Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2009
* * *
Нет веры в невинность Невы —
в ней спят отраженные львы,
гранитные мокнут ступени
и бродят утопленниц тени.
Ее зажимает с боков
корсет из десятка мостов,
бессильный, когда ледоходы
щекочут нечистые воды.
Вниз глянув с моста, иногда
вдруг видишь: в Неве не вода.
Где ждешь своего отраженья —
там бес совершает движенья.
Изменчивой, зыбкой рукой
он манит тебя за собой.
Там тоже есть мост, только черный,
и город — недобрый, тлетворный.
Обманом силен его яд,
и ты на две части разъят:
изнанкой сливаешься с бесом,
вживую спасаешься бегством.
Спасенный шагаешь с моста —
хранитель твой смотрит с креста
и плавно слетает со шпиля,
расправив над городом крылья.
* * *
В блестящих трико
взвиваются девы под бархатный купол
и мечутся роем резиновых кукол,
порхая легко
над сотнями лиц, продырявленных ртами.
Внизу дрессировщики рыщут с кнутами,
пугая зверей,
которые с воем и рыканьем пляшут
и лапами злобно и истово машут
к восторгу детей,
отбивших ладоши в потоке оваций.
Жонглеры на фоне цветных декораций
сквозняк создают,
жонглируя тысячей разных предметов —
от медных монет до роскошных букетов,
но не устают
их руки крутиться со скоростью мысли.
Над ними гирляндой канаты провисли
под бременем тел
плечистых и жилистых канатоходцев —
им так по канатам вольготно идется,
что зритель сомлел,
и с радостным гулом внимает коверным
с их деланным смехом и юмором черным.
Оркестр гремит,
и фокусник взмахом блестящего жезла
в песок золотой превращает железо.
Слепящий софит
его кунштюки свысока освещает,
но зрителям это совсем не мешает
поверить в обман.
Медведи и лошади скачут по кругу,
эксцентрики головы рубят друг другу,
кипит балаган…
Спит старый кассир, одуревший от чисел —
он сам никогда представленья не видел,
он счастлив и пьян.
* * *
Белейшим снегом скрыт от глаз
асфальт моей страны.
Как за очками пара глаз,
за парой безотчетных фраз
звучит призыв весны.
На кухне мается сосед —
его печаль проста:
опустошая мой буфет,
он лечит свой похмельный бред
с усердием крота.
Соседка ночью что-то шьет,
чтоб было на что пить.
А в батареях — недочет:
из труб вода давно течет,
и некому чинить.
Не пьет вина сосед другой —
любитель анаши.
Их не сужу — я сам такой,
но дело в том, что мне зимой
не хочется грешить.
* * *
Под созвездием Волопаса
на рогоже поверх матраса
переспал с продавщицей кваса
отдыхающий Валентин.
У него оставался в запасе
день один.
Взят билет на московский скорый.
За четырнадцать дней у моря
надоело топить в «Кагоре»
нарастающую тоску.
Захотелось вдруг выпить с горя
хоть кваску.
Продавщицу увидел Валя
и забыл про свои печали.
Как друг друга они терзали,
не жалея нескромных сил!
Всю познал ее, но как звали —
не спросил.
Поутру, после бурной ночи,
побрела она к своей бочке.
Валентин в тот час, между прочим,
с чемоданом входил в вокзал.
Думал он о жене, о дочке
и зевал.
* * *
Отрадно,
что все в мире складно,
что уже наступило лето,
и в спорте одни победы,
и есть в магазине, что выпить мне,
и двор за окном чисто выметен,
и Невзоров знает, что такое лошади,
и Уотерс поет на Дворцовой площади,
и в хоккей наша сборная играет здорово,
и лошади знают, что нужно Невзорову,
и еда все лучше и лучше усваивается,
вот только тот, кто внутри, —
он по-прежнему
все ломается,
мается,
кается…
* * *
Богородице Дево, радуйся…
Мы еще не совсем мертвы.
Еще чувствуем в легких парусность
и свеченье внутри головы.
Еще видят глаза иллюзии,
еще слышат уши обман.
Но врата в Твое царство сузились,
превратившись почти в капкан.
Нас пугают мостки непрочные,
что к Тебе замыкают путь.
Дай нам шанс дойти, Непорочная,
укрепи наш шаг хоть чуть-чуть.
Тяжела эта кладь греховная,
цепи крепки — попробуй, скинь…
Нам хотя бы дорогу ровную,
да немножко бы сил. Аминь.
* * *
Есть город, который на свете один,
другие не в счет города.
В том городе выстроен Белый Трамплин
из инея, снега и льда.
Не каждому влезть на него суждено
и главный прыжок совершить,
а к тем, кто осмелился прыгнуть, давно
разорвана памяти нить.
Ну кто же дерзнет, даже страх свой поправ
и зная о том, что нельзя,
по лестнице лезть до небесных застав,
на льдистых ступеньках скользя.
Там строг пограничник и прочен замок,
не каждого пустят войти,
и к спуску крутому коварен порог,
и много препон на пути.
Хоть с лыжами я никогда не дружил
и очень боюсь высоты,
но с духом собрался и все же решил
дойти до небесной черты.
Я страхи пустые в снегу утоплю,
нестойкой отвагой гордясь,
и на ледяную ступеньку ступлю
в надежде на лыжную мазь.
Вокруг будет выть, не смолкая, метель,
и снегом засыплет глаза.
Мне вымыслом будет казаться постель,
повиснет сосулькой слеза.
Кто знает, вдруг вечно я буду идти,
согнувшись под бременем лыж,
по круто ведущему в небо пути
над мелкой мозаикой крыш.
И все же я верю: настанет тот миг,
когда ярко вспыхнувший свет
мне скажет, что да — я вершины достиг,
и выше пути уже нет.
Там встану на лыжи и позу приму,
и в спину меня подтолкнет
тот самый, незримый, и тут я пойму,
что начат мой главный полет.
* * *
Поверить трудно, но случилось —
и пусть не по моей вине —
но то, что вижу я в окне
и знаю — вдруг преобразилось.
Стекло при этом не разбилось,
но лопнул сам видеоряд —
помойка, стройка, детский сад —
все в одночасье растворилось.
Не веря в искренность видений,
я долго тер свои глаза,
чтоб ядовитая слеза
не прервала абсурдных бдений.
Смотрю — и никаких сомнений —
перед глазами не пейзаж,
а нереальный вернисаж
всей моей жизни впечатлений.
Увидел преломленье света
в живом глотке святой воды
и контур призрачный звезды —
след неотслеженной кометы.
Передо мной возникло гетто
давно забытых стыдных снов,
и показало мне окно
все непрожитые сюжеты.
Мой взгляд пронзил глухие стены
иллюзий бледных и пустых
и мне открыл мой главный стих —
финальный, сущий, сокровенный.
Тут, наконец, узнать бы цену
всего, что прежде сочинял, —
но я читать его не стал…
из малодушия, наверно.
Антон Крылов — поэт. Филолог-германист, профессиональный переводчик. Родился в Ленинграде. 48 лет. Живет в Санкт-Петербурге. Стихи из «Зинзивера» № 3-4, 2008.