Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 4, 2013
Н. А. Аавровскiй. Гимназiя высшихъ наук кн. Безбородко в Нѣжинѣ 1820—1832.
Кiевъ 1879
Время это, какъ извѣстно, было не особенно благопрiятно для «высшихъ наукъ». Реакцiя противъ направленiя первой половины царствованiя Александра, господствовавшая въ двадцатыхъ годахъ, весьма тяжко отражалась на судьбахъ школы, особенно высшей. Недовѣрчивость и подозрительность, преобладавшiя въ правящихъ сферахъ, эксплуатировались разными темными личностями «охранительнаго» лагеря для цѣлей очень низменнаго характера. Отсюда — рядъ гоненiй на науку, рядъ такъ называемыхъ «университетскихъ исторiй», въ результатѣ нетолько понизившихъ общiй уровень преподаванiя, но и лишившихъ школу, вообще не богатую цѣнными силами, многихъ полезныхъ дѣятелей. Нѣжинская «гимназiя высшихъ наукъ» не избѣжала общей участи. Уже въ первомъ перiодѣ ея существованiя мы встрѣчаемся съ такъ называемой исторiей «о вольнодумствѣ». Исторiя эта, по характеру своему, совершенно однородна съ извѣстными исторiями въ с.-петербургскомъ и харьковскомъ университетахъ, такъ что, по справедливому замѣчанiю г. Лавровскаго — ее можно считать только отдѣльнымъ эпизодомъ общей университетской исторiи о пресловутомъ вольнодумствѣ профессоровъ, обличаемомъ ревнителями просвѣщенiя въ родѣ Магницкаго, Рунича и другихъ.
До сихъ поръ «нѣжинская исторiя» была весьма мало извѣстна и только въ книгѣ г. Лавровскаго всѣ обстоятельства этой исторiи выступаютъ на свѣтъ. Такъ какъ факты, сообщаемые г. Лавровскимъ. до сихъ поръ еще имѣютъ интересъ болѣе чѣмъ историческiй, то мы позволимъ себѣ познакомить съ ними читателей, насколько даютъ возможность предѣлы библiографической замѣтки.
Сущность «исторiи» весьма несложна. Профессора нѣжинской гимназiи раздѣлялись на нѣсколько группъ, относившихся другъ къ другу далеко не дружелюбно. Одна изъ этихъ группъ, отличавшаяся «охранительными» тенденцiями, пустила, наконецъ, въ ходъ доносъ и обвиненiе въ «вольнодумствѣ» и вредномъ влiянiи на учениковъ. Началось разслѣдованiе, не выходившее сперва изъ стѣнъ заведенiя; затѣмъ въ дѣло вмѣшались высшiя власти, и оно покончилось увольненiемъ и высылкою четырехъ профессоровъ, заподозрѣнныхъ въ «вольнодумствѣ». Главнымъ дѣйствующимъ лицомъ во всей этой исторiи со стороны обвиненiя является австрiйскiй выходецъ Билевичъ, профессоръ политическихъ наукъ, а со стороны обвиняемой — Бѣлоусовъ, профессоръ естественнаго права и инспекторъ гимназическаго пансiона. Впослѣдствiе обвиненiе въ «вольнодумствѣ» распространилось еще на трехъ преподавателей: Зингера (нѣмецкой словесности), Ландражина (французской словесности) и Шапалинскаго (математики). Г. Лавровскiй вообще довольно скупъ на характеристики личностей, выступающихъ въ его разсказѣ, но, судя по всему, нѣжинскiе «вольнодумцы» далеко не принадлежали къ числу крайнихъ даже для того времени. Такъ, напримѣръ, Бѣлоусовъ, наиболѣе инкриминированный изъ всѣхъ ихъ, считалъ даже предосудительнымъ для учениковъ чтенiе Пушкина: при определѣнiи в должность инспектора, жалуясь конференцiи на распущенность пансiонеровъ, онъ указывалъ, между прочимъ, что ученики «читаютъ книги, неприличныя для ихъ возраста, держатъ у себя сочиненiя Александра Пушкина и другихъ подобныхъ». Какъ бы то ни было, въ маѣ 1827 г., Билевичъ подалъ въ конференцiю донесенiе, въ которомъ объяснялъ, что онъ «примѣтилъ въ нѣкоторыхъ ученикахъ нѣкоторыя основанiя вольнодумства, происходившiя отъ заблужденiя въ основанiяхъ права естественнаго, которое вопреки предписанiю попечителя читается не по системѣ де-Мартини, а по основанiямъ философiи Канта и Шада» (стр. 95). Бѣлоусовъ отвѣчалъ, что обвиненiе это ложное и обличаетъ только невѣжество Билевича, въ доказательство же, что курсъ его не отступаетъ отъ предписаннаго руководства, представилъ ученическiя записки, составленныя съ его словъ. Билевичъ, съ своей стороны, тоже представилъ два экземпляра записокъ, объясняя, что записки, поданныя Бѣлоусовымъ, не подлинныя, а исправленныя имъ послѣ. И тѣ и другiя записки переданы были на конференцiю законоучителю гимназiи Волынскому для разсмотрѣнiя, нѣтъ ли въ нихъ чего противнаго православной вѣрѣ.
От. протоiерей дѣйствительно нашелъ въ запискахъ ядъ. По его мнѣнiю, многiя наставленiя, преподаваемыя Билевичемъ «въ классической наукѣ естественнаго права», являются «цѣли воспитанiя юношей несоотвѣтственными и съ самымъ благочестiемъ несообразными», тѣмъ паче — прибавляетъ от. Волынскiй — «что въ оной, врученной мнѣ для пересмотрѣнiя тетрадкѣ между правилами нигдѣ не было преподано о должностяхъ къ Богу, къ родителямъ, къ наставнику, къ начальству и вообще къ ближнему, даже къ самому себѣ». Г. Лавровскiй подроб-но знакомитъ насъ съ сущностью замѣчанiй протоiерея Волынскаго: по большей части, это простыя придирки и пристрастныя истолкованiя положенiй весьма невиннаго характера.
Возникла длинная полемика: Бѣлоусовъ и Билевичь подавали по очереди рапорты въ конференцiю. Около полугода, во время исправленiя директорскихъ обязанностей Шапалинскимъ, державшимъ сторону Бѣлоусова, дѣло не выходило изъ конференцiи, но съ прибытiемъ новаго директора Ясновскаго, оно получило болѣе серъёзный оборотъ. По предписанiю попечителя, оть учениковъ были отобраны тетрадки естественнаго права и затѣмъ въ конференцiи произведенъ былъ допросъ всѣхь учениковъ Бѣлоусова, съ цѣлью выяснитъ, насколько тетрадки эти писаны съ его словъ и что прибавлено самими слушателями. Показанiя учениковъ вообще были доволъно благопрiятны для Бѣлоусова. Въ числѣ другихъ сохранились показанiя Гоголя и Кукольника, быв-шихъ въ то время въ старшихъ классахъ гимназiи. Показанiе Гоголя очень коротко и только подтверждаетъ одинь пунктъ въ показанiяхъ Кукольника; Кукольникъ же игралъ видную роль во всей исторiи. Очевидно, желая выгородить Бѣлоусова, онъ показалъ, что отобранныя у него тетради суть матерьялъ для диссертацiи по естественному праву и только отчасти составлены имъ по лекцiямъ Бѣлоусова, преимущественно же на основанiи различныхъ прочитанныхъ имъ книгъ, между которыми онъ назвалъ Руссо, Вольтера, Монтескьё, Конта и пр. Допросомъ учениковъ прервалось на время слѣдствiе и было препровождено высшему начальству. Но исторiя разыгрывалась далѣе. Новый директоръ Ясновскiй явно сталъ на сторону враговъ Бѣлоусова. Кромѣ обвиненiя въ «вольнодумствѣ», противъ Бѣлоусова выдвинуто было еще ранѣе и другое — въ распущенности пансiона, котораго онъ былъ главнымъ руководителемъ. Обвиненiе это нашло сильную поддержку со стороны новаго директора. На конференцiи возбужденъ былъ вопросъ о мѣрахъ къ «ускромленiю пансiона». Билевичъ и директоръ предложили при этомъ тѣлесное наказанiе. Были ли дѣйствительно пущены въ ходъ мѣры «ускромленiя» и какiя именно — неизвѣстно, но, какъ бы то ни было, ученики, въ особенности выпускные предъ экзаменами, мало по малу начали отступать отъ первоначальныхъ, благопрiятныхъ для Бѣлоусова показанiй. Отказался отъ своего показанiя и Кукольникъ, подъ влiянiемъ увѣщанiй брата своего Платона, бывшаго учителя латинскаго языка въ нѣжинской гимназiи[1]. Такое раскаянiе, однако, не помогло, и Кукольникъ дорого поплатился за свое увлеченiе. Несмотря на блестяще выдержанный экзаменъ и представленiе конференцiи, министръ народнаго просвѣщенiя лишилъ Кукольника слѣдовавшаго ему при окончанiи курса чина; ему было просто выдано свидѣтельство, что онъ обучался такимъ-то наукамъ.
«Отечественныя записки», 1879, № 9 сентябрь, Отд. II, с. 191—194
[1] Любопытно, что этотъ Платонъ Кукольникъ, направившiй теперь своего брата на путь истины, самъ въ свое время обвинялся въ вольнодумствѣ. Въ книгѣ г. Лавровскаго мы находимъ, между прочимъ (стр. 15), выписку изъ донесенiя правленiя попечителю, съ жалобою на Кукольника, что онъ, «войдя въ видѣ нѣкоего свободнаго франта въ сборный залъ воспитанниковъ въ утреннее предъ литургiей время, когда они, по установленному порядку, выслушавъ въ половинѣ 8-го часа чтенiе изъ новаго завѣта, готовились идти къ литургiи, взявъ книгу завѣта, сталъ декламировать со всѣми актерскими жестами, дерзнувъ даже дѣлать политическiя изъясненiя на тексты, каковое изъясненiе и въ простомъ смыслѣ совершенно воспрещено при ономъ чтенiи и самимъ учителямъ».