(«O what is that sound…»)
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 6, 2017
Великих стихов больше, чем кажется на первый взгляд. Их число многократно умножается, если читаешь на разных языках. В великих стихах нет пустоты, лишних слов, они дают ощущение открывающегося нового мира. И читателю-поэту-переводчику, знающему о существовании этого мира, иногда хочется, чтобы живущие в других культурах стихи существовали и в русской поэзии. Потому что там — новые смыслы, иное дыхание, иное небо. Но чтобы всё это произошло, должен состояться перевод. Иначе культуртрегер просто обозначит присутствие того или иного литератора в пространстве и времени, может быть, побуждая к чтению в оригинале, но чаще вызывая недоумение у читателя, ничего особенного в прочитанном не замечающего. Иногда мощь стиха пробивается и сквозь посредственное переложение, как случилось, например, с «Балладой Рэдингской тюрьмы», когда ни один из переводчиков не стал конгениальным Уайльду. Порой (реже) поэту везёт. Как Лорке с Цветаевой и Гелескулом, благодаря которым мы знаем, что Лорка – замечательный поэт, и даже прочие, чаще посредственные, переводы это наше знание уже не отнимут. Бывает и совсем скверная ситуация. Когда читатель, откуда-то прослышав, что вот некий поэт велик, читает вроде бы его стихи, а видит слабые косноязычные вирши, в которых к тому же концы с концами не сходятся.
Есть великий поэт Уистен Хью Оден. Что он велик, рассказал нам, в частности, Иосиф Бродский, чьему свидетельству можно довериться – вкус к поэзии у Бродского был. К тому же, если существуют несколько попыток перевода, значит, внимательные переводчики сочли поэта не рядовым. Это тоже какой-никакой критерий. Зная английский, можно прочесть и убедиться – всё про Одена правда. А не зная? Посмотрим, насколько повезло одному из знаменитых (и хрестоматийных) стихотворений поэта. Русских переводов его множество, они делаются и в эту самую минуту. Разберём само стихотворение и четыре профессиональных перевода. Есть и другие, висящие в сети (например, Б.Херсонского, Ситницкого), но они или хуже предлагаемых, или непрофессиональны, их подробно разбирать излишне. Итак.
| Текст O what is that sound which so thrills the ear O what is that light I see flashing so clear O what are they doing with all that gear, O why have they left the road down there, O haven’t they stopped for the doctor’s care, O is it the parson they want, with white hair, O it must be the farmer that lives so near. O where are you going? Stay with me here! O it’s broken the lock and splintered the door, | Подстрочный перевод О, что это за звук, так тревожащий слух, О, что это за свет, вспышки, так ясно видимые, О, что они делают со всем этим скарбом, О, почему они там свернули с дороги, О, не обратились ли они к доктору за помощью? О, не нужен ли им седой священник, О, должно быть им нужен наш сосед фермер, О, куда ты собираешься? Останься здесь со мной! О, сломан замок и выбита дверь, |
Стихотворение написано Оденом в 1932 году. Понятно, что в тридцатые происходило в Европе и мире, а поэт, конечно, лучше других слышит подземные громы.
По форме – это английская баллада, в которой, как известно, ничего случайного нет, всё не просто так для рифмы или наполнения строки. А значит, и требования к переводу предъявим такие же.
Тёмных мест в стихотворении предостаточно, оно вполне изощрённое и с технической точки зрения, хотя рифмы, пожалуй, бедны. Это позволяет предположить, что Оден – искусный мастер версификации – обеднил их сознательно, приближая к балладной традиции. Понимание этого могло бы помочь переводчику в выделении более и менее важного при переводе. Но главное, разумеется, – разобраться со смыслами.
А вот переводы.
Первые два опубликованы в некогда важной для русских читателей книге «Английская поэзия в русских переводах. ХХ век». М., Радуга, 1984.
1. Перевод В. Топорова
Ах, что за грохот протяжно-далёк.
Грома ли это раскаты, раскаты?
Это всего лишь солдаты, дружок,
Это, не бойся, солдаты.
Ах, что за пламя над пылью дорог
Молнии, что ль, засверкали-сверкали.
Это всего лишь, не бойся, дружок,
Солнце играет на стали.
Ах, для чего ж в необъявленный срок
Эти гремучие грозы, грозы?
Это всего лишь манёвры, дружок,
Или, не бойся, угрозы.
Ах, почему ж, перепутав урок,
В наши края прикатили-катили?
Значит, приказ отменили, дружок,
Или, не бойся, вручили.
Ах, верно, каждый из них изнемог,
Во поле ищут привала, привала.
Вряд ли, зачем им, не бойся, дружок,
Кони у них из металла.
Ах, может, в церковь, помилуй их бог,
Так поспешают отряды, отряды?
Этим солдатам, не бойся, дружок,
Благословенья не надо.
Ах, к земледельцу идут на порог.
Будут стоять на постое, постое?
Дельце у них не такое, дружок,
Дельце, не бойся, простое.
Ах, но куда ж ты? И где твой зарок?
Клятве на верность не сбыться, не сбыться!
Клялся любить я всего лишь, дружок.
Клялся ль — не бойся — не биться?
Сломана изгородь, взломан замок,
Настежь распахнуты двери, двери.
Это у нас уже — грохот сапог.
Это—про нас уже — звери.
2. Перевод С. Сухарева
О, что там за резкая дробь такая —
Гром барабанов, гулких и властных, властных?
— Это солдаты идут, дорогая,
Солдаты в мундирах красных.
О, что там за отблеск сияет, играя,
В далекой долине—слепящий, слепящий?
Это солнце горит на штыках, дорогая,
На штыках луч солнца дрожащий.
О, зачем амуниция им боевая?
Для чего их так много в строю, так много?
Это манёвры у них, дорогая:
Учебная, верно, тревога.
О, почему они, строй ломая,
Пошли в наступленье, пошли в наступленье?
Должно быть, новый приказ, дорогая;
Зачем же ты бросилась на колени?
О, не к дому ли доктора, шпоры вонзая,
Всадники вдруг свернули, свернули?
Нет-нет, не ранен никто, дорогая,
Никого не ранили пулей.
О, не священника ль, дороги не зная,
Ищут они так упорно, упорно?
Мимо промчались они, дорогая,
Мимо калитки узорной.
О, наверное, ферма, нужна им другая,
Сосед наш, хозяин, умелый и ловкий, ловкий?
Совсем уже близко они, дорогая;
Бегут, сжимая винтовки.
О, куда же спешишь ты, меня покидая?
Лживым клятвам твоим как могла я отдаться, отдаться?
Тебя обещал я любить, дорогая,
Но я не могу остаться.
О, взломан замок и выбита дверь;
Грохоча сапогами, вбегают, вбегают;
Вот они в комнате тесной теперь —
И глаза их огнем сжигают.
3. Перевод Г. Дашевского.
— Что это за звук, за дробь рассыпная
гремит в долине так рано, рано?
— Просто солдаты идут, дорогая,
бьют барабаны.
— Что это за свет, так больно сверкая,
вспыхивает всё ярче, ярче?
— Просто штыки блестят, дорогая,
блестят на марше.
— Смотри: одна колонна, вторая –
зачем собралось их так много, так много?
— Просто ученья идут, дорогая,
а может – тревога.
— Зачем они взяли дорогой другою,
слышишь: шаги их всё чётче, чётче?
— Наверно, приказ. Почему, дорогая,
ты шепчешь Отче!
— Они поворачивают, забирая
к доктору в дом, правда же, правда?
— Нет: ведь не ранен никто, дорогая,
из их отряда.
— Им нужен священник, я догадалась,
именно он – я права ли, права ли?
— Нет: ведь они и его, дорогая,
дом миновали.
— Значит, к соседу, живущему с края
нашего сада, нашего сада!
— Нет: они входят уже, дорогая,
в нашу ограду.
— Куда ты? Останься со мной, умоляю,
клятву нарушить нельзя ведь, нельзя ведь!
— Я клялся любить тебя, дорогая,
но должен оставить.
К дверям подходят, замок сломали,
по коридору скрипит кирза,
половицы гнутся под сапогами,
горят глаза.
4. Перевод Е. Тверской
О, что там слышен за дробный звук,
Будто бы грома раскаты, раскаты?
—Это солдаты идут, мой друг,
Идут солдаты.
О, что это там засверкало вдруг?
Издалека этот блеск так ярок!
— Солнце на ружьях блестит, мой друг,
Свет его жарок.
О, что же они собрались вокруг,
Что же им надо тут в воскресенье?
— Может, манёвры идут, мой друг,
Или ученья.
О, отчего они, сделав круг,
К нашей свернули дороге, дороге?
— Может, команда была, мой друг,
Что ты в тревоге?
О, у кого-то из них недуг,
Нужен им доктор? Их кони встали?
— Нет, там никто не ранен, мой друг,
Даже и не устали.
О, может, чей-нибудь болен дух,
Нужен наш пастор им, верно? верно?
— Нет, они церковь прошли, мой друг,
Топая мерно.
О, значит, им нужен сосед наш, пастух,
Это к нему они, я же вижу!
— Нет, они мимо прошли, мой друг,
И уже всё ближе.
О, но куда же ты? Наших рук
Не разнимать ты мне клялся адом!
— Нет, я любить обещал, мой друг,
Но идти мне надо.
Сломаны двери, и выбит замок,
Больше запорам держать нет мочи;
О, их шаги тяжелы, как рок,
И горят их очи.
Вот теперь посмотрим на «тёмные» места текста.
Первая строфа – scarlet soldiers. Что это за внушающая ужас армия и мундиры на солдатах? Эпитет очень важен, потому что в стихотворении других эпитетов мало, Оден не просто так поставил слово. Сухарев перевёл scarlet как «красные мундиры». Это отсылает нас к британским солдатам 19 века (как и указано в комментариях в книге «Английская поэзия в русских переводах. ХХ век») или к цветам американской армии. Трактовка неверная – причём тут англичане и американцы 19-го века? Намёков на войны былых времён нет вообще! Остальные переводчики вообще обошлись без цвета и мундиров. Между тем scarlet – алый и, как я уже сказал, все слова важны. Так что же это за алое воинство такое? К тому же ступает оно неслышно, хотя барабанный звук доносится. А оно вполне может быть библейским (сатанинским) воинством – тогда понятны вдруг появляющиеся в 5-й строфе лошади. Возможно, это мундиры, запачканные кровью. Посмотрите: надвигается войско триумфаторов, алый – ещё и цвет римских легионов, т.е. здесь очевидный намёк на итальянских фашистов (вот почему важна дата написания – 1932 год!), наследующих римлянам. В фашистских полках поэт видел надвигающуюся угрозу, от которой спасения нет. Поэтому Оден и создал образ, объединяющий вечное и современное зло.
Вторая строфа. Про свет, блестящий на оружии. Армия движется, озаряемая светом. Логично видеть в нём свет побед, тем более, что Оден никак не конкретизирует упоминаемое следом оружие: никаких ружей, дул, штыков, которые напридумывали переводчики.
Вообще в стихотворении всё максимально символично. Поэтому всякая привносимая конкретика обедняет смысл, упрощает, не даёт общего посыла.
Ещё вопрос: почему выбраны для посещения доктор, пастор и фермер (крестьянин)? И почему солдаты к ним не заходят, а направляются именно к двум главным героям стихотворения? Троекратный вопрос – от баллады, но люди не случайны! Мы позже вернёмся к этому.
И вообще, разберёмся, кто эти два собеседника, какие между ними взаимоотношения? Ведь второй называет первого dear – дорогой или дорогая, что в английском языке лишено рода. Вроде бы объяснение – в слове vows – клятвы, которые один человек давал другому, т.е. это мужчина и женщина. Муж с женой, любовники? Поскольку во время диалога первый спрашивает, а второй отвечает, и про клятвы вспоминает именно первый, то, исходя из традиционно понимаемых ролей, логично заключить, что первый (спрашивающий) – это женщина, а второй (отвечающий) – мужчина. Однако Топоров сохранил бесполое обращение «дружок», решив, что не всё так однозначно. Он допустил, что (учитывая личность поэта) собеседниками могут быть и двое мужчин. Но этот вариант мне представляется неубедительным, поскольку не позволяет понять, почему один уходит, а другой нет, один боится, другой нет. Е. Тверская тоже попыталась уйти от определённости, и это ей удавалось до предпоследней строфы, где спрашивающий обращается к отвечающему «ты мне клялся». А, значит, отвечающий – мужчина, и уходит именно он. Однако допустимо и обратное: боится и спрашивает мужчина, а отвечает женщина. Он – беглец, деться ему некуда, поэтому в конце женщина, дававшая обеты, бросает его и уходит, а ему скрыться негде, он остаётся. Вроде бы логично, хотя в устах женщины неорганично звучит военная лексика: оружие, манёвры…
Примем поэтому наименее противоречивый из перечисленных вариант: женщина спрашивает, мужчина отвечает.
Очень существенный эпизод с вдруг появившимися конями (Haven‘t they reined their horses, horses?). Разумеется, кавалерия в те годы в армиях ещё была. Но в продолжение линии победного зла – это намёк и на дьявольских коней, и на всадников Апокалипсиса, тем более, что действо венчают нечеловеческие burning eyes (горящие глаза).
Вообще в стихотворении довольно много лексики, характерной для библейского ряда. Значит, несмотря на отсылку к муссолиниевским солдатам и древнеримским легионам, на происходящее Оден смотрел именно как на инфернальное зло, ужас, от которого нет спасения.
Вопрос к слову kneeling – вставать на колени. У Сухарева женщина просто встаёт на колени, у Дашевского молится, а Топоров и Тверская вообще обошли этот эпизод. Не совсем понятное место, ведь вставать на колени можно и для молитвы, и чтобы попытаться спрятаться. Автор и тут однозначно не определяет происходящее.
А вот возвращаясь к вопросу о маршруте солдат: почему к доктору, священнику и крестьянину они не заходят, а направляются прямиком к нашим героям? Возможное объяснение – это, скажем, «полезные» граждане, которые могут лечить, кормить, обслуживать. Но нужны именно эти мужчина и женщина, по их душу весь этот марш! А те, «полезные» граждане могут до поры не бояться Зла, за ними не придут. Двое же наших героев (по крайней мере, один) живут в страхе.
Важный эпитет, характеризующий фермера cunning – хитрый. Оден даёт характеристику только крестьянину, но не другим персонажам, почему? Нам представляется, что словосочетание «хитрый крестьянин», как и «седой священник», сознательно обыденно, употреблено, чтобы подчеркнуть всеобщность происходящего.
Будем верить, что – по слову Ахматовой – поэт знал, о чём писал.
И, наконец, вопрос об уходе мужчины в конце. Почему он уходит? Куда? Сражаться с неведомыми силами или бежит, предавая? А если сражаться, то почему ждёт до последнего? Сухарев и Дашевский вместе с английскими комментаторами считают, что мужчина предаёт, Топоров – что идёт сражаться, а Тверская сохраняет авторскую неопределённость. Но почему вместе с мужчиной не уходит женщина? Мне кажется, это ключевой вопрос стихотворения.
Вчитайтесь: мужчина и женщина ведут очень странный диалог! Женщина явно боится, кажется, надеясь, что чаша их минует. А мужчина, на самом деле, вовсе её не успокаивает, просто весьма индифферентно описывая происходящее. Как он говорит? Разве это попытка успокоить? Only the scarlet soldiers (это просто солдаты в алых мундирах) или They have passed the farmyard already (они уже прошли мимо фермерского двора) и And now they are running (а сейчас они бегут). Мужчина довольно безучастно информирует любимую женщину. А значит, сам не боится. Почему? Возможно, потому что знает, что он-то уйдёт, ему нечего бояться. Это объясняет и то, что женщина не уходит: куда ей бежать? Любимый предаёт, ей с ним не по пути, там – победительные силы. Деться ей совсем некуда, остаётся только забиться в щель! Таков итог, к которому подводит автор: не просто конкретные солдаты приходят за конкретными обывателями, а Человеку от Зла деться некуда, если ты сам не на стороне Зла.
А вот как увидели эту картину переводчики. Сухарев, Дашевский и Тверская попытались отстранённость сохранить, но герой Топорова стал утешать собеседника словами «не бойся» и уходит биться. Однако, как мы увидели, успокоительных слов мужчина не произносит, их в тексте нет. И вообще такая трактовка противоречива и ничем не подкреплена: почему герой ждёт до последнего, чтоб отправиться сражаться? Почему не остаётся вместе с другим? Почему второй герой не уходит вместе с первым? Ответов переводчик не даёт, упрощая текст с одной стороны и делая алогичным с другой.
Интересно, что интерпретировать стихотворение можно по-разному, выделяя разные темы, мотивы (как в музыкальном произведении). Во власти переводчика выделить более значимое, с его точки зрения, а менее значимое оставить на втором плане. Я бы выделил такие основные темы (мотивы):
— первая тема – надвигающееся практически инфернальное зло, которому невозможно противостоять;
— вторая – страх, ужас, и человек не может с этим ощущением справиться;
— третья – предательство любимого человека;
— четвёртая – подступающее безумие.
— пятая – антивоенный пафос.
Одену удалось добиться эффекта, когда все темы перемешаны. Именно поэтому стихотворение «темно» и завораживает. И в идеальном переводе «темноту» прояснять не надо!
О самом стихе. Женская рифма придаёт ему неподражаемый, завораживающий ритм. Причём если обратить внимание на звукопись стиха, то эти рифмы к тому же с преобладанием долгого звука «и», имитирующего полёт пули или снаряда: drumming, coming, morning, warning, wheeling, kneeling, cunning, running, deceiving, leaving, turning, burning.
Строка длинная, распевная, перед цезурой в середине строки – тоже слово с ударением на предпоследний слог. Так написаны все строфы, кроме последней, где всё меняется. Строчка O it‘s broken the lock / and splintered the door – стремительная, разрубленная посередине, никакой распевности, никакой женской рифмы. Это кульминация стиха, выраженная и словами, и ритмом, и рифмой.
Переводчик – самый внимательный читатель. В его задачу входит создание непротиворечивой картины. Концепция может быть своей, отличающейся от другой, общепринятой, даже совсем не похожей на привычные толкования, но цельной. Она не должна страдать отсутствием логики: раз уж принята определённая концепция, надо ей следовать, и все слова, образы, стилистика обязаны быть едиными. Именно с этих позиций мы и смотрим на предложенные переводы.
Так что же получилось у переводчиков?
1. Топоров ввёл много конкретики и неточных слов — солнце играет на стали, хотя нет стали, есть просто оружие). Это всего лишь манёвры, дружок, / Или, не бойся, угрозы, — фраза о тревоге бессмысленна. Дальше войска «перепутав урок…прикатили» и еще одна бессмыслица: Значит, приказ отменили, дружок, / Или, не бойся, вручили.
Важный в балладе троекратный повтор (доктор, священник, крестьянин) Топоров не сохранил, солдаты не идут мимо домов этих персонажей, а сначала «каждый из них изнемог» (это про доктора), потом отряды поспешают в церковь (это про дом священника), и, наконец, не идут на постой к земледельцу (слово-то какое). В завершение герой предполагает у солдат «дельце» — это так про надвигающееся зло? Потом появляются «кони из металла» (почему вдруг?), к тому же железный конь в нашей традиции – это трактор. Ну, и наконец, Топоров отправляет героя стихотворения биться. Чудовищный перевод, одним словом. Но по этому переводу мы Одена и узнали. На счастье, том был билингвой.
2. У Сухарева появляются «солдаты в мундирах красных», о которых мы уже говорили, что таких быть не может. Переводчик выдумывает, что солдаты идут в наступление, пишет про шпоры, пулевое ранение, упоминает узорную (!) калитку и т.д. Ну и в конце появляется почему-то тесная комната. Т.е. в изобилии появляются отсутствующие у автора эпитеты, в результате стих становится простым, неловким и плоским.
3. Для Дашевского первый собеседник – женщина, второй – мужчина, и подкрепляет это переводческое решение обращение «дорогая». Переводчик видит происходящее так: мужчина успокаивает дрожащую от страха женщину. Противоречий в понимании текста нет. Дашевский развивает повествование плавно: вопрос – ответ, вопрос-ответ. Причём и вопросы довольно безэмоциональны, и развитие событий как будто женщину не пугает. А ответы под стать вопросам. Отметим, что в стихе Одена есть вполне определённое движение: сначала неторопливое, когда воинство далеко, потом оно убыстряется — солдаты бегут и, наконец, стремительное – вышибают двери. И это оденовское движение сведено переводчиком к лёгкой прогулке, от которой не то что ужасом не веет, а вообще непонятно, боятся ли чего эти люди. Ну и в последней строке «скрипит кирза». Главное, почему кирза здесь нехороша – потому, что кирзовые сапоги были на вооружении русской армии. Ни у англичан, ни у итальянцев её в таком виде не было. И нет у Одена конкретики! Ведь солдаты – не совсем солдаты, всё гораздо шире, объёмней. В том числе поэтому стихотворение великое, оно обобщающее и про все времена. Зло не только в кирзовых сапогах ходит.
4. Е. Тверская тоже всё поняла и попыталась быть максимально близкой этому пониманию. В стихотворении сохранена многозначность: непонятные солдаты, у которых горят очи – это то самое смешение реального и дьявольского. Сохранена балладность с троекратным визитом к героям повествования. Правда, зачем-то оставлен балладный зачин каждой строфы «О» — излишняя рабская точность, делающая русский стих неестественным. Но опять много от себя — возможно, от необходимости рифмовать: солдаты пришли в воскресенье (почему не в любой другой день?); солдаты свернули, «сделав круг» — для рифмы, ведь это бессмыслица – войску ходить кругами; больной дух, с которым идут к пастору, – тоже неловко, потому что душевная болезнь – помешательство, а это опять выдумки переводчика; фермер (крестьянин) заменён пастухом – и зря, ведь деревенский пастух в ряд с доктором и пастором никак не встраивается; «ты мне клялся адом» — ну зачем так? каким ещё адом клянутся супруги или любовники? Движение в стихе тоже не передано — вместо ускоряющегося оно неторопливое: солдаты идут – идут – сворачивают – мерно топают. Нет и перебива ритма в последней строфе. В целом стихотворение звучит неплохо, если не знать оригинал, который много сильнее.
Конечно, из этих четырёх переводов лучший – Дашевского. Но до оригинала сильно не дотягивает и он. Переводчики оплошали, заменяя своими словами авторские. Такие замены есть в переводах всегда, но мастера перевода не обедняют автора!
Остановимся и на технической стороне: а какой стих получился по-русски?
Чувствуется (и это особенно скверно), что все переводчики мучились с соблюдением строфики, размера и с рифмовкой. В попытках передать формальную сторону стиха смыслы оказались потеряны, да и в передаче формы переводчики не преуспели: русский стих звучит или неважно, или очень плохо. Большие мастера технические трудности преодолевали легко (Маршак, например, или Пастернак с Цветаевой), а нашим переводчикам задача оказалась не по плечу. Эта проблема была разрешена, например, О. Седаковой при переводе вилланеллы Дилана Томаса – тоже сложной технически формы. Чтобы сохранить смыслы, она просто отказалась от рифмы, сохранив, однако, ритм и максимально – содержание.
Вот такова пока русская переводческая судьба одного из великих стихотворений ХХ века.
Зададим вопрос: можно ли понять масштаб поэта по таким переводам?
Остаётся верить Бродскому на слово.