Сказки
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 1, 2006
* * *
Это был, конечно, не просто медведь, а очень большой медведь, с огромными ветвистыми рогами на голове, которые были не что иное, как его витиеватые мысли. Калаверды — было ему имя. Он-то все и придумал. Все и всех.
И была у него любимая. Она была курицей (что ж, ведь любимых не выбирают), она была белой курицей, и звали ее Любимушка. Хоть Калаверды и выдумал ее (очень грустное отступление), но она для него — особенная. Все, что с ней связано, для Калаверды очень важно.
Очень много чего навыдумывал Калаверды, уж и сам не помнит всех в лицо и по имени, да и многие тоже уже забыли про него, живут своей жизнью, сами себя допридумывают.
Калаверды любит жить в лесу, он придумал дом, чтобы Любимушку дождем не простужало (она ведь очень хрупкая).
Любимушка
Однажды Любимушка спрашивает медведя:
— Калаверды, я ведь птица?
— Птица, Любимушка.
— А птицы ведь летают?
— Да. Почти все…
— А почему я не могу?
— Ну почему же не можешь, летай!
— А как?
— Залезай ко мне на плечо, я тебя подниму повыше, ты спрыгнешь, и от воздуха крыльями отталкивайся, — вот и полетишь, — сказал медведь и сгреб аккуратно Любимушку лапищами и поставил себе на плечо (а надо сказать, это очень высоко).
Любимушка зажмурилась и вцепилась сильно-сильно медведю в ухо — так высоко она не поднималась!
— Ой, Любимушка, ухо то так сильно не трепи, больно!
— Так ведь чистить надо уши то! У тебя там уже кто-то гнездо свил! — не подала виду, что испугалась, Любимушка.
— Да что ты? А я то думаю, что это у меня писк, какой то в ухе раздается порой! — не подал виду, что все понял, Калаверды.
Молчит Любимушка. Трясется, а признаться не хочет, что прыгать передумала.
— Ну что, Любимушка, полетели?
— Ага, сейчас, только пыль с рогов твоих оботру! Ой! Сколько пыли! Ужас! Можно цветы сажать! Ай! Кто это?
— Не пугайся, Любимушка, это я летающий цветок придумал, Бабочка будет зваться.
— Красиво.
— Ну, что, птица, готова лететь?
— Ой, погоди, Калавердыюшка, что-то в глаз попало…
……………………………………………………………………………..………………………………………………………
— Ну, как, прочистила глаз?
— Прочистила… А! Гляди, Калавердыюшка, внизу-то что творится! Жуки подрались!
— Да нет, Любимушка, они так, — играются. Что ж, готова? И — раз, и — два, и — …
— Ой, погоди, погоди! А что, если я далеко улечу и ты меня не найдешь?
— Да как такое может быть? Я тебя везде найду. Ну?!
— Вспо-мни-ла!
— Что вспомнила?
— Я ведь сок поставила кипеть, он ведь выкипит сейчас, спускай меня скорей!
— Ну что ж.. Ох, смотри, Любимушка, какое облако!
— Где?
Тут Любимушка, наконец, подняла голову вверх и от зрелища Закатного Облака всплеснула крыльями. В этот момент Калаверды осторожно убрал плечо и подставил на всякий случай лапу, а Любимушка продолжала парить в воздухе, наблюдая Облако.
— Здорово у тебя получается! — шепнул он ей. Тут она только заметила, что Калаверды отошел! Быстро-быстро замахала крыльями, закудахтала, забарахталась в воздухе, вдруг неожиданно плавно вышла на бреющий полет, сделала переворот и спланировала вниз, правда, чуть-чуть не рассчитала и приземлилась в куст цветущей бузины. Бузина в это время цвела.
Когда, наконец, Любимушка прочихалась, она гордо вышла из кустов и раскланялась. Медведь сам весь светился:
— Вот это полет!!! Ну что, еще разок?
— Нет, — спокойно отвечала Любимушка. — На сегодня хватит. Пора серьезными делами заняться — а — а — АПЧХИ!
— Поздравляю!
— Спасибо.
Очень грустное отступление
Это отступление действительно очень грустное, поэтому я даже не хочу писать, в чем дело.
Может, кто сам догадается.
Бум-бум
— Ладно, думай, а я пока пойду, пойду да и найду свою ягоду красную, цветок аленький, макову росиночку, точену былиночку, пух и перышки, солнышко да ведрышко, да завяжу в поясок, соберу в туесок, заплету в колосок, ветерком лететь, ручейком бежать, пташкой петь, белкой скакать, по волюшке, по полюшку, да на белый свет глядеть — не наглядеться.
— И то хорошо сказал, Калавердыюшка. Я же думу свою додумаю.
Идет Медведь себе по медовой траве — бабочки, пчелы, саранча и прочая летучая мелочь за ним по поляне рекой тянется, и вдруг посреди поляны слышит — «Бум-бум» — кто-то сказал внятно так и совсем рядом. «Ай, стоп!» — говорит Калаверды. — «А ну, еще раз!» «Бум-бум» — отозвался кто-то без всяческого выражения. Рядом, однако, из тех, кто бы мог издавать такие звуки, никого не было. «А ну, еще раз!» — кричит Калаверды. «Бум— бум» — отозвался кто-то.
Что за оказия? Уж не Медведю ли знать все голоса и подголосочки? Ан нет, видно, есть кто-то, кого не встречал он раньше. Сел Калаверды на корточки, снял со спины туесок, и окрест все наполнилось сладким запахом земляничного пирога, что Любимушка испекла на заре по особому рецепту. «А ну, кто ни есть, выходи угощаться!» Тут бросились к угощению бабочки, пчелы, муравьи, а также суслик с супругой пожаловали, и лягушки прискакали компанию поддержать, и семейство мышек-полевок, что, по слухам, все новости из-под земли слышат. Зорко смотрел Калаверды — кто же этот странный незнакомец, как же его узнать? И вот остался последний сладкий кусочек.
Тут смотрит Калаверды и глазам не верит — сидит перед ним: сидит перед ним мышь — не мышь, но по форме похожая, только синяя и больно тучная. «Бум-бум,» — говорит.
— Будешь? — спрашивает Калаверды, на пирог указывая.
— Бум-бум! — поспешно закивала та.
— Ну так бери, не стесняйся, позволь только узнать, не сочти за невежливость, просто не приходилось мне зверя такой породы как твоя в лесу встречать, и очень мне любопытно, как тебя звать-величать, и какого ты роду, и почему не имели мы раньше с тобой встреч, хотя я в этих местах все знаю, почти все сам и выдумал. А вот тебя первый раз вижу…
— Мышь я. Синяя. Толстая, — ответила мышь, облизывая крошки земляничного пирога с усов. — А не видел ты меня раньше, да и впредь не увидишь, потому что на то есть свой резон. Бум-бум! — сказала и пропала.
Постоял Калаверды, почесал в затылке и пошел Любимушке про чудо рассказывать. Пришел — рассказал, а Любимушка и говорит:
— Как все ж таки складно получилось! Я вот тут думу-то думала, знаешь об чем?
— Об чем же?
— Если ты сам все в лесу выдумал, неужто ничего не может случиться помимо твоего разумения?
Рецепт особый земляничного пирога (записан со слов Любимушки)
Земляника заливается росой, добытой из чашечек ландыша на заре, и стоит так, пока медведь не проснется или пока не придет домой.
Удивился
Однажды было так. Случилась у Калаверды грусть-тоска (да, и такое бывало, что он — не живой, что ли?). А тоска была не зеленая, как у всех, а розовая с желтыми вкрапинами, пахла сырыми колокольчиками и горьким настоем из всех желтых цветов, кроме подсолнуха, какой обычно варит Любимушка от глухоты для зайцев-прусаков (польских зайцев).
А вот с чего началось. Было солнечно, очень солнечно, долго-долго было солнечно в лесу у Калаверды, и хорошо было, всем хватало грибов-ягод, капусты-морковки, орехов-кореньев, меду-вареньев, листочков-травинок, пушинок-былинок. Все были довольны житьем и собой. Приходит Калаверды к Барсуку — зовет на пруд, смотреть на Кувшинку и о жизни говорить, а Барсук: «Смотри, Калаверды, видишь, бабочки летают, и не хуже Кувшинки этой, да и зачем идти куда-то, давай у меня посидим, чаю попьем, здесь и поговорим, а еще лучше — посопим просто, чего говорить-то — вон как все хорошо!» Напился Калаверды душистого чаю, посопел с Барсуком и ушел. Вроде хорошо, но чего-то не хватает. Решил пойти к чижу, песни послушать, а у него потомство народилось — милые такие, желторотые, все время есть просят, так что не до песен…
Пошел к Бельчонку — тот с запасиками носится, серьезный такой — сам на себя не похож. Рассказал ему Калаверды новых смешных историй, Бельчонок только кивнул — так занят был заботами своими (хотя всем известно — что-что, а посмеяться на весь лес заливистыми колокольчиками — это Бельчонок первый). «Ну да ладно, ведь надо же и по хозяйству тоже. Тем более хорошо, что Бельчонок этим занялся, для него это новости и разнообразие…» — думал Калаверды, а сам как-то незаметно грустнел и уменьшался в размерах. Если в ту минуту посмотреть на него, то и не сказать уже со всей уверенностью, что он — самый большой медведь в мире, а просто крупный.
«Вот бы устроить парад бабочек, — думал он, — сверчки бы музыку играли, кукушки бы держали ритм, всех колокольчиков попросить позвенеть, а бабочек выстроить в огромный движущийся шар, и чтоб он плавно перешел в овал, в ленту Мебиуса, потом в косяк, а потом в одну огромную бабочку! И все по цветам и по величине продумать — вот было бы красиво… Нет, с каждой бабочкой, с каждым кузнечиком сейчас, наверно, договариваться придется, у них, наверно, дела. Да и вряд ли многие это увидят. Придется отложить…» (Опять уменьшился, теперь до размеров обычного лесного медведя.)
«А может, мне придумать кого-нибудь? Вот, к примеру…» — сильно увлекся Калаверды, даже не заметил, куда наступил. А наступил он — ох! — на новую хомячковую нору, только вчера вырытую, еще не порадовавшую своих хозяев! Вся обрушилась! Хорошо еще, хозяев не завалило — они у ручья собирали спелые шишки, и уже возвращались. Не успел Калаверды понять, что произошло (а пойми он, то, конечно, уладил бы все быстро), как услышал такой вскрик, что аж сердце в рогах застучало. Это хомяк увидел, что произошло, и, в отчаянии обхватив голову лапами (примяв еще мотылька), с прямым межзвездным отчаянием смотрел на Калаверды. «Я сейчас все назад… придумаю», — поспешил его утешить медведь. Хомяк смотрел на него долго и молча. Хомячата тихо выдергивали друг у друга большую шишку, хомячиха смотрела под ноги, будто искала что-то в траве, казалось, что из этой паузы можно было сплести пять корзинок и маленький туесок. Потом Хомяк тихо, но твердо сказал: «Не надо, Калаверды. Я сам…» — не злобно сказал и не обиженно даже… Послышался треск — это рога у Калаверды обломились и упали в траву. «Прости, Хомяк, это же пустяки, нам же это раз плюнуть, и потом…» «Конечно, Калаверды, не беспокойся, все в порядке…» В общем, неприятно как-то вышло.
Приходит Калаверды домой, маленький такой, безрогий, даже не стукается ни обо что, и сразу с порога не выдержал и начал обо всем Любимушке рассказывать. Вдруг глядь — а ее и нет дома. А вместо нее голос, странный такой, из-под земли говорит: «Если хочешь найти свою Любимушку, не оборачиваясь, беги до черного пригорка, а потом потихоньку иди назад и все время ешь землянику по дороге. А если не выполнишь все, как сказано, то не видать тебе твоей Любимушки», — сказал и умолк.
Калаверды, конечно, в своем лесу ничего не боится, но все, что касается Любимушки — особенное, и это уже не шутки. Позабыл он все свои невзгоды и побежал скорее к пригорку. Выбежал он в обед, а домой пришел к вечеру, по дороге старался ни о чем не думать, только идти и землянику есть.
Подходит к дому — слышит, звон какой-то чудесный стоит, и кукушки ни с того ни с сего раскуковались. А кузнечики-то, кузнечики! Чего это они? Прибавил медведь ходу, вдруг — нечуяный аромат, не было такого еще. И туман откуда-то, серебристый такой. Что за чудеса? Идет Калаверды в тумане, а тот все гуще, уже даже отдельные звездочки в нем можно разглядеть. И пушистый какой, туман этот! Приятно, конечно, но ничего не видно. Калаверды даже стал сомневаться: выйдет ли он к дому? Тут как раз гирлянды светлячков окружили Калаверды и стали его направлять.
Звуки стали еще отчетливей, и светляки замигали, подавая какой-то знак медведю. Тут туман расступился, глядит Калаверды и видит: его дом, а у дома — круглое озеро, гладкое, как зеркало. В него первые звезды загляделись, а по берегам растут самые большие и самые мелодичные колокольчики, над ними летают бабочки, а посередине озера — огромный лист, и на нем — бутон. И тут засеребрился, запереливался бутон и раскрылся под песню кузнечиков, а в нем… маленький, крылатый, белый жеребенок, а во лбу у него — зеленый листик! Вспорхнул жеребенок и подлетел к Калаверды, а пока подлетал, вырос до размеров крылатого коня, а на нем, зажмурившись и изо всех сил вцепившись в гриву, сидит Любимушка. «Прыгай, — кричит, — полетим смотреть на разные ночные чудеса!» Подпрыгнул Калаверды, а конь подхватил его крылом, будто он не медведь, а бельчонок какой, и посадил к себе на спину.
Целую ночь летали — вдоволь наудивлялись, и нахохотались, и взгрустнули чуть-чуть, и вернулись с конем, который пожелал зваться Селиверстом, домой. Конь ускакал, обещал возвращаться и рассказывать, что видел. А Калаверды с Любимушкой уже спать устроились, как тут медведь говорит: «Что же это за голос такой из-под земли был?» «Это я, пока ты жаловался, в подвал убежала и в бочку оттуда с тобой говорила!»
Зарылся Калаверды носом в теплые перышки и только задремал — тут стук. Открывает дверь — стоит Барсук, откашливается, показывает свежесобранный, душистый табак и зовет на пруд кувшинку проведать и о жизни поговорить.
Давай завтра, Барсук!
Ольга Краскова — прозаик. Родилась в 1976 году. Режиссер Омского народного театра «Мистерион».
Андрей Ключанский — поэт, прозаик. Подробнее об авторе >>>