Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 2, 2002
Опубликованный небольшим тиражом проект «Свода правил русского правописания» вызвал широкую дискуссию в средствах массовой информации. При этом дискуссия характеризовалась непропорционально большим вниманием к предложенным в проекте орфографическим изменениям, а существо проекта осталось в тени.
Дело в том, что авторы проекта не удержались от соблазна подвергнуть незначительное число орфографических правил, которые казались им особенно нелогичными, небольшой корректировке, изменяющей принятое написание, а добросовестность побудила их вынести список всех изменений в отдельное приложение. В результате общее внимание оказалось приковано именно к этим изменениям, хотя все приложение занимает лишь несколько страниц почти четырехсотстраничной книги. Практически все критические замечания по поводу проекта связывались именно с этими изменениями, а основной текст проекта сам собою остался вне критики.
Заговорили о «реформе» орфографии и даже о «порче языка». Авторы проекта возражали, утверждая, что корректнее говорить лишь об «упорядочении» правил русского правописания. Вообще говоря, последняя позиция представляется более основательной, ввиду незначительности предполагаемых изменений (тем более что, столкнувшись с общественным неприятием, «Орфографическая комиссия» от многих из них поспешила отказаться), не затрагивающих основ русского письма и не посягающих на подавляющее большинство устоявшихся норм. Но дело не в удельном весе новшеств, а в том, нужна ли вообще работа по созданию полного и авторитетного свода правил русского правописания, и в том, насколько удалось это сделать авторам проекта.
Важно понимать, что «Правила русской орфографии и пунктуации» 1956 года, на которые иногда ссылаются как на «действующие правила», таким полным и абсолютно авторитетным сводом в настоящее время считаться не могут, — хотя составлены они были при участии самых видных специалистов и в предисловии аттестовались как «первый полный свод» правил русского правописания.
Требование, чтобы правила правописания были авторитетными, связано стем, что это единственный способ сделать их действующими в условиях свободного общества. Конечно, на письме всегда могут появляться ошибки, случайные или связанные с недостаточной грамотностью, но, если пишущие систематически нарушают какое-то писаное правило, потому что «не согласны» с ним, можно смело утверждать, что это правило «не действует»[1].
Когда в 1918 году декретом советской власти была осуществлена радикальная реформа русского письма, потребовались насильственные меры, чтобы заставить перейти на нее на территории, контролируемой большевиками (например, революционные матросы изымали из типографий литеры с упраздненными буквами). А в эмиграции еще долго писали и издавали книги, следуя нормам «старой орфографии». Но постепенно новые нормы, предписанные декретом, были приняты почти всеми пишущими по-русски и вошли в общее употребление даже там, куда не доходила лапа советской власти.
Понятно, что «Правила русской орфографии и пунктуации» 1956 года, утвержденные Академией наук, Министерством высшего образования СССР и Министерством просвещения РСФСР, были приняты как руководство в школьном преподавании русского языка и в издательской практике в Советском Союзе. В целом они не вызывали у пишущих по-русски резкого отторжения, — но свободная русская печать за границей просто игнорировала некоторые разделы этих правил, например правило, касающееся написания с прописной буквы всех слов, входящих в наименование высших партийных, правительственных и профсоюзных учреждений СССР, или правило, согласно которому слово республика писалось с прописной буквы в названиях «стран народной демократии», но не капиталистических стран (так что правило предписывало писать Германская Демократическая Республика, но Федеративная республика Германии)[2].
С падением коммунизма раздел «Правил…» о написании строчных и прописных букв в значительной степени утратил авторитет и для отечественных издателей. Перестали соблюдаться и правила переноса — в том виде, как они сформулированы в «Правилах…». Соответствующие области правописания очевидным образом нуждаются в упорядочивании. При этом необходимо сформулировать новые правила таким образом, чтобы они были удобоприменимы и чтобы люди их приняли. Иначе правила окажутся мертворожденными.
Дело осложняется еще и тем, что в настоящее время значительно меньше стало рычагов, которые позволили бы навязать людям правописание, вызывающее у них протест. Даже если новые правила будут утверждены самыми высокими инстанциями, это приведет к тому, что правила станут обязательны для преподавания в школах России. Но заставить издателей или корректоров следовать этим правилам можно только в том случае, если они будут внутренне убеждены в том, что это «хорошие» правила. А ведь следует учитывать, что русский язык имеет официальный статус (и преподается в школах) и за пределами России (например, в Белоруссии, Киргизии, Молдавии). Для тамошней системы образования российские органы власти не указ, так что и в школьное преподавание новые правила можно будет ввести только при условии, что они не будут вызывать неприятия с самого начала.
Еще более важным является вопрос о полноте правил. «Правила…» 1956 года были заведомо неполны. Так, в числе корней с чередующимися гласными (в разделе, посвященном написанию гласных в корнях слов) были не упомянуты корни вес—вис, так что непонятным оставалось, почему в предложении Над дверью висела вывеска в слове висела следует писать в корне букву , а в слове вывескае. Конечно, в словах висетьвывеска мало кто сделал бы ошибку, и здесь речь идет лишь о формальной стороне дела. Но в некоторых случаях «Правила…» не давали ответа на вопросы, которые действительно возникали у пишущих и вызывали споры среди корректоров. Кроме того, ряд правил был сформулирован невнятно, допускал разночтения. Поэтому работу по созданию нового полного и непротиворечивого «Свода правил» с четкими и недвусмысленными формулировками следует признать в высшей степени полезной.
До какой же степени выполнение поставленной задачи удалось авторам нового «Свода…»? Здесь следует признать, что многие лакуны устранены, формулировки многих правил значительно усовершенствованы. Видно, что в основе проделанной работы лежит многолетний труд специалистов высокого класса. Но в то же время остается ощущение, что работа еще не закончена, и опубликованный проект — это пока еще полуфабрикат.
Новый «Свод…» предваряется разделом об основных принципах русского письма, отсутствовавшим в «Правилах» 1956 года, в которых не было даже сведений о составе русского алфавита. Появление этого раздела можно только приветствовать[3].
Гораздо подробнее и вразумительнее изложены многие правила орфографии. Правда, и в формулировках «Свода…» встречаются неясности и неточности. Приведу только один пример. В новом «Своде…» устранена упоминавшаяся выше лакуна, касающаяся корней вис—вес. Но соответствующее правило сформулировано неудачно. Сказано:
На месте безударного гласного пишется в глаголе висеть (висит, вися) и производных от него (повисеть, отвисеться и т. п.), е — только в слове навесу[4]. Под ударением — обе гласные: ср. виснуть, повиснутьповесить, подвесить.
Такая формулировка создает ложное впечатление, что формы глагола вывесить, а также слово вывеска следует писать с буквой в корне. Скорее всего, авторы проекта просто забыли про названные слова.
При самом беглом чтении проекта я обнаружил целый ряд таких неувязок. Думаю, что, если бы критики проекта не сосредоточивались на мнимой «реформе», они могли бы сделать немало конструктивных замечаний, указать, что в новом «Своде…» остается неясным, какие формулировки вводят в заблуждение, какие лакуны остались незаполненными.
Конечно, предусмотреть все возможные орфографические коллизии в сколь угодно полном своде правил невозможно. Но полезно было оговорить в своде, какие случаи написания определяются различными ведомственными инструкциями — например, правила передачи русскими буквами иностранных имен или географических названий.
Почти никто из критиков проекта не уделил никакого внимания разделу «Пунктуация». А ведь в нем и корректировка более значительна, и впервые появились некоторые виды правил (например, правила рубрицирования и употребления знаков препинания при оформлении перечней). Более того, изменился сам принцип подачи материала. Основной принцип в «Правилах…» 1956 года был «от знака к смыслу»: про каждый знак препинания рассказывалось, в каких случаях он ставится. Принцип, принятый в новом «Своде…», — «от смысла к знаку»: для каждого типа предложения рассказывается, от чего зависит в нем выбор знаков препинания. Насколько удалась реализация этого нового принципа, насколько прозрачные получились формулировки — это, как кажется, вопрос, заслуживающий широкого обсуждения. Пока мы его не дождались.
Что же касается «корректировки» отдельных написаний — на мой взгляд, без нее можно было бы обойтись, не давая критикам оснований говорить о «реформе» и ограничившись уточнением тех правил, которые все равно не соблюдались в версии 1956 года. Это касается не только правил написания прописных и строчных букв (его в любом случае пришлось бы формулировать заново), но и ряда других написаний, в которых стихийно сложились нормы, не соответствующие «Правилам…» 1956 года. Так, имя Алка (уменьшительное от Алла) все равно все напишут именно таким образом, вопреки букве «Правил…», требующей написание двух л (Аллка), — и, думаю, никакой корректор не потребует исправления. Конечно, можно было бы заодно снять отдельные исключения (вроде написаний ветреныйрозыскной — впрочем, последнее было стихийно сложившимся исключением, не упоминавшимся в «Правилах…» 1956 года, и ориентация на «сложившуюся практику» как раз требовала бы его сохранения).
Несколько слов следует сказать и об оставлении в определенных случаях написания на усмотрение пишущего. Л. Рахманова в своем отклике называет это «поразительной новацией». На самом деле в пунктуации допущение так называемых «авторских знаков» — вполне обычная вещь, не исключаемая и «Правилами…»1956 года. Более того, в некоторых случаях традиционно допускается и орфографический выбор (хотя прямо об этом может и не говориться) — например, при решении вопроса о слитном или раздельном написании не с прилагательными (нередки случаи или не редки случаи). Пишущий должен отдать себе отчет в том, какой смысл или смысловой «оттенок» он хочет выразить, и выбрать соответствующее написание. «Новация», по сравнению с более жестко регламентированными «Правилами…» 1956 года, состоит лишь в том, что число случаев, когда признается допустимым выбор между различными возможными написаниями, увеличилось. Так, хотя общее правило предписывает для существительных среднего рода на -ье в предложном падеже окончание -ье (в молчанье), говорится, что «в художественной, особенно поэтической, речи допускается написание <…> с окончанием -и (в молчаньи)». Но возможность двоякого написания в такого рода случаях вовсе не является «новацией», она допускалась еще в «Русском правописании» Грота, а после отмены буквы «ять» появилась дополнительная мотивация написания -ьи (хотя оно формально и запрещалось «Правилами…» 1956 года) — потребность отличить на письме предложный падеж от винительного (прежде в предложном падеже надобно было писать «ять», а в винительном —е).
К сожалению, некоторые случаи, когда факультативные написания хотя бы формально допускались «Правилами…» 1956 года, оказались устранены в новом «Своде…». Сюда относится, в первую очередь, правило о написании ннн в отглагольных прилагательных и причастиях. В «Правилах…» 1956 года написание определялось достаточно просто: в причастиях всегда писалось нн, а в прилагательных двойное н писалось в приставочных образованиях, в словах на -ованный, -еванный (кроме жеваныйкованый), а также небольшого списка слов-исключений. Таким образом, написание н или нн в таких случаях, как крашен(н)ые желтой краской стены (когда глагольность явно ослаблена) должно было зависеть от того, признает ли пишущий соответствующее слово причастием или прилагательным. Дополнительные разъяснения («если есть зависимые слова — значит, причастие») вошли в практику школьного преподавания и иногда использовались для «подлавливания» школьников на экзаменах, но буквой «Правил…» не предусматривались. Кажется, что лучше всего было бы сохранить формулировку «Правил…», дав разъяснение о возможности в определенных случаях двоякого написания (и тем самым устранив предпосылки к «подлавливанию» учащихся). Вместо этого новый «Свод…» дал чрезвычайно сложную и пространную формулировку, с большим числом исключений, а кроме того, ведущую к явно контр интуитивным написаниям вроде давно не метёный пол (с одним н!). Если бы таких случаев было много, можно было бы говорить об элементах «реформы»; а так — это просто вызывает досаду.
Кажется, что причиной такого неудачного, на мой взгляд, решения явилось излишнее внимание к нуждам именно школьного преподавания — как будто правописание служит в первую очередь для проверки грамотности учеников. Но правила правописания должны быть адресованы не только преподавателям и учащимся, а всем пишущим, которые будут готовы ими руководствоваться: журналистам, книгоиздателям, создателям рекламных объявлений, авторам частных писем. А для нужд школы можно создать отдельный, сокращенный свод «основных» правил, его и утвердить в Министерстве народного просвещения и объявить обязательным для руководства в школах Российской Федерации.
* * *
Только я закончил свою заметку о новом «Своде правил русского правописания» и отослал ее в журнал «Отечественные записки», в газете «Известия» появилось интервью, взятое Эллой Максимовой у члена Орфографической комиссии Академии наук Сергея Волкова. В интервью даются вполне компетентные разъяснения, касающиеся проекта «Свода…»; но обращает на себя внимание предложение о внесениях изменений в законодательную базу:
Вместе со Сводом должен быть утвержден базовый словарь и запрещен выход других словарей, которые бы отклонялись от главного. Нужны поправки в Закон о печати – издательства должны отвечать за выпуск неграмотной продукции.
Ну, насчет запрета на издание словарей, отклоняющихся от главного, — это едва ли удастся сделать. Каким предполагается механизм реализации запрета? Даже если будут введены санкции к издательствам, издающим словари с орфографией, не соответствующей правилам «Свода…», будет возможность обратиться к зарубежным издательствам, и, думаю, YMCA-press охотно переиздаст, скажем, «Словарь языкового расширения» Солженицына, если он будет запрещен на родине (напомню, что ряд написаний в этом словаре — таких, как черезплечная, — отклоняются как от ныне действующих норм, так и от норм «Свода…», причем Солженицын выбрал эти написания сознательно). Не подвергать же уголовному преследованию автора! Если же речь идет только об орфографических словарях, то я не очень понимаю, зачем кому-то издавать орфографические словари, не соответствующие принятым нормам.
А вот предложение внести поправки в Закон о печати и штрафовать российские издательства, выпускающие книги, журналы, газеты с ошибками, заслуживает внимания. Такое предложение и раньше обсуждалось филологами во время застолья, но я думал, что мы шутим. Но если это сделать на самом деле, откроются поразительные перспективы.
Штраф за ошибку должен быть достаточно ощутимым, чтобы он приносил реальную прибыль казне и чтобы издательству было выгоднее нанять корректоров и хорошо платить им, чтобы избежать штрафа. Так создадутся рабочие места для филологов! Вероятно, необходимо и создание особой Орфографической полиции, которая будет вылавливать ошибки в печатных изданиях. Работникам этой полиции (тоже грамотным филологам) не обязательно платить большие жалованья, достаточно привлечь их процентом с взятых штрафов. Зная количество ошибок, допускаемых в настоящее время в печати, я убежден, что денег они будут получать немало.
Конечно, тут возможны споры. Чтобы суды не были завалены делами об орфографии, желательно создание особого Орфографического арбитража. Механизм его работы может быть похож на то, как работают (или, вернее, должны работать) апелляционные комиссии во время вступительных экзаменов в университеты. Тогда удастся избежать необоснованных придирок со стороны Орфографической полиции. На случай споров полезно создание особых экспертных комитетов, в которых будут участвовать самые авторитетные специалисты по орфографии, также получающие хорошую оплату за свою работу (вот и еще рабочие места!).
Правда, бывают случаи, когда отклонений от норм в издании не избежать. Бывает, что писатель настаивает на каком-то написании в своем произведении; или есть традиция издания классических литературных произведений, в которых могут использоваться авторские написания, отклоняющиеся от нормативных (напр., слово жолтый у Блока); или в академическом издании писателя-классика признано целесообразным опубликовать его черновики в том виде, в каком они были написаны, сохранив даже ошибки. Можно предусмотреть все это, предложив издательству в таких случаях, заплатив особый налог, делать специальное предупреждение: «Текст печатается в авторской орфографии». Только налог должен быть хотя и меньше штрафа, но все же весомым — иначе все предпочтут платить его при всяком издании и не нанимать корректоров. В результате и престиж грамотности будет повышен, получив реальное финансовое выражение.
[1] Разумеется, сколь бы авторитетным ни оказался свод правил, отдельные пишущие всегда вольны их не принимать и писать так, как они считают нужным. Уже давно все сочинения Александра Солженицына печатаются в авторской орфографии, основные принципы которой были изложены самим Солженицыным в эссе «Некоторые грамматические соображения» (которые, как мне кажется, заслуживали бы более серьезного внимания в контексте обсуждения вопросов правописания). Речь здесь идет не об индивидуальном выборе, а о принципиальной установке большей части общества.
[2] Впрочем, некоторые правила, формально не будучи отмененными, пересматривались и в СССР. Так, «Правила…» 1956 года предписывали писать Мао Цзэ-дун, Дэн Сяо-пин, Ху Яо-бан, а в советских газетах с некоторого момента утвердилось написание без дефиса: Мао Цзэдун, ДэнСяопин, Ху Яобан.
[3] Впрочем, в него вкрались некоторые неудачные формулировки, которые желательно было бы исправить. Так, на стр. 28, после того как сообщается, что «непарные по твердости-мягкости согласные не нуждаются в обозначении твердости или мягкости с помощью следующей буквы» (перед этим пояснялось, что к согласным, непарным по твердости-мягкости, относятся твердые звуки ж, , ц и мягкие , щ), говорится, что поэтому «после всех шипящих пишутся буквы а,у,и». Термин «шипящие» (буквы? звуки?) никак не поясняется; из контекста остается неясным даже, входит ли в число «шипящих» только что упомянутое ц (в «Правилах…» 1956 года вместо туманного термина «шипящие» в необходимых случаях просто перечислялись буквы, которые имеются в виду).
[4] Авторы проекта предлагают писать данное наречное образование слитно. Принятое сейчас написание – раздельное (на весу).