Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 4, 2003
В прошлом декабре с газетой «Нью-Йорк таймс» вышел казус. Связан он был с российской нефтянкой, но — как часто случается — нефтянка оказалась только лишь самым ярким примером более широкой тенденции — о России пишут мало и небрежно. Когда в декабре российское правительство продало компанию «Славнефть» за увесистую сумму в $1,86 миллиарда, «Нью-Йорк таймс» напечатала статью с подробным описанием обстоятельств и победителей аукциона. Статья плавно переходила в историю об инвестиционной привлекательности российской нефтянки и о потоках денег, в нее текущих. В частности, сообщалось, что российское правительство намеревается продать на Лондонской бирже почти 6 процентов крупнейшей в стране нефтяной компании ЛУКОЙЛ.
Конфуз был в том, что к моменту выхода статьи пакет в ЛУКОЙЛе был уже две недели как продан — больше, чем за полмиллиарда долларов. Корреспондент, отписавшись по «Славнефти», улетела в Ингушетию, оставив статью на нью-йоркского редактора, который ничтоже сумняся вырезал кусок про ЛУКОЙЛ из архивного файла и вклеил в новую статью. Газета напечатала поправку на следующий день.
На мой взгляд, это история не о банальной ошибке, а о явлении. Ее мораль в том, что бедняга редактор попал в расщелину рынка: спрос меняется, а люди, создающие предложение, это чувствуют с запозданием. Точка рыночного равновесия, где кривая спроса на информацию о России пересекается с кривой предложения, слишком долго соответствовала газетной заметке в сорок пять строк, где «хороший» и «плохой» герои четко определены, оттенки и подробности отброшены за ненадобностью, а две трети статьи составляют общеизвестные факты, чтобы не утомлять читателя не слишком нужной ему информацией.
Как известно, рынок не ошибается. И если заметка в точке равновесия лишь весьма приблизительно соответствует действительности — тем хуже для героев заметки. Спрос на информацию создается не любознательностью, а утилитарной необходимостью. Отсутствие необходимости в информации о стране — не проблема аудитории, а проблема страны. Ее места в разделении труда и распределении капитала.
Легендарный «читатель, который принимает решения», принимает их по поводу собственных денег, собственного автомобиля, собственного отдыха и собственного костюма, и если в некой стране по какой-то причине не работают его инвестиции, не собирают его машину, не шьют ему штанов и в отпуск туда поехать — тоже экзотическое решение, то интерес к информации из этой страны весьма ограничен.
Журналисты деловых и финансовых СМИ чувствуют это острее всего, поскольку критерий их работы, объективности и независимости неприлично прост: его читатели зарабатывают или теряют деньги? И если на развитом рынке изящно выписанная маленькая подробность сделки может стать сенсацией и сдвинуть рынок, в России конкурируют в том, кому первому наложить яркий и крупный мазок. Подробности стоят дешевле.
На краю Ойкумены
Журналисты, аккредитованные в России, в этом не одиноки. Жалобы репортеров, работающих для агентств Рейтер и Блумберг в Южной Африке, к примеру, очень похожи на жалобы их московских коллег. В сообщениях из России описание сложной системы валютного и налогового регулирования и путей его оптимизации сводится к слову «офшор». В Южной Африке это описывается выражением «shell company». Понять, как реально ведется бизнес в этих странах, ни тот, ни другой способ описания не помогает.
Любопытно, что подробности в статьях все же появляются — тогда, когда на игровое поле выходят крупные западные компании, финансовые институты и юридические фирмы. Все по той же причине: подписчики с куда большим интересом читают о себе, своих вложениях и своих конкурентах, чем об экзотических неликвидных компаниях с непроизносимыми названиями.
Например, южноафриканские законы о black empowerment — т. е. о том, что как минимум 26 процентов активов горнодобывающих компаний в течение десяти лет должны быть проданы чернокожим инвесторам, чтобы загладить апартеид, — изданы уже несколько лет назад. Но писать об этих законах подробно стали только теперь. Причина — южноафриканские горнодобывающие гиганты вроде Anglo-American, Anglovaal и Harmony его наконец зашевелились. Им приходится продавать свои активы (довольно дешево, поскольку подходящих инвесторов немного) и урезaть собственные инвестиционные планы в ЮАР. Именно смена инвестиционных ориентиров этих компаний — а не black empowerment сам по себе — вызвала интерес аудитории деловых СМИ.
Похожим образом потребовалась война BP c ТНК, чтобы вызвать хоть какойто интерес международного читателя к российскому законодательству о банкротстве. А открытие русской дочки Ситибанк в Москве — чтобы объяснить ему суть российских банковских правил.
Еще раз: концептуальные вопросы русской жизни сами по себе не встречают рыночного спроса со стороны аудитории западных СМИ. В день продажи злополучной «Славнефти» московские корреспонденты Блумберг выпустили несколько статей об аукционе. Кроме репортажей о самой продаже, о реакции рынка, о перспективах слияний и поглощений в нефтяной промышленности, вышел и комментарий о том, что очередной российский аукцион прошел неприлично и повредил имиджу страны. Так вот этот общий комментарий собрал меньше всего читателей.
Неудивительно. Общие комментарии по «русским вопросам» неизбежно сползают на обсуждение проблем свободы, демократии, справедливости и прочих вечных ценностей, в мучениях взрастающих на евразийском сквозняке. Но только история про российский сквозняк новостью была двести лет назад.
Поэтому основные западные бизнес-СМИ — от «Уолл-стрит джорнал» до «Файнэншл таймс» — либо проигнорировали вовсе, либо свели к минимуму освещение борьбы дерипаскинского «Базового элемента» со смушкинским «Илим Палпом», несмотря на усилия илимпалповского пиара и шум в российской прессе. Как заметил аккредитованный в Москве британский коллега, история запутанная, а масштаб не тот.
Поэтому же главный смак истории про войну Союзплодимпорта с Минсельхозом — не в борьбе вокруг итогов приватизации, а в том, что это про «Столичную», самый продаваемый в США сорт водки. Про итоги приватизации в статье, конечно же, тоже будет, абзаце в пятом или шестом, но у истории про «Столичную» и про приватизацию аудитория как минимум в сотню раз больше, чем у статьи об итогах приватизации, но без «Столичной».
Перемена погоды
Нельзя не заметить, что за последние три года западных публикаций о российских экономических и финансовых делах стало существенно больше. И публикации эти — гораздо подробнее и взвешеннее. Есть повод порадоваться: такая тенденция — косвенный индикатор происходящей-таки интеграции России в мировое сообщество. Потому что предложение увеличивается тогда, когда растет спрос.
Меньше всего эта тенденция обязана заявленной правительством линии на рекламу России. Чтобы их адекватно освещали, российские новости должны подорожать за счет действительного спроса, а не из-за разовой кремлевской рекламной кампании. Они подорожают, только если в них будут фигурировать большие не по российским, а по мировым меркам деньги, компании и конкурентоспособные за пределами страны товары.
Между прочим, тому свидетельство — история затопления станции «Мир»: репортажи об этом появились повсюду и в основном были весьма доброжелательны к российской космической индустрии. Доброжелательны, замечу, в то самое время, как основной вал публикаций по поводу России был негативным и касался битвы с Гусинским за НТВ.
Зарубежную аудиторию все больше интересуют подробности местного рынка. Еще пару лет назад кто бы в Европе и Америке стал читать про интригу с казначейскими акциями «Сургутнефтегаза»? Тогда эта история была бы обречена на полстраницы в спецбюллетене по развивающимся рынкам. В апреле нынешнего года издания от «Файнэншл таймс» до «Доу Джонса» писали наперегонки — и про сургутские казначейские акции, и про сургутские дивиденды. На тех же полосах, что про акции и дивиденды Royal Dutch/Shell.
Больше узнавая о деталях бизнеса в таинственной России, западный читатель все больше удивляется: оказывается, по сути российские истории не так уж и отличаются от тех, что он видит вокруг себя. Приличных и прозрачных историй про большой бизнес в мире вообще немного.
Проблема — в концентрации непрозрачности и неприличия на одной торговой площадке, но после «Энрона» мало какая национальная площадка может позволить себе строить чистюлю. Один российский олигарх в беседе о финансовых скандалах последнего года сначала вспомнил анекдот о том, как «и эти люди запрещают мне ковыряться в носу!», а потом сказал: «От этих скандалов только уменьшается дисконт на Россию. Врут все — русские больше, другие меньше, — но это количественная, а не качественная разница». Реакция нескольких менеджеров больших — всемирных, а не сугубо российских — портфелей была единодушной: «Олигарх циничен, но прав».
Нефтяной бум
Не секрет, в чем главная причина увеличения спроса на новости из России. Когда Ближний Восток воюет, Венесуэла бастует, а месторождения Северного моря исчерпываются, важен каждый баррель нефти. Если добыча нефти в какой-то стране растет на 11 процентов ежегодно на фоне сверхвысоких цен, новости из нее важны по определению.
Каким — по интенсивности и настроению — будет поток новостей из России в случае падения цен на нефть, зависит не от СМИ, а от самой России. Поток будет настолько интенсивен, насколько уцелеет международный спрос.
Кажется, что он уцелеет. Независимо от (а иногда и вопреки) усилий российского правительства, местные компании за последние три года отвоевали заметную долю заграничного рынка и скупили немало заграничных активов, а иностранные закрепились внутри России. За мультимиллиардной сделкой ТНК и BP легко проглядеть сравнительно небольшие инвестиции «Danone», «Sonera», «Interbrew» и прочих. То есть, проглядеть легко, если среди читателей не иметь акционеров и держателей облигаций этих компаний: они следят за своей собственностью и заснуть не дадут.
Вывод банален: мир получает адекватную информацию о стране, только если он ею интересуется. А интересуется он, если страна открыта — и остается открытой для движения денег, товаров и людей из окружающего мира достаточно долгое время. Тогда возникает спрос на новости из России, которые вправду соответствуют ее действительности.