Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 1, 2004
Приватизация в сельской местности проходит иначе, чем в городе, — даже если базируется на тех же законах. Так, практически в любой сельской местности существуют весьма устойчивые, сложные и тесные общинные отношения, на которые слабо влияют макроэкономические процессы, происходящие в стране. Поэтому любые приватизационные процессы в сельской местности разворачиваются внутри принципиально иной — общинной, Gemeinschaft’ной, — системы. В связи с этим возникают специфические формы конфликтов и трансформаций: новые (частные) и традиционные (общинные) структуры начинают довольно причудливо взаимодействовать, что еще раз проявилось в ходе исследования саратовских хозяйств, проводившегося Всемирным банком летом— осенью 2003 года.
Вот пример саморефлексии современных поволжских фермеров:
Вообще-то в деревне нет социального неравенства. А там, в городе, если определенная группа лиц собирается — это уже каста. И в нее не влезешь. У нас этого нет. И вряд ли когда-нибудь будет. Бедный я или богатый, имею землю или нет, — психологический барьер у нас совсем другой. Нормальное неравенство, может быть, будет позже, — когда наше поколение вымрет. Но мы-то не перепрыгнем свой психологический барьер. Как я сидел за столом с определенным человеком, так я с ним и буду сидеть — неважно, бедный он или богатенький. Вот такое у нас получается социальное «неравенство». И пока он не рухнет, этот психологический барьер, вряд ли так круто у нас в деревне будет развиваться предпринимательство и фермерство» (Энгельсский район*, август-сентябрь 2003 года).
Предпосылки такого отношения классически просты: каждый член сельского сообщества знает о другом почти все, и поэтому не только они «просчитывают» друг друга, но и сообщество в целом «просчитывает» их. Каждый шаг, каждое индивидуальное действие внутри сообщества «работает» на интегральный социальный мир, который, в свою очередь, проектирует линию поведения каждого отдельного актора. Именно этот «диктат» коллективного образа действий и оценок, который выше определен в качестве «психологического барьера», — именно он мешает частникам, по их мнению, «круто» развернуться в деревне. Однако в данном случае они слишком оптимистичны: гравитацию коллективного образа действий нельзя устранить или ослабить одной только сменой поколений — для этого потребуется коренным образом перестроить сообщество в целом.
Короче говоря, скорых системных изменений ждать не приходится. Поэтому современные фермеры руководствуются принципом «carpe diem» — лови момент. Они научились хозяйственно «вписываться» в сельский социум и использовать его преимущества.
Вот, настал рынок, — значит, каждый все определяет сам. И это не только нам, фермерам, выгодно. Думаю, фермерство в нашей Терновке выгодно для всего здешнего населения. Если первые несколько лет мы были в глазах соседей будущими кулаками и помещиками, и нас, по правде сказать, собирались жечь, то спустя всего три года к нам люди уже сами начали идти, потому что мы им реально дали рабочие места. Например, прополка — пожалуйста. Не нравится прополка — заготавливай корма. Можешь получать зарплату ежедневно за отработанное время, а можешь — продукцией в конце сезона. И вот уже сколько времени мы ежегодно предоставляем эти рабочие места — каждый фермер. Из Терновки до сотни человек работают именно у фермеров. В уборку даже не хватает людей. Они, кстати, этим живут, они за счет этого обеспечивают свое домашнее хозяйство, обеспечивают семью, — а мы их участки техникой обрабатываем. Если бы у нас были миницеха по переработке — маслобойка, крупорушка, — то можно было обеспечивать занятость в течение всего года (Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).
Однако большинство законов, связанных с приватизацией, этих тонких обстоятельств не учитывает. Так, один из основных правовых актов, регулирующих деятельность мелкого сельхозпроизводства в нашей стране, — Федеральный закон Российской Федерации «О крестьянском (фермерском) хозяйстве» от 11 июня 2003 г. №74-ФЗ, — предписывает фермерскому хозяйству осуществлять предпринимательскую деятельность без образования юридического лица (ст. 1, п. 3). К деятельности такого рода «применяются правила гражданского законодательства, которые регулируют деятельность юридических лиц, являющихся коммерческими организациями, если иное не вытекает из федерального закона, иных нормативных правовых актов Российской Федерации или существа правовых отношений». Таким образом, работа в крестьянских (фермерских) хозяйствах фактически приравнивается к индивидуальной предпринимательской деятельности, с вытекающими отсюда, урезанными в юридическом плане, правами. Тем самым на крестьянские (фермерские) хозяйства распространяются такие же налоговые нагрузки, как и на граждан, занимающихся предпринимательской деятельностью. Однако сам способ производства и условия, в которых работают мелкие сельхозпредприятия, настолько специфичны по сравнению с индивидуальными предпринимателями, что возлагать на эти предприятия такое же налоговое бремя — значит не только создавать для них дополнительные трудности, но и сделать нецелесообразным ведение фермерского хозяйства как такового.
Вот что по этому поводу говорят сами фермеры:
Предприниматель отчитывается за свой магазин, и я — за свое хозяйство. Отчитываемся совершенно одинаково. То есть мне надо писать ежемесячный налог с продаж. Но мы ежемесячно не продаем — у нас реализация бывает только один раз в году. И еще, если взять нашу деревню, — кто здесь может грамотно составить эти отчеты бухгалтерские? Ведь надо каждый месяц заполнить пять-шесть бумаг. Кто-то из фермеров понял, как это делать, а кто-то — нет. Возьмем Узморье и Терновку — из-за чего многие забросили земли? Да из-за того, что не могут налоговый отчет составить. Их начинают штрафовать за то, что они необразованные, вызывают, грозят судом. Я не говорю, что законы надо отменить, — их надо упростить и облегчить (Энгельсский район, августсентябрь 2003 года).
Большинство мелких сельскохозяйственных предприятий вынуждены работать на землях, не устраивающих по ряду причин крупные сельскохозяйственные предприятия. Это земли с низким бонитетом или сложным рельефом, от которых бывшие колхозы, как правило, отказываются. Причем крупные сельхозпроизводители составляют только годовые отчеты, а мелкие фермы, работающие на любой земле, вынуждены чуть ли не ежедневно вести подробные реестры и описания своих «трудов и дней». Хлебнув этой писанины вдоволь, фермеры резонно считают, что в сельском хозяйстве нет смысла в иной отчетности, кроме как годовой. И даже если будут отчеты квартальные, нам все равно надо будет подавать список квартальных цен, но нам-то они не нужны. Кругом одни бумаги! И мы их столько заполняем и еще сидим над ними вместо работы. А еще — напишешь, и все неправильно. У нас в районе есть кабинет по работе с предпринимателями, там их принимают и консультируют. Но если туда заходим мы, они спрашивают: «Ты кто?» — «Фермер…» Они сразу же: «Иди отсюда! Ты не туда попал» (Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).
Парадоксально, но вступление в силу нового закона «О крестьянском (фермерском) хозяйстве» (июнь 2003 года) фактически поставило фермерство вне закона. Действительно, с одной стороны, закон обязывает фермеров выполнять все юридические и бюрократические процедуры, связанные с отчетностью, функционированием и регистрацией хозяйств, и гарантирует их самостоятельную деятельность. С другой стороны, этот же закон отказывает в признании их юридическими лицами, что само по себе уже является серьезной помехой в осуществлении самостоятельной хозяйственной деятельности. Как следствие, такое юридическое понятие, как «фермерское хозяйство», отсутствует и в Гражданском кодексе. Но фермерские хозяйства все-таки существуют, и им приходится заниматься оформлением огромного числа документов, а это, в свою очередь, приводит к абсурдным или, с юридической точки зрения, тупиковым ситуациям.
Приходишь в нотариальную контору документы заверять, а они по фермерскому хозяйству документы не заверяют. Там, в Гражданском кодексе, есть только частный предприниматель и кооператив. ЗАО или ТОО есть, а крестьянского хозяйства вообще нет. Или регистрируйся как кооператив, или как физическое лицо, — только тогда у тебя документы подпишут. А это опять деньги, опять беготня. И зачем нам это надо? (Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).
Более того, на местах вся эта нелепица облекается в утрированные формы бюрократического произвола. В то же время большинство фермерских хозяйств — это семейные хозяйства, которые не могут позволить себе содержание профессионального бухгалтера или юриста, способного как-то нейтрализовать чиновничьи бесчинства. Фермеры недоумевают:
Одно время вообще настаивали: «Ликвидируйтесь и все! Нет такого понятия «фермерское хозяйство». И даже запугивали: «Нужно быстрее ликвидироваться». А если не перерегистрируешься, то отчет не принимают. Отчет не принимают, штрафы накладывают. Потом написали, что тех, кто до 1994 года организовался, вроде оставят в покое. А тем, кто после 1994 года организовался, надо срочно перерегистрироваться. Мало им, что люди работают, — надо им еще поставить заборы бюрократические. Для чего? Непонятно… (Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).
Такого рода отношение к фермерским хозяйствам отражено в самой «букве» нового Закона. Сравним начальные формулировки прежнего и нового Законов. Прежний (1990 года) в качестве приоритетных определяет экономические и социальные основы организации и деятельности крестьянских (фермерских) хозяйств и их ассоциаций[1]. Второй (2003 года) — правовые[2]. Однако наши исследования показывают, что для фермеров в качестве приоритетных выступают именно экономические и социальные основы. Возможно, этот закон «удобен» для чиновников, с точки зрения проведения разного рода юридических и бюрократических процедур. Мы же полагаем, что он должен в первую очередь учитывать интересы рядовых мелких сельхозпроизводителей, для которых он, собственно, и предназначен.
Далее. Прежний Закон гарантировал гражданам, создающим крестьянские (фермерские) хозяйства, содействие их деятельности, защиту государством их законных интересов и прав свободного кооперирования[3]. Новый же Закон гарантирует гражданам, организующим крестьянские (фермерские) хозяйства, только их самостоятельную деятельность[4]. Таким образом, государство самоустраняется от защиты законных интересов фермеров. Новый Закон предлагает последним самостоятельно защищать свои интересы — посредством создания объединений в форме ассоциаций или союзов фермерских хозяйств по территориальному и отраслевому признакам (ст. 20).
Вместе с тем «нищим аристократам» объединиться проще, поскольку у них нет лидерских амбиций. Так, в одном из сел, которое попало в поле зрения нашего исследования, «нищие аристократы» живут тесной общиной, насчитывающей около трехсот человек. Фермеров же — считанные единицы. Наши исследования позволяют сделать вывод: попытки обращения фермеров за содействием к государственным структурам не являются сигналом их организационной беспомощности и безответственности, как это привычно интерпретируют местные «столоначальники». Любому человеку, который родился и проводит свои дни в сельском социуме с его фундаментальными общинными традициями, весьма затруднительно не только затеять новое самостоятельное дело, но и просто отказаться от привычной работы, за которую он, кстати, не всегда получает даже минимального вознаграждения. Респондент с десятилетним фермерским стажем объяснял нам это обстоятельство следующим образом:
Не каждый человек, который выходит в фермеры, им становится, потому что у человека появляется неопределенность, связанная с потерей работы. Когда нормальный человек теряет работу (нормальный человек, не алкаш), — он уже теряет смысл жизни. Пускай работа у него была тяжелая, и не нравилась ему, но она — работа. Человек — при работе, и когда человек ее теряет, он теряет все (С. С., фермер, Новоузенский район).
«Нормальный» субъект сельского Gemeischaft’а с потерей работы утрачивает, прежде всего, освоенную, «обтоптанную» картину мира. Он не ведает незнакомой хозяйственной стези и не может рационально спроектировать список трудностей, с которыми ему суждено будет столкнуться в самостоятельной деятельности. Не может он вполне рассчитывать и на помощь общины. Это тонкое обстоятельство — утрата ощущения привычности «знакомой» картины мира — совершенно не берется в расчет чиновниками. Им невдомек такие «частности». Поэтому так важны законодательные инициативы со стороны государства, направленные на защиту «социально-экологической» безопасности растущего на сельской земле фермерства. И это должна быть осознанная помощь, а не просто красивая декларация. Такого рода реальная помощь первым фермерам оказывалась государством в начале 1990-х годов.
По первости как-то все шумело, все гремело. Кредиты взяли, технику взяли, — без техники-то зачем в фермерство идти?! Но — без толку! Все без толку. Поэтому, кто был по натуре самостоятельным, он сразу смекнул и быстренько ушел в фермерство. И вот они до сих пор остались фермерами. А уже те, кто позже перешел в фермерство, — они все распались, потому что немыслимо стало потом это все вытянуть. Им ни кредитов не давали, ни техники… (И. В., фермер, Новоузенский район). Но даже те фермеры, которые уже «встали на ноги», нуждаются в государственной поддержке. Техника, которую они получили «по первости», за десять лет безнадежно устарела, а без кредитов они не смогут ее обновить.
Понятно, что фермером (как и предпринимателем) может стать далеко не любой человек. Для этого необходим набор определенных психологических качеств. Фермеры — самостоятельно мыслящие, решительные люди, обладающие качествами лидера. Таким людям, как правило, очень трудно объединиться с себе подобными. Они это и сами понимают:
В фермеры вышли люди с определенной психологией, поэтому собраться в какую-то общественную организацию для них — большая проблема. Ассоциация у нас была, но очень скоро развалилась. Лично я в ней даже не был. Пока в этой ассоциации кредиты давали, туда все лезли. Сейчас же денег не дают, она и развалилась. Сейчас приходишь в ассоциацию, тебе чиновник раскрывает Конституцию и читает. А деньги заморожены в определенных кругах, и никакие умные лбы их оттуда выбить не смогут, — лоббируй, не лоббируй! Наши интересы там наверху никого не волнуют, мы с ними как на двух разных языках говорим (Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).
Настоящий Закон (ст. 2 п. 1)[5] предполагает, что чиновники всех уровней государственной власти и местного самоуправления будут оказывать поддержку фермерским хозяйствам. Однако, как показывает практика, чиновники первых двух уровней государственной власти посредством принятия подобных законов только тормозят развитие крестьянских (фермерских) хозяйств, а вспоминают о существовании фермеров в дни проведения торжественных мероприятий, для сбора с них разного рода дани. Так, районные администрации вменяют фермерам в обязанность помогать общественным организациям:
Совету ветеранов обычно помогаем к праздникам. Администрация ветеранам делает хорошие подарки, и у нее просто не хватает денег, — приходит к нам. Каждый год ветеранам на подарки отдаем деньги. Это у нас строго. Если деньгами не можешь, отдавай продукцией, мукой или еще чем… (Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).
Раньше государство активно помогало фермерам встать на ноги, а за это требовало некоей ответной помощи, поэтому фермеры считали себя обязанными эту помощь оказывать.
В первые годы фермерства мы контактировали и с тем же садиком, и с той же школой. Понимали, что за бесплатно никто ничего делать не будет, — школа выделяла людей, взамен давалась продукция. В садиках не дети привлекались, а работники, их особо не нагружали, но хотя бы было участие. И тогда была взаимность. Пенсионерам я сам раздавал продукцию бесплатно (Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).
Однако в настоящее время, когда государство самоустранилось от решения фермерских проблем на законодательном уровне, у многих фермеров такая безвозмездная и вынужденно систематическая форма помощи начинает вызывать недоумение:
А сейчас мне вменяют в обязанность, что я должен помогать школе или садику. Ты принеси и дай просто так. Это неправильно, так быть не должно! (Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).
Причем фермеров не надо заставлять оказывать помощь каким-либо общественным или муниципальным организациям. Они это будут делать сами, если им это будет выгодно. Например, посредством взаимозачетов, снижения налоговых нагрузок и т. п.
Мы, фермеры, помогаем школам. А школы нам помогают. Вот, мне конкретно помогают школы. Я плантацией занимаюсь, школы выделяют учеников-старшеклассников, и они помогают убирать урожай. Я им оплачиваю денщину, и дети заинтересованы (Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).
Подобная, опирающаяся на местную Gemeinschaft, система уже успешно налажена там, где есть крупные сельхозпредприятия. Вот что по этому поводу говорит руководитель одного из заволжских акционерных обществ:
У нас неподалеку есть две школы. Но мы им продукты не даем, а продаем. Продаем без денег. Вот, сегодня восьмая школа брала у нас огурцы на засолку, на зиму. Они у нас взяли тонну огурцов в зачет, примерно за три тысячи рублей. И нам эту оплату оформляют через налоговую систему — какой-то налог с нас сбрасывают. У нас две большие плантации, и мы сдаем их в аренду корейской бригаде. Заключаем с ними договор, по которому они нам такой-то и такой-то продукт отдают. Но нам его девать-то некуда, и мы его продаем школе, садику и т. д. И мы им продаем по сходной цене, и не за деньги, а в налог — потом в конце года придет перерасчет. А что касается молока, то это не вопрос — мы ежедневно даем ведро садику просто так (Новоузенский район, августсентябрь 2003 года).
Необходимо отметить, что в настоящем Законе не прописан еще один важный для фермеров вопрос, связанный с наймом работников на сезонные работы. Прежним Законом предусматривалось заключение договоров об использовании труда граждан в крестьянском хозяйстве и его оплате. Однако практика показала, что для сезонных работ, которые не имеют точной календарной привязки, фермерам очень трудно найти в сельской местности добросовестных, квалифицированных и непьющих работников, с которыми можно было бы заключить договор на весь сезон. Поэтому большинство мелких крестьянских (фермерских) хозяйств в качестве оплаты труда граждан, являющихся одновременно их соседями, используют взаимозачеты. При этом часть непродолжительных, но трудоемких работ (прополка, ручная уборка) выполняется на основе устной договоренности между гражданами и главой фермерского хозяйства. Оплата труда людей, устно договорившихся об использовании их труда, осуществляется ежедневно либо деньгами (так называемая денщина), либо продукцией. Здесь часто практикуются иные «экономические маневры»: оплата может быть отложена во времени и осуществляться по мере ее востребования. Заплатить сезоннику-соседу можно «техникой». Фермер может вспахать, разборонить и удобрить огород, перевезти тяжелые грузы, оказать помощь при строительстве и в других сложных технических работах, необходимых в семейных и личных подсобных хозяйствах граждан.
Формы общинного сотрудничества многообразны: у фермеров существуют устные договоренности не только с отдельными гражданами, но и с коллективными предприятиями:
Вот, совхоз к нам обращается иногда, и мы их выручаем. И они нас выручают — когда техникой, когда запчастями. И к директору мы обращались — не отказывает. Конечно, редко обращаемся, стараемся сами обойтись, но бывает, просим. Случается, что нужна какая-нибудь запасная часть — ерунда, мелочь, но ее нигде не возьмешь. А она у них в хозяйстве валяется, со списанного комбайна. Этой зимой мы их часто выручали. То у них не на чем воду завезти скотине, а у нас бочка на ходу, поили скотину. Или вот у них стогомет был сломан — мы ездили, своим трактором грузили солому, чтобы совхозную скотину накормить… (Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).
Разумеется, подобные спонтанные услуги фермеров коллективным предприятиям не могут предусматриваться никакими планами и не могут быть реализованы иначе как на основе чисто товарищеских, устных договоренностей.
Настоящий Закон никак не затрагивает тему пенсионного обеспечения фермеров. Однако наши исследования показывают, что некоторые фермеры уже столкнулись с определенными трудностями при достижении пенсионного возраста. Так, фермер, достигший пенсионного возраста и являющийся членом фермерского хозяйства, рассматривается законодательством как работающий пенсионер. Для получения пенсионного обеспечения в полном объеме он должен выйти из членов фермерского хозяйства, т. е. потерять свою земельную долю и право на часть доходов от деятельности хозяйства. В то же время за пенсионерами из числа бывших работников коллективных предприятий все эти льготы сохранены.
Конкретно не указано в законе, какую пенсию будут получать фермеры. Земля в частной собственности у них посмертно (пожизненно. — Авт.), но тогда они считаются и работающими посмертно (пожизненно. — Авт.). Ему 90 лет, какой он работник?! Значит, ему землю нужно бросать или от нее отказываться — а она дана в пожизненное владение. Или же — продавай, но пока закона купли-продажи земли у нас нет. Да в нашей местности ее никто и не купит, она никому не нужна. Вон, бери за так, сколько хочешь. А если все же будешь продавать, то по минимальной цене — она оценена в земельном отделе по кадастровой оценке. А это — копейки!.. (Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).
Эти вопросы беспокоят и тех фермеров, которым до пенсии еще далеко, поскольку часто меняющаяся пенсионная система не может адекватно учитывать все нюансы деятельности мелких крестьянских хозяйств.
Такая неустоявшаяся система! За десять лет четыре или пять раз изменилась пенсионная система для фермеров. Отчет в пенсионный фонд мы сдаем поквартально. Некоторые фермеры даже нанимают бухгалтера сдавать отчет. Мы с пенсионным фондом заключаем договора, что хозяйство будет платить от дохода. А фермер начисляет себе еще зарплату. Пенсионный фонд от зарплаты не брал. А у нас два года дохода не было, ноль. Тогда они взяли и на зарплату начислили, но спустя пять лет. А годы-то прошли, и эту сумму крутили, крутили, и пени на нее начислили. И сказали, что если эта сумма не будет уплачена, то все эти года выкинут из стажа. И мы, когда уже урожай собрали, были вынуждены заплатить сразу 12 тысяч в пенсионный фонд, чтобы эти года вошли в стаж. А сейчас уже совсем другая система. Сейчас прихожу в налоговую, а мне говорят, что этого не надо было делать (Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).
Законы, регулирующие земельные отношения, имеют очень сложную структуру, в них трудно разобраться человеку без специального юридического образования. В то же время основной контингент, для которого, собственно, и создавались эти законы, проживает в населенных пунктах, расположенных в десятках километров от юридических консультаций.
По сельскому хозяйству все вопросы сырые — ни один вопрос до конца в государстве не отработан. Ни один! Ни вопросы, связанные с производством, ни с куплей-продажей земли, ни с оформлением. Вот сейчас поди попробуй, оформи крестьянское хозяйство! Будешь лет пять ходить, и деньги берут все. Самое главное — чтобы любую бумажку оформить, куда бы ты ни пришел, с тебя дерут деньги. На каком основании?.. Но вот, скажем, хозяйство оформили. Теперь надо фермеру сделать межевание земли. Это — огромные деньги! За межевание надо заплатить примерно пять-шесть тысяч. Какую-то регистрационную палату придумали! Там надо обязательно регистрироваться и плане по закону. Если бы это было где-то на Западе, то он давно бы без скотины остался. А здесь он загнал и вдоль и поперек. Вот так у нас получается. То есть нет законодательной базы, которая бы сурово охраняла поля. А правосудия у нас не добьешься — крючкотворство одно (Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).
Попробуй повезти свой урожай на рынок — к нему ведь не подъедешь. На тот же Сенной рынок в Саратове. А вы еще попробуйте, например, с арбузами доехать на грузовой машине в Саратов — рублей 200–300 сразу берите с собой. Еще санитарный паспорт нужен. Ладно, взяли вы санпаспорт, надо еще взять накладную, сертификат качества тоже не забудьте. Ладно, едешь, на рынок приезжаешь, а тебе говорят: «Ты все это в одно место себе засунь…» Сертификат для кого берем? Для ментов! Если сертификата нет, он тебя через волжский мост не пропустит. Обирают по-страшному. Вы у нас здесь постойте и поторгуйте, узнаете. Мы здесь уже злые стали, на них гавкаем. А в Саратов поедешь — у них там все капитально. У них там не всунешься. Нигде места нет, заезжаешь на платную стоянку, начинаешь со стоянки торговать, а он идет деньги собирает. Вот Губернский рынок у нас построили, для фермеров. Но поезжайте, попробуйте. Негде торговать! Раньше нам главную площадь Саратова для торговли давали, нормально было. Там машин 30 было с одной только Терновки — с капустой, с овощами. Сейчас все! — нам вообще негде торговать. Сделали пятачок возле Крытого рынка в Саратове, но там городским продавцам стало невыгодно. Мы, например, по три рубля торгуем, а в Крытом — по пять рублей. И нас быстренько оттуда убрали. Сейчас кто где стоит. Но прежде чем встать в Саратове, надо разрешение в администрации взять, что ты там встал. Если у тебя нет разрешения, то из ближнего магазина начинают позванивать и из милиции приходят: зачем ты встал около магазина и сбиваешь цены. Сколько у нас раньше овощных баз было! А заехай сейчас в них: макароны, вермишель, водка… Ни одной овощной базы сейчас нет. Поэтому все обходятся своими силами. А сейчас построить овощехранилище может только очень крутой фермер — у нас таких и нет. Это нереально. А те овощехранилища, которые есть, все под вермишелью и бананами (Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).
В колхозе в этом месяце обещают выдать по 200 рублей зарплаты. Эта постоянная нищета доводит до того, что человек не хочет работать за эти крохи. Лучше я буду нищим! Был я нищим, нищим и останусь. Когда работа в поле есть, люди работают, а нет — сидят, отдыхают. Но мы, фермеры, живем не только для того, чтобы работать, — надо и отдыхать, а отдыхать-то нам некогда. А они, колхозники, каждый день веселые и довольные. Получается — они аристократы, а мы рабы. Какой резон ему идти работать, если он за это ничего не получит. Какой резон ему идти работать, если он сидит, отдыхает, а я прихожу грязный, уставший, разбитый. Вы понимаете, в чем вопрос? Он работает — но немного, для того чтобы выпить. Для этого ведь много работать не надо. Вот — к нам пришел, капусту прополол, деньги получил, и все. И голова у него не болит. А ты ее посади, да вырасти.
Вот этот нищий аристократизм, он, конечно, поразил многих. Мы, фермеры, конечно, не бедные люди, жадность бывает и у нас. Но даже среди наших ближайших родственников можно услышать, что про этих нищих аристократов говорят — он-де живет хорошо, обут, одет, сыт, что еще человеку надо? Может, эта логика и правильная, но у нас, кто взялся самостоятельно хозяйствовать, другая логика. Нас невозможно представить такими «аристократами» — производство подстегивает.
Главный вопрос в том, что мы здесь живем, и каждый себе должен заработать. Вот у меня работники есть — они зимой у меня просят картошки. Я им говорю: «Идиоты! Семена есть, земля есть, вода есть, руки есть, ноги есть. А вы картошки просите!» В этом году заставил каждого по три сотки посадить — выкопайте, у каждого есть, где хранить, и не спрашивайте у меня зимой картошки (Энгельсский район, августсентябрь 2003 года).
По нашему мнению, особого рассмотрения требует тот факт, что практически во всех законах, связанных с сельским хозяйством, в качестве приоритетных выступают интересы крупных сельскохозяйственных производителей.
Так, в большинстве фермерских хозяйств сложилась катастрофическая ситуация из-за невозможности купить новую технику. А условия аренды, лизинга или получения кредита для них такие же, как и для крупных сельскохозяйственных производителей. В результате половина фермерских хозяйств Саратовской области являются «списочными», они не занимаются сельскохозяйственным производством и в лучшем случае сдают свою землю в аренду крупным хозяйствам. В худшем случае земля просто зарастает, поскольку продать они ее не могут, ее никто не покупает, и в аренду ее никто не берет. И получается, что земля — «мертвое пространство».
В настоящее время банкам невыгодно давать фермерам долгосрочные кредиты, а краткосрочные не устраивают фермеров.
За краткосрочные кредиты мы в лизинг хотели взять трактор марки «ДТ». Я ездил в Саратов раз шесть, наверное, с этим лизингом. Но там, конечно, такая система! У нас в хозяйстве фермерском числится два человека. Для них, для чиновников, это не хозяйство, это — семья. И на нас уже внимания не обращают. У них там такие требования для фермерского хозяйства, чтобы зерно, которое я в залог со своего зерносклада вложил, должно быть на элеваторе. А мне класть его на элеватор нет никакого смысла. За три месяца у меня от моего зерна останется только половина, остальное отберут как плату за хранение. Зачем мне это надо? И в аренду взять технику негде. На левом берегу Волги за десять лет вся техника уже давно развалилась. Ее покупают только крупные хозяйства. Вот у нас в районе только одно ЗАО может себе позволить в год купить одну-две единицы техники. А фермеры себе этого позволить не могут. У них доходы с прибыли очень мелкие. Если возьмут триста тысяч прибыли по году, это будет очень здорово. А сколько стоит комбайн? «Нива», минимально, — один миллион. Когда за него фермер расплатится! Если бы кредиты давали долгосрочные, на десять лет, фермеры брали бы. Не все, но брали бы. Но кредиты не дают. Если государство не будет решать вопрос с техникой, вопрос по выделению кредита для приобретения техники, все фермерские хозяйства встанут. А то у нас как обычно делается: что-то дают, а перекупщики перехватывают. Вот и с техникой — перекупщики за взятки перехватят и начнут нам технику продавать по своим ценам (Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).
Выделение кредитов для крестьянских хозяйств идет по общей ставке, которая в настоящее время достигает 28 процентов. Не говоря уже о том, что для многих мелких крестьянских хозяйств такие кредиты являются непосильными, зачастую банки отказываются выдавать небольшие суммы и по этим ставкам. Им гораздо выгоднее иметь дело с крупными кредиторами. Нам представляется, что законы, регулирующие выделение кредитов для крестьянских (фермерских) хозяйств, должны учитывать интересы как мелких производителей, так и банковских структур.
Без поддержки государства фермерам очень трудно найти выход из создавшегося положения, потому что в их производственный процесс часто вмешиваются обстоятельства, повлиять на которые они не в силах. Вот характерное высказывание на этот счет.
Поначалу нам кредиты давали, мы могли двигаться. Под минимальный процент давали, под три процента. Я в то время взял кредит в триста тысяч. А сейчас кредит дают под 28 процентов и дают только долгосрочные кредиты, а краткосрочных не дают. Вот мы взяли в этом году кредит четыреста тысяч, но мы его не осилим. Мы потеряли в этом году 100 гектаров озимой пшеницы. Даже заезжать на поле не будем, вообще — ноль, вся вымерзла. А ячмень скотине почти весь пойдет, хотя урожай неплохой. А погода вон какая влажная! Мы сейчас ячмень перелопачиваем с места на место, чтобы не горел, и он на сдачу не идет, он только на корм идет. Поэтому в этом году будем выкручиваться только за счет скотины — сдадим ее, будут живые деньги, они выручают. Сколько осилим, столько и выплатим кредит. У нас ведь деньги ниоткуда не возьмешь… (Новоузенский район, осень 2003 года).
Еще одной важнейшей для фермеров проблемой является проблема страхования, которая также не нашла отражения в новом законе о фермерском хозяйстве.
Все вышеизложенное позволяет сделать вывод: существующая нормативноправовая база, регулирующая деятельность мелкого сельскохозяйственного производства, зачастую не соответствует объективным реалиям. Она принудительно нивелирует ситуацию, игнорируя специфику крестьянского труда, существующего сегодня в сельской России в виде комбинации разного рода социально-экономических практик. Недальновидные разрешительно-запретительные законы и подзаконные акты, произвольно и некритически перенесенные из одной социальной сферы в другую, не учитывающие особенности традиционных форм социальных отношений на селе, тормозят развитие мелкого сельскохозяйственного производства. А это, в свою очередь, не позволяет региональным агропродовольственным системам в должной мере адаптироваться к макроэкономическим рыночным процессам.
Расшифровывая беседу с поволжскими фермерами, мы расслышали в самом конце, на последнем метре пленки, реплику, на которую во время самой беседы, поглощенные живой дискуссией, не обратили внимания. «О чем, ребята, толковать?! — хрипловатый баритон. — Такая наша судьба: толкаться с краю жизни, да к начальству применяться. Ну и ладно: Бог терпел и нам велел». Что ж, терпение — это тоже топливо прогресса…
[*] Здесь и далее в статье — районы Саратовской области.
[1] «Настоящий Закон определяет экономические, социальные и правовые основы организации и деятельности крестьянских (фермерских) хозяйств и их ассоциаций на территории РСФСР» («О крестьянском (фермерском) хозяйстве» от 22 ноября 1990 г. № 348-1).
[2] «Настоящий Федеральный закон определяет правовые, экономические и социальные основы создания и деятельности крестьянских (фермерских) хозяйств» («О крестьянском (фермерском) хозяйстве» от 11 июня 2003 г. № 74-ФЗ).
[3] «Закон гарантирует гражданам право на создание крестьянских (фермерских) хозяйств на территории РСФСР, хозяйственную самостоятельность, содействие их деятельности, защиту государством их законных интересов и прав свободного кооперирования» («О крестьянском (фермерском) хозяйстве» от 22 ноября 1990 г. № 348-1).
[4] «Настоящий Федеральный закон гарантирует гражданам право на создание крестьянских (фермерских) хозяйств и их самостоятельную деятельность» («О крестьянском (фермерском) хозяйстве» от 11 июня 2003 г. № 74-ФЗ).
[5] «Федеральные органы государственной власти, органы государственной власти субъектов Российской Федерации, органы местного самоуправления содействуют созданию фермерских хозяйств и осуществлению ими своей деятельности, оказывают поддержку фермерским хозяйствам, в том числе посредством формирования экономической и социальной инфраструктур для обеспечения доступа фермерским хозяйствам к финансовым и иным ресурсам, а также в соответствии с законодательством Российской Федерации о малом предпринимательстве» («О крестьянском (фермерском) хозяйстве» от 11 июня 2003 г. № 74-ФЗ).