Образы зарубежных стран в представлениях российских граждан
ГЛАВНАЯ ТЕМА
Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 3, 2002
| Усиливающаяся взаимосвязь между общественным мнением В современном мире общественное мнение оказывает все большее влияние на внешнюю политику государств. Так, в США институты общественного мнения тщательно отслеживают реакцию разных слоев общества на существенные внешнеполитические решения. Политические лидеры выступают заказчиками опросов, призванных оценить отношение общественности к различным сценариям развития событий на международной арене. Нередко политики целенаправленно формируют общественное мнение под запланированные внешнеполитические меры (вспомним известную голливудскую комедию «Плутовство»). Администрацию Клинтона обозреватели ведущих газет обвиняли в «проведении внешней политики с помощью опросов». Действительно, эта администрация умело прогнозировала последствия пропагандистских кампаний, в том числе используя сами опросы как инструмент воздействия на настроения в обществе. Как справедливо заметил «Economist», в наши дни в демократических странах законность силовой акции определяется общественным мнением.[1] Именно оно, а не нормы международного права выступает в роли высшего арбитра. Так, американские и другие западные лидеры прекрасно отдавали себе отчет, какую реакцию вызовут не сходившие с телеэкранов кадры c привязанным к автомобилю телом американского солдата из миротворческого контингента в Могадишо (1993) или картины массового исхода албанских беженцев из Косово (1999). В обоих случаях цель была достигнута. Если в начале 1990-х большинство американцев выступало против превращения единственной сверхдержавы в мирового полицейского, то, напротив, весной 1999 года общественное мнение поддержало вмешательство НАТО в косовский кризис (PIPA, 1999). Во Франции в начале бомбардировок его одобряли только 37–38 процентов населения, к концу апреля — уже до 70 процентов. В бывшем СССР внешнеполитическая деятельность практически никак не зависела от позиции рядовых граждан. Одним из кардинальных сдвигов, произошедших в России после крушения коммунистического режима, стал учет мнения различных групп населения, хотя эта связь еще не так велика, как в странах с давними демократическими традициями. Ярким примером служат отношения с НАТО. Несоответствие массовых представлений о зарубежных странах реальной картине мира Учитывая возросшее влияние общественного мнения на внешнюю политику государства, ведущие российские социологические агентства регулярно проводят опросы с целью выяснить массовые представления россиян о внешних партнерах России, точку зрения российских граждан на важнейшие проблемы международной политики. В России, так же как в США и ряде других ведущих стран, общественное мнение традиционно озабочено главным образом внутренними проблемами и сравнительно редко вспоминает о внешней политике. История США, Германии, Японии, России и других крупных стран показывает, насколько далеки политические игры, теории, сценарии и фобии лиц, принимающих решения, экспертов и консультантов от устремлений и представлений рядового гражданина. Общественное мнение в этих государствах обычно служит сдерживающим фактором для политической элиты. Известно, например, что средний американец гораздо более осторожно относится к использованию силы во внешней политике, чем большая часть политической элиты.[2] Геополитические коды (устойчивые внешнеполитические ориентации, не зависящие от политической конъюнктуры в пределах длительного исторического периода), как правило, привлекают внимание граждан демократических государств лишь во время их радикальной перестройки и в кризисных ситуациях.[3] Та картина мира, которая складывается в массовых представлениях, сильно отличается от реальной. В наш век бурного развития средств массовой коммуникации представления о мире заменяют сам мир. Геополитическое пространство в сознании не только рядовых граждан, но и профессиональных политиков обычно состоит из сформированных коллективным и индивидуальным опытом символов и мифов. Известно, что Рейган путал Бразилию с Боливией, да и Джордж Буш-младший, имеющий самый низкий IQ среди всех американских президентов после второй мировой войны,[4] допустил уже немало ляпсусов. Значительная часть представлений о зарубежном мире формируется в процессе первичной социализации личности, в первую очередь под влиянием системы образования. В советское время в школьных и вузовских курсах созданию образов дружественных Советскому Союзу стран и «враждебного капиталистического окружения» уделялось много внимания. Однако собственно идеологическая компонента представлений советского времени оказалась в целом на удивление непрочной и отчетливо сохраняется лишь у отдельных групп населения, прежде всего старших возрастов. В постсоветский период ее источники и характер существенно изменились. Были решительно отброшены идеологические догмы, миллионы людей получили возможность свободно выезжать за рубеж. Ежегодно около пяти миллионов россиян проводят свой отпуск за границей. И хотя в процентном выражении этот показатель еще несопоставимо мал по сравнению, например, с западноевропейскими странами (5 процентов против 54 процентов во Франции или 75 процентов в Швеции), значение новой открытости России трудно переоценить. Люди могут сравнивать и сами делать выводы: с одной стороны, российские граждане увидели, каких успехов добились передовые страны, но с другой — ушла характерная для 80-х годов идеализация западного общества.[5] В то же время качество знаний о зарубежном мире снизилось и, соответственно, расширились возможности для распространения мифологизированных представлений. Одна из причин — значительное сокращение учебных часов, отводимых географии, и общая деградация школьного образования. Современные геополитические представления «среднего» россиянина — в основном продукт СМИ, прежде всего телевидения. Именно оно во все большей степени определяет легитимность мирового геополитического порядка в глазах избирателей. В наше время, когда унаследованные от прошлого политические традиции постепенно теряют почву, общественное мнение повсеместно становится подверженным резким колебаниям.[6] В каждом крупном социальном и/или идеологическом сегменте общества складывается свой собственный, во многом мифологизированный образ различных стран и событий на международной арене. Иногда эти образы не только значительно разнятся, но и находятся в остром конфликте. Поэтому столь важно установить различия между представлениями рядовых граждан и «объективной» картиной мира (т. е. той картиной, которая складывается из показателей, отражающих экономический и культурный потенциал зарубежных стран, их военную мощь и политическое влияние). Закономерности формирования географических образов Географический образ страны или региона — это достаточно устойчивые, стратифицированные и динамичные представления, которые соотносятся с какими-либо политико-, историко- или культурно-географическими территориями. Географический образ маркирует район, отсутствие образа — признак его слабой выраженности, неустойчивости или недостаточного уровня его ментальной освоенности индивидом. Социологические опросы позволяют выделить закономерности формирования географических образов стран и регионов. Известно, что обычно существует некий стержневой образ, который разветвляется, и на него нанизываются вторичные и «поддерживающие» образы. Стержневой образ страны или региона, в свою очередь, вписывается в более широкую систему образов. Некоторые из них зарождаются в виде тесно взаимосвязанных пучков. Они имеют разный генезис и различный жизненный цикл. Можно выделять экзогенные факторы формирования образа, не связанныес соответствующей страной (регионом), и эндогенные, проистекающие из его характеристик и деятельности его институтов[7]. Географические образы можно целенаправленно формировать и культивировать. Задача состоит в том, чтобы построить в определенной последовательности логическую систему взаимодействующих образов. В качестве примера можно привести успешную политику муниципалитета по изменению образа города Сент-Этьен (Франция) — в недалеком прошлом малопривлекательного центра угольнойи других отраслей тяжелой промышленности. «Цветом города» был избран зеленый — символ радикальных перемен: перестройки и экологизации хозяйства, новой планировки, улучшения качества жизни. Удалось создать «пучок образов» Сент-Этьена как «зеленого» города: зеленые футболки надела футбольная команда — многолетний чемпион страны, зеленый цвет доминировал в логотипах местных фирм, мэр стал одним из активистов движения зеленых и т. д. Муниципалитет Тура долгие годы целенаправленно представлял свой город как «город-сад», находящийся на перекрестке европейских магистралей, и т. п.[8] Ныне можно утверждать, что уже сложилась занимающаяся формированием географических образов междисциплинарная область, тесно связанная и с социологией, и с геополитикой, и с политологией. Попутно с совершенствованием массовых коммуникаций в мире развернулась настоящая «война образов», поскольку различные силы стремятся навязать массовому сознанию свои системы образов. Географические образы как часть национальной Географические образы составляют основу так называемой низкой геополитики, включающей набор символов и социальных представлений о месте страны в мире, ее внешнеполитической ориентации, потенциальных союзниках и главных соперниках. К «высокой» геополитике, в отличие от «низкой» (в соответствии сшироко обсуждаемой в литературе концепцией «высокой» и «низкой» геополитики, предложенной американским автором Дж. О’Толом[9]), относят официальные внешнеполитические документы и труды всевозможных экспертов. В современном демократическом обществе «высокая» и «низкая» геополитика не могут существовать друг без друга: одна постоянно подпитывает другую, хотя характер их взаимодействия варьирует от страны к стране и меняется со временем. «Низкая» геополитика и основывающееся на ней геополитическое видение мира — необходимый элемент национальной (этнической) и политической (государственной) идентичности, инструмент национального и государственного строительства. Российская идентичность, или, точнее сказать, иерархическая «лестница» территориальных идентичностей, носит ныне сложный, противоречивый и переходный характер. Некоторые граждане страны все еще ассоциируют себя не с современной Россией, а с «затонувшей Атлантидой» — бывшим СССР, у других самоидентификация с лицами своей национальности или своим регионом аномально сильна по сравнению с общероссийской идентичностью, и т. п. Развитие национальной (политической) идентичности в значительной степени происходит в результате противопоставления «своих» «чужим», жителям соседних и других зарубежных стран. Поэтому геополитическое видение мира в целом и образы отдельных стран столь важны в государственном строительстве. Под геополитическим видением мира понимается набор общественных представлений о соотношении между различными элементами политического пространства, о национальной безопасности и угрозах ей, выгодах и невыгодах определенной внешнеполитической стратегии. Геополитическое видение мира включает также представления о территории этнической группы или политической нации, ее границах, предпочтительных или неприемлемых моделях государственного устройства, своей исторической миссии и внешних или внутренних силах, благоприятствующих или препятствующих ее осуществлению, геополитических кодах.[10]
Национальное геополитическое видение мира — продукт национальной истории и культуры, результат синтеза взглядов, исповедуемых различными слоями политической элиты, академическими экспертами, творческой интеллигенцией и общественным мнением в целом.[11] Большинство населения может разделять «официальное» геополитическое видение мира как часть национальной идеологической доктрины, но иногда отдельные социальные и региональные группы являются носителями представлений, отличающихся от официальных. Отношения России с рядом стран, особенно ближнего зарубежья, все еще в большой степени основываются на примордиалистских[12] мифах и стереотипах (типа «братья-славяне» или «православные»). Иными словами, пространство — не нейтральная для человека категория, и национальные стереотипы обязательно включают образы пространства. Так, районы, относимые национальным сознанием к территории своего государства, получают своего рода коды (как и страны), а многие из них становятся национальными символами, как Косово для Сербии и отчасти Севастополь — для России. Французы всегда считали Эльзас и Восточную Лотарингию частью Франции, но отказались полагать таковой Алжир. В массовом сознании существует единое, постоянно расширяющееся поле географических образов, причем и сами эти образы находятся в разной стадии эволюции. Анализ географических образов помогает ответить на отнюдь не только академический вопрос о границах так называемых неформальных регионов. В самом деле, все знают, где проходит западная граница Европы, но вот где ее восточные границы — это понимают по-разному. Претензии стран Центральной и Восточной Европы и даже формально азиатских стран Закавказья на «европейскость», аргументируемые ссылками на историю, культуру, физическую географию, геополитику, могли бы показаться забавными («всяк европеец, да у каждого сосед — азиат»), если бы за ними не стояли серьезнейшие проблемы идентичности, геополитического видения мира и перестройки геополитических кодов. Каковы принятые общественным мнениемкритерии «европейскости», какие страны соответствуют им полностью, а какие — частично или даже вовсе не отвечают? Что такое Центральная Европа и существует ли теперь вообще Европа Восточная? А Балканы? Что такое развивающиеся или слаборазвитые страны? Все эти регионы есть меняющиеся со временем социальные конструкты, и практически только социологическими методами можно установить их границы. Анализ соотношения географических образов и идентичности, их места в геополитическом видении мира, степени ментальной освоенности пространства, его подразделения в сознании людей на культурно-цивилизационные, геополитические и иные макрорегионы, символической роли разных регионов имеет большое теоретическое и практическое значение. Опросы как источники информации о социальных представлениях Социологические опросы представляют собой неоценимый источник информации о географических образах, их происхождении и эволюции. Чтобы установить представления российских граждан о зарубежных странах, фонд «Общественное мнение» (ФОМ) провел в 2001–2002 годах серию опросов под общим названием «Геопроект». Список стран, включенных в опросы (всего около 40), включал большинство ведущих держав, а также ряд средних и малых стран, играющих заметную роль в мировой политике. Обычно опросы проводились перед визитами президента В. Путина в соответствующую страну. Репрезентативная выборка включала 1500 респондентов, ответы которых группировались по полу, возрасту, уровню образования, доходов, степени адаптации к нынешним условиям и удовлетворенности своим материальным положением, месту жительства (Москва, Петербург, другие крупные города, средние и малые города, сельская местность, семь федеральных округов). Хотя некоторые страны, важные для российской политической идентичности (например, Казахстан), как и страны Африки и Латинской Америки, в «Геопроект» не вошли, он дает много интересных материалов для размышлений и анализа. Этому будет посвящена книга «Мир глазами россиян: мифы и внешняя политика (общественное мнение и внешняя политика)», готовящаяся в настоящее время к изданию (ее выход приурочен к десятилетнему юбилею ФОМ в мае 2002 года) под редакцией автора этого материала. Ниже следуют некоторые фрагменты из этой работы. Голландия или Нидерланды: а судьи кто? Одна из ведущих составляющих образа страны — безусловно, информированность людей о ее истории, географии, экономике, политике. Элементарные знания, в том числе умение определить местоположение страны на карте — необходимая информационная составляющая формирования географического образа. У значительной части населения страны названия зарубежных стран не вызвали никаких ассоциаций. Не способны рефлектировать о стране оказались от 16 процентов опрошенных (когда задавался вопрос об Украине) до 55 процентов (спрашивали о сравнительно далекой и малоизвестной Португалии). Особенно это касается жителей села и малых городов, а также лиц снизким уровнем образования. В среднем по 23 странам процент отказов высказать ассоциации с названием страны составлял 33,9 процента. Но даже у части тех, кто согласился ответить на открытый вопрос об ассоциациях, представления о многих зарубежных странах оказались смутными и мифологизированными. По-видимому, лучший пример — ответ на вопрос, одна ли страна Голландия и Нидерланды или две разные. 42 процента респондентов заявили, что это две разные страны, 31 процент не смогли ответить и только 28 процентов дали правильный ответ. Забавно, что больше всего доля неправильных ответов была среди тех, кого социологи отнесли к «адаптированным оптимистам», т. е. лиц с относительно высоким уровнем доходов, считающих, что их материальное положение в последние годы улучшилось или улучшится в ближайшее время, а также людей в возрасте от 35 до 50 лет. Более того, несколько процентов из ответивших убеждены, что Нидерланды — это «холодная, гористая страна», 3 процента ассоциировали Австрию с «жарой» и «страусами» или с «Олимпийскими играми» и «морем», другие путали Швейцарию со Швецией. Хорошим тестом информированности россиян о зарубежных странах стал простой вопрос об их столицах (табл. 1). В среднем столицы двадцати трех стран знали 49 процентов респондентов. Но этот показатель сильно варьировал как от страны к стране, так и по социальным группам респондентов. Наибольшая доля наших сограждан знает, как называется столица Франции, образ которой неразрывно связан с Парижем (80 процентов), Германии (78 процентов) и Японии (77 процентов). Большинство опрошенных смогло назвать столицы великих держав (Великобритании и Китая), бывших советских республик и союзников СССР в Восточной Европе. Гораздо меньше «повезло» Голландии, центр которой вспомнили только 17 процентов, Вьетнаму (25 процентов), Ирану (29 процентов). Особый случай — Израиль: 34 процентов респондентов полагают, что его столица — Тель-Авив, и 10 процентов — что Иерусалим. Неудивительно, что доля верных ответов сильно зависела от образования опрошенных. Не менее очевидна связанная с различиями в образовании зависимость этой доли от размера населенных пунктов, в которых проживают респонденты (следует оговориться, что знание столиц стран СНГ, Китая и Северной Кореи от этого показателя практически не зависит). Более интересны колебания по возрастным категориям. Молодые респонденты лучше осведомлены о столицах ведущих мировых держав и в целом стран Западной Европы, тогда как люди старше 50 лет лучше знают столицы бывших «братских республик», Китая, Северной Кореи, бывших социалистических стран Европы. Как оценить эти результаты? С одной стороны, ответ на вопрос о столицах показывает, что от трети до половины взрослого населения страны не интересуется зарубежным миром и почти ничего не знает о нем. Стало быть, у этих людей нет и не может быть своего мнения о внешней политике и геостратегии. Им легче навязать мифологические представления о внешнем мире. С другой стороны, доля правильных ответов не так уж мала, и знание зарубежной географии у большинства современных россиян, как можно судить по косвенным данным, не меньше, а, возможно, даже больше, чем в наиболее продвинутых западных странах. Помимо формального знания географических фактов у большинства опрошенных наблюдается достаточно высокий субъективный интерес к политике. 62 процента заявили, что им приходилось обсуждать глобальные сдвиги после событий 11 сентября 2001 года. Вполне осведомленными о споре России и Японии вокруг Курильских островов назвали себя 69 процентов и еще 22 процента «что-то слышали» об этой проблеме. Представления российских граждан о зарубежном мире весьма разнообразны. Люди подчас совершенно по-разному представляют себе даже страны со сходным уровнем развития и близкой культурой. Классифицировать ответы на открытый вопрос об ассоциациях, вызываемых у респондента названием страны, довольно трудно. Тем не менее можно выделить несколько групп ассоциаций (табл. 2). Особенно часто встречается представление о высоком уровне жизни, экономического развития и технологий в западных странах. Наиболее высокий «рейтинг благополучия» в глазах россиян — у США и Голландии. США часто характеризуются как «мировой лидер» и страна с «достойным уровнем жизни». Голландия многим известна в России как страна с высокоразвитым сельским хозяйством и высокими жизненными стандартами. Сходные представления распространены о Великобритании, Германии, Японии, Финляндии, Канаде. Эндогенные и экзогенные представления Эндогенные представления генерируются внутри самой России и исходят из ее реалий. Идентичность любой страны обязательно включает представления о соседях и вообще о зарубежных странах, из которых, в свою очередь, возникают представления о признаках, отличающих «нас», объединенных принадлежностью к одной стране, общностью языка, истории, культуры, современных проблем и т. д., от «них», жителей других стран. На основе противопоставления «мы/они» формируются исключительно важные в геополитическом отношении представления о национальной (государственной) территории и ее границах, которые вовсе не обязательно совпадают с признанными международным сообществом. Образы зарубежных стран — это до некоторой степени зеркало внутренних проблем, отражающее задачи государственного строительства, особенно актуальные для таких недавно образовавшихся в современных границах стран, как Россия. Отмеченные выше распространенные представления о благосостоянии многих зарубежных стран — это отражение российской бедности, отчаянного положения многих граждан, почти потерявших надежду на изменения к лучшему. Они крайне низко оценивают современную Россию: 21 процент россиян ставят ее в самый конец списка стран, рядом с наименее развитыми странами. Именно поэтому зарубежные страны вызывают у части респондентов прежде всего такие ассоциации, как «достойная жизнь», «живут лучше нас» — даже тогда, когда в действительности речь идет о более бедной стране, чем Россия. Так, при опросах, посвященных Молдове и Армении, всегда проявляющаяся ностальгия по Советскому Союзу сочеталась у небольшой части людей с характеристикой этих стран как «богатых» и «цветущих» (хотя такие ассоциации возникли только у одного процента опрошенных; у двух процентов эти же страны вызывали противоположные ощущения). Характерно, что у значительной части опрошенных заграница ассоциируется с товарами, продающимися в России. При этом как бы предполагается, что эти товары определяют лицо страны. Нет нужды говорить, что и перечень товаров чаще всего непредставителен, и вовсе не на этих товарах страна специализируется на мировом рынке. Частично эти представления унаследованы от прошлого, почерпнуты в литературе, кинофильмах, но чаще прямо определяются телевизионной рекламой в последние перед опросом недели. Как, вероятно, и в других странах, многие (12 процентов) ассоциируют Францию, конечно же, с парфюмерией, косметикой, коньяком, шампанским, винами, шоколадом и даже конкретно с мылом Camay, настойчиво рекламируемым по телевидению на фоне Эйфелевой башни. Пример восприятия страны через призму внутренних проблем — представления части опрошенных о Вьетнаме и Армении. С армянами ассоциируют Армению 18 процентов респондентов, и по крайней мере 10 процентов связывают ее с негативными чувствами, испытываемыми ими по отношению к армянам (на самом деле — всем кавказцам) — «наглым», «вороватым», «жестоким», «агрессивным», «базарным», «заполонившим всю страну», «скупившим все квартиры», из-за чего их всех «надо вернуть назад в Армению». Подобным же образом три процента опрошенных при слове «Вьетнам» вспоминают «спекулянтов», «блошиные рынки», «дешевые и низкокачественные товары», «все дешевое» и т. п., а один процент — «вьетнамские общежития», «рабочую силу». Экзогенные представления формируются вне России, чаще всего — в соответствующих странах, и включают исторические, природно-географические образы, воспоминания о национальных символах и культуре. Исторические коннотации, обычно связанные с войнами, вызывали в особенности три страны — Германия (22 процента ответов), Испания (19 процентов) и Великобритания (11 процентов). Довольно часто (6–7 процентов) с историческими событиями ассоциировали также Северную Корею, Индию, Белоруссию, Финляндию, Польшу. В частности, представления о Германии связаны в первую очередь с Великой Отечественной войной (исторические ассоциации с этой страной — «ужасная война», «нашествие», «оккупация», «концлагеря», «холокост», «нацизм», реже — «объединение»). Представления об Испании основываются на воспоминаниях о гражданской войне 1936–1939 годов, о политической, военной и моральной поддержке, которую Советский Союз тогда оказал республиканцам. Исторические коннотации со словом «Великобритания» более разнообразны и касаются не только общей с СССР борьбы против нацизма, но и британской колониальной империи, Британии как ведущей в прошлом морской державы, Антанты и т. д. При упоминании Голландии многим приходит в голову имя Петра I и его стремление перенести на российскую почву многое из почерпнутого им в этой стране опыта. Беларусь рассматривается значительной частью граждан как страна, особенно пострадавшая от нацистского вторжения и в то же время внесшая в борьбу против него огромный вклад (партизанское движение и др.). Национальные символы играют наибольшую роль в ассоциациях с Канадой (флаг и кленовый лист) и США (звездно-полосатый флаг, статуя Свободы и др.). В представлениях о многих странах (в убывающем порядке — Франции, Индии, Голландии, Испании, Великобритании) доминируют культурные ассоциации. Наиболее специфичен образ Франции — единственной страны, в представлениях о которой господствуют культурные ассоциации. Слово «Франция» заставляет 33 процента респондентов вспомнить имена писателей и художников, композиторов и певцов, всемирно известные музеи и другие достопримечательности (Лувр, собор Парижской Богоматери и т. д.). Немало людей (17 процентов опрошенных) хранит стереотипные, но в принципе правильные представления о достопримечательностях и культуре Голландии, в том числе ее каналах. Образ Индии также связан прежде всего с культурой, но из всего ее богатства «среднему» россиянину знакомо в основном только кино, отзывы о котором не всегда положительные («слюнявые фильмы»). Действительно, Индия — мировой лидер по ежегодному производству художественных фильмов. Анализ представлений о странах в целом подтверждает гипотезу Д.Замятина о существовании «стержневого» образа, вокруг которого формируются «пучки» второстепенных, вспомогательных представлений. Лучший пример — Китай: почти все возникающие о нем у россиян ассоциации так или иначе связаны с представлением о его гигантских размерах и растущей роли в мировой политике и экономике, вызывающем, как показали дополнительно проведенные ФОМ фокус-группы, весьма противоречивые чувства — от уважения до страха. Однако структура представлений о многих странах настолько разнообразна, что «стержневого» образа не просматривается. Так, образ Греции — причудливая смесь представлений об истории, нередко даже с налетом романтики, и о современных курортах и товарах. Конъюнктурные и «фундаментальные» представления и эволюция географических образов Географические представления можно также условно подразделить на конъюнктурные и «фундаментальные». Последние менее подвержены изменениям и основываются на полученных во время учебы знаниях, убеждениях и ценностях. Собственно географические («фундаментальные») представления могут быть интерпретированы, с одной стороны, как знаки определенного отчуждения (формулы «страна в Европе», «балканская страна» нередко означают «я не очень много знаю о ней»), хотя, с другой стороны, они являются элементами «объективного» знания. «Географические» компоненты образов некоторых стран весьма значимы, а иногда даже доминируют (в убывающем порядке — в образах Индии, Норвегии, Греции и Финляндии, Португалии, Великобритании и Канады). Хотя отделить расхожие стереотипы («Британия расположена на островах», «там часто идет дождь») от элементов «объективной» информации чаще всего невозможно, они все-таки присутствуют («климат в Канаде похож на российский», «это страна бескрайних лесов и чистого воздуха», «Норвегия — страна фьордов и прекрасных ландшафтов» и т. д.). Хотя у нас нет сравнимой социологической информации, чтобы сопоставить сегодняшние образы с теми, что существовали в советском или тем более отдаленном прошлом, современная структура образов стран позволяет прийти к некоторым заключениям об общих тенденциях их эволюции. Это прежде всего уменьшение роли «книжных» представлений, составленных на основе художественной литературы, искусства и научных публикаций. Главный признак этого процесса — исчезновение «романтических» образов, столь распространенных среди образованных людей в прошлом. Так, образ Индии как «страны духа», навеянный русской классической поэзией и прозой,[13] сильно потускнел под влиянием телевидения. Следы «книжных» представлений все же еще видны в образах некоторых стран. Например, отождествление Голландии (Нидерландов) с «холодной» страной проистекает не только из путаницы с созвучной по названию Норвегией, но и из «Серебряных коньков» и знаменитых картин голландских и фламандских живописцев (Брейгель и др.), изображающих замерзшие каналы и известных широкой публике хотя бы по открыткам и многочисленным репродукциям.
Таким образом, можно классифицировать географические представления по происхождению, хотя оно далеко не всегда очевидно: ∙из телепередач и других СМИ; Представления, почерпнутые из первых двух источников, более изменчивы, подвержены конъюнктуре. Телевидение сегодня, безусловно, главный источник географических представлений. Оно проникает во все сегменты общества, преподнося тщательно отфильтрованную и препарированную информацию. Доказательств решающего влияния телевидения на формирование географических представлений опросы дают предостаточно. Не случайно образы многих стран, например Израиля и Армении, ассоциируются в первую очередь c их конфликтами с соседями, о которых регулярно сообщают новостные программы. Благодаря телевидению некоторые страны в сильной степени ассоциируются с теми видами спорта, в которых наиболее высоких результатов добились спортсмены этих государств: Канада — с хоккеем и равнинными лыжами (для 24 процентов респондентов!), Финляндия — с различными видами зимнего спорта, и т. п. Нередко можно найти в географических представлениях отпечатки текущих событий: Норвегию 5 процентов опрошенных соотносят с событиями вокруг подводной лодки «Курск», Францию некоторые респонденты ассоциировали со скандалом, связанным с российской экспозицией на авиасалоне в Ле-Бурже, и успехами сборной этой страны по футболу, и т. д. Другими словами, можно анализировать «возраст» географических представлений и образов. «Старые и новые» географические представления и геополитические коды «Дружественные» и «недружественные» государства. Хотя 61 процент респондентов уверены в существовании для России военной угрозы, как правило, в общественном мнении сравнительно мало предрассудков, касающихся соседних и иных зарубежных стран. Средняя доля позитивных ответов на вопрос о дружественности по отношению к России для 18 стран — 58,2 процента, хотя их список включал такие разные государства, как США, Иран, Индию, Швецию, обе Кореи. «Менее дружественны», по мнению россиян, или сравнительно мало известные им страны (Португалия), или далекие в культурном отношении, отождествляемые с фундаментализмом (Иран). Единственное и очень важное исключение — США, у которых минимальный «рейтинг дружественности» — 32 процента. Американская тень пала и на ближайшего союзника США — Великобританию (48 процентов). Примечательно, что процент людей, считающих США дружественной России страной, почти не зависит от уровня образования, размера поселения, возраста и уровня адаптации, хотя менее адаптированные лица (респонденты старше 50 лет и с более низким уровнем образования, выразившие намерение проголосовать за коммунистов) оценивают мирового лидера все же более строго. На противоположном полюсе — Индия, которую 83 процента респондентов рассматривают как «дружественную» страну. Образ Индии как нейтрального государства и важнейшего партнера СССР, а затем и России культивировался годами и весьма стабилен. Социалистическая идея больше не играет роли в восприятии страны. Говоря о Китае, люди иногда приписывали его строю успехи в экономике и поддержании социальной стабильности, в то же время Северная Корея и Куба рассматривались как тоталитарные государства. Географические образы и геополитика (на примере Израиля) Израилю в представлениях российских граждан отводится особая роль. Эта страна — яркий пример взаимосвязи между меняющимися геополитическими кодами и массовыми представлениями. В течение десятилетий советская пропаганда осуждала Израиль как националистическое и агрессивное государство, разделяющее со своими «заокеанскими покровителями» ответственность за развязывание многолетнего конфликта на Ближнем Востоке, как страну, органически враждебную СССР и его интересам, как убежище «предателей», которые покинули свою социалистическую родину, купленные обещаниями примитивных материальных благ. Их отъезд рассматривался как благо для страны, а их имена должны были быть забыты, вымараны из библиографических списков или учебников. В периоды эскалации конфликта Израиль усиленно представляли как «сионистское», т. е., в советских терминах, фашистское государство. Сама возможность для советских евреев уехать в Израиль питала антисемитизм и дискриминацию. Нельзя сказать, что в постсоветской России нет следов этой ситуации. Хотя абсолютное большинство респондентов считают Израиль дружественным государством, эта доля все же меньше средней. 30 процентов опрошенных заявили о своем положительном отношении к Израилю, 56 процентов к нему безразличны, а 8 процентов питают негативные чувства. 5 процентов респондентов в «Геопроекте» высказали негативные ассоциации со словом «Израиль»: «агрессивное государство», «воинственный», «хитрый» народ и др. Для 19 процентов это слово связано с ближневосточным конфликтом — с «воюющей страной», «насилием», «терроризмом», «нестабильностью» и т. п. Наиболее позитивное отношение к Израилю, как и можно было ожидать, у тех, кто привык мыслить более самостоятельно, — у людей с высшим образованием, лучше адаптированным к нынешней экономической ситуации, с более высокими доходами, живущих в крупных городах, особенно в Москве и Петербурге, и намеревающихся на будущих выборах поддержать Владимира Путина, а не Геннадия Зюганова. Значимость старых стереотипов, безусловно, снижается, и социальные представления об Израиле находятся в процессе быстрой трансформации. Заметно сказываются, в частности, новая открытость России и личный опыт, накопленный уже многими миллионами россиян, выезжавших за границу. В самом деле, для 5 процентов респондентов Израиль — страна, в которой живет много родственников, друзей или знакомых, для 9 процентов — место паломничества, туристическая страна с огромным культурным наследием, а для 6 процентов — богатая, экономически развитая страна. Новый образ Израиля, без сомнения, связан с иммиграцией из России и из других бывших советских республик. Благодаря ей Израиль вошел в ментально освоенное пространство многих людей, а его образ стал человечнее, мягче. Более того, отношение россиян к эмигрантам за последние годы заметно изменилось. Ныне только 18 процентов граждан осуждает бывших соотечественников, оставивших страну (чаще всего это сторонники Г. Зюганова, пожилые люди и лица с низким уровнем образования). 77 процентов эмигрантов не осуждают, и большинство не воспринимает их как «чужих». Продолжают рассматривать эмигрантов как людей, близких себе по языку, культуре, ментальности, 59 процентов ответивших на анкету специального опроса и 80 процентов участников серии фокус-групп, организованных ФОМ в Москве, Петербурге и Воронеже. Опрошенные полагают, что эмигранты сохраняют чувства симпатии к стране, в которой они родились, и составляют основу для формирования новой международной социальной общности и дружеских отношений между двумя странами. Хотя 31 процент респондентов придерживаются противоположного мнения, результаты опроса показывают, что идеологической базы для изоляционизма и чувства исключительности в России более не существует. Сложилось общее понимание того, что в нынешних условиях эмиграция представляет для многих едва ли не единственный способ выжить, улучшить материальное положение, а для специалистов — реализовать свой потенциал и применить профессиональные знания. Абсолютное большинство респондентов (54 процента) полагают, что российские власти должны учитывать в своей политике существование в Израиле многочисленной русскоязычной общины (31 процент респондентов разделяют противоположное мнение). Любопытно, что российские граждане склонны переоценивать численность русскоязычных израильтян. Очевидное следствие изменений образа Израиля — это также сегодняшнее мнение российских граждан о причинах израильско-палестинского конфликта, ответственности сторон и путях его урегулирования. Взгляды россиян стали более взвешенными. Результаты фокус-групп показывают, что среди российских граждан бытует три точки зрения на причины происходящего в этом регионе. Разделяющие первую из них сводят конфликт к борьбе палестинцев за свои земли. Как правило, эти люди возлагают вину за обострение конфликта на Израиль; они считают, что конфликт инспирирует третья сторона, обычно называют США, но иногда также арабские страны, поддерживающие террористов. Сторонники второй точки зрения объясняют события «извечным» религиозным противостоянием и в действительности разделяют участников конфликта на «своих» и «чужих». Большинство из них поддерживают Израиль, причем многие даже уверены, что израильские евреи — христиане. К «своим» они причисляются потому, что Израиль гораздо более экономически развитая, а стало быть, «цивилизованная» страна по сравнению с Палестиной. В глазах россиян, по данным опросов ФОМ, уровень благосостояния служит главным, хотя и далеко не единственным критерием респектабельной «цивилизованности». Наконец, третья группа участников фокус-групп пытается продемонстрировать равноудаленный подход к сторонам конфликта и не делит их на «цивилизованных» и «диких», мусульман и не-мусульман. Эти люди обвиняют в усугублении ситуации как израильтян, так и палестинцев, используя слова «воинственные» и «мирные». Личный опыт и происхождение (региональная политическая культура) сказывались на позиции участников фокус-групп — в отличие от москвичей и петербуржцев, большинство жителей Воронежа было склонно к поддержке палестинцев. Отвечая на открытый вопрос в ходе массового опроса, большинство респондентов не выражало однозначных симпатий какой-либо стороне: 39 процентов россиян полагают, что виноваты в равной степени и Израиль, и Палестина, тогда как только Израиль винят 11 процентов и такая же часть — только Палестину. Изменение образа Израиля под влиянием СМИ, освобожденных от идеологических оков, и в условиях открытости российских границ оказало значительное воздействие на мнение граждан о применении силы в ходе конфликта. Россиянам довольно хорошо известны текущие события: только 12 процентов граждан, опрошенных в декабре 2001 года, заявили, что ничего не слышали о конфликте, 75 процентов знают о нем, и 64 процента выразили обеспокоенность его обострением. К сожалению, большинство (41 процент) из тех, кто или ничего не знает о конфликте, или не испытывает никаких эмоций, — молодые люди от 18 до 35 лет. Это явление — часть общей картины: более молодые поколения российских граждан, включая и тех, чье взросление пришлось уже на постсоветские годы, менее образованны, менее информированы и более равнодушны к международным событиям, чем люди старшего возраста. Поскольку россияне возлагают равную ответственность в конфликте на обе стороны, большинство опрошенных (68 процентов) полагают, что Россия не должна поддерживать в конфликте ни Израиль, ни Палестину (8 процентов склоняются в пользу Израиля и 6 процентов — Палестины). В то же время россияне убеждены, что наша страна, как мировая держава, должна играть ведущую роль в урегулировании конфликта. Как и в других случаях (Босния, Косово), российское общественное мнение выступает против использования силы для разрешения конфликта. Относительное большинство россиян (44 процента) думают, что жесткие военные акции Израиля против палестинцев неприемлемы (16 процентов — противоположного мнения, 41 процент затруднились ответить). Заключение Как показывает пример Израиля, изучение географических образов имеет существенное практическое значение. Опросы и фокус-группы, проведенные ФОМ, выявили значимость сдвигов в образах зарубежных стран, происшедших в последние годы. Так, представление о Китае как о гигантской быстро развивающейся державе заставляет российских граждан полагать, что для России отношения с этой страной важнее, чем с США. Еще вполне живы воспоминания о противостоянии между СССР и Китаем в 1960–1970-х годах, о вооруженных столкновениях на границе (1969 год). В сочетании эти ассоциации могут привести к достаточно опасным фобиям.
Географические представления россиян о Западе весьма разнообразны. В совокупности этих представлений можно довольно четко выделить почти независимо существующие эмоциональную и рациональную компоненты. Эмоциональная компонента практически не транслируется в реальную политику и не может быть выражена в конкретных политических шагах — отчасти потому, что Россия, в отличие от Советского Союза, не является сверхдержавой, отчасти потому, что российские граждане не хотят никакой конфронтации с Западом. В представлениях многих из них мысль об органической враждебности Запада России сочетается с искренней и глубокой надеждой на хорошие отношения и сотрудничество с ним.[14] Таким образом, прагматическая составляющая представлений о Западе может быть использована в реальной геостратегии. Изучение географических образов может оказаться полезным для формирования образа России за рубежом. Рядовые граждане развитых стран получают почти исключительно негативную информацию о России. В итоге у них сформировалось устойчивое представление о России как стране глубоко коррумпированной, опасной не только для нормального бизнеса, но и просто для физического выживания, население которой поражено имперским комплексом великодержавности и может в любой момент привести к власти диктатора или политического авантюриста. Согласно этим представлениям, Россия — источник постоянной угрозы демократии и геополитической стабильности. Западу, следовательно, не остается иного выхода, кроме как всеми средствами защищать соседние страны от российского неоимпериализма, способствовать сокращению их связей с Россией, по мере возможности пытаться учить ее основам цивилизованного существования или же изолировать Россию в интересах всего мирового сообщества. Столь негативный имидж — значимый фактор неблагоприятного инвестиционного климата в России, препятствие для ее интеграции в европейские структуры и развития на новой основе отношений с бывшими социалистическими странами и советскими республиками.
Правильные ответы на вопрос о столице страны (по некоторым категориям респондентов, в процентах) Структура образов зарубежных стран в представлении российских граждан (в процентах) [1] Economist. 1999. 24 April. Р. 50. [2] См.: O’Loughlin J. Geopolitical Fantasies and Ordinary Russians: Perception and Reality in the Post-Yeltsin Era // Geopolitics, 2001 (forthcoming). [3] Gaddis J. L. Strategies of Containment: A Critical Appraisal of Postwar National Security Policy. New York: Oxford University Press, 1982; Taylor P. J. Geopolitical world orders // The Political Geography of the Twentieth Century / P. J. Taylor (ed.). London: Belhaven Press, 1993. Р. 33–61. [4] Итоги. 2001. 7 августа. С. 23. [5] См.: Геополитическое положение России: представления и реальность / Под ред. [6] См.: Parker G. Geopolitics: Past, Present and Future. London: Pinter Publishers, 1998; O’Loughlin J. Idem. [7] Замятин Д. Н. Моделирование географических образов. Смоленск: Ойкумена, 1999; GilbertA. L’idéologie spatiale: conceptualisation, mise en forme et portée pour la géographie // Espace géographique. 1986. № 1. Р. 57–66. [8] Lussault M. Images de la ville et politique urbaine // Collection Sciences de la ville. 1993. № 3. Tours: Université François Rabelais, 1993. [9] O’Toal G. Critical Geopolitics: The Politics of Writing Global Space. Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 1996. [10] Dijkink G. National Identity and Geopolitical Visions: Maps of Pride and Pain. London: Routledge, 1996; Nijman J. Madeleine Albright and the geopolitics of Europe // GeoJournal. 1998. 46: 4. Р. 371–382; Taylor P. J. and Flint C. Political Geography, World-economy, nation-state and locality. Fourth Edition. Harlow: Prentice Hall (Longman), 2000. [11] Колосов В. А. Традиционные геополитические концепции и современные вызовы России // Общественные науки и современность. 1996. № 3. [12] Примордиализм — понимание этнических групп как исторически неизменных социально-биологических общностей, основывающихся на единстве происхождения («кровном единстве»). [13] Лавренова О. А. Географическое пространство в русской поэзии XVIII–XX веков. [14] Дилигенский Г. Г. Российские архетипы и современность // Куда идет Россия? Общее и особенное в современном развитии. М.: Прометей, 1997. С. 273–279; Дилигенский Г. Г. «Запад» в российском общественном сознании // Общественные науки и современность. 2000. № 5. С. 41–53. |
