнь бессмысленна. Об этом, между прочим, вся древняя философии в один голос говорит. Вот они, стоят, как на параде — от Гераклита до Марка Аврелия! (Проводит руками по корешкам.) А Махабхарата о чем говорит?
СМИР: Извините, до этого кладезя добраться не успел.
ЛЕВЕНГАРЦ: Но до Библии-то успели? Тогда вспомните Экклезиаста: все, утверждал он, суета и суета сует!
СМИР: Вы так радостно об этом говорите, что делается не по себе.
ЛЕВЕНГАРЦ: На самом деле вы думаете то же самое. Почему вы бросили писать стихи? Молчите? Вот тот-то и оно!
СМИР: Стихи тоже бессмысленны, если рядом нет человека. Но мне сегодня показалось, что человек есть…
ЛЕВЕНГАРЦ: Это заблуждение. Тут один нормальный человек — капитан, жаль, что он не хочет с нами общаться.
Сцена 19
Инга в своей каюте. В дверях появляется Марьяна.
МАРЬЯНА: Удивлена?
ИНГА: Не очень.
МАРЬЯНА: Ну да, на этой посудине ничему не удивляешься… Вчера пошла на корму, а в лодке весла лежат! Раньше не было весел, теперь лежат, ровно пять штук.
ИНГА: Вы пришли про весла рассказывать?
МАРЬЯНА (натянуто смеется): Нет, конечно… А чего мы так официально? Давай на «ты»?
ИНГА: Обращайтесь, как хотите.
Марьяна присаживается.
МАРЬЯНА: Я извиниться хочу. Вполне приличный у тебя паричок, я была неправа. А что ходишь в нем… Какая разница? Я тоже не полностью естественная. Между нами, девочками: недавно силикон кой-куда вставила. Почему? Потому что кое-кто прозрачно намекнул, что кое-где у нас обвисает…
ИНГА: Зачем мне эти откровения?
МАРЬЯНА: А чтобы понимала: ничто не вечно под луной. Ты, хоть и в парике, молодая еще. Но молодость быстро проходит.
ИНГА: Банальная истина.
МАРЬЯНА: Но все-таки истина. В общем, у меня это последний шанс. Зачем тебе Смир? Он не такой, как кажется. Ты еще в людях разбираться не научилась, понимаешь?
ИНГА: А вам он зачем? Если вы умеете разбираться в людях?
МАРЬЯНА: Нас, извини, кое-что с ним связывает.
ИНГА: Кое-что, кое-кто, кое-где…
МАРЬЯНА: Знаешь, где мы первый раз встретились? На Аничковом мосту в Питере. Мы тогда друг друга еще не знали в лицо, по телефону, можно сказать, познакомились. Договорились о встрече, но возле какого коня? Их же там четыре! Так он меня сразу узнал! Еще издали разглядел и сразу рукой стал махать!
ИНГА: О той встрече лучше напомнить ему.
МАРЬЯНА: Вряд ли он теперь будет махать рукой. Поэтому я и прошу: отвяжись от него. Я пропадаю, понимаешь? Связалась с этим козлом…
ИНГА: Который поет козлиные песни?
МАРЬЯНА: Курков, что ли? Он не умеет петь. Он умеет только трахаться и высказывать претензии, мол, кое-где у тебя обвисло! А я сразу бегу силикон вставлять, а как же! Молодой мужик, в любой момент может бросить!
ИНГА (пристально смотрит на Марьяну): Странно… Совсем недавно это уже было. Мне говорили: отвяжись от него. Отстань, отъе… Ну, понимаете, о чем я. Иначе, говорили, плохо тебе будет.
МАРЬЯНА: А ты что же?
ИНГА: А я не послушала. И мне стало плохо. То есть, невыносимо.
МАРЬЯНА: Вот! Надо слушать, что умные люди советуют!
ИНГА: Они не были умными, они были беспощадными. Они сказали: тебе не будет проходу, так и знай! И проходу не было. Вот вы удивлялись тому, что я в парике хожу… Это следствие похода в парикмахерскую. Там работали подруги женщины, муж которой был моим…
МАРЬЯНА: Любовником?
ИНГА: В общем, да.
МАРЬЯНА: Ты, я вижу, большая специалистка в этом деле!
ИНГА: Но я не знала, что там работают ее подруги. Для начала они мне выкрасили голову в отвратительный оранжевый цвет. Они делали вид, что случайно перепутали краску, а сами мерзко хихикали, сгрудившись толпой у кресла. А потом появилась она, эта женщина. Она взяла машинку и выстригла мне полосу — прямо посередине, от затылка до лба. Это было дикое зрелище: оранжевая шевелюра разделилась на две части, словно с апельсина сняли шкурку ровно посередине плода… Когда бежала по улице, люди указывали на меня пальцем, и мои ученики это видели, и кое-кто из учителей — ну, городишко-то маленький. Я обрила голову, купила парик, но это меня не спасло. В учительской при моем появлении воцарялось гробовое молчание, а дети начали писать на досках неприличные слова. Я вхожу в класс, а на доске большими буквами: «Наша училка — б…!»
МАРЬЯНА: А что же любовник? Встал грудью на защиту?
ИНГА: А он сделал вид, что со мной не знаком. И это всех устроило, особенно его жену. Они ходили вдвоем по набережной, мило болтали, а когда навстречу попадалась я, делали вид, что вообще меня не знают.
МАРЬЯНА: И Смир такой же, поверь! Почитает вирши, в постель затащит, а потом: девушка, мы не знакомы! Я-то привычная, знаю эту публику, а ты, вижу, близко к сердцу все принимаешь…
Пауза.
ИНГА: Тот Аничков мост больше не повторится.
МАРЬЯНА (усмехается): Тебе-то откуда знать?
ИНГА: Он сказал, что вы повелись на моду. Когда-то это было модно: писать стихи, тусоваться с поэтами… А стихи — это состояние души. Вам сейчас просто деться некуда, тошнит от жизни, и вы…
МАРЬЯНА (резко): Хватит! Тоже мне, психоаналитик в юбке!
Вскакивает и выбегает из каюты.
Сцена 20
Шамиль вытаскивает на палубу телевизор. За ним выходят Инга и Левенгарц.
ШАМИЛЬ (ставит телевизор): Здесь будет стоять! Мы с ума сходим от скуки, а телевизор только в твой каюта! Разве это справедливо?
ИНГА: Забирайте, ради бога, я его не смотрю.
ЛЕВЕНГАРЦ: И не надо смотреть! Это же ящик для идиотов!
ШАМИЛЬ: Эй, кто идиот? Я идиот?!
ЛЕВЕНГАРЦ: Я абстрактно сказал, никого не имея ввиду…
ШАМИЛЬ: Не говори абстрактно, я прошу. Плохо будет.
ИНГА (Шамилю): Вы его проверьте, может, он не работает вовсе.
ШАМИЛЬ: Сейчас проверим. Где розетка?
ЛЕВЕНГАРЦ: Вот розетка.
Шамиль вставляет вилку в розетку, включает телевизор, но он не работает.
ШАМИЛЬ (переключает каналы): Эй, хоть один программа давай! Хоть новость, хоть футбол — чего-нибудь, короче!
Стучит по телевизору, но экран по-прежнему ничего не показывает.
ШАМИЛЬ: Это не телевизор, это ящик для идиотов!
ЛЕВЕНГАРЦ: А я что говорил?
В этот момент на палубе появляется Смир, вслед за ним выходят
Марьяна и Курков с камерой на плече.
Сцена 21
СМИР: Не надо меня снимать! Выключите камеру!
МАРЬЯНА: Мы обязаны запечатлеть жизнь известного поэта! И взять у него интервью!
СМИР: Не хочу интервью!
КУРКОВ: Старик, надо себя заставить.
СМИР: Не хочу себя заставлять!
КУРКОВ (Марьяне): Он чего-то не понимает.
МАРЬЯНА: Он счастья своего не понимает. Телевидение — это наше все! Альфа и омега, слышишь, Смир? Без него ты никто и звать тебя никак!
СМИР: Хочу, чтобы меня звали никак.
МАРЬЯНА: Даже об этом нужно сообщить по телевизору. (голосом диктора) Сообщаем последние новости! Известный поэт Смир, бывший некогда Смирновым, взял себе псевдоним «Никак». Новые сборники будут подписываться этим звонким именем: «Никак»! Покупайте новые сборники поэта!
Смир устало опускается на палубу.
МАРЬЯНА (указывает на остальных): Вот смотри — люди сидят у телевизора. Заметь: у телевизора, а не с книжкой твоих стихов, хотя они имеются в здешней библиотеке…
Достает сборник.
СМИР: И до книжки моей добралась?
МАРЬЯНА: Сидят у телевизора, ясно тебе?
ШАМИЛЬ: Что толку от этот телевизор?! Не показывает ничего!
МАРЬЯНА: Неважно, главное — тренд…
ШАМИЛЬ: Слушай, хватит ругаться словами всякими! Я тоже могу так ругнуться…
МАРЬЯНА: О’кей, выразимся проще. Налицо тенденция: народ хочет смотреть телевизор. Но представитель поэтического цеха презирает желания народа, он выше этого!
СМИР: Представитель цеха ниже этого…
МАРЬЯНА: Не самоуничижайся, Смир! Все мы помним, как ты любил земную славу!
СМИР: Было дело…
МАРЬЯНА: Как ты любил женщин — без разбора, лишь бы ноги раздвигали!
СМИР: И это было…
МАРЬЯНА: Ты изведал все радости жизни, осталось только заработать бессмертие. И мы тебе в этом поможем. Только телевидение дарит бессмертие, потому что человек умирает, а изображение остается! Рассказать прикольный случай? Слушай: мы, значит, сняли на одном юмористическом концерте смеющегося зрителя. Он так заразительно хохотал, так покатывался, что его начали вставлять в каждую такую передачу, ну, чтобы показать реакцию зрителей, типа: смешно до слез! Так вот, недавно я узнала, что он уже три года как умер. Но его по-прежнему вставляют в юмористические передачи! Он по-прежнему хохочет, и будет хохотать еще много лет, в сущности, он стал бессмертным!
ЛЕВЕНГАРЦ: Какой кошмар…
ИНГА: Оставьте его в покое!
МАРЬЯНА: Кого оставить? Зрителя? Телеканал не простит, это ведь очень ценный кадр!
ИНГА (указывает на Смира): Его оставьте в покое.
МАРЬЯНА (разводит руками): А этого, деточка, не простит история!
КУРКОВ (Марьяне): Деточку снимать?
МАРЬЯНА: А как же?! Это же последняя любовь поэта! Кто там был последней любовью Тютчева?
КУРКОВ: Любовью кого?
ЛЕВЕНГАРЦ: Какой кошмар…
МАРЬЯНА (Куркову): Я не тебя спрашиваю, ты и про Пушкина вряд ли слышал. Я спрашиваю известного поэта, которого мы сохраняем для вечности. Кто же был последней любовью?
СМИР (устало): Денисьева…
МАРЬЯНА (Куркову): Запоминай, неуч. (Смиру): Правильно, Денисьева! Это ей посвятили стихотворение: «О, как убийственно мы любим…» (Инге): Деточка, хочу предупредить: этот тоже любит убийственно. Ну-ка, повернитесь в профиль… Класс, можно снимать!
Инга отворачивается от объектива.
ИНГА: И меня оставьте в покое!
МАРЬЯНА: Не-ет, ребята, покой вам только снится. (Куркову): Может, почитать им стихи из этой книжки?
КУРКОВ: Думаю, не стоит.
МАРЬЯНА: Тогда сам прочитай что-нибудь. Ты помнишь стихи, Курков? Хоть одну строфу, хоть полстрофы помнишь?
КУРКОВ (морщит лоб): Помню вроде… Ага: что-то стало холодать — не пора ли нам поддать?
МАРЬЯНА: Браво! А главное, кстати: на этом корабле стало холодно до жути! А как оценит народное творчество лауреат премии? Рифма не очень, на троечку, но проблема-то жизненная!
ШАМИЛЬ (стучит по телевизору): Вот шайтан-арба… Немного показывает — и опять не показывает!
МАРЬЯНА (указывает на Шамиля): Вот, даже дети гор любят телевидение!
ШАМИЛЬ: Какой любят?! Разбить надо такой телевидение на фиг! (Опять с силой ударяет по телевизору.)
КУРКОВ: А я еще вспомнил жизненные стихи.
МАРЬЯНА: Так читай же!
КУРКОВ (напевает): «Времечко настало, жить хреново стало, моряки твердили: дело дрянь! Шли мы не по плану, верили обману, и на корабле царила пьянь!»
МАРЬЯНА: Это вообще в десятку! Чьи стихи? Рембо? Бродский? Тимур Кибиров?
КУРКОВ: «Король и Шут». Ну, группа такая…
МАРЬЯНА (всплескивает руками): Да это же про тебя, Смир! Ты же был когда-то королем поэтов! Помнишь, как получил это звание?
СМИР: Не помню, забыл…
МАРЬЯНА: Зато я помню. Ты после этого и псевдоним взял. Ну, конечно, разве король поэтов может иметь фамилию Смирнов? Король Смирнов — это ж курам на смех, все равно, что король Петров или Сидоров! Тогда ты сделался Смиром. Но время шло, твои стихи становились все меньше востребованными, и теперь ты — кто?
СМИР (пожимает плечами): Наверное, шут. Шут с осколками стекла в кармане… Странное дело: постоянно вытряхиваю стекла, а они все время появляются!
ИНГА: Это неправда!
СМИР: Правда — вот, полные карманы стекол!
Вытряхивает осколки.
ИНГА: Неправда, что ты шут!
СМИР (усмехается): К сожалению, это правда… У меня давно такое чувство, что я и жизнь — по разные стороны прозрачной перегородки. Она почти невидимая, но она есть, я ее буквально физически почувствовал, когда с друзьями обмывал премию. Я прошел сквозь нее, а что было дальше — не помню…
КУРКОВ: Читать продолжение?
МАРЬЯНА: А как же!
КУРКОВ: «Капитан в уюте прячется в каюте, мочится, наверное, тоже в ней, к людям не выходит, за нос только водит, а его приказы все глупей!»
Хохочет вместе с Марьяной.
ЛЕВЕНГАРЦ: А вот капитана трогать не надо! Из вас, между прочим, никто мои таблетки не нашел, а он нашел! Захожу в каюту, а на столе — целая упаковка!
КУРКОВ: С чего вы взяли, что ее принес капитан?
ЛЕВЕНГАРЦ: А кто — вы? Он? (Указывает на Шамиля.) Или, может, эта влюбленная парочка? (Указывает на Смира с Ингой.) Да из вас никто не почешется ради ближнего! Капитан принес, больше некому!
Раскрывает упаковку и съедает две таблетки.
ИНГА: Водой запейте…
ЛЕВЕНГАРЦ: Обойдусь без советчиков. Я устал от тех, кто советует, как жить. Почему никто не говорит: зачем жить?! Меня лично этот вопрос очень интересует, а вот моего соседа сверху, который уничтожил смысл моей жизни, абсолютно не интересует! Как достать бормотухи с утра — это ему интересно, а остальное… Между прочим, и на службе моей точно такая же публика. С виду они приличные, но копни глубже — то же самое!
ИНГА: Вы один живете?
ЛЕВЕНГАРЦ: Один, и чувствую себя хорошо. То есть, чувствовал бы хорошо, да кто позволит? Вокруг такая мерзость, что хочется…
Машет рукой.
ИНГА: Вы сказали, что упаковка лекарств появилась.. И шаль также появилась. Я пришла к себе, а она лежит на кровати… Но ведь я подоткнула ее под дверь!
МАРЬЯНА: Что вы, деточка, сказки рассказываете? Такую шаль — под дверь?! Это же ангорская шерсть, не тряпка половая!
ИНГА: Я плохо это помню, но я точно сунула ее под дверь…
МАРЬЯНА: Не знаю, не знаю… У меня вообще сомнения, что это ваша вещь.
Шамиль в очередной раз с силой бьет по телевизору.
ШАМИЛЬ: Кажется, меня показали… А потом опять не показали!
Отходит от телевизора и усаживается на стул перед телекамерой.
ШАМИЛЬ: Эй, чего привязались к человеку? (указывает на Смира) Видите — баба у него! Меня снимай!
КУРКОВ (Марьяне): Снимать?
МАРЬЯНА: С какой радости?!
ШАМИЛЬ: А ты только радость снимаешь? Не обманывай, дорогая. К нам такие, как ты, тоже приезжали, очень радовались, что интервью даем.
МАРЬЯНА: К кому это — к вам?
Шамиль достает бандану зеленого цвета и повязывает голову.
ШАМИЛЬ: К нам. Что про вашу жизнь интересного покажешь? Вы только болтать умеете, и водка глушить. А мы — мужчины! Нас всему миру показывают, а поймать — не могут!
ЛЕВЕНГАРЦ: Террорист…
ШАМИЛЬ: Не обижай меня, а то один день не проживешь. Мы воины. А где ваши воины? (Указывает на Смира.) У него дочка в армия завербовалась. Дочка! Это же позор!
СМИР: У вас тоже есть шахидки…
ШАМИЛЬ: Правильно, есть. А у вас есть? Твоя дочка станет живой бомбой, а? Наденет пояс? Не наденет, значит, вы проиграли. (Марьяне): Давай, снимай меня. Я всем скажу: вы — проиграли!
МАРЬЯНА (скептически усмехаясь): Ой, как страшно! Да это мы вас создали, мы — телевидение! Мы надули вас, сделали из мухи слона! Если бы вас не совали в каждую новостную передачу, где бы вы были?!
ШАМИЛЬ: Э-э, мы сами себя сделали! И вас еще сделаем!
Раздается звук корабельного колокола.
ИНГА: Этот звук раздается все чаще… Словно время убыстряется.
КУРКОВ: Или капитан окончательно сбрендил…
Сцена 22
На палубе стоит телевизор, на экране мелькает какое-то смутное изображение. Появляется Левенгарц, следом Шамиль, Марьяна и Курков.
ЛЕВЕНГАРЦ (задумчиво): Внизу появилось расписание…
КУРКОВ: Вывесили наконец-то? Ну, и когда прибудем в пункт назначения?
ЛЕВЕНГАРЦ: Какой пункт вас интересует?
КУРКОВ: Юрятин, естественно.
ЛЕВЕНГАРЦ: Там нет Юрятина.
МАРЬЯНА: Как это — нет Юрятина?!
ШАМИЛЬ: Почему нет?! Я хотел в этот Юрятин поезд садиться!
ЛЕВЕНГАРЦ: Не верите — посмотрите сами. Шлюз есть, за ним водопад, а Юрятина — нет.
МАРЬЯНА: Какой еще водопад?! Откуда на наших реках водопады?!
ШАМИЛЬ: Вот именно. Это что — горный речка?!
ЛЕВЕНГАРЦ: Река обычная, но в расписании указан водопад. А дальше…
КУРКОВ: Что же дальше?
ЛЕВЕНГАРЦ: Ничего.
МАРЬЯН?А: Чушь, ерунда! Нам в Юрятине заказана гостиница, номер на двоих… Вот, у меня даже факс имеется!
Шарит по карманам.
МАРЬЯНА (Куркову): Я тебе факс из гостиницы не отдавала?
КУРКОВ: Да погоди ты! (Левенгарцу): Что значит: дальше — ничего?
ЛЕВЕНГАРЦ: Водопад обозначен конечным пунктом. И мне кажется, я его слышу.
ШАМИЛЬ: Что ты слышишь?
ЛЕВЕНГАРЦ: Шум водопада.
ШАМИЛЬ: Э-э, брось! Это телевизор шумит!
ЛЕВЕНГАРЦ: Нет, это шумит водопад.
КУРКОВ: Ладно, хватит прикалываться. Надо просто пойти в рубку и потребовать нормальное расписание рейса. Если мы вместе заявимся, он покажет, никуда не денется!
ЛЕВЕНГАРЦ: Идите, если хотите. А мне это не надо.
КУРКОВ: Отделяетесь от коллектива?
ЛЕВЕНГАРЦ: Имею право. Наша парочка давно от всех отделилась, а я чем хуже?
МАРЬЯНА (язвительно): Да уж отделились по полной программе… Престарелый Ромео и Джульетта в парике! Бродят по кораблю, как две сомнамбулы, ни до чего дела нет!
ЛЕВЕНГАРЦ: Не завидуйте, все это ерунда. Настоящая жизнь начнется там, за водопадом. Скажу честно: я туда хочу.
Шум усиливается, причем непонятно, откуда звук: из телевизора?
Или шумит где-то в отдалении? Курков приближается к телевизору.
КУРКОВ: Странный ящик. Изображение то появится, то исчезнет… (Марьяне): Мне показалось, мы с тобой мелькнули.
МАРЬЯНА (дергает плечом): С какой стати я — с тобой? Ты в кадре вообще не появляешься!
КУРКОВ: Я же говорю: показалось!
ШАМИЛЬ: Мне тоже казалось: я мелькал. Но потом пропал.
Сцена 23
Шум становится все более сильным.
Стоящий на палубе телевизор продолжает работать,
на экране все чаще появляются и пропадают картинки.
Инга и Смир сидят возле телевизора, обнявшись.
Шамиль что-то пытается делать со стенкой.
ИНГА: Ты слышишь шум?
СМИР: Шум? Не слышу.
ИНГА: И я не слышу… Хотя все говорят про водопад.
СМИР: По-моему, это выдумка. Откуда здесь взяться водопаду?
ИНГА: Действительно: откуда?
Теснее прижимается к Смиру.
ИНГА: Я всегда мечтала о таком путешествии. Чтобы плыть по реке, смотреть на воду, и ни о чем не думать…
СМИР: Мы смотрим не на воду, а в экран испорченного телевизора.
ИНГА: Какая разница, куда смотреть?
СМИР (крепче ее обнимает): Действительно, какая разница? Там что-то мелькает, только нам это…
ИНГА: Совсем не интересно!
Шамиль отходит от стены, растерянный.
ШАМИЛЬ: Ничего не понимаю… Это не настоящий корабль!
СМИР: Что вы сказали?
ШАМИЛЬ: Стенка, говорю, из бумаги сделана!
СМИР: А-а, понятно…
ШАМИЛЬ: Что тебе понятно?! Мне вот ничего не понятно! Как можно корабль из бумаги делать?! Я в своей каюте в стенка ткнул, думал — фанерка, а там бумага! Потом у нее попробовал, где мореный дуб…
ИНГА: Вы залезли в мою каюту? Впрочем, это неважно.
СМИР: Конечно, неважно.
ШАМИЛЬ: Короче, нет там никакой дуб, тоже бумага! Как такой корабль шлюз может проходить? Или водопад этот? Он развалится сразу!
Сцена 24
Появляются Марьяна, Курков с камерой, следом за ними Левенгарц.
ЛЕВЕНГАРЦ: Да послушайте вы!
МАРЬЯНА: Не хочу слушать бред! (Инге и Смиру): Сидите, голубки? Пригрелись и воркуете? Извините, но мы вас побеспокоим. Почему? Потому что потехе час, а делу время. Будем просматривать отснятый материал!
ЛЕВЕНГАРЦ: Я, кажется, все понял!
КУРКОВ: Старик, когда кажется — крестятся. Не мешай процессу.
Подсоединяет камеру к телевизору. На экране появляется четкое изображение.
МАРЬЯНА: Пока время есть, глядишь, часть фильма смонтируем…
Курков вглядывается в изображение.
КУРКОВ (после паузы): Если будет, из чего монтировать…
МАРЬЯНА (тоже вглядывается): Что это?! Ты разве такое снимал?!
КУРКОВ: Вроде не снимал… Как я мог снять самого себя, садящегося в машину?!
МАРЬЯНА (в волнении): Что-то я резко с места рванула…
КУРКОВ: А потом поехала с сумасшедшей скоростью! Ты что, к «Формуле-1» готовишься?
МАРЬЯНА: Погоди, там впереди какой-то фургон…
КУРКОВ: Блин!! Отворачивай, дура!
Слышится звук столкновения.
КУРКОВ (утирая пот): Забавное кино…
ЛЕВЕНГАРЦ: Ну, я же вам говорил! А вот показывают нашего кавказского друга!
ШАМИЛЬ: Где показывают?!
ЛЕВЕНГАРЦ: Здесь! Вы что-то такое делаете интересное…
ШАМИЛЬ: Нужный вещь делаю. Только провода, кажется, перепутал…
Раздается хлопок, на экране вспышка.
КУРКОВ (Шамилю): Кирдык тебе, похоже…
ШАМИЛЬ: Сам вижу… Только я ведь живой!
ЛЕВЕНГАРЦ: Это еще вопрос. Я тоже вроде живой, но если посмотреть внимательнее… Ну да, вот он я! Обратите внимание: никакой паники, полнейшее хладнокровие! А почему? Потому что сознательный выбор. Не аффект, не истерика, а взвешенное и ответственное решение!
ШАМИЛЬ: Э-э, почему тогда руки трясутся? Вон, половина таблеток рассыпал!
ЛЕЕВЕНГАРЦ (бормочет): Ничего, второй половины вполне хватило…
ШАМИЛЬ (Смиру): Эй, Расул Гамзатов! Тебя показывают! Пьяного, как свинья! Ты куда пошел, а? Туалет искать?
Смир привстает, вглядывается в экран.
СМИР: Я не помню, куда пошел.
КУРКОВ: Если эти телодвижения называются: пошел… Ты чего, стекла на своем пути не разглядел? Такое стекло может пополам перерезать!
Из телевизора слышен звон разбитого стекла. Инга встает, гладит Смира по голове.
ИНГА: Бедненький…
Марьяна вглядывается в экран, язвительно усмехается.
МАРЬЯНА: На себя бы посмотрела, психопатка. Не нашла ничего лучше, как открыть газовые конфорки? Надо же, еще и шаль подоткнула под дверь!
ИНГА: Под дверью широкая щель, а в кухне всегда сквозит…
МАРЬЯНА: Ага, ты себе газовую камеру решила устроить!
ЛЕВЕНГАРЦ (Марьяне): Теперь-то вы мне верите?
МАРЬЯНА: Теперь верю. То есть, не верю, конечно, это же полная бредятина! (Куркову): Признавайся, где снимал эту фигню?
КУРКОВ (дрожащим голосом): Ты что, не въехала еще? Мы же все наполовину…
ЛЕВЕНГАРЦ: Я бы даже сказал: на три четверти.
КУРКОВ: Вот именно, на три четверти уже того!
ШАМИЛЬ: Чего — того?! Почему меня ящик показывает?! Почему корабль бумажный?! И где этот капитан, клянусь, если увижу, задушу своими руками! Эй, капитан! Я к тебе сейчас поднимусь, поговорим, как мужчина с мужчиной!
Убегает. Курков в панике мечется по палубе.
КУРКОВ: Ну, попал… (Марьяне, в истерике): Кто тебя просил за руль садиться?! Овца безмозглая, ты же нас угробила!
МАРЬЯНА (зло): Сам ты баран!
КУРКОВ: Я не хочу водопада! Я хочу обратно!
ЛЕВЕНГАРЦ: В принципе, шанс есть.
КУРКОВ: Какой шанс?! Говори! (Хватает Левенгарца за ворот.) Говори, или задушу!
ЛЕВЕНГАРЦ (с трудом освобождается от хватки): Что-то много душителей на этом корабле собралось… Шанс — это лодка.
КУРКОВ (бормочет): Лодка, лодка… Конечно, там даже весла есть!
ЛЕВЕНГАРЦ: Главное, выгрести против течения.
КУРКОВ: Выгребем! Как рабы на галерах будем грести, но выгребем!
ЛЕВЕНГАРЦ: Кто-то будет грести. А кто-то не будет…
КУРКОВ: Кто не будет?! Почему не будет?! Да я тебя…
ЛЕВЕНГАРЦ: Я же сказал: это был мой сознательный выбор. А значит, река несет меня туда, куда я всю жизнь стремился. К тому же лодка рассчитана на пять человек.
МАРЬЯНА: Там и весел как раз пять штук…
ЛЕВЕНГАРЦ: Вот именно. Шестой лишний. И этот лишний — я!
КУРКОВ: Ну, дело хозяйское, уговаривать не будем… Где этот бандит? Он мужик здоровый, без него нам не выгрести!
СМИР (с усмешкой): А вы не боитесь, что лодка тоже окажется бумажной? Как и весь этот корабль?
КУРКОВ: Лодка — резиновая, сто пудов! На этом корабле вообще ничего не пахнет, и только лодка резиной воняет!
На палубу выбегает Шамиль, обхватывает голову руками.
ШАМИЛЬ: Зачем поехал?! Зачем?! Я же говорил: не надо, давай вместе будем… А-а-а!
Курков трогает его за плечо.
КУРКОВ: Поздно спрашивать: зачем? Грести надо, пока не поздно! Слышишь? В лодку надо!
Шамиль обводит всех диким взглядом.
ШАМИЛЬ: У меня брата убили. В Москве.
КУРКОВ: Брата?! Откуда ты, интересно…
ШАМИЛЬ: Этот сказал. (Указывает наверх.) Подошли, спросили: что ты здесь делаешь, черный? Зачем сюда приезжал? И ножом в живот… А брат драться не любил, это я любил. Он стенка умел ложить, камин делать… Писал мне: приезжай, брат, научу тебя делать камин… А-а-а, почему я рядом не был?! Почему я на этот дурацкий корабль?!
КУРКОВ: Все спрашиваем об этом, да что толку?
ШАМИЛЬ: Капитан, верни обратно! Не хочу шлюз, водопад — мне домой надо!!
КУРКОВ: Да поняли уже все…
ШАМИЛЬ (внезапно успокаиваясь): Не поняли вы ни хера. Позже поймете, когда вернусь. Пошли на лодка!
ЛЕВЕНГАРЦ: Что ж, счастливого пути. (С пафосом): А я поплыву по этой Лете, а может, по Ахеронту…
ШАМИЛЬ (сумрачно): Вместе с нами ты поплывешь.
ЛЕВЕНГАРЦ: Нет, генацвале, я останусь…
ШАМИЛЬ: Во-первых, я тебе не генацвале. Во-вторых, остается она.
Указывает на Ингу.
ЛЕВЕНГАРЦ: Почему она?! Она не хочет!
ШАМИЛЬ: А кто ее спрашивать будет, женщину? Хочет, не хочет… Он так сказал!
Указывает наверх.
ЛЕВЕНГАРЦ: Капитан?!
ШАМИЛЬ: Капитан, капитан…
ЛЕВЕНГАРЦ (растерянно): Что же получается? Я не хочу обратно, а должен вернуться? Она — не хочет туда, а должна…
КУРКОВ: Ладно, хватит философии. Кто-то обязан остаться, лодка рассчитана на пятерых.
СМИР: Обойдетесь без меня.
Приближается к Инге, обнимает ее.
СМИР: Я тоже остаюсь.
ИНГА (отстраняется): Не надо.
СМИР: Но я не хочу назад! Что мне там делать?!
ИНГА: Наверное, писать стихи. Помнишь? «Бумажный кораблик плывет по реке, ребенок стоит на песке золотом, в руках его яблоко и стрекоза…»
СМИР: Эти стихи уже написаны.
ИНГА: Значит, напишешь про этот бумажный корабль. Он действительно какой-то ненастоящий, даже странно, что я сразу не поняла…
МАРЬЯНА (язвительно): Надо же, какая возвышенная сцена! Прямо Тристан и Изольда, если помирать — то вместе! А я вот умирать не хочу, поэтому хватит тут сопли распускать!
ШАМИЛЬ: На этот раз женщина права. (Подходит к Смиру, крепко хватает за плечо.) Пойдем, дорогой, ты нам нужен. Против такой течение мы без тебя не выгребем.
КУРКОВ: Конечно, не выгребем! Так что давай с нами.
СМИР: Инга!
Он вырывается, но Курков и Шамиль его утаскивают. На палубе остается Инга. Телевизор шумит все сильнее, затем раздается хлопок — и экран гаснет. Инга машет рукой тем, кто отплывает на лодке. Появляется фигура в черном — это капитан,
он тоже машет отплывающим. Слышно, как вдалеке нарастает шум водопада.
?????
КОНЕЦ
(????.:Прим.: В пьесе цитируются стихотворения Афанасия Фета и Арсения Тарковского.)
Владимир Шпаков — прозаик, драматург, критик. Родился в 1960 году в г. Брянске. Закончил ЛЭТИ и Литературный институт (семинар А. И. Приставкина). Рассказы, повести и романы публиковалась в журналах «Знамя, «Октябрь», «Дружба народов», «Нева», «Урал», «Крещатик» и др. Автор четырех книг прозы и ряда пьес, одна из которых была поставлена в виде радио-спектакля на «Радио России». Член Союза писателей Санкт-Петербурга и СП XXI века. Лауреат литературной премии Н. В. Гоголя за 2010 год. Живет в Санкт-Петербурге.