Беседа с Романом Барабашем
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 1, 2010
Беседа с Романом Барабашем,
автором монументального лирико-философского труда
«Колокол имяславия»,
вышедшего в ноябре 2009 г. в издательстве «Вест-Консалтинг»
— Роман, «Колокол имяславия» носит жанроопределяющий подзаголовок «теургическая эпопея в трех томах». Расскажите, как столь нетривиальный жанр стал «вашим», в какой степени он связан с вашими филологическими изысканиями, с темой вашей кандидатской диссертации, посвященной идее теургии в творчестве Блока, Андрея Белого и Вячеслава Иванова?
— В «Философских началах цельного знания» Владимир Соловьев выдвинул и обосновал термин свободная теургия… Этот термин представляется ключом к пониманию искусства нового типа. Надо иметь в виду, что свободная теургия терминологически перекликается с теургией как разновидностью магии, что может привести к некоторому недоразумению, так как между свободной теургией и теургией магической пролегает пропасть. Я предлагаю, не меняя сути, все же заменить ярлык данного термина и назвать свободную теургию, хотя бы в рамках нашей беседы, софиургией. Поэт-софиург должен явить свой творческий голос и стать в полный рост именно тогда, когда в исторической перспективе обозначится максимальное противоречие между художником (творческой индивидуальностью) и медиумом (механическим проводником космических голосов). ХХ век можно признать апогеем выхолащивания сакрального начала в творчестве. Софиургия представляется синтетической силой, вбирающей в себя равным образом ключевые особенности эстетики синкретического мышления и художественного творчества.
Когда выяснится, что творческая индивидуальность как таковая исчерпала все свои формы, и уже не только классическое искусство, но и различные течения авангарда то и дело порождают лишь свои бледные подобия, когда голосовые связки окончательно разорвутся от возгласов: «Художник умер! Да здравствует художник!» — тогда в историческом пространстве появится росток софиургии — божественного имяславия, осуществленного художественными средствами, но на волне подлинно профетического настроя.
— Вы полагаете, что именно свободной теургической (то есть софиургической) составляющей не хватает сегодня русской литературе?
— Насколько актуальна теургия в нашей современности? Если сопоставить цивилизацию «гордых внуков славян» с греко-римской цивилизацией, имеющей более глубокие исторические корни, то можно сказать, что последняя уже выполнила свое мировое предназначение, тогда как Россия, взаимодействуя с западной цивилизацией почти тысячу лет в таких важных сферах общественной жизни, как религия, государство, искусство и наука, Россия, повторяю, вплоть до ХХ столетия была в роли «догоняющего спринтера», хотя и признавалась талантливым учеником своего более опытного старшего соседа. Теперь очередь именно за Россией. Нашему народу в период своей духовной зрелости предстоит сказать свое самобытное Слово, которое, в моем представлении, станет ключом к Норме общечеловеческого единства. Так отмерено Провидением. Именно в недрах русского духа кристаллизуется и примет свои совершенные формы Норма всеединства.
— То есть у России опять свой особый путь, особая миссия, она должна сказать свое «самобытное Слово»?
— Софиургия запрограммирована ходом истории, но еще никогда не раскрывалась в полной мере, не являла своего Канона. Что такое софиургия? Это альтернативный тип творчества, предполагающий полномасштабное примирение божественного и человеческого начал, при котором Откровение идет от творческой индивидуальности к сферам чистого Духа. Горние миры, духовно вскормившие человека, ждут от него Откровения. Теперь о миссии России в этом процессе. Если в кузнице восточного мира ковались по преимуществу деспотические формы правления, так как для него характерно превознесение божественного духа в ущерб человеческому, то западный мир, напротив, демократичен и культивирует персональное начало, возвеличивая человеческое естество вопреки духу Абсолюта. Но должна явиться третья всемирная сила, которая сможет выпрямить этот дисбаланс. Еще раз подчеркну, что только в лоне свободной теургии (софиургии) антагонистические грани абсолютного и частного выходят из своего противоречия, поскольку в этом измерении творчества полностью проявляется и реабилитируется извечный корень человечности.
— Вы тяготеете к религиозному универсализму, пытаетесь объединить и примирить не только различные ветви христианства, но все мировые религии, включая ислам, индуизм и одинические культы. В частности, ясень Иггдрасиль сравнивается вами с лестницей Иакова… Видимо, в вашей интерпретации Софию надо понимать шире, нежели в православии или, скажем, у гностиков.
— Вы правильно заметили, что образ Софии в «Колоколе имяславия» не вмещается в рамки гностицизма и теософии. Гностики выводят проблему добра и зла из мифологемы о падшей Софии-Ахамот, которая замыкает ряд первозданных эонов. Согласно концепции гностиков, корень зла заключается в произвольном стремлении Софии-Ахамот постичь совершенство первого эона, то есть сущность Первоотца. Из этого ложного устремления порождается Демиург — несовершенный эон, который является творцом материального мира. Теософы рубежа ХIХ–ХХ вв., например, Блаватская, вообще склонны отождествлять этого Демиурга с Богом Ветхого Завета. Но этот миф об ущербном Демиурге, сыне заблудшей Софии-Ахамот, содержит в себе непростительное противоречие. Судите сами. Семь дней творения — величайшего из таинств — отданы во власть Демиургу, который, оказывается, не ведает, что творит. Божественный Абсолют (ЭН-СОФ) в системе этой космогонической мифологемы — выпавшее звено. Получается, что ЭН-СОФ как бы не причастен к столь «мелким» делам. Зачем его тревожить, если где-то там, по какому-то недоразумению, «всего лишь» творится огромная материальная вселенная с ее живыми обитателями. А вместе с тем, Абсолют по определению — это совершенное и преизбыточное начало, распространяющее свое прямое влияние на все духовные и материальные миры. Только в этом случае Абсолют оправдывает свой статус. Как такое возможно в принципе, чтобы столь ответственное дело, как творение вселенской Иерархии (это ведь священный акт!) совершенный Абсолют доверил или перепоручил нерадивому Демиургу? Понятно, что Абсолют интегрирован во все духовные и материальные процессы (на то Он и Абсолют) и что совершенно бессмысленно искать «крайних» в процессе выявления тех или иных жизненных противоречий. Поэтому гностическая София, на которую мистики определенного типа решили спустить всех собак, никак не вписывается в доктрину Всеединства. Кстати сказать, приверженцы Каббалы также определяют Мудрость в качестве самого отдаленного мира (эона), но при этом они, в отличие от гностиков, понимают, что у истоков мироздания стоит абсолютный Творец (ЭН-СОФ), и что сотворение человека — его «проект». В «Колоколе имяславия» София является не только одним из имен извечной Матери, но и представлена в образе Совета божественных ипостасей. Там, где о себе тем или иным способом заявляет божественный Совет, принимает свое очертание идея Присутствия. София напрямую связана с идеей божественного Рода в недрах Абсолюта. София — это полнота божественных ипостасей, которая разворачивается в лоне абсолютного Мифа.
— Ваш «Колокол» состоит из двадцати семи книг, объем его превышает семьсот страниц. Полагаете, современный читатель с его клиповым, мозаичным сознанием сможет осилить такой труд? Да еще и явленный миру не в прозе, а в стихах? Или ваше творчество — для избранных?
— Я вполне понимаю, что в условиях современной динамики и с учетом вкусов и запросов массового читателя «Колокол имяславия» рискует, образно говоря, оказаться белой вороной. В том-то и дело, что эта эпопея не попадает под разряд развлекательного жанра, но предполагает со стороны читателя вдумчивый подход и интенсивную внутреннюю работу. Главная проблема на пути к читателю заключается в том, что данная книга пришла как бы из будущего, из той общественной атмосферы, где лицезрение абсолютного Центра представляется естественной Нормой…
— Ответом на какой «последний», «проклятый» вопрос должно было стать ваше философское произведение? Как вы для себя формулировали конечную цель его создания?
— Вопрос, что называется, не в бровь, а в глаз. Действительно, древнее проклятие тяготеет над человечеством, находящимся во власти роковых сил. «Колокол имяславия» — это творческая попытка заклятия смерти. Ведь произошел семь с половиной тысяч лет назад смертельный надлом в сердце первого человека.
— Вы говорите о первородном грехе?
— Да. Но мы свято помним, что состоялась искупительная Жертва, и превыше всего почитаем пасхальный день Христова воскресения. Да, смерть уязвлена, но ее господство еще не упразднено, и путь к бессмертию зарабатывается личным прилежанием. Христос протягивает руку, но никого не тянет за волосы в свой мир совершенного равновесия и благодати. Поэтому высшее назначение человека сводится к заклятию смерти путем творческой самоотдачи. Последний «проклятый вопрос», который бросили в лицо человека роковые силы природы, звучит так: возможно ли Царство Божье на земле? Этот вопрос продуцирует еще одну головоломку наивысшей сложности: как преодолеть хищное начало в природе? «Творческая самоотдача во имя Христа!» — вот единственный ответ, единственная веха истинного пути. Творчество «во Имя» — это также жертвенный путь. Вот почему «Колокол имяславия» — это творческая попытка заклятия смерти.
— В вашей эпопее есть такие строки:
Сомкнулись в точке новых зорь орбиты,
Сплетая твердь из перьев вещих крыл.
«Дороги единения отрыты!» —
Спасенья свет во мне провозгласил.
В обращении к читателю Барабаш-филолог так комментирует Барабаша-поэта: «…я, будучи вестником софийного Лика и Имени, прямо свидетельствую о Ней, что создает благоприятную почву для межконфессионального сотрудничества…» Не страшно ощущать себя пророком? И как вы относитесь к концепции вестничества, сформулированной Даниилом Андреевым, чья «Роза мира» очевидно повлияла на метаэкуменический пафос вашего сочинения?
— Это верно, что моя эпопея — произведение профетического порядка. Она представляется творческим опытом кристаллизации истинного Имени, не лежащего на поверхности, но укорененного в недрах абсолютного мифа. Вы упомянули имя Даниила Андреева как наиболее явного предшественника «Колокола имяславия»… Это справедливо. Вчитайтесь в имя автора «Розы мира». Даниил — имя ветхозаветного пророка, который (и здесь содержится прямая перекличка с профетическим вектором Даниила Андреева) в значительной степени ориентирован на эсхатологические времена. Имя Андрей отсылает нас к апостольскому образу Андрея Первозванного, первого апостола, откликнувшегося на призыв Христа. Также и Даниил Андреев первым в русской культуре ясно обозначил и обосновал принципы будущей интер-религии. Поэт-вестник, по Даниилу Андрееву, это не медиум, не слепой проводник высших голосов, но творческая личность, наделенная мистическим опытом. Андреев-мыслитель выступает и как творец своего собственного духовного образа, который идеально выкристаллизовался в процессе славословия им Вечной Женственности — божественной Матери бытия. Он действительно предвосхитил и даже предсказал появление нового типа искусства, которое различными средствами будет генерировать импульсы божественного всеединства. Я надеюсь, что «Колокол имяславия» и есть прямой отголосок андреевского предсказания.
— Расскажите немного о вашей нумерологической теории. В самых различных местах вашего Двадцатисемикнижия приводятся различные числа, связанные, по всей видимости, с глубинными законами мироздания, упоминаются «Мантра Ста», «Корень Ста», «Символ Ста», а второй том даже носит название «София — Матерь-Ста».
— Музыка сфер и сущность Числа связаны между собой. Представители тонких миров общаются между собой на языке чисел. Само постижение Пути софийного Духа, заданного в метаисторических координатах, предполагает проникновение в природу Числа. Что касается вами упомянутого Символа Ста, цементирующего все символические ряды, образы и имена в эпопее «Колокол имяславия», то надо иметь в виду, что в этой полифонической и полисемантической точке сосредоточен центр божественного молчания. Благодаря молчанию этого божественного Центра имеют способность говорить смыслы всех прочих вещей. Этот символический Центр генерирует последнюю имяславческую волну Софии и открывает через внутреннее око окно Великого Имени.
— Вы родились в Сухуми, окончили Абхазский государственный университет, в котором сейчас преподаете. В предисловии к эпопее вы говорите о «присутствии Софии в странах с высокой религиозной миссией» и в числе этих стран называете Индию, Израиль, Россию и Абхазию. Поясните, пожалуйста, ваш выбор. Кстати мне, как буддисту, в этом списке явно недостает Тибета…
— Да, я говорю в предисловии к «Колоколу имяславия» о «присутствии Софии в странах с высокой религиозной миссией». Однако существо этого Присутствия, конечно же, не ограничивается Индией, Израилем, Россией и Абхазией. Этот список может пополниться Тибетом, Египтом, Грецией, Италией, Арменией и т. д. Восходя по лестнице своего софиургического опыта, я не преследовал цель охватить и воспеть все наиболее значимые религиозные традиции человечества. То есть я стал продвигаться не от частного к Единому, а от Единого — к частному. Это оправданная творческая стратегия, так как краеугольным камнем моего творчества был и остается Великий Символ, а он, так или иначе, содержит в себе всю полноту религиозных ликов. Первичная цель в софиургии сводится к кристаллизации символического имени Абсолюта. Кульминация этого процесса увенчивается Просветлением, когда творческий дух обретает жемчужину своего истинного Имени.
— Ваше сочинение написано в стилистике, заставляющей вспомнить поэтику даже не Серебряного, а Золотого века русской литературы. Полагаете ли вы, что о такой предвечной теме, как Софиургия, не пристало говорить современным поэтическим языком?
— Второе название моей эпопеи — «Лирика юбилейного благовестия». Согласитесь, что уже само название книги сообщает ей, в определенной мере, торжественный настрой. Теургическая эпопея, изначально взявшая курс на воспроизведение канона всеединства, должна оттачивать свои формы исключительно в лоне аполлонийского начала, явленного прежде всего в лирике Пушкина. Однако если отойти от проблемы общего пафоса «Колокола имяславия» и сосредоточить внимание на арсенале художественных средств, задействованных в этом произведении, — например, на таких элементах формы, как рифма, строфика, тропы, ассонансы, аллитерации и композиция книг, включенных в общий ансамбль эпопеи, — то здесь можно найти не меньшее влияние и русской лирики Серебряного века. Конечно, мой труд не смог бы осуществиться без преемственности лучших литературных традиций, как в сфере содержания, так и в области формы. Вместе с тем, «Колокол имяславия» — это образец альтернативного типа творчества. Эта эпопея — своеобразный труд, где с одной стороны, уже преодолен художественный индивидуализм, но, с другой стороны, персональное начало не поглощено духом коллективного мифотворчества и автор сохраняет свое лицо и имя.
— И последнее. Каким вы представляете себе вашего читателя и что хотели бы ему пожелать?
— Читателю «Колокола имяславия» я от всего сердца пожелал бы оживить и воссоздать в своем сознании все грани Великого Имени, то есть пробудить к бессмертию свое истинное «Я». Тогда он вспомнит, что мы не только дети наших родителей и отпрыски социума, но и дети (в первую очередь) ВЕРХОВНОГО РА… ВЕРХОВНОГО РОДИТЕЛЯ.
Беседовала Татьяна ВИНОГРАДОВА