Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2011
Перекличка поэтов
Максим ЖУКОВ
В СТРАНЕ ФАРАОНОВ
Жизнь моего приятеля
Если вошел ты, о, путник, под своды стеклянные
И приобрел у окошка заветный билет —
Значит, участником стал ты процесса великого
И называть тебя будут теперь — ПАССАЖИР.
Если решил ты за час до отбытия поезда
В местный зайти круглосуточный бар-ресторан —
Официантка, прикид оценив твой скептически,
Скажет бармену со вздохом протяжным: КЛИЕНТ…
Если к тебе подойдет испещренная пирсингом
Девушка лет двадцати и попросит «огня» —
Ты, предложив ей присесть, зажигалкою чиркая,
Купишь вина и процедишь сквозь зубы: GLAMOUR…
Если очнешься ты в полночь у камер хранения
Без документов и денег и клади ручной,
Скажет тебе лейтенант, протокол заполняющий:
ЛОХ ты ПЕДАЛЬНЫЙ и ФРАЕР УШАСТЫЙ притом.
О стихах
Для того чтобы быть поэтом,
необязательно писать стихи.
Из раннего
Наверное, надо пояснить:
Я всегда хотел говорить с людьми именно так —
без излишней образности.
Не путаясь в силлабах,
не подыскивая нужных рифм.
Разве можно отобразить в стихах такое, скажем,
детское воспоминание:
среди подмосковных разросшихся одуванчиков,
за стройными рядами дозревающей малины,
стоит известное всем сооружение из соснового горбыля
с выпиленной сердечком и,
как правило,
загаженной
дыркой.
Это деревенский туалет,
неотъемлемая часть
российского пейзажа.
Я иду в коротких штанишках в направлении этого
отхожего места,
сорвав по пути зеленое яблоко и
уворачиваясь от жалящих стеблей
подзаборной крапивы;
«Надо.
Давно не был.
Пришло время».
Или что там говорят в подобных случаях?
Мощным рывком открываю дощатую дверь.
И вот тебе на!
Там на корточках сидит
соседская девчушка
по имени Лилька,
которая иногда забегает к нам
пожрать малины и пострелять со мной
из самодельного игрушечного лука.
Она исподлобья смотрит то на меня,
то на яблоко у меня в руке и,
как ни в чем не бывало, заявляет:
— Ты знаешь, что есть в туалете нехорошо?
— Не знаю… а почему?
— У меня была знакомая в пионерском лагере,
она тоже ела пряники и конфеты,
когда ходила в туалет…
— Ну и что?
Лилька делает паузу и, бесстыдно
поправив трусы на щиколотках,
произносит:
— У нее от этого потом мама умерла.
Вообще-то весьма распространенное заявление
из области детской мифологии.
Все это производит на меня
чрезвычайно глубокое впечатление, и я
бормочу что-то вроде:
— Ну, и что дальше-то?
— Да ничего. Выйди, мне трусы надеть надо!
Я держу яблоко и слушаю, как Лилька аккуратно
шуршит нарезанной газетной бумагой
за прикрытой дверью.
В туалет мне как-то расхотелось.
С тех самых пор
я в такие места
с яблоками не хожу:
МАМУ ЖАЛКО!
Вот какова сила усвоенных в детстве
суеверий.
Ну и как, скажите мне на милость,
поведать такую историю
борясь с ускользающим размером
и подыскивая сочетание
миллионы раз использованных рифм?
…Самое смешное, что кто-то делает это
до сих пор…
* * *
Степь бесконечная как смерть. Живи в степи!
Учись на суржике трындеть, страдай, копи:
За каждый нажитый пятак — расплаты пуд.
От Евпатории до Сак, один маршрут.
В кафе, в тарелке на столе — кальмар зачах.
Ты одинок, на сей земле, на всех путях.
Коньяк, раздавленный, как клоп, — неконгруэнт…
Тоска — как непременный троп. И Крым — как тренд.
И по дороге в Черноморск, под шорох шин,
В наушниках играет «Doors»: то «Doors», то «Queen».
И если есть на свете Крым, то он — иной,
Где мне явился серафим и вырвал мой…
* * *
Обычный день.
Попытка разговора
С самим собой начистоту
Претерпевает неудачу,
Словно вчерашняя попытка
В себя попробовать залить
Чуть больше, чем ты можешь,
Все же
Чуть меньше, чем хотелось бы.
Обычный день
Попытка выжить
С попыткой сплюнуть в унитаз
Остатки выпитого зелья,
Спросить себя: «Как поживаешь?» —
И не ответить ничего.
Мой друг Горацио, в пылу,
Не оставляющем в живых
Ни мать, ни дядю, ни Лаэрта
С его сестрою и отцом,
Есть смысл,
И это — неудача
Попытки с о с у щ е с т в о в а т ь.
Обычный день.
На простыне
Осталась вмятина от тела,
Напоминающая чем-то
Не то чтоб формулу тепла,
Но рядом спящего подвида,
Имеющего
Женский пол.
Из сотни тонущих Офелий
Спасать не стоит ни одну —
Во избежании безумья,
Уже совместного потом.
Мой друг Горацио,
Мой день
Начнется, как всегда, с попытки
Подняться и пойти в пивную,
Где я попробую, как прежде,
Чуть больше, чем смогу,
Но все же
Чуть меньше, чем хотелось бы.
* * *
Наш роман с тобой до полуночи,
Сука здешняя, коридорная.
А. Галич
Чьи-то лица припомнятся,
Кто-то ближе подвинется, —
Это просто бессонница
И чужая гостиница.
Как жила? Припеваючи?
Не в особом экстазе ведь,
Расскажи мне о Галиче,
Если сможешь рассказывать.
Может, все перемелется,
Может, снова навалится, —
Не вдова, не изменница.
Не дала… Что печалиться?
Не княжна, не снегурочка.
Светит тусклая лампочка.
Ты ждала его, дурочка?
Не воротится, лапочка.
* * *
Полаять, что ли, на луну?
Да не поймут, пожалуй, люди.
Они так любят тишину,
Преподнесенную на блюде.
Из раннего
Белый день заштрихован до неразличимости черт.
Я свернул у моста, а теперь мне, должно быть, налево…
Словно Кай, что порвал за свой век больше тысячи Герд,
Я заделал себя так,
как вряд ли смогла б Королева.
Нынче ветрено, Постум, но что они значат — ветра,
С совокупностью их, с направлением, с силою, с розой?
Не пришедших домой тут и там заберут мусора;
Что рождалось стихом, умирает, как правило, прозой.
Ничего никогда никому не хочу говорить,
Повторяя себе вопреки непреложное: «Скажешь!»
До того перепутана первопричинная нить,
Что ее и петлей на кадык просто так не повяжешь.
Нынче ветрено, милый. Как следствие — вот тебе на:
На мосту ни зевак, ни гетер, ни блуждающей чуди,
И, как в детских стихах, фигурируют те же: луна,
Тишина и т. п. И ее преподносят на блюде.
С чешуей покрывает по самое некуда вал.
Никакого житья — все равно, будь ты фейк или гений.
Я живу у моста. Я на нем никогда не бывал,
И считаю, что это одно из моих достижений.
Максим Жуков — поэт, прозаик, журналист. Член Союза литераторов России. Родился в 1968 году в Москве. Печатался в журналах «Дети Ра», «Знамя», «Топос», «Сибирские огни», в «Литературной газете» и др. изданиях.