Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2011
Перекличка поэтов
Максим ШМЫРЁВ
ДУМАЯ О ВЕРЛЕНЕ
Я ничего не оставляю бедным, потому что я сам бедняк.
Я верю в Бога.
Поль Верлен «Мое завещание»
Ноябрьский вечер
Ноябрьский вечер заснежен,
Лужи промерзли до дна.
Солнечный луч, как стержень,
Посередине окна.
Умерших словно листья
Время уносит назад,
И в небосвод чистый
Дети в саду глядят.
Яблоко там на ветке,
Красно-желтым мазком.
И сидит на скамейке
Кошка, не взятая в дом.
Любопытные облака
Солнечный день вдруг становится темнее, веет прохладой — это на солнце набежало облако, проскользнуло по его диску и скрылось за крышей дома. Облака — это совсем не тучи, которые могут на целую неделю погрузить город в огромный аквариум дождя, они легки, пронизаны солнцем, причудливы, как хорошенькая девушка, они могут капризничать и брызгаться редкими дождевыми каплями, краснеть на утренней заре и беспечно разбегаться по небу. Порой кажется, что облака интересуются делами горожан — тогда они опускаются ниже, заглядывают в окна домов и прохладные щели переулков. Облака любят нырять в туман и сливаться с дымом печных труб. Их часто сравнивают с фантазерами и бездельниками, потому что они летают туда-сюда и весело строят свои воздушные замки над серьезным деловым городом.
А вечером, когда в окнах загораются первые огни, облака становятся другими. Медленные и торжественные, пронизанные светом заходящего солнца, они напоминают золотые нимбы, сияющие в синем бесконечном пространстве. И сохраняют ушедший день, его последние отблески, пока не наступит звездная ночь.
Ветер трубит в переулках
Чуден ветер упавший
В переулках полудня,
Выдувший день вчерашний,
Зачерствевшие будни.
И сопричастный сути
Вечности через время,
Он трубит в захолустье
Радостью Воскресенья.
Ставит небо как парус
В переулках — проливах.
Нам немного осталось:
Выдох, вдох, выдох.
Парусники
Мне нравятся старики —
как белые парусники
иссохшего моря
плывущие
по сладковатым волнам
эфира.
Через больницы, рынки,
трамваи и другие предметы
их осеннего мира,
где солнце мягко и желто.
А небо — как синий залив.
Старики сидят, глядят на него
Выцветшими глазами.
Ветер шевелит
Полы их пиджаков,
А облака уходят волнами
Вдаль
От пятиэтажных
домов.
Перекресток
Светофор
Мигает желтым.
Бездомный на перекрестке…
И не знает, куда идти.
…На все четыре стороны
Ему открыты пути.
Великое освящение воды
В чин Великого водосвятья,
Как больные с кровати,
Поднимаются с дна корабли.
Мачты неся, как распятья
(Шаг за шагом, по палате…)
Добираются до земли.
И стоят, как нищая братия,
В бинтах, в окровавленной вате,
С нимбами корабли.
У берега, как на паперти,
Рядом стоят они.
О колокольне и родниках
От колокольной грозди
Вниз падают звуки,
Как в родники звезды,
Как подаянье в руки.
Вдохнет мир Православный,
Выдохнет, станет легче
В этой жизни нескладной,
Но почти уже вечной.
Церковь у горизонта
Словно тянется к Богу,
И листва позолотой
Заметает дорогу.
Ночью, возле окна
Закончились времена.
Он никому не пишет,
Полковник стоит у окна,
Хрипло, с мокротой, дышит.
По перекрестьям рам
Ветер стучит ветвями,
Полковник не ходит сам.
Просто стоит, как знамя.
Он ощущает все:
Шорохи, стук капели,
Как, забирает свое,
Смерть, проникая в щели.
Как одиноки, пусты
Все города-сироты.
В окнах рамы-кресты,
Поздние звезды желты,
И вокруг тишина.
На самом краю ночи
Полковник стоит у окна,
Просто стоит, молча.
Летучие рыбы
Когда я выйду из подземного перехода, то увижу мост, весь в сиянии вечерних облаков. За ним берег, где дома спускаются к набережной, и их отражения, словно лодки, плывут по воде. И тут все рыбы поднимутся в воздух и сплошной сияющей линией понесутся к краю неба, ныряя за горизонт.
Такая картинка представилась мне, когда я вышел из поезда и увидел, как воробьи вылетают из темных потаенных мест и носятся у светлого потолка конечной станции.
Памяти Верлена
В сумерках тело белело,
Рядом стояла кровать,
Женщина не сумела
Его до утра поднять.
Мучилась без пользы
И уснула потом,
А облака, как розы,
Расцвели за окном.
И лучи, сияя,
Падали на него,
Возможно, еще не Рая,
Но преддверья его.
Край света
На краю света есть водонапорная башня. Она проржавела настолько, что стены стали рыжими и тонкими, как осенние листья, а вода, замерзшая внутри нее (на краю света зима), просвечивает наружу ледяными прожилками. И кажется, что это уже не башня, а огромный сияющий ствол дерева.
Я бы никогда не добрался до этой башни, если бы дорога, которая проходит через овраг, не вывела меня прямо к ней. И, глядя на ее стены, я подумал о двух вещах. На мой взгляд (употребим на всякий случай это смягчающее выражение), отслужившие свой срок механизмы обретают новую суть. Теряя свое утилитарное предназначение, они становятся бессмысленными, а значит, открытыми для любого смысла. Их формы обретают пластичность и становятся восприимчивы для идей-странников. Вытесненные за рамки обыденного, механизмы продолжают тихую придонную жизнь глубинных рыб. И старый мотор становится винтом самолета для ребенка, решившего поиграть в войну, или источником прохладной тени для тысяч насекомых.
А кроме этого я решил (это уж точно), что чай, который ты вскипятила, может остыть, если я не вернусь домой. По счастью, край света расположен очень близко.
Максим Шмырёв — поэт. Родился в 1973 году в Москве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Публиковался в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», газете «Литературные известия» и других. Живет в Москве.