Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 3, 2005
Индийской идиоме, вынесенной в заголовок, в русском языке соответствует словосочетание «наступила старость», в котором «старость» выступает как природно-физиологическая неотвратимость — мы говорим: «наступило утро» или «пришла зима». Оригинал же содержит идею факультативности и стоит в ряду таких индийских оборотов, как «насморк случился» или «радость случилась». Это различие, безусловно, отражает те медико-биологические, культурные и социальные параметры, которыми оперируют индийцы, определяя жизненную фазу, следующую за человеческой зрелостью. Сегодня в Индии проживает более 82 млн человек, которых статистические и социологические исследования признают старыми и называют «седым сегментом». Только 5% из них обеспечены пенсией по старости[1]. Ожидается, что к 2025 году индийских стариков станет 177 млн, а к 2050 году — 324 млн[2]. Общая же численность жителей Индии к началу XXI века превысила 1 млрд[3]. Вопреки общенациональному лозунгу «Единство в многообразии (разнообразии)» их разделяют многочисленные региональные, этнические, религиозные, социальные и кастовые барьеры.
Идеальная схема
Согласно древнеиндийским представлениям индус проходит через четыре жизненные стадии (ашрамы): ученичество (брахмачари), домохозяйничество (грихастха), лесное отшельничество (ванапрастха) и странничество (санъяси). Эта идеальная схема подразумевала, что «возраст случался» после завершения первых двух стадий, и призывала готовиться к неизбежному концу. Уход в лес и/или странничество диктовали изменение социального поведения и постепенный отказ от того, что составляло смысл предыдущей стадии, — от материальных и чувственных привязанностей, или майи. При этом главную роль играли внешние, а не внутренние (биологические) факторы: человек, вырастивший детей, сыгравший их свадьбы и дождавшийся внуков, считался готовым к последним ашрамам. Он перекладывал дела на плечи сына, а укрепившая свой статус рождением наследника невестка прибирала к рукам домашнее хозяйство. Если к тому же у до мохозяина появлялись седые волосы, то уже не оставалось сомнений в том, что он должен расстаться с главной ролью в семье. Ранние браки и небольшая продолжительность жизни вели к тому, что обычно «возраст случался» у тех, кто приблизился к сорока: «В двадцать — знания, в тридцать — богатство, в сорок — конец» (маратхская пословица). И сейчас в бенгальских деревнях появление невестки в доме автоматически изменяет статус старших женщин, которые из обслуживающих превращаются в обслуживаемых. Они рассчитывают, что невестки будут растирать им уставшие ноги и выдергивать первые седые волоски, а в более дряхлом возрасте кормить рисом и убирать за ними нечистоты, поэтому матери с нетерпением ждут, когда сыновья женятся[4].
Классические трактаты предписывают двум последним ашрамам скромный образ жизни: отшельникам следовало довольствоваться минимальным количеством вещей и умеренным питанием, странникам, живущим подаянием, — не иметь никакого имущества. Первым рекомендовалось посвящать больше времени духовному совершенствованию, а вторым — бродить без цели и надежды. «Законы Ману», установившие в II–III веках общие нормы поведения, требовали от странника: «Не следует желать смерти, не следует желать жизни, / Пусть он ожидает [свое] время»[5].
Все это не значит, что четырехашрамной модели человеческой жизни обязательно следовали, тем более что она рекомендовалась только мужчинам из трех высших варн — брахманам-жрецам, кшатриям-воинам и вайшьям-торговцам и не распространялась ни на многочисленную низшую варну шудр, занимавшихся земледелием и ремеслами, ни на женщин из любой варны. Абсолютное большинство самскар — ритуалов жизненного цикла индусов для очищения души, разума и тела, отправляемых и в сегодняшней Индии, расположены в диапазоне от рождения (вернее, от зачатия) до вступления в брак, после чего зияет провал вплоть до последней самскары — кремации. Это, в частности, свидетельствует и о том, что «возраст случался», но либо длился недолго, либо общество не уделяло подобающего внимания носителям этого возраста.
Классические тексты индуизма рассказывают о том, что некоторые мифологические герои жили по многу лет и даже столетий. Эпические сказители повествовали о многотысячелетней жизни Рамы, главного героя «Рамаяны», пятерки Пандавов из «Махабхараты» и великих мудрецов древности. Их долгая жизнь, как и смерть по собственному желанию, воспринималась как знак особого расположения богов и высоких духовных заслуг. Впрочем, преклонный возраст не вызывал ни физической, ни интеллектуальной немощи. Ради наслаждений с небесной девой мудрец Канду прервал свое отшельничество и забылся в мирских радостях на 907 лет, семь месяцев и три дня[6]. Даже появление детей и внуков не старило героя: отец и сын нередко изображались как равные по физическим достоинствам сверстники. Например, в «Махабхарате» Арджуна, третий из Пандавов, и его сын Абхиманъю не уступают друг другу в доблести и силе, хотя и различаются воинским опытом, что в конечном счете и приводит к гибели младшего героя.
Средневековые сказания, ссылаясь на более ранние источники, сообщают, что в древности и простые смертные жили дольше: «В ведах сказано, что человек в давние времена жил сто лет. Но, совершая неверные действия, он умирает пре ждевременно. <…> Человек, соблюдающий обряды и раздающий дары, живет долго»[7]. Чем дольше жил человек, тем больше возможностей имел он для праведной жизни, преждевременная же смерть вела к его посмертному превращению в злого духа (прету) или последующему рождению в низкой касте. Накопление грехов и адхармы[8] сократило человеческую жизнь; ее продления добивались йоги, устанавливая полный контроль над своим телом, и персонажи из индусской мифологии.
Мудрецу Маркандейе была предсказана смерть в возрасте 16 лет, и он истово испрашивал помощи у бога Шивы в образе лингама[9] под именем Амритагхатешвар[10]. Но Яма, бог смерти, явился в назначенный срок и, чтобы увести Маркандейю за собой, накинул ему на шею петлю, которая обвила и лингам. Разгневанный Шива оттолкнул Яму и даровал Маркандейе вечную юность и бессмертие. «Поправший смерть» лингам — святыня цилиндрической формы со следом захлестнувшей петли — находится в алтарном помещении храма Амритагхатешвара в местечке Тируккадавур в штате Тамилнаду на юге Индии. Сюда на свои 60- и 80-летние юбилеи приезжают тамилы (жители Тамилнаду), чтобы совершить поклонение «Божественному нектару, поправшему смерть»: мифологические образцы попрежнему легитимируют многие сферы и феномены индийской жизни.
60-летие считается особенной датой потому, что, по индийским представлениям, в этот день все небесные тела занимают то же положение, что и в момент рождения человека. Шестьюдесятью годами исчисляется средняя продолжительность жизни. И практически во всех индийских языках существуют идиомы, свидетельствующие, что наступление 60-летия отождествляется с физической и интеллектуальной деградацией, что представление об этом возрасте связывается с патологической раздражительностью и явлениями старческого маразма. Глагол сатхияна (хинди, «становиться шестидесятилетним») употребляется в значении «дуреть»; маратхская пословица «шестьдесят стукнуло, ум заклинило, в руках палка, за спиной [дразнящая] ребятня» не нуждается в пояснениях.
Неидеальная жизнь
Проблема старости и стариков в индийском обществе существовала всегда. «Махабхарата» рассказывает о царе Яяти, из-за проклятия рано лишившегося молодости, но получившего возможность передать старость тому, кто согласится ее взять. Яяти обратился к старшему из своих пяти сыновей: «Старость, морщины и седые волосы одолели меня <…>. Но я еще не насладился в молодости». А в ответ услышал: «Тот, кто расслаблен старостью, имеет седые волосы и бороду и покрытое морщинами тело. Он неприятен на вид, бессилен и худ, он не способен выполнять работу, им пренебрегают молодые и слуги. Такой старости я не желаю». Второй сын сказал: «Не желаю я старости, о отец, которая губит наслаждения и желания, уничтожает силу и красоту, разрушает ум и [самую] жизнь». Отказал отцу и третий сын: «Старый не наслаждается ни слоном, ни колесницей, ни конем, ни женщиной, и голос его становится хриплым…» Четвертый сын ответил: «Старый принимает пищу в определенное время, точно ребенок, он не чист и не совершает возлияния огню в нужное время». И только младший сын согласился: «Я возьму твою немощь, о царь, вместе со старостью. Ты же возьми от меня юность и предавайся наслаждениям, сколько будет тебе угодно»[11]. Через тысячу лет, верный слову, Яяти вернул сыну молодость, в обход старших сыновей помазал его на царство и удалился в лес.
В этом сюжете эпическая гипербола (возможность поменяться биологическим возрастом и более чем тысячелетняя жизнь) переплетается с клиническим натурализмом: старость сопровождается утратой нормального голоса, красоты и силы, в том числе сексуальной, и снижением качества жизни из-за нарушения телесных функций. Все это влечет за собой пренебрежение общества, даже «молодых» и «слуг», которым традиционно предписывалось уважать старших по возрасту и положению.
В Индии отношение к старости всегда отличалось двойственностью. С одной стороны, считаясь заслугой, долголетие давало право на уважение и авторитет в семье и внутри социальной группы. Безупречное служение старым родителям является главной сыновней дхармой (долгом), именно поэтому во всех индийских семьях с нетерпением ждут рождения сыновей, а не дочерей, которые будут выданы замуж и уйдут в другую семью. Сыновним благочестием Пундалики объясняют жители Пандхарпура появление в их городе бога Витхобы. Пундалика ежедневно омывал ноги своим престарелым родителям, и, когда к нему в дом заглянул Витхоба, примерный сын не прервал своего занятия, а, бросив гостю под ноги камень, попросил подождать. Так и остался Витхоба в Пандхарпуре, а его храм является главной святыней города.
Почтение к мифологии и беспредельная вера в то, что она моделирует действительность, создает в индийском обществе иллюзию благостной старости, которая, как правило, не выдерживает проверку суровой прозой жизни. Да и на каж дый мифологический пример можно найти контрпример, на каждую пословицу об уважении к возрасту — едкую насмешку. Один из центральных персонажей «Махабхараты» — патриарх Бхишма, в глубокой старости сохранивший воинскую мощь и трезвый ум политика. Его одинаково уважали оба родственных клана — Пандавы и Кауравы, воспринимая его как носителя дхармы, морального закона и праведного поведения. В противостоянии между кланами Бхишма вынужденно занял сторону Кауравов и повел их армию в бой против Пандавов. Последние терпели поражение, пока не прибегли к хитрости: зная, что Бхишма не будет воевать против слабого пола, Арджуна укрылся за женщиной и, когда Бхишма опустил свой лук, из-за ее спины выпустил смертельную стрелу, поразившую патриарха. Затем, окружив умирающего старца, и Пандавы, и Кауравы на протяжении нескольких дней внимали его поучениям.
Безусловно негативное отношение всегда вызывало не подобающее старикам поведение, отразившееся, например, в маратхской поговорке «Сивому мерину красную узду» или пословице хинди «Старик женится, соседи счастливы [посмеяться всласть]». Насмешкам подвергается и старческая дряхлость: «Старик сядет, все наружу», «Старый стал, ум потерял», «Старуха умерла зимой, всплакнули летом». О каком бы пиетете ни толковали высокие примеры, общество очерчивало для старости круг возможного, как в анекдоте об умном и находчивом министре Бирбале: «Пришла пора, и стал падишах седеть. <…> Чтобы скрыть изъян, начал падишах волосы красить. Однажды он чернил себе волосы при Бирбале. “Бирбал! Скажи-ка, не будет ли от краски какой порчи мозгам”, — спросил Акбар. — “А есть ли они у тех, кто красит волосы? Если бы у них мозги были, они не старались бы понапрасну из старых молодыми сделаться”. С того дня падишах перестал красить волосы»[12].
Декларативные идеалы, пропагандируемые мифологическими примерами, не только уязвимы сами по себе, но почти не подкрепляются практическим опытом, отразившимся в цинично-прагматичных пословицах, поговорках и анекдотах. Сами старики говорят не о власти и почете, но об утрате влияния и крушении надежд, о том, что не получают от своих детей столько заботы, сколько отдали им в свое время. Каким бы авторитетом ни был наделен Бхишма, его устраняет один из его любимейших внучатых племянников, Арджуна, тот, кому в «Бхагавад-гите» бог Кришна раскрывает тайны мироздания.
Кто в Индии старый?
Старость как культурная модель определяется комплексом медико-биологических и социальных показателей и их интерпретацией, но в силу индийского многообразия и разнообразия унификация этого явления почти невозможна. Очевидно, что «возраст случается» преимущественно у индийцев из средних и высших слоев. Индийские города, пропитанные промышленным смогом, цементной пылью и выхлопными газами, не способствуют увеличению продолжительности жизни, но они обладают высококлассными медицинскими учреждениями, отсутствующими в деревнях. Удельный вес «седого сегмента» значительно выше в тех из 28 индийских штатов, которые лидируют по экономическим показателям или по уровню грамотности (Панджаб, Тамилнаду, Керала), и падает в отсталых (Уттар Прадеш, Мадхъя Прадеш, Бихар, Раджастхан). В Панджабе и Западной Бенгалии, на пример, говорят «идти [вести себя на] 70–72», т. е. ощутимые для окружающих возрастные изменения ассоциируются не с шестидесятилетием, а отодвигаются на декаду. В разговоре о близком человеке хорошим тоном считается не использовать прилагательное «старый», а заменять его эвфемизмом «уставший».
Старость как субъективная категория связана с оценкой со стороны или самооценкой. Одна из пословиц о возрасте говорит, что «60-летний — [еще] жеребчик, 20-летняя — [уже] кошелка». Первые геронтологические исследования в Индии, начавшиеся в 1970-х годах, включали в «седой сегмент» и 55-летних. Индийских государственных служащих в обязательном порядке отправляют на пенсию в 58 лет, университетской профессуре разрешают преподавать до 60. Работая над настоящей статьей, я разослала друзьям и коллегам электронные послания с вопросом «Чувствуешь ли ты себя старой/старым?» Джьоти, домашняя хозяйка и эссеистка, ответила: «Здесь, в Индии, я не ощущаю своего возраста и вообще никакого возраста не ощущаю. Я смазанный механизм, запрограммированный на выполнение семейных функций, и поскольку я самая молодая в доме [по сравнению с мужем и свекровью], я и чувствую себя самой молодой». Еще через несколько дней она написала: «Мне 55, и в строгом смысле я не старая (senior citizen), но думаю, что мои нездоровье и усталость позволяют мне присоединиться к этой категории». 52-летняя Суджал, психолог, размышляла почти две недели: «Я замечаю, что мои студенты, здороваясь со мной, ожидают моего благословения[13], так что я старая. Многие уже обращаются ко мне за советом. Иногда кто-нибудь предлагает помощь, когда я спускаюсь или поднимаюсь по лестнице. Уходит сексуальное желание. Я бы хотела подумать еще». 56-летнему Суджиту пенсия не грозит — он преуспевающий владелец частной типографии. На мое послание он ответил быстро: «Да, я старый, у меня два внука и скоро будет третий. Ты знаешь, как тяжело болеет моя жена». Прежде жизнерадостный Ашок, инженер, после выхода на пенсию впал в депрессию и вот уже три года сидит в кресле-качалке в своем гараже. На мои вопросы он не ответил, так же как и энергичный Виджай, экономист, ставший пенсионером два года назад и прекративший в связи с этим «чернить» волосы, отвечать на телефонные звонки и выходить из дому.
Сара Лэмб в книге «Белые сари и сладкие манго: старение, пол и тело в Северной Индии» сообщает, что в бенгальской деревне женщины, став свекровями в возрасте от 35 до 60 лет, начинают продвижение к «охлаждению» и «сухости», т. е. к старости[14]. Свекровь перестает носить яркие наряды и в конце концов облачается в белое. В Индии белый цвет связан с воздержанием и обузданием — наиболее выразительно это проявляется в белых одеждах траура и вдовства. Присутствие юной супружеской пары под одной крышей со старшими диктует последним отказ от секса даже в тех случаях, когда свекровь еще не достигла возраста менопаузы. Наступление же пострепродуктивного периода окончательно переводит женщину в иную возрастную и социальную категорию: она не только теряет «жар», характеризующий женскую природу во всех ее проявлениях — от ежемесячных истечений до деторождения, но, в отсутствие интимной жизни, утрачивает физиологическую «открытость» и приобретает «закрытость». Женщина, а потом и ее супруг, постепенно исключают из пищи все, что несет с собой «жар» — мясо, рыбу, лук, чеснок, — и переходят на охлаждающие продукты: молоко, некоторые виды овощей, фрукты. Далеко не сразу, а поэтапно передавая в руки молодых семейный бизнес и заботы по дому, деревенские свекор и свекровь отодвигаются на периферию, хотя, пока у них хватает сил, они помогают по хозяйству, присматривают за внуками и выступают арбитрами в спорах. Отказываясь от привычного, но продолжая желать «сладкое манго», старики должны начать борьбу с майей, чтобы достойно подготовиться к смерти.
Интересный феномен обнаружила в сельской местности Андхра Прадеша финский социолог Минна Сявяля: 44% женщин, находящихся в репродуктивном возрасте, прибегают к стерилизации не только для предупреждения нежелательной беременности, но и для приобретения более высокого семейного статуса. Исключая в будущем возможность деторождения и высвобождая время, они сознательно «старят» себя и тем самым ранее положенного срока вытесняют свекровей на маргинальные позиции[15]. Последние, признавая поражение, оставляют хозяйство на невесток и, если обладают средствами, отправляются в автобусные паломничества, успешно организуемые современными турагентствами как «духовные путешествия». Порог некоторых храмов, всегда открытых для мужчин, как, например, храма бога-девственника Айяппы в Керале, может переступить только девочка препубертатного возраста или женщина в пострепродуктивной фазе. Впрочем, свекровь может и остаться в доме: как гласит пословица, «и обритая старуха в хозяйстве сгодится»[16].
Скрытое становится явным
Если в индийских деревнях еще сохраняются патриархальные семьи, состоящие из представителей нескольких поколений, и старики окружены родней — не всегда внимательной, иногда откровенно злобной, но вынужденной считаться с деревенской молвой, то городские кланы распались на нуклеарные ячейки и старики остались один на один со своими проблемами: они страдают от отсутствия любви и часто лишены средств к существованию. Статистика показывает, что финансово независимы только 34% деревенских и 29% городских стариков[17]. В Индии именно распад патриархальной модели семейных отношений винят в катастрофическом положении старого поколения, которое долгое время не замечали, привычно принимая за жизненную норму мифологические декларации.
Возможно, первыми сказали горькую правду драматурги. В 1970-х годах одна за другой были поставлены пьесы, в которых в голос заговорили о том, что долго скрывалось за идеалами. Поскольку индийский театр — зрелище не элитарное, но расссчитанное на средние слои, реакция была бурной и болезненной.
Сюжет «Короля сцены» В. В. Ширвадкара[18] навеян шекспировским «Королем Лиром», но действие происходит в наши дни. Старый актер, поделив свое состояние между сыном и дочерью, не уживается ни в одной семье. Ганпат-рав в отличие от Лира не проявляет типичных для старческого возраста признаков распада личности. Но он привык к сольным ролям, и ему не удается «уйти со сцены», смириться с маргинальным положением в доме. Его никто не гонит, и он не проклинает, как разгневанный Лир, свое потомство. «Не люди плохие, а старость плохая», — объясняет его верная жена. Ганпат-рав, следуя четырехашрамной модели, сам уходит отовсюду, а когда дети находят его, отказывается к ним вернуться. Он плетется вслед за молодым бродяжкой, еще не пресытившимся его театральными монологами. Индийский театр отразил существующую в Индии практику: стариков, особенно вдов[19], часто выкидывают из дома или же они уходят сами. В так называемых «вдовьих городах» Уттар Прадеша — Вриндаване, Матхуре и Бенаресе, куда в ожидании смерти стекаются североиндийские вдовы (сейчас их там, по приблизительным подсчетам, около 16 тыс.), каждая может рассчитывать на 250 г риса, 50 г чечевицы и 2 рупии (около 4 центов) в день за восьмичасовое хоровое исполнение религиозных песнопений в городских храмах[20].
Впрочем, в хите сезона 1989 года «Свои чужие» шекспировский сюжет, переработанный в традициях Голливуда, был снабжен «хеппи-эндом». Немощным отцом пренебрегают старшие сыновья и невестки — их раздражает старость, говорящая языком просьб или, того хуже, языком старческого слабоумия. Младший же сын вместе с женой преданно выхаживают отца, «излечивая» его от признаков «случившегося возраста», и в конце концов семья воссоединяется, возвращаясь к патриархальному идеалу[21].
Герой пьесы «Тень Гималаев» В. Канеткара[22] основывает приют для вдов и сам женится на вдове[23]. Он борется за улучшение положения женщин, и его бескомпромиссность приводит к сложным внутрисемейным конфликтам. Дети, в общем-то преданные отцу, устают от его социальных экспериментов, угрожающих их собственному благополучию. Попечительский совет возглавляемого им вдовь его приюта не доволен щепетильностью, которую герой проявляет в финансовых делах, и отстраняет его от руководства. Перенесший инсульт старый человек вместе с женой уходит из приюта, которому он посвятил всю жизнь, и создает дом для престарелых, куда стекаются старики, утратившие общий язык со своими детьми.
Первые дома престарелых, открытые христианскими миссиями, появились в Индии при англичанах и предназначались для англоиндийцев — потомства смешанных браков, которых ни англичане, ни индийцы не признавали полностью своими. Собственно индийские «обители старости» стали возникать в 1970-е годы; тем самым общество признало наличие проблемы. На сегодняшний день в Индии имеется 354 дома престарелых — от элитных хором до грязных ночлежек, в которых проживает 12 702 человека[24], — поистине капля в море. Часть этих домов получает мизерные отчисления из государственного бюджета, однако в реальности их существование зависит от помощи неправительственных организаций и частных пожертвований. В последнее время для пожилых людей, не потерявших мобильность, организуются «дома дневного посещения». При такой форме социального обслуживания старики сохраняют связь со своими семьями. Эти меры, однако, направлены на поддержание стариков из средних и высших слоев, в то время как трагизм положения бедняков, у которых «возраст случился», становится предметом обсуждения только накануне 1 октября — Международного дня пожилых людей.
Летом 2005 года неожиданно для меня Москву одна за другой посетили несколько индийских тургрупп преклонного возраста, отправившихся вместо традиционных паломничеств к индийским святыням в кружение по европейскому континенту. В каждой из них были родственники или знакомые моих знакомых, по просьбе которых мне приходилось оказывать старикам знаки внимания. Первое, о чем просила каждая группа, — это посещение российских интернатов для престарелых. Оказывается, идея возрастной сегрегации уже прочно поселилась в головах индийцев.
«Тень сумерек» Д. Далви[25] рассказывает об угасающих стариках, живущих вдвоем: их старший сын восемь лет назад уехал в Америку; младший — пилот в индийских ВВС. Старики мечтают о двух свадьбах и пытаются найти хороших невесток. Старушка говорит: «Невестка будет мне голову мыть, волосы расчесывать. <…> Сразу две свадьбы сыграем, дом заполнится, внукам будем сказки рассказывать…» Старик злится: «Работа у них все, работа, а о нас кто позаботится? Нет счастья от детей!» Оба постоянно уговаривают друг друга не хлопотать по хозяйству, накапливая «охлаждение». Тем временем старший сын женится на американке, младший погибает в индо-пакистанской войне 1971 года. Приехавший на похороны старший тут же торопится обратно, и старики ускоряют свою смерть, чтобы их, как того требуют нормы индуизма, кремировал собственный сын, а не безродные чужаки.
Такая — досрочная — смерть, когда окончательно «уставший» человек добровольно отказывается от пищи, погружается в воды священной Ганги или бросается с утеса в узкую расщелину, заложена в индусских традициях. Одиночество индийских стариков при живых детях, эмигрировавших в поисках «зеленых пастбищ», стало в Индии катастрофой национального масштаба.
После того как в 1982 году Индия приняла участие в Международной ассамблее по вопросам старения, которая прошла в Вене в рамках Международного года пожилых людей, объявленного ООН, индийские власти обратили внимание на проблемы стариков. С этого момента в Индии стала развиваться геронтология и предпринимаются попытки ввести гериатрию как отдельный предмет в медицинских колледжах.
Геронтократы
Никакие ассоциации, вызываемые глаголом сатхияна или его аналогами, не имеют отношения ни к индусским богам и эпическим героям, ни к индийским вершителям судеб, вознесенным на политический Кайлас[26] и тем самым приравнен ным к сонму небожителей. Еще мифологические мудрецы отличались завидным долголетием, не проявляя при этом признаков, свидетельствующих о возрастной инволюции[27]. Многие из них принимали обет безбрачия, характерного для первой ашрамы ученичества: согласно индийской традиции, непролитое семя увеличивает срок жизни и интеллектуальную потенцию, а вместе с тем и общественный авторитет брахмачари, т. е. девственника. Одним из примеров является уже упоминавшийся Бхишма, который отказался от радостей супружества и посвятил себя государственным заботам. С древности же сохраняется убежденность в том, что наука расаяны — экспериментов в области смешивания различных органических элементов — успешно омолаживает тела и мозг стариков. Реклама тоника, приготовленного по рецептам расаяны, изображает бодрого старичка на фоне немощного юноши, а слоган гласит: «60 years old or 60 years young?»[28]
Достигший 35 лет индиец может быть избран на пост президента страны. Верхнего возрастного предела, однако, не существует. Сейчас президентом страны является 74-летний мусульманин Абдул Калам, признанный в Индии «отцом ракетного оружия». В 2002 году он сменил на этом посту 81-летнего К. Р. Нараянана. Соперницей Калама на президентских выборах была 87-летняя индуска Лакшми Сехгал, практикующий гинеколог и общественная деятельница. В момент выборов и тот, и другая находились в благоприятном, по индийским меркам, возрасте для начала политической карьеры. Калам чувствовал себя уютно и при правительстве Бхаратийя джаната парти, возглавлявшемся до 2004 года 78-летним А. Б. Ваджпайи, и при нынешнем, сформированном под эгидой Индийского национального конгресса во главе с 73-летним премьер-министром Манмоханом Сингхом. Кстати, и Калам, и Ваджпайи — брахмачари[29], как бы оставшиеся на первой жизненной стадии и тем самым сохранившие себе вечную молодость.
Вир Сангхви, известный политический комментатор, назвал одну из своих статей «Когда в 70 жизнь только начинается» (закончив ее словами: «Или в 80»)[30]. Cамым почтенным премьер-министром Индии до сих пор остается Морарджи Десаи: когда в 1977 году он занял этот пост, ему был 81 год. Умер Десаи в 1995 году в возрасте 99 лет. На протяжении всей жизни, включая время премьерства, он неуклонно исполнял предписания расаяны, выпивая по утрам стакан собственной мочи. 81-летний Ситарам Кесри был избран президентом Индийского национального конгресса в 1997 году. 89-летний Харикишан Сингх Сурджит уже 13 лет носит звание Генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Индии (марксистской); членом политбюро КПИ(м) является неувядающий 92-летний Джьоти Басу, бывший на протяжении 23 лет, вплоть до 2000 года, главным министром Западной Бенгалии. В нижней палате индийского парламента функции спикера выполняет 76-летний Сомнатх Баннерджи, министерство иностранных дел возглавляет 74-летний Натвар Сингх, людских ресурсов — 75-летний Арджун Сингх, а М. Карунанидхи, 83-летний лидер южноиндийской партии Дравида муннетра кажагам, вновь готовится к борьбе за пост главного министра штата Тамилна ду. Объясняя эту ситуацию в 2000 году, тогда главный министр Уттар Прадеша 77-летний Рам Пракаш Гупта сказал: «Возраст вызывает уважение, именно поэтому в такой демократической стране, как наша, столько почтенных политиков»[31]. Жители демократической Индии убеждены, что вырвать власть у политика может только смерть. Политиков чаще, чем других, сравнивают с мифологическими персонажами — кого с Бхишмой, кого с Рамой.
Политическое стариковластие, как и проблемы, сопровождающие это явление, — еще одна специфическая черта современной Индии.
Создание антимодели
Бывший дипломат и редактор «Иллюстрейтед Уикли», самого популярного индийского еженедельника 1970-х, историк и поэт, жуир и выпивоха, 91-летний Кхушвант Сингх встает в пять часов утра. Для разминки разгадывает кроссворды, читает газеты, намечает дневную норму и садится за письменный стол. Отдыхает час-другой днем и возвращается к столу. Пишет романы, рецензии, еженедельные колонки для трех популярных газет, выходящих в Дели («Хиндустан Таймс»), Чандигархе («Трибьюн») и Калькутте («Телеграф»), отвечает на 30 писем в день. Не скрывает политических симпатий и антипатий. В последние годы увлекся некрологами: пишет нежно и остро и прощается, не всегда прощая. «Я все еще пишу, поскольку презерватива для ручки никто не изобрел», — говорит 91-летний «грязный старикашка», как его называют приверженцы традиционной модели индийской старости, — и не ложусь, не выполнив намеченного на день»[32].
В своих многочисленных публикациях Кхушвант Сингх на собственном примере беспощадно и милосердно препарирует старость, деликатно учит мужеству и достоинству. Он по-своему расстается с майей и ведет свою отшельническую и странническую жизнь.
«На днях мне исполнилось 89. Я подошел к зеркалу, чтобы взглянуть на себя: я и выглядел на 89. Слезящиеся глаза, куцая бороденка — местами серая, местами красная от хны. Увиденное мне не понравилось. Когда ты стар, то не должен выглядеть на свой возраст: старайся выглядеть моложе и будешь чувствовать себя моложе. И я освежил бороду черной краской. Я и вправду стал выглядеть лучше, во всяком случае, пришедшие поздравить и пожелать долгих лет жизни друзья сказали, что я выгляжу намного моложе моих 89. Это меня воодушевило. Я взглянул на симпатичную фигуристую даму, годящуюся мне во внучки, и в мои глаза вернулся почти что юношеский блеск. Никому никакого вреда, а я почувствовал себя лучше… И дама почувствовала себя лучше от комплиментов, которые я стал ей расточать. <…> Если хочешь бросить вызов возрасту, делай это с некоторым шармом.
У меня есть еще ряд соображений, полезных людям моего возраста. Чем больше мы стареем, тем больше нужно обращать внимания на свое тело. Энергичная гимнастика уже не рекомендуется. Начинаешь уставать даже от медленной прогулки или неторопливого плавания. Но есть другие способы для тренировки стареющего тела: можно слоняться по дому, вытирать пыль с книг и разговаривать с растениями в саду, если он у вас есть. В отсутствие энергичных упражнений надо решительно сократить количество еды и выпивки. Пищу следует принимать точно по часам.
Приходят проблемы с мочевым пузырем и кишечником. Возраст делает их вялыми. Ты должен им помогать искусственными средствами и не надеяться, что природа вернет их в нормальное русло: природа уже не на твоей стороне. <…> Необходим хороший ночной сон… и часик-другой днем. А для этого нужно, чтобы в душе был покой. <…>
Урежь светскую жизнь. Если возможно, исключи ее полностью и прими санъяс в собственном доме. Не поощряй посещений без приглашений, а если они случаются, через полчаса вежливо попроси гостей уйти. Не позволяй себе перенапрягаться из-за присутствия людей. Ты обнаружишь, что день, проведенный в одиночестве и в тишине, может по-настоящему взбодрить. На последнем этапе жизни ты обязан отбросить все мирские амбиции и зависть к людям, получившим, по-твоему мнению, то, чего они не заслуживают. Чрезвычайно важно держать себя в руках. У раздражительных людей поднимается давление и может случиться удар, ведущий к параличу и беспомощности. <…> Вспыльчивые люди долго не живут.
Большинство стареющих индийцев обращаются к молитве, ежедневно посещая храмы и тяготея к обществу таких же стариков. Я бы этого не советовал. За погружением в молитву и ритуал по сути стоит признание поражения, отказ от желания жить и попытка договориться с жизнью «после»… Компания стариков только подтвердит ваш страх того, что вы проиграли битву за жизнь. Лучше всего найти молодую душу противоположного пола, напарника или напарницу, с которыми вы могли бы беседовать. До секса уже, должно быть, не дойдет, но нужно поддерживать мерцающее пламя желания, поскольку вместе с ним приходит желание как можно дольше держаться за жизнь»[33].
В канун 90-летия Кхушванта Сингха навестила легендарная 92-летняя актриса Зохра Сегал, и их беседа о любви и смерти прозвучала гимном человеческому оптимизму. Кхушвант: «Я всегда помню слова Икбала[34] — “Ты хочешь узнать, как отличить верующего человека? Он умирает с улыбкой на лице”. Я прошел через то, что назвал бы опытом, близким к смерти. В прошлом году, днем, я неожиданно упал, когда никого из помощников не было дома. Я полз, как краб, и думал, что мое время пришло. И я сказал себе — я всю жизнь отрицал существование Бога, я не буду молиться. <…> И я сказал Большому Хозяину наверху: у меня дела здесь»[35].
«Моя жена умерла около трех лет назад в возрасте 85 лет. За пять лет до того ее здоровье стало ухудшаться. У нее никогда не было хорошей памяти на имена и умения ориентироваться. Я часто подшучивал над ней. Если она с заднего сиденья говорила мне: «Поверни направо», я не сомневался, что нужно повернуть налево. Однажды она опоздала на полчаса в клуб, где мы договорились встретиться. Она потеряла дорогу и оказалась в аэропорту. Это никого не насторожило. Потом она стала испытывать недомогания, стоило нам выехать куда-нибудь на отдых. Она, как и я, любила по вечерам выпить, но внезапно разлюбила. Она была жизнерадостная болтушка, но утратила всю свою живость и часами сидела молча»[36]. И Кхушвант Сингх честно говорит о симптомах болезни Альцгеймера, рассказом о неприятном подготавливая читателей к тому, что может случиться и в их семьях.
«Мне кажется, что я чокнутый и день ото дня становлюсь все чокнутее. Мое терпение истощается. Когда звонит телефон, я не поднимаю трубку или прибегаю к вопиющей лжи, чтобы отбить у людей желание со мной повидаться, попросить благословения или обменяться мыслями. Я все больше провожу времени в уединении моей спальни, притворяясь больным, или сижу, скрытый кустами, на зеленом пятачке моего палисадника. Мне бы хотелось поселиться в какой-нибудь гималайской пещере, …но жить в комфорте — с электричеством, кондиционером, горячей и холодной водой, изысканной кухней, …и — об этом я мог бы даже не говорить — неисчерпаемыми запасами марочного вина и первоклассного виски. Ни телефона, ни телевизора, только спутниковый приемник с каналом классической западной музыки. Для духовного же просветления буду созерцать матушку Гангу… Она единственная богиня, которую я боготворю, потому что она красивей всех богинь вместе взятых, и ничего не требует, кроме моего восторженного любования ею»[37].
Богохульник, у которого «возраст случился» не иначе как в результате благорасположения богов и высоких духовных заслуг, он на собственном примере создает антимодель старости, рассказывая о ней всей Индии, и намерен жить по ней до последнего глотка и вздоха. «Единство» не только индийцев, но общечеловеческого бытия заключено в неизбежности, путь к которой «многообразен и разнообразен».
[1] The Tribune. 25.04.1999.
[2] Tandon A. Age of Neglect // The Sunday Tribune. 21.11.2004.
[3] Согласно переписи 2001 года индусов насчитывается 827 млн (80,5%) (около 1 млрд с учетом индусской диаспоры), мусульман — 138 млн, христиан — 24 млн, сикхов — 19 млн, буддистов — 7,9 млн, джайнов — 4,2 млн, парсов — 69, 6 тыс. человек, представителей других религий (в том числе племенных верований) — 6,6 млн. В настоящей статье проблемы старения и старости рассматриваются преимущественно на индусском материале.
[4] Lamb S. White Saris and Sweet Mangoes: Aging, Gender, and Body in North India. Berkley: University of California Press, 2000 (online publication — www.arc.cdlib.org, без пагинации).
[5] Законы Ману / Пер. С. Д. Эльмановича. М.: Издательство восточной литературы, 1960. С.121–122.
[6] Вишну-пурана / Пер. с санскр., коммент. Т. К. Посовой. СПб.: ОВК «Веда», 1995. С. 88.
[7] Тюлина Е. В. Гаруда-пурана. Человек и мир. М.: Восточная литература, 2003. С. 159–160.
[8] Адхарма — нарушение дхармы, морального закона, управляющего жизнью людей.
[9] Лингам — фаллический символ бога Шивы, объект поклонения в большинстве шиваитских храмов Индии.
[10] Первая часть сложного теонима — амрита — означает «божественный нектар, дарующий бессмертие».
[11] Махабхарата. Адипарва, книга первая / Пер. с санскр. и коммент. В. И. Кальянова. М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1950. С. 240–243.
[12] Забавные рассказы про великомудрого и хитроумного Бирбала. М.: Гл. ред. вост. лит-ры, 1978. С. 203.
[13] Младшие буквально или символически припадают к ногам старших, а старшие, молча или сопровождая жест формулой благословения, кладут руку на голову младшим. Способностью к действенным благословениям и проклятиям наделяются те, у кого «возраст случился».
[14] Lamb S. Op. cit.
[15] Saavala Minna. Why Women Choose Sterilization in Rural South India // Studies in Family Planning. 1999. Vol. 30. No 4.
[16] В прежние времена вдовам обривали голову.
[17] The Tribune. 25.04.1999.
[18] Shirvadkar V.V. Natsamrat. Pune: Popular prakashan, 1971.
[19] В соответствии с индийской традицией, наделенная всеми достоинствами женщина умирает раньше мужа, поэтому вдова несет на себе стигму социального отвержения.
[20] Lamb S. Op. cit.
[21] Cohen L. No Aging in India: Alzheimer’s, Bad Families and Other Modern Things. Berkley: University of California Press, 1998. P. 123.
[22] Kanetkar V. Himalayachi savli. Mumbai: Popular prakashan, 1972.
[23] Индийским вдовам из высоких каст не разрешалось повторное замужество. Здесь речь идет о девочках-вдовах, выданных замуж в раннем возрасте и не дождавшихся фактического начала супружеской жизни из-за смерти супруга.
[24] Tandon A. Age of Neglect // The Sunday Tribune. 21.11.2004.
[25] Dalvi J. Sandhyachaya. Mumbai: Majestic book stall, 1974.
[26] Кайлас — горная вершина в Гималаях, считается местом обитания бога Шивы.
[27] Исключением, пожалуй, является гневливость, свойственная многим мудрецам, но их многочисленные проклятия можно считать и композиционным приемом, обеспечивавшим развитие мифологического сюжета.
[28] «Старик шестидесяти лет или юноша шестидесяти лет?» Пример из кн.: Cohen L. Op. cit. P. 134, 160.
[29] Это было излюбленной шуткой индийских газетчиков: страну с самым высоким уровнем рождаемости одновременно возглавляли два брахмачари.
[30] Sunday Hindustan Times. 15.05.2005.
[31] Reddy Sh., Naqvi S. The Age of Reason // Outlook. 05.06.2000.
[32] Qureishi H. Words and Whiski // The Times of India. 21.08.2004.
[33] Singh Kh. Ageing ungracefully // The Telegraph. 30.08.2003.
[34] Мухаммад Икбал (1873/78–1938), поэт и философ, писал на урду и персидском.
[35] Singh Kh., Segal Z. For old times’ sake // The Telegraph Look. 15.08.2004.
[36] Singh Kh. Faith accompli // Hindustan Time. 09.04.2005.
[37] Singh Kh. In Search of Solitude // The Telegraph. 02.04.2005.