Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2006
Дыхание Альп приносит жителям долины утром проливной дождь, вечером — золотые сумерки.
Альпы синие. Я ловлю себя сразу на трех мыслях — вот они, Альпы, вот она, я, и сейчас официант принесет мне морозную горку шариков крем-брюле. С черничным вареньем. Гигантская пирамида мороженого — это Альпы, как и те, что за окном. И я их съем. Я жадная и влюбленная.
Сердце сжимается от восхищения — в такие секунды искренне веришь, что зальцбуржский вечер всегда будет за твоим окном, а в десертной вазе — альпийский снег с черничным вареньем.
Ресторан шикарный. Спонсор угощает всех, окружает лаской и щедрой рукой наливает вино из своих подвалов в наши головы. А нас ведь триста человек со всей Европы.
Синьор, siete d’Italia? Мсье, s’il vous plait. Орест, передай мне салфетку. Орест — это мой друг. Всех остальных я, может, никогда и не увижу второй раз, потому не спрашиваю имен. Зачем? Вы, мсье, улыбнитесь, и через десять лет я все еще буду помнить ваш воистину детский восторг от вечера, собравшего под альпийским колпаком так много счастливых людей. Вы тоже хотите такое воспоминание? И я вам улыбнусь… Мсье…
Вечер тает, как мое мороженое. Черничные облака опускаются на Хоэнзальцбург.
Да, да, Орест, уже идем. Вот только доем свои Альпы, ни капли не оставлю, все заберу, все сохраню.
Мсье, прощайте. Конечно, я обещаю. Через 10 лет, наши улыбки и Альпы в десертной чаше.
11 апреля 2005 г., Киев
ДОМ БЕТХОВЕНА
Он точно помнил, как выглядела галерея изнутри, так же то, что рядом была пивная, а улочка, где она находилась, была совсем неприметной. Но разве это ориентир для Праги, для города, где сотни маленьких улочек, пивных и картинных галерей? Найти Ива оказалось не так просто. Отправной точкой поисков служила Староместская площадь, и каждое утро, он появлялся там, чтобы опять исчезнуть в лабиринтах городских туннелей. Поначалу он проходил метра три по каждой улице, которая казалась знакомой, в надежде, что память вот-вот подсунет ему еще какой-нибудь ориентир: может, вывеска, знакомый подъезд, заборчик, ступени — то, что повело бы дальше. Затем эти же улицы подверглись более тщательному осмотру — от первого до последнего дома. Но чем дальше он шел, тем меньше узнавал он Прагу, виденную им семь лет назад. Он кружил и кружил в паутинке двориков, пассажей, а галерея вся не находилась. Надежда замаячила лишь однажды, когда он оказался перед домом, который смутно припоминался из времен первого путешествия на богемскую землю. В огромном парадном не было ни души. На секунду он задержался возле стенда с рекламными проспектами, в этот момент дверь открылась и в проеме показалась старушка. Он окликнул ее. Ему пришло в голову расспросить женщину, может, она знает, куда подевался Ив, если здесь была его студия. Но старушка покачала головой и исчезла за дверью. Оставалось догадываться: либо Ив здесь никогда и не был, либо его собственные знания чешского языка были ужасны. Так или иначе, к Иву он не приблизился ни на метр.
Кончено, его вина, что он не позаботился запастись адресом заранее. Кроме того, он знал только имя интересующего его человека. Был ли смысл продолжать исследовать улицу за улицей, дом за домом, спрашивал он себя. А ноги тем временем несли его дальше…
Ив, Ив, Ив. Все пребывание в городе свелось к бесконечному повторению короткого имени. Еще до поездки он был твердо уверен — он всего лишь хочет найти и забрать свои картины, оставленные Иву на хранение. Но прежде, чем дойдет дело до них, необходим был Ив. Впервые он задумался, так ли уж он рвался в Прагу за полотнами, или… или он уже тогда знал, что ни Ива, ни картин никогда не найдет. Тогда почему он еще здесь, а не сидит в пивнице, в каком-нибудь подвальном погребке старого города? Но стоило на миг задуматься над тем, чтобы бросить поиски, ему тут же начинало казаться, что вот за тем поворотом, он уж обязательно найдет, или вот эта вывеска! Да ведь он ее сто лет знает, а значит, надо идти дальше… И он шел.
Все-таки ему повезло. Он нашел ресторан, где они с Ивом когда-то обедали. Без сомнений, он даже с улицы узнал длинные деревянные лавки и скамейки из черного дуба. Это было хорошим предзнаменованием, и он вошел в «Три чаши». Да, да! Он был здесь. Ив был здесь. Хм, даже картина, семь лет назад висевшая неровно на стене, все так же угрожающе склонялась над одним из столиков.
Может, и не было никогда никакого Ива? Он задумался над этим. Официант принес суп. Горячее облако поднималось над тарелкой, а он пытался вспомнить лицо. Ив смеялся. Ив говорил умные вещи и одалживал ему деньги. Ив скучал. Да он попросту существовал. Лицо вспомнить не удавалось, но уже достаточно и тех доказательств, что он отрыл в своей памяти.
Он вспомнил дом, возле которого побывал утром. На розовой стене висела табличка: «Здесь в таком-то году останавливался господин Бетховен и… пр.». С завистью он подумал про людей, что едут в Прагу, лишь бы прикоснуться к красноватым кирпичам и сказать потом с гордостью: «Мои руки трогали те же камни, что и руки великого гения». А что скажет себе он? Ни камней, ни картин, ни Ива…
Расплатившись за обед, он снова очутился на улице. Постояв с минуту, развернулся и пошел к дому Бетховена.
«Мои руки трогали те же камни, что и руки великого гения» — вот что он скажет Иву, когда найдет его.
17 января, Киев —Прага
ПЛЮШЕВОЕ УХО
Мелиссе, которая подарила мне Пуха
— А хочешь, я подарю тебе медведя? — спросила меня Мелисса.
— Почему медведя? — удивилась я.
— Он плюшевый. Нашепчешь ему в ушко свои секреты… — рассмеялась она.
* * *
Человек, который сидел напротив меня в кафетерии, напоминал большого медвежонка. Глаза, как зеленые пуговицы, шарф в клеточку и ленивая мягкость движений. Я закрыла глаза и сосчитала до десяти. Человек-медведь все так же сидел на своем месте и что-то пил из маленькой чашечки. Я смотрела на его мохнатые варежки, и мне отчаянно хотелось меду.
* * *
В следующий раз я встретила человека-медведя в парке. Он быстро шагал вперед, а вокруг него кружили пчелы в коротких курточках и беретах с помпонами, яростно требуя внимания и уплаты за украденный мед. Медведь застенчиво улыбался и тихо проклинал пчел. Он шел все быстрее, но пчелы не отставали, с каждым шагом их становилось все больше и больше. Человек-медведь побелел от ярости, закутавшись с носом в шарф, и, наконец, побежал прочь. А я немножко жалела, что у меня нет беретки с помпоном.
* * *
Однажды я устала искать с медведем случайных встреч. В тот же день мы уселись на одну скамейку в саду.
— И что же будет, если ты меня все же поймаешь? — он грустно улыбнулся.
— Скорее всего, ничего не будет.
— Знаешь, я боюсь, что ты, как и все дети, захочешь узнать, что у меня внутри — вата или поролоновые шарики, а еще ты непременно потеряешь мой клетчатый шарф… а что будет с моими глазами-пуговицами? Ты же их перешьешь какому-нибудь зайцу, а мне достанутся черные скучные кнопки. В общем, мы толком и не поиграем.
Мы чуть-чуть помолчали.
Медведь протянул на прощание лапу:
— Тем не менее, думаю, ты была бы моей лучшей хозяйкой.
Я кивнула. Медведь стиснул мою руку.
Когда он ушел, я разжала ладонь. Там оказались две зеленые пуговицы.
* * *
Я возвращалась от Мелиссы, зажав под мышкой медвежонка. Вечером мы попьем чай с медом, расскажем друг другу свои секреты, и я тихонько помечтаю в его плюшевое ушко.
16 августа 2005 г.
Ольга Карибджанян — прозаик, журналист украинской службы «Радио Свобода». Автор многочисленных публикаций.