Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 2, 2003
| * Становление советской топонимики в 1918–1930 годах ХХ век оказался чрезвычайно богатым на массовые переименования: изменения географических названий коснулись не только азиатских и африканских стран, добившихся независимости, но и «старой» Европы, где на аннексированных территориях также проводилась радикальная замена географической номенклатуры. В Судетах и в Поморье, отошедших к Польше после Второй мировой войны, было заменено в общей сложности около 32 тысяч непольских названий; французские, словенские, хорватские и немецкие названия активно устранялись в Италии. Все эти переименования были обусловлены внешнеполитическими причинами, изменением государственных границ, желанием подчеркнуть национальную принадлежность объектов номинации. Политизация топонимии в минувшем веке происходила во многих странах, однако российский опыт обладает определенной спецификой. Помимо замен названий на «чужих» не титульных языках, как это было в Крыму, Калининградской области, Приморье, в самой России активно меняли русские названия на русские. Таким образом в российской топонимии ХХ века отразилось общество, находящееся в состоянии перманентного социального и идейного кризиса. Причем, если судить по топонимии, критические ситуации повторялись постоянно с небольшими интервалами, в результате чего изменение названия стало привычным и естественным для топонимической системы и общества в целом, сопровождая каждую смену политического курса. Это отношение к географической номенклатуре в принципе сохранилось до наших дней: переименование Волгограда в Сталинград будоражит общественное мнение, представляясь политически значимым. Все указанные факты делают изучение советской топонимии актуальным, а самой ей придают статус уникального феномена современной культуры. В связи с переименованиями в российском обществе сформировалось новое отношение к топонимической лексике, которое в целом сохраняется до сих пор. Совокупность лингвистических и культурологических представлений о топониме, его форме, содержании и общественных функциях мы предлагаем описывать термином концепция топонима. Формальным и содержательным аспектам советской топонимии посвящены работы А. М. Селищева[1], В. П. Нерознака и М.В. Горбаневского[2], Е. М. Поспелова[3] и С. А. Никитина[4]. Мы остановимся прежде всего на вопросе «общественной нагрузки» топонимов, который можно переформулировать как отношение государства к топонимии. Особенно интересным и показательным для исследования топонимии в этом ракурсе представляется период становления советской власти, формирования нового государства и официальной культуры. Вниманию читателя предлагаются наблюдения, сделанные в результате детального исследования всех изменений названий населенных пунктов РСФСР в 1918–1930 годы. Сведения о ранней советской топонимии скудны и разрозненны: подробные карты стали издаваться только с середины 20-х годов, а энциклопедические издания и официальные справочники чаще всего не приводили даты переименования и промежуточные названия. Например, Энциклопедический словарь издания 1954 года в статье Гатчина не приводит названий Троцк и Красногвардейск, и если в случае с Троцком причина ясна, отсутствие топонима Красногвардейск (1929–1944) обосновать политическими причинами сложно. Более полное представление о советской топонимике начального периода дают материалы государственного делопроизводства, отложившиеся в фонде Административной комиссии при ВЦИК СССР в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ, бывший ЦГАОР; в дальнейшем все ссылки на этот архивный фонд ‹ 5677 даются по образцу: Опись ‹..Дело ‹.. Лист ‹…). В фонде комиссии довольно полно сохранились акты исполнительной (циркуляры) и законодательной (декреты, постановления) власти, подборка прессы и делопроизводственная переписка, которую вели провинциальные и центральные партийные и советские органы, ответственные за переименования. Эпоха топографической анархии На сегодняшний день не известно ни одного законодательного акта, который можно было бы назвать прямо или косвенно инициирующим переименования населенных пунктов. Первые переименования проводились в жизнь на основании декрета «О порядке изменения границ губернских, уездных и прочих» от 27 января 1918 года, в котором о переименованиях ничего не сказано. В соответствии с этим декретом местные органы самостоятельно производили все перемены в административно-территориальном делении — в том числе и переименования, извещая НКВД только для того, чтобы тот обнародовал сведения в печати. В 1918-м — первой половине 1919 года таким образом было официально проведено семь переименований. Постановление СНК от 25 июля 1919 года изменило этот порядок: административно-территориальное деление утверждалось НКВД «по представлению местных органов». Таким образом, официально период «местной анархии» в административном делении заканчивается в июле 1919 года. В январе 1920 года состоялось первое заседание Административной комиссии при Президиуме ВЦИК. Ее основными задачами были рассмотрение вопросов территориального деления РСФСР, определение границ, предоставление ВЦИК заключений по вопросам территориального деления, рассмотрение всех территориальных споров. В начале 1920 года комиссия организует сбор сведений об «административно-территориальных изменениях, как утвержденных НКВД, так и не утвержденных, но фактически уже существующих» (Циркуляр Отдела управления НКВД от16февраля 1920 года). Впервые слово «переименование» употребляется в циркуляре 30 апреля1920года, адресованном губернским исполнительным комитетам и революционным комитетам. В нем содержится просьба прислать в Административную комиссию информацию о переименованиях. В циркуляре, в частности, говорится, что новые «наименования по большей части не зарегистрированы НКВД и им не санкционированы». В 1920 году зафиксированы следующие отказы в переименованиях. 22 июня1920 года НКВД отклонило ходатайство о переименовании Рогачевской волости в волость 25 Октября «как вызывающее определенные расходы и могущее создать затруднения в почтово-телеграфных сношениях» (Оп. 1. Д. 225. Л. 4). Тогда же было отклонено ходатайство о переименовании дер. Чувашево в Ленино (Оп. 1. Д. 4. Л. 1). Несанкционированные переименования стали серьезно затруднять сношения между центром и провинцией. Следствием этого стал циркуляр Административной комиссии (28 января 1921 года) «… о запрещении переименования отдельных населенных пунктов, волостей и уездов без разрешения НКВД ввиду происходящих недоразумений при почтово-телеграфных сношениях» (Оп. 4. Д. 1. Л. 68 об.). Из текста ясно, что в провинции совершалось значительное число переименований без согласования с центром. В том же году были запрещены переименования железнодорожных станций. Наконец, циркуляр от 26 сентября 1922 года констатирует: «…За период начиная с момента Октябрьской революции были произведены многочисленные переименования различных населенных пунктов, точное время и сущность которых по большей части по настоящее время неизвестна или мало известна в центре» (Оп. 4. Д. 1. Л. 204). Циркуляр предписывает прислать в Административную комиссию сводку происшедших изменений. Переименования Павловска в Слуцк, Лигово (Лигова) в Урицк, Царского Села в Детское Село, Слободы Мечетной в Пугачев, Поречья в Демидов и другие, проведенные, по данным «Советской энциклопедии», в 1918–1919 годы, официально оформлены не были и в фонде комиссии не отражены. В 1921–1922 годы Административная комиссия неоднократно выступала против переименований, считая их дорогостоящими и нецелесообразными. Таким образом, и в 1922 году переименования на местах проводились независимо и во многом вопреки центру, прежде всего по местной инициативе. Местные начальники при этом не затрудняли себя оповещением центральных органов власти и центральной прессы о ходе переименований, в результате чего на местах создается новый тип топонима, который был политически коннотирован, «соответствовал духу времени», но при этом существовал вне реальной топонимии, не выполнял основную функцию — не участвовал в ориентации. Запрещение переименований в 1923 году 30 декабря 1922 года был образован Союз ССР, и технические и экономические затруднения, происходящие от множества переименований на громадном пространстве нового государства, вынудили Административную комиссию при ВЦИК заняться подготовкой общего положения о переименованиях в СССР. На выработку этого положения ушел почти год — с февраля по декабрь, и почти целый год продолжалась дискуссия по вопросу переименований, в которой приняли участие практически все существовавшие наркоматы. Суть дискуссии сводилась к тому, что часть народных комиссариатов выступила за полное запрещение переименований, мотивируя это трудностями связи и учета (Народный комиссариат почт и телеграфов и Центральное статистическое управление). Другая же группа советских ведомств заявила, что считает «политически неудобным издание запретительного постановления о переименовании населенных пунктов», в связи с тем что «переименования уже укоренились в жизни общества» (мнение Народного комиссариата по делам национальностей; Оп. 4. Д. 1. Л. 22 об.). Сходную позицию занял Наркомат юстиции, который заявил: «…Принимая во внимание, что до последнего времени подобные ходатайства удовлетворялись… впредь нужно по возможности удовлетворять ходатайства о переименовании и даже содействовать стремлению заменить названия, противоречащие смыслу современной эпохи, на названия, отвечающие революционным намерениям масс» (Оп.4. Д. 1. Л. 16). Таким образом, реальные экономические убытки и неудобства от постоянных переименований не казались центральным органам власти значительными в сравнении с политической значимостью переименований для общества. Географию и экономику они готовы были принести в жертву идеологии. И все же мнение ЦСУ и Наркомпочтеля возобладало: 28 декабря 1923 года президиум ЦИК СССР принял постановление (через несколько дней подтвержденное ВЦИК) «О запрещении переименования населенных пунктов», которое запретило переименования «как общее правило» для всех населенных пунктов, имеющих телеграф и почту или железнодорожные станции. Небольшие населенные пункты могли быть переименованы с разрешения правительства. Запрещение переименований мотивировалось их дороговизной и трудностями в почтово-телеграфном сношении (Оп. 4. Д. 1. Л. 46, 47). По-видимому, во многих местных советах указанная мотивировка запрещения переименований не была понята и принята. Всего лишь месяц спустя после выхода декрета смерть В. И. Ленина вызвала новую волну ходатайств о переименовании; понадобился еще один декрет от 5 февраля 1924 года — «О воспрещении переименования именем В. И. Ульянова /Ленина/ городов, улиц, сооружений, учреждений без разрешения ЦИК Союза ССР». Незаконные изменения географической номенклатуры продолжались и после выпуска постановления; спустя три года после его выпуска циркуляр Административной комиссии от 18 января 1926 года рисует знакомую картину — «поступающие на рассмотрение Административной комиссии ходатайства далеко не исчерпывают собою всех произведенных местами изменений. Большинство из них проведено в жизнь постановлениями местных органов власти и остается не только не оформленным в законном порядке, но нередко неизвестным Административной комиссии ВЦИК» (Оп. 7. Д. 5. Л. 1). В то же самое время центральные органы проявляют все большее внимание к топонимам. Это проявляется и в ограничении переименований незначительных мест (отклоняются ходатайства о присвоении фамилий Ленина, Сталина, Зиновьева небольшим населенным пунктам), и в том, что центральная власть выступает инициатором переименования крупных населенных пунктов. На траурном собрании 22 января 1924 года утверждается переименование Петрограда в Ленинград, которое предложил Кремль (доклад читал председатель ЦИК СССР М. И. Калинин). Вслед за Ленинградом были переименованы еще несколько крупных населенных пунктов, среди которых наиболее значимым были Царицын — Сталинград (1925) и Екатеринбург —Свердловск (1925). Таким образом, к середине 20-х годов центральная власть не только смогла подчинить себе процесс переименования, но и заинтересовалась топонимией как одним из новых жанров пропагандистской деятельности. Первые переименования Всего в материалах комиссии и в публикациях правительственных узаконений нами было выявлено более 130 случаев переименований населенных пунктов в1918–1930 годах. Неподготовленность бюрократии проявилась в том, что некоторые переименования проводились по два раза; другие впоследствии были отменены или потребовалась их модификация, что прежде всего коснулось топонимов, производных от имени вождя мирового пролетариата: Кольчугинское— Ленинское — Ленинск — Ленинск-Кузнецкий, Талдом — Ленинск — Талдом. Как уже было сказано выше, некоторые переименования не были проведены официально.
Первым официальным переименованием, совершенным в соответствии с советским законодательством, стала замена д. Запердяжье на Цветково и речки Запердяжка на Цветочную (опубликовано НКВД в августе 1918 года). Мотивировка и оригинальная документация в данном случае не сохранились, и по форме топонима можно было бы предположить, что оно произведено от фамилии Цветков. Однако новое имя речки показывает, что основа «цветок» важнее, чем возможный антропоним, и именно она является производящей. Таким образом, первое переименование было облагораживающим, а не политическим, как можно было бы ожидать. *** К типу стилистически мотивированных (около 30) относятся все топонимы, замена которых связана с «неблагозвучностью» старого названия. Среди замененных в 20-е годы имен наиболее характерны сохраняющие и в современном языке пейоративное значение: Дураково, Пердуново, Ссакино, Гологузово, Херовка, Мантюхино. Некоторые из них являются отыменными (ср. Гологуз, Пердло, Дурак — традиционные русские некалендарные имена), происхождение других сложно установить без специального исследования. Отметим, что переименования и исправления неблагозвучных названий являются естественным компонентом топонимических изменений и активно производились с XVIII века[5]. Помимо стилистических, традиционными и во многом естественными являются административные переименования населенных пунктов, связанные с изменением административного статуса населенного пункта или проведенные в целях удаления одноименных названий. Среди названий, заменяемых по административным причинам (всего около 20), имеются топонимы с нейтральной или неустановленной семантикой (Павлово, Авилово, Васильевская артель), а также названия политические (Ленинск), при замене которых политические коннотации не были определяющими. Подмосковный Ленинск (так стал называться Талдом с1918 года) был переименован обратно в Талдом, поскольку в СССР уже было около десяти населенных пунктов с ленинским именем, а у Талдома на имя вождя не оказалось прав: уже в 1923 году Административная комиссия заявила, что у нее нет никаких документов, подтверждающих присвоение этого названия, а «наличие целого ряда городов, носящих одно наименование, вызывает путаницу в сношениях, и кроме того профанирует само наименование» (Оп. 4. Д. 223. Л. 6). Спустя 80 лет после описываемых событий мы обнаружили документы о переименовании Талдом — Ленинск (1918 год) в фонде Комиссии, но не смогли найти в архиве ивпубликациях советских законов сведений об обратном переименовании Ленинск — Талдом, которое энциклопедия «Города России» (М., 1994, далее — ГР), вслед за советскими энциклопедическими изданиями, уверенно относит к 1929 году. При административной замене названия Богородское на Богородск церковные коннотации не помешали сохранению топо основы, в то время как в других случаях церковные названия подвергаются полной замене (например, Святой Крест — Прикумск, Часовня — Парижская Коммуна). Это ценное свидетельство того, что церковное происхождение топонима не было повсеместно воспринято как причина для его устранения. К первой годовщине Октябрьской революции в Ярославской губернии город Романов-Борисоглебск был переименован в Тутаев. Это был первый документированный случай замены названия по причине политических коннотаций. Уточним, что статус этого переименования не совсем ясен: в фонде Административной комиссии хранится выписка из протокола заседания Романово-Борисоглебского уездного комитета, но нет материалов об его утверждении; оно не было опубликовано и в списке официальных переименований 1923 года, однако в дальнейшем не подвергалось обратным переименованиям и в ГР проходит под1918 годом, хотя «актуализация» нового названия в реальной топонимии относится, по-видимому, к более позднему периоду. Группа политических переименований (около 40) включает в себя топонимы разнообразного происхождения, связываемые в документах с политической ситуацией в дореволюционной России. К этой группе мы относим: производные (или мнимо производные) от имен владельцев (Каплин-Гридин, Катково, Кузнецово); этимологизированные как производные от существительных, обозначающих титулы и звания сословного общества (Графское, Дворянское, Царицын), и от имен членов императорской семьи (Новониколаевск, Екатериненштадт). Всвязи с небольшим количеством имеющихся в наших источниках случаев изменений церковных названий и четкой корреляцией их со старым политическим строем мы относим их замену к политически мотивированным. Здесь выделяются производные от терминов (Монастырка 2, Монастырская, Воскресенск) и переименования производных от агионимов (Сергиев Посад, Михаил Архангел, Св.Александровский). Среди вновь присвоенных отчетливо преобладают (более 80 случаев) наименования, имеющие политическую коннотацию, среди которых встречаются как производные от антропонимов, так и производные от слов, обозначающих абстрактные понятия. Антропонимы, участвующие в новой географической номенклатуре 1918–1930 годов, принадлежали общественным и политическими деятелям России (Ульяновск, Троцк, Совпоселок им. Тов. Рыкова). Зарубежные деятели представлены двумя топонимами (Марксштадт, Либкнехтовка). К общественно-политическим мы также относим и группу топонимов, производных отимен деятелей культуры (Милютино по семье сельской интеллигенции) и,вчастности, от антропонимов писателей (Пушкинские Горы, Беднодемьяновск). В переименовании Спасска в Беднодемьяновск эпоним принимал самое непосредственное участие — спасский исполком состоял с ним в телеграфной переписке. К этой же группе относится и наименование Львово, которое образовано неотфамилии Львов, что было бы естественно для российской топонимии, а от имени Л. Н. Толстого. С первых лет советской власти популярными были прижизненные посвящения политическим деятелям. В 1918 году появился Ленинск (и следом другие посвящения вождю: Ленино, Ленинское, Ульяновский, Ленинград, Ульяновск и т.д.), в1919 году — первый Троцк (Троцкое, Троцк), в 1923 году — Буденный (Слобода Буденный, Буденновск и т. п.). В 1930-е годы фамилии высших государственных служащих активно участвуют в топонимике: появляются Калинин, Молотов, Ворошиловград. Практика прижизненных наименований была осуждена на ХХ съезде КПСС (1956), за которым последовали обратные переименования городов, названных в честь тогда еще живых Ворошилова, Молотова, Буденного. Присутствие имен еще живых деятелей в российской топонимии сопоставимо с посвящениями в 1920–1930-е годы в Италии, где премьер Муссолини был увековечен в названии города Mussolinia-in-Sardegna (Arborea) и во внутригородских названиях многих итальянских городов. Таким образом, прижизненные номинации не являются концептуальной чертой исключительно советской топонимии, а характерны для тоталитарного сознания в ХХ веке[6]. Разнообразные символические топонимы, или названия, производные от абстрактных понятий, представляют собой чрезвычайно важную составляющую советской топонимии. Однако в первые годы Советской власти они в большинстве своем ограничились основой красн-, производные от которой насчитывают около 20 единиц.
Красный в значении «относящийся к революции, к советской власти» сменяет в географической терминологии традиционный красный в значении «красивый, прекрасный». На сегодняшний день сложно понять, какое название создано в ХХ веке, а какое относится к традиционным (ср. древний топоним Красная площадь в Москве и Красная площадь в Санкт-Петербурге — так называлась нынешняя площадь Александра Невского в 1923–1952 годы). Одним из первых новых наименований с участием основы красн-, упомянутых Ф. М. Лежневым, является топоним Красная могила, утвержденный по ходатайству жителей поселка при железнодорожной станции Провалье в память о400красноармейцах, погибших там. По своей форме и негативной стилистической окраске он вполне мог бы быть утвержден не советским правительством, авштабе контрреволюционеров. Странно, что Совет труда и обороны, который утвердил ходатайство, не внес поправки в это название. Следом, в декабре1920года, появляются Краснодар (уже тогда стотысячник) и Красноармейск. Одним из первых «советских» названий стал топоним г. Советск, называвшийся ранее Слобода Кукарка Вятской губернии. Авторы советских энциклопедий датирует его 1937 годом. Ошибку революционного делопроизводства мы теперь можем исправить: в материалах комиссии нами обнаружено постановление НКВД от19сентября 1919 года о переименовании этого города (АК Оп. 9. Д. 348. Л. 8). Таким образом, это был первый случай присвоения названия с участием основы совет-. Интересно, что в 1920-х годах советские названия не были популярными. Позднее, в 1930–1950-х годах, производные от слова совет составят конкуренцию производным от красн-: в 1946 году имя Советск получит восточно-прусский Тильзит,а в 1954 году Советск появиться в Тульской области; ср. переименование Красной Армии в Советскую во время Второй мировой войны. В 1920-е годы не встречаются производные от социалистический — другого компонента новых названий государств — РСФСР, СССР, БССР… По-видимому, в то время они не казались однозначно революционными. Редко в топонимии 1920-х встречается октябрь (в значении «Октябрьская революция»). Основной тенденцией было присвоение общественно-политических названий. Причем если в первые годы советской власти неблагозвучные названия заменяли на нейтральные (Ссакино — Сытово, Дрянная — Дружная, Дураково — Орлы) или не имевшие четкой политической коннотации (Вшивская — Березовская), то уже с 1923 года вместо неблагозвучных просили присваивать политические названия: хутор Подгацкий стал Буденный, деревня Херовка стала Красная Пристань, Мантюхино — Красные Орлы, Плешки — Октябревка, Негодяиха ходатайствовала о переименовании в Сталино, но получила отказ и стала называться Львово, рабочий поселок Растяпино стал Дзержинском. При этом старинные названия, осмысленные как политические, часто заменялись также на политические[7]. Отмечается своеобразная преемственность в иерархии увековечиваемых деятелей: царский генерал (Иващенко) в топониме Иващенково уступает место основателю Красной Армии Л. Д. Троцкому (Троцк), а тот — В. И. Чапаеву (Чапаевск); имя кулака Атарщиков сменяется на имя убитого в Гражданскую войну тов. Варенника (Варенниково); мнимая царица в топониме Царицын (на самом деле Царицын — от названия реки тюрк. происхождения Сарысу, желтая вода) вызывает посвящение нового названия одному из вождей советского государства (Сталинград). Эта «ответность» характеризует политические переименованияХХвека во многих европейских странах: в 1945 году Piazzale Hitler вРиме стала называться Piazzale dei Partigiani, в то же время в Париже Avenue Victor Emmanuel III, данная после окончания Первой мировой войны в честь короля союзной Италии, была заменена в том же 1945 году на Avenue Frank D.Roosevelt, поскольку итальянский король во время Второй мировой войны выступил вместе с Гитлером против Франции[8]. Среди новых названий много (более 20) и тех, мотивация присвоения которых ясна из документа, но при этом не имеет отношения к политике. К таким нейтральным названиям мы относим Прикумск, Сальск, Исаевский починок, Верхне-Свияжское, Истра (по гидронимам), Бережные (от слова берег), Широкий лог, пожелательное Дружная, Орлы. Формирование концепции советского топонима К середине 1920-х годов в советской России формируется новая концепция топонима, которая находит свое воплощение не столько в новых названиях, сколько в ходатайствах о переименованиях. Среди архивных материалов, исследованных нами, интереснейшую группу составляют ходатайства о переименованиях, которые не были утверждены высшими органами советской власти. Обнаружено более 50 случаев отказа в переименованиях за 1918–1930 годы. Первым известным случаем был отказ в переименовании с.Иващенково в Троцк (конец 1918 года), который был мотивирован НКВД РСФСР «нехваткой средств», однако через полгода переименование было все-таки проведено в жизнь после повторного ходатайства. На протяжении 1920-х годов предлагали также переименовать следующие города: Новониколаевск в Краснообск (1922), Ульянов (1924), Новосибирск (последнее осуществлено в 1926 году); Керенск в Бунтарск/Бунтарь (1922–1925); Гурьев в Чапаевск/Чапаев (1925). Одним из самых ярких топонимических проектов 1920-х годов является коллективное ходатайство 216 советских административных работников о переименовании города Москвы в город Ильич, принятое 23 февраля 1927 года и направленное во ВЦИК и его председателю М. И. Калинину. Процитируем мотивировку: новое «название больше скажет уму и сердцу пролетариата, чем отжившее и бессмысленное, к тому же не русское и не имеющее логических корней, — название «Москва» (Оп. 8. Д. 148. Л. 2). Таким образом, по мнению авторов ходатайства, главным является семантический критерий, который включает два обязательных компонента: понятность для носителей русского языка внутренней формы слова и моральная нагрузка, которая в данном случае имеет политическое звучание[9]. В архивных материалах нам неоднократно встречалось клише «соответствовать духу времени» — иначе говоря, требование, чтобы топоним обладал четкой политической окраской. Если же топоним не говорит ничего «сердцу пролетариата», если значение его компонентов осмысливается как «отжившее» и «не имеющее логических корней», то такой топоним требует замены. Заметим, что в дальнейшем эти принципы соблюдались, например, при русификации топонимии Крыма, Калининградской области, Средней Азии и Приморья.
Ходатаи далее обосновывают переименование Москвы в город Ильич тем, что В. И. Ленин — «основатель свободной Руси»; та же мотивировка присутствовала при попытках более поздних переименований Москвы в Сталинодар (1938 год) и Сталин (1953 год); главным персонажам политической жизни были адресованы топонимы-посвящения 1980-х годов: Брежнев (Набережные Челны) и Андропов (Рыбинск). Так сложившаяся концепция топонима и требования к нему у общества пошли вразрез с традиционной основной функцией топонима — адресной и его назначением — помогать ориентации в пространстве. Такое отношение не было выдумкой русской революции: английская империя распространила по миру множество верноподданнических названий, многие из которых были сменены при изменении политической обстановки (как случилось даже с самой крупной горой мира — Эверестом, названной именем британского чиновника Джорджа Эвереста, который руководил геодезическим комитетом Индии; ныне общепринятым является местное название Джомолунгма). Топоним Ильич является интересным случаем популярной в советской топонимии модели: «антропоним без изменений в качестве топонима». Наименование Ильич стоит в одном ряду с такими ранними и более поздними советскими названиями, как Крапоткин (ныне принята форма Кропоткин), Чкалов, Киров, Калинин, Брежнев, Андропов. Тем не менее описываемое ходатайство является уникальным, так как предлагает в качестве названия столицы не фамилию Ульянов и не псевдоним Ленин, а отчество, подчеркивающее главное свойство образа вождя — близость к народу, — «наш Ильич». Эта номинация восходит к народным традициям уличных именований по отчеству (ср. Семеновна, Николаич, Макарыч). Кроме того, в 1923 году тамбовские товарищи уже ходатайствовали о переименовании поселка железнодорожной колонии и привокзальной площади в поселок и сквер Ильич (упомянуто в Оп. 2. Д. 192. Л. 266; сведений о переименовании нет). В московской топонимии известны Ильичевский проезд, площадь и застава Ильича (объединенные в 1955 году). В материалах административно-территориального деления СССР за 1984 год фигурирует населенный пункт Ильич рядом с Душанбе; г. Ильичевск есть в Одесской области. Обращает внимание и контекст утверждения ходатайства: оно было сформулировано на праздничном собрании 23 февраля, что является еще одной концептуальной чертой российской топонимии ХХ века: к праздникам переименовываются улицы, площади, населенные пункты, города. Например, пятилетний юбилей Октябрьской революции (1923 год) вызвал переименования волостей Новгородской губернии (впоследствии отмененные). К шестой годовщине Октября симбирские работники попросили о переименовании города в Ленинск (Оп. 4. Д. 223. Л. 2). Другим важным поводом для переименований стали юбилеи общественно-политических деятелей и их кончина. К 40-летию творческой деятельности Максима Горького Нижний Новгород был переименован в Горький (1934). Пик ходатайств о переименованиях пришелся на 1924 год — после смерти В.И. Ленина десятки населенных пунктов, заводов, фабрик и других объектов мечтали получить имя вождя. Обращают на себя внимание переименования, последовавшие за смертью С. М. Кирова, Серго Орджоникидзе, М.И.Калинина. Таким образом, пусть неутвержденное, ходатайство тамбовцев свидетельствует о том, что уже в 1926 году концепция советского топонима сложилась и практически применялась. Переименования в этой концепции занимали важное место, казались естественными и необходимыми для жизни общества. На первое место в советском топониме вышел семантический аспект, основанный на желании понимать компоненты слова и осмысливать их в морально-политическом и стилистическом ракурсе. Эта перемена аналогична изменению в восприятии литературы и искусства в СССР в целом, когда художественная функция уступила место воспитательной. Еще не появились первые литературные и художественные панегирики для массового читателя, а новая географическая номенклатура уже овладевала пространством. Концепция топонима не стоит на месте. Вместе с обществом она переживает стремительные изменения. В настоящий момент мы наблюдаем низкую политизированность общества и — как следствие — практическое затухание интереса к географической номенклатуре, которое 10 лет назад выливалось в продолжительные споры и дискуссии. Активное, творческое отношение к топонимии сменилось использованием, которому безразлично, названа ли улица именем советского политика или по монастырю, здесь некогда находившемуся. Советские топонимы сливаются с окружающим пространством, теряя свою исходную общественную и эмоциональную нагрузку, становясь неразличимыми для будущих поколений.
*Автор приносит благодарность М. Ю. Авдониной (МГЛУ) за многолетние научные консультации. [1] Селищев А. М. Из старой и новой топонимии // Селищев А. М. Избранные труды. М., 1968. С. 45–96. [2] Нерознак В. П., Горбаневский М. В. Советский «новояз» на географической карте (о штампах и стереотипах речевого мышления). М.: Знание, 1991. [3] Поспелов Е. М. Названия городов и сёл. М.: Наука, 1996. [4] Никитин С. А. Продуктивные основы российской топонимии: «Красный» (1918–1930 гг.) // Ярославские лингвистические чтения. Ярославль: Изд-во ЯГПУ им. К. Д. Ушинского, 2001. C. 66–69; Никитин С. А. Концепция советского топонима (по архивным материалам первых лет советской власти — 1918–1926 гг.) // Toponimia i oronimia. KrakЧw: Wydawnictwo naukowe DWN, 2001. С. 363–372. [5] Поспелов Е. М. Указ. соч. [6] Никитин С. А. Концепция топонима в Италии и России в ХХ веке // Романия и античность. М.: МГУ, 2001. [7] Никитин С. А. Формирование концепции советского топонима. Тамбовский источник // Филология и культура: В 3 ч. Часть 2. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2001. С. 38–41. [8] Никитин С. А. Концепция топонима в Италии и России в ХХ веке. [9] Никитин С. А. Концепция топонима в Италии и России в ХХ веке. |
