Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 4, 2003
Современная российская политическая система создана средствами массовой информации. За 10 лет существования новой России СМИ сформировали две картины мира, которые условно можно назвать «демократической» и «патриотической». В обеих присутствовали «недееспособный» «непредсказуемый» Ельцин, коррумпированная «семья» и власть вообще, грабительская «прихватизация» и обнищание народа. Были у картин и различия. В «демократической» картине ведущее место занимал Его Величество Запад, у которого русский хам должен был смиренно учиться и не сметь возражать. Были также «борцы за свободу Ичкерии» и «русские агрессоры». В «патриотической» картине присутствовала Великая духовность русского народа, ненавистный Запад, стремящийся эту Духовность погубить, предварительно грязно над ней надругавшись, березки, лики святых, былинные богатыри, межконтинентальная баллистическая ракета РС-20 и тт. Сталин и Жуков (насчет Ленина между различными категориями «патриотов» согласия не было).
Все существующие в стране политические организации, все основные сегменты электората обязаны были подстроиться под названные картины мира. Если человек отождествлял себя с Государством Российским, если считал, что чеченский вопрос должен быть решен как минимум на первом этапе силовым путем, если не заходился от восторга при виде «звездно-полосатого» — значит обязан «бить жидов, спасать Россию» и требовать немедленной национализации всего кроме, быть может, коммерческих палаток (которые, впрочем, обязаны будут торговать чем-нибудь исконно-посконным и ни в коем случае не «cникерсом»). Если человек выступал за либеральную экономику, свободу слова, свободные выборы — значит обязан был проявлять солидарность со «свободолюбивым чеченским народом», одобрять натовскую агрессию против Югославии и вообще каждую западную глупость, губительную для самого Запада, а к любой российской власти в прошлом, настоящем и будущем относиться как к преступной группировке. Возможность сочетания свободы слова с удавлением Басаева вызывало искреннее недоумение с обеих сторон. Вырваться из созданной «акулами пера» «вилки» было практически невозможно. Журналист или политик, сделавший шаг из одного лагеря, не мог остановиться посередине и «проскакивал» до противоположного, так как ни те, ни другие инакомыслия не допускали. Рискнувший не согласиться подвергается жесткой обструкции с обязательным переходом на личность.
Создание отечественными СМИ атмосферы национальной катастрофы и чувства полной безысходности нанесли обществу колоссальный моральный и материальный ущерб. Вывоз капитала, «утечка мозгов», падение рождаемости, наркомания и алкоголизм порождены не только реальными трудностями переходного периода и разного рода объективными факторами, но и создаваемой телевидением и газетами обстановкой конца света (принципа «хорошая новость — не новость» придерживались все СМИ ельцинской эпохи). Российская власть сверху донизу была безнадежно дискредитирована в глазах населения, причем в наибольшей степени были дискредитированы именно те представители власти, которые больше всего сделали для страны. Более того, наши СМИ сумели сформировать не только образ незаконной и неполноценной власти (первой в отечественной истории всенародно избранной!), но и самой России. «Демократы» требовали от нее «войти в общество цивилизованных государств», «стать нормальной страной» и т. д. Таким образом, нецивилизованность и ненормальность России считались аксиомой, а Запад получал право постоянно принимать у нас экзамены, причем в соответствии с произвольными и постоянно меняющимися критериями. «Патриоты» считали великой только Совдепию (и, в гораздо меньшей степени, Россию до 1917 года), а нынешнее государство объявлялось не только ничтожным, но незаконным и преступным.
В максимальной степени было дискредитировано впервые в истории предоставленное нашему народу право выбирать себе власть. Усилиями журналистов и политтехнологов обществу был навязан стереотип (в значительной степени — ложный), что на любых выборах можно провести любого кандидата, а от избирателя ничего не зависит. На самом деле специалисты по избирательным кампаниям знают, что на одних «технологиях» можно «накрутить» максимум 15 процентов голосов (обычно — не более 10 процентов); все, что свыше, кандидат должен взять сам — однако это страшная «государственная тайна».
И «демократы», и «патриоты» объяснили населению, что все нынешние богатые — воры, а все честные — нищие, что у нас 80–90 процентов населения живет в полной нищете, а 10 процентов «купается в роскоши» (в разделах «криминальная хроника» в самых разных СМИ обычными стали фразы типа: «Вчера на улице Ленина взорван автомобиль предпринимателя Иванова, при этом пострадали два ни в чем не повинных человека»; таким образом, предприниматель считался заведомо виновным). Ельцин и Гайдар оказались виновниками демографической катастрофы — падения рождаемости и сокращения численности населения «на миллион человек в год». Соответствующие штампы стали общим местом на всех страницах и экранах, и попытки объяснить, что к реальной ситуации они не имеют практически никакого отношения, встречают в лучшем случае сильнейшее удивление. Общеизвестная и почти не скрываемая продажность многих журналистов привела к тому, что практически любая статья на сколько-нибудь значимую тему воспринимается как заказная, т. е. обсуждать что бы то ни было всерьез становится практически невозможно.
Впрочем, значительная часть непродажных журналистов по своему разрушительному потенциалу не уступает продажным. Они абсолютно искренне уверены, что, описывая всеобщую катастрофу, просто отражали действительность, а попытка объяснить им, что хорошее в жизни, во-первых, реально существует, причем в немалом количестве, во-вторых, имеет право на то, чтобы стать новостью, а у плохих новостей могут быть не настолько прямолинейно-тупые объяснения, какие приняты сейчас в «журналистском сообществе» (т. е. «после» не обязательно значит «вследствие»), вызывают, как правило, истерику, обвинения в удушении свободы слова и в том, что ты продался власти.
Благодаря усилиям журналистов Россия проиграла первую чеченскую войну и сталкивается с серьезными проблемами во второй. Тут мы, надо сказать, не одиноки. Американцы на себе испытали мощь психологической атаки со стороны собственных СМИ во время вьетнамской войны. В значительной степени они проиграли эту войну из-за крайне негативного отношения к ней самих американцев, сформированного американскими же журналистами. Янки сделали выводы и все последующие войны начинали только после массированной пропагандистской атаки как на противника, так и на собственных граждан и на страны-союзники.
Так было во время всех боевых операций последнего времени: на Гренаде, на Гаити, в Персидском заливе, в Югославии, в Афганистане. В американской армии существуют сейчас специальные подразделения, занимающиеся исключительно психологическими операциями, причем отлично оснащенные технически (в том числе самолетами, специально оборудованными для ведения таких операций). Информационно-психологический фактор имеет теперь первостепенное значение даже в классической войне. Можно выиграть у противника на поле боя, но проиграть в эфире и из-за этого проиграть войну в целом. В случае войны с терроризмом, которую Россия уже ведет, важность этого фактора только возрастает.
Терроризм — психологическая война почти в чистом виде. Вполне очевидно, что даже такие мегатеракты, как таран небоскребов Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, не могут привести к дезорганизации структур государства. А наличие «вашингтонского снайпера» или захват ДК на Дубровке даже не прерывают видимости нормальной жизни в Вашингтоне и Москве. Расчет террористов — на удар по нервам населения, которое в демократической стране имеет реальную возможность воздействия на руководство государства (против тоталитарных режимов применять методы террора абсолютно бессмысленно, о них даже никто не узнaет). Если повседневная жизнь обывателя становится невыносимой (опасно пойти в театр или магазин, страшно остановиться на бензозаправке и даже просто пройти по улице), он может потребовать от власти устранить причину неудобства любой ценой. То есть — выполнить требования террористов. Если страна ведет войну, то теракты в тылу подрывают и боевой дух армии, так как она теряет уверенность в безопасности своих близких, которых защищает.
В таких условиях консолидация общества и солидарность между властью и обществом просто необходимы для выживания как власти, так и общества. И именно СМИ, формирующие картину реальности, должны понимать это в первую очередь. Но нет, «патриоты» будут рассказывать, до чего «довел страну антинародный режим» и как нам нужен «порядок» (под этим у них подразумевается монополия государства на уничтожение собственных граждан в неограниченном количестве), который и наведет «народно-патриотическая оппозиция», когда придет к власти. «Демократы» начинают не просто объяснять мотивы действий террористов, но прямо их оправдывать. Уже само по себе странно, что люди, считающие себя либералами, оправдывают то, что не подлежит оправданию ни при каких обстоятельствах, — войну против мирного населения (при этом, кстати, нельзя забывать, что все организации, действующие террористическими методами, предельно тоталитарны по своим идейным установкам и практическим действиям, что делает поддержку их либералами странной вдвойне). А, учитывая вышеупомянутый информационный характер террористической войны, человек, оправдывающий террористов через СМИ, является их прямым пособником, более того, он худший террорист, чем те существа, которые считаются таковыми «официально».
Сильнейший психологический надлом, к которому привела антироссийская, антиобщественная пропаганда как «патриотических», так и «демократических» СМИ, логичным образом породил «феномен Путина». В последние три года усилиями казенных и полуказенных СМИ создана третья картина российской действительности. В ней молодой, энергичный, всенародно любимый Владимир Владимирович без устали строит властную вертикаль, консолидирует общество, восстанавливает то, что было разрушено в годы «лихолетья». В этой картине тоже подразумевается «недееспособный Ельцин» и «коррумпированная семья», однако внимание на них не акцентируется, чтобы не вспоминать о том, что без «недееспособного» не было бы «молодого, энергичного».
Ельцин в свое время пришел к власти вопреки официальной пропаганде, как народный герой. Путин, наоборот, — порождение телеэкрана. Человек никому не известный и ничего не сделавший такого, что позволяло ему претендовать на высший пост в государстве, легко выиграл президентские выборы. Интересно, что еще в сентябре 1999 года общим местом для всех политиков, политологов, журналистов было мнение, что звание «официальный преемник Ельцина» — это клеймо, гарантирующее мгновенную политическую смерть. Однако Путин победил именно в этом звании. Причем он действительно победил. Не стоит всерьез воспринимать сказки о подтасованных результатах выборов, и надо уж совсем утратить связь с отечественной реальностью, чтобы верить, будто ФСБ взрывало дома в Москве, Буйнакске и Волгодонске. Народ захотел увидеть «молодого, энергичного», и ему его показали. Тем более что совершенно невыносимы стали главные герои «патриотической» и «демократической» картин — Г. Зюганов и Г. Явлинский.
За три года ситуация не изменилась нисколько — президент ничего реально не сделал (внешнеполитические успехи несомненны, но их «на хлеб не намажешь», кроме того, они обусловлены не собственными действиями Путина, а его адекватной реакцией на события, произошедшие без всякого участия России; впрочем, события в Ираке несколько поколебали уверенность в том, что адекватность сохраняется в любой ситуации), но по-прежнему горячо любим. При этом население даже понимает, что не сделано ничего, но любить не перестает. «Демократическая» картина мира практически полностью маргинализировалась. Главным образом — ввиду ситуации в Чечне. За «мирный период» 1996–1999 годов население в целом осознало, как славно «пошутили» над ним «гуманисты», «правозащитники» и т. п., устроившие в 1994–1996 годах «борьбу за мир». Сформировавшийся в обществе запрос на победу стал одной из основных причин путинского успеха, поскольку он эту победу пообещал. Символом поражения «демократов» на информационном поле стала смена руководства на НТВ в апреле 2001 года. Все понимали, что политика в этой истории играет, мягко говоря, не последнюю роль. Однако сочувствовать НТВ было трудно, поскольку в ходе публичных разбирательств с Газпромом стало очевидно, что «уникальный творческий коллектив» боролся с режимом на деньги режима. Кроме того, очень трудно было воспринимать в качестве олицетворения свободы слова канал, где Киселев, Шендерович, Сорокина и др. так хамски затыкали рот оппоненту, как никогда не было принято даже на государственном ТВ. Поэтому защищать его не было особого желания. Но именно с НТВ все и началось. Поскольку реальная деятельность президента по продолжению и развитию реформ завершилась, так, по сути, и не начавшись, то самоцелью власти стали «консолидация общества» и поддержание Высокого Рейтинга. И столь свободолюбивые в недавнем прошлом СМИ мгновенно «построились» и от рассказов о всеобщей катастрофе перешли к не менее «правдивым» рассказам о столь же всеобщей стабилизации. Символом этого «построения» стала операция «НТВ-2», т. е. замена во главе канала финансиста Бориса Йордана на доктора Николая Сенкевича по принципу «фельдфебеля в Вольтеры дам». Это произошло в ситуации, когда усилиями Йордана НТВ стал, во-первых, прибыльным, во-вторых, объективным, т. е. не представляющим власть группой преступников, но и не лижущим ей пятки. Еще один символ — программа «Время». Трудно сказать, к какому жанру она сейчас относится, но уж точно, что не к новостному вещанию. Новостей там нет вообще, а есть «и это всё о Нём», а также случайный набор бессмысленных сюжетов.
Целью «построения» журналистов, очевидно, является та самая «консолидация общества», переходящая в полную «стабилизацию». Вообще-то в демократическом обществе не может быть абсолютной консолидации, оно на то и демократическое, чтобы в нем существовали разные взгляды, разные группы интересов. Полная консолидация возможна лишь в условиях тотальной войны, но у нас война пока ограниченная, консолидация по ее поводу очень желательна, но по остальным поводам — зачем? Может быть, целью консолидации является прорыв страны в области экономики и общественной жизни, окончательное преодоление экономического и социального кризиса и пораженческой психологии? Очень часто именно такие объяснения и приводятся, только они ничем не подтверждаются. Прорыв и психологический перелом возможны только в случае полного и окончательного институционального и ментального разрыва с советским прошлым, у нас же сейчас происходит нечто прямо противоположное.
Нельзя не заметить, что в последние три года в любом официальном мероприятии с участием высших лиц государства проступают черты Торжественного заседания ЦК КПСС с праздничным концертом в конце. Советский стиль, искусственно поддерживающий в обществе губительную в моральном плане ностальгию по Совдепии, не только ничем не заменяется, но, наоборот, возрождается и культивируется. Апофеозом этой политики стала грубейшая ошибка Путина — возврат советского гимна. Существующая в руководстве страны иллюзия, что апелляция к советскому прошлому является восстановлением связи с некими победными традициями, — ложная по сути. Французский премьер Жорж Клемансо сказал однажды: «Война — это цепь катастроф, ведущая к победе». Перефразируя это высказывание, можно заметить, что советская история — это цепь побед, ведущая к катастрофе. Поэтому и апелляция к таким «победам» пользы власти принести не может, если, конечно, цели власти совпадают с ее декларациями. Любое культивирование ностальгии по СССР культивирует и патерналистские тенденции в обществе. Ничего более вредного для проведения реформ, заявленных президентом, быть просто не может. Это приводит к окончательному моральному запрету на успех, который наши СМИ и так уже успешно сформулировали при Ельцине (все богатые — воры, все честные — нищие). Абсолютно в том же направлении работает и тотальная, антиконституционная по своей сути, православизация страны.
Определенная часть либеральных журналистов, все еще верящих в реформаторские намерения второго президента, рассказывают сами себе странную сказку о том, что нынешняя мешанина из красных знамен с трехцветными, серпов и молотов с двуглавыми орлами, красных звезд с хоругвями — это такой хитрый план Кремля, который хочет обмануть консервативный электорат, получить его голоса и провести замечательные либеральные реформы во всех сферах жизни. Такое можно рассказывать разве что для самоуспокоения. Во-первых, к чему такие хитрости? Ельцин, четко понимавший, куда нужно вести страну, пробивал все реформы без механического сложения «ужа с ежом» в сфере идеологии (впрочем, для этого нужно было иметь силу Ельцина). Во-вторых, на выборах 1999–2000 годов победила правая идеология (в лице «Единства», СПС и самого Путина), подразумевавшая как раз прорыв в области экономики, уход от идейного пораженчества, сохранение основных демократических свобод при сильном государстве, способном эти свободы гарантировать. Почему надо было не развивать успех, а принимать условия побежденных? Тем более что большая часть консервативного электората все равно голосует за Зюганова, а не за Путина, и почти весь этот электорат — за КПРФ, а не за «Единую Россию». В-третьих, а где же эти замечательные либеральные реформы? В лучшем случае реформаторские законы полностью выхолащиваются в Госдуме (при полной послушности этого органа Кремлю!), теряя изначальный прорывной смысл, в худшем о них ведутся многолетние пустые разговоры. Забавно читать статьи в некоторых наиболее умных изданиях: журналист сперва констатирует очевидные невеселые итоги деятельности нынешних президента и правительства, а потом спохватывается и без всякой связи с предыдущим текстом сообщает, что мы вовсе не идем назад, а просто разбегаемся для гигантского прыжка вперед.
Не нужно заниматься унизительным самообманом: основная, а возможно, единственная цель нынешней «консолидации» — поддержание Высокого Рейтинга. Не случайно ключевую роль в формировании государственной идеологии начали играть политтехнологи — наиболее порочная и выродившаяся часть отечественной интеллигенции. Во второй половине 1990-х они, взяв на вооружение «грязные технологии», добились колоссального успеха в дискредитации идеи демократических выборов, они же в значительной степени создали институт заказных материалов в СМИ. Однако это еще не все. Вместо того чтобы наиболее эффективно доводить до избирателя идеи и программы кандидатов и избирательных объединений, технологи стали сами писать эти программы и идеи. Естественно, что содержание этих программ не имело для их авторов никакого значения, целью была победа на выборах любой ценой (для политтехнолога цель всегда оправдывает средства) и «освоение» максимального количества «условных единиц». Если при Ельцине такая деятельность носила локально-фрагментарный характер, то при Путине именно технологи под руководством наиболее яркого представителя этого племени Глеба Павловского стали идеологами всея Руси.
Цель их все та же — остаться около власти и осваивать еще больше средств (других целей у них не может быть «по определению»). Причем психологию избирателей с их точки зрения можно радикально и грубо ломать. В этом политтехнологи преуспели: если население понимает, что реальные успехи исполнительной власти близки к нулю (а порой вообще отрицательны), но рейтинг президента составляет стабильные 70–80 процентов, значит моральное состояние общества просто критическое. В январе с. г. в программе «Зеркало» Г. Павловский назвал путинское большинство «чудовищным». Он имел в виду его размер, но на самом деле невольно охарактеризовал его качество.
После того как власть позаимствовала значительную часть «патриотической» картины мира, последняя также в основном маргинализировалась, что, впрочем, большой радости не вызвало. Тем более что в нынешней ситуации сломались те крайне немногочисленные журналисты и публицисты, которые при Ельцине сумели удержаться между «демократами» и «патриотами» и пытались формировать правую, либерально-патриотическую картину действительности. Как это ни странно при их крайней малочисленности, но они добились успеха — на последних парламентских и президентских выборах победили именно те политики, которые шли на них под правыми лозунгами. Однако затем Путин и «Единство», поглотившее «Отечество», занялись строительством Рейтинга, а СПС по традиции, созданной ДВР, свалился влево, в сторону правозащитнопацифистской позиции «Яблока». Зато правые журналисты пошли еще дальше вправо, к «консерватизму», за которым все более явственно просматривается фашизм.
Тут надо определиться с терминами. Традиционно в нашей стране под фашизмом принято понимать германский национал-социализм с автобанами, великолепной армией, безупречно функционирующим госаппаратом, полным отсутствием даже формальных демократических свобод, Освенцимом и Хатынью. На самом деле фашизмом следует называть то, что создал в Италии Муссолини. Это общество без столь жестоких репрессий по национальному и политическому признаку, с декоративными свободами, строго дозированными властью, с очень большим влиянием крайне консервативных клерикальных кругов, с глубоко коррумпированным, абсолютно недееспособным и абсолютно бесконтрольным госаппаратом и опереточными, хотя очень большими и «любимыми народом» вооруженными силами, проигрывающими любую войну любому противнику. Это «корпоративное государство», где нормальная партийнопарламентская демократия заменена системой олигархических структур и «общественных» организаций, прошедших строгий отбор «наверху». Уровень коррумпированности такой системы максимально высок, а эффективность — предельно низка.
Отчасти такое общество у нас в последние три года уже создано. Свободы становятся все более декоративными, государство постепенно «усиливается» (это сейчас называется «укреплением властной вертикали»), только совсем не так, как это должно быть в условиях классической демократии. Там оно защищает, регулирует и создает условия. У нас оно ничего этого не делает, зато чрезвычайно активно вмешивается в экономику, более того — сращивается с ней. «Корпоративное государство» с недееспособными институтами, таким образом, формируется само собой, при этом бывшие правые журналисты активно пропагандируют такое государство. Нынешние партии и парламент никому не нравятся, что понятно и естественно в условиях переходного периода, однако вместо работы над их нормализацией «консерваторы» предлагают их вообще отменить и заменить «корпорациями», которые, видимо, подберет даже не Кремль, а Фонд эффективной политики в соответствии с двумя очевидными критериями: максимальная степень лизоблюдства и максимальный размер «отката» (по крайней мере, какихто других критериев отбора «правильных корпораций» предложено до сих пор не было). Те же «консерваторы» очень активно подталкивают власть к клерикализации государства, хотя власть и сама активно движется в этом направлении. При этом игнорируются упоминавшийся выше крайний идейный консерватизм РПЦ, характерная для многих ее архипастырей любовь к земным благам, а также хорошо заметный антисемитизм, который, как известно, является одним из основных симптомов фашизма. При Муссолини, кстати, евреев в печах не жгли, но и жить не давали.
Наименее изобретательная часть новых «консерваторов» отлично сходится с политтехнологами. При встрече этих братьев по разуму рождаются особо «консервативные» идеи. Например, «мысль» о том, что Ленин, Дзержинский, Сталин и их подельники были эффективными менеджерами (этот аргумент Глеб Павловский приводил в пользу восстановления памятника Дзержинскому на Лубянке). Безусловно, продолжавшееся практически без перерывов с 1917-го по 1953 год целенаправленное уничтожение лучшей части производительных сил во всех слоях общества — уникальный менеджерский прием. Конечно, нелегко было в ХХ веке создать в развитой европейской стране рабовладельческое общество, причем даже не греческо-римского, а египетско-вавилонского образца, но ведь нет таких крепостей, которые не могут взять большевики (эффективные менеджеры). Постепенное разрушение рабовладельческого строя, начатое при Хрущеве, и переход к феодализму при Брежневе привели к беспрецедентному в мировой истории экономическому краху, который стал единственно возможным следствием ленинско-сталинского менеджмента.
В нашей ушибленной марксизмом стране до сих пор уверены, что главное — экономика. На самом деле главное — психология, именно она обеспечивает и прорыв, и провал и в экономике, и в политике, и на войне. Это показал наш собственный опыт, это показал опыт США, Германии, Китая, Кореи и т. д. В конце ХХ — начале ХХI века в России она тоже является главной. Беспрецедентная война СМИ против собственного населения, имевшая место в России в последние полтора десятилетия, подошла к естественному концу. СМИ одержали победу не только над населением, но и над самими собой. Всего-то и требовалось от них — не формировать реальность, а информировать людей, не презирать собственную страну, а чувствовать хотя бы какую-то ответственность за нее. Хорошо, если стране удастся пережить нынешнюю «стабилизацию» и она не перейдет в полную и окончательную деградацию. Тогда у нового поколения журналистов будет шанс попробовать еще раз.
