Письма русского наблюдателя
Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 2, 2002
Для того чтобы понять что-то в сегодняшней (последних семидесяти лет) Армении, необходимо понять Ереван. Многие армяне не согласятся с такой постановкой вопроса, не признают безусловного главенства Города над армянской жизнью, но это будет скорее протест против «несправедливости» такого положения, а не против самого факта. Для того чтобы что-то понять в Ереване, необходимо уяснить раз и навсегда — это город-фантазм, город-миф, крепость из песка, поставленная заслоном от ветров истории.
Говоря на более привычном метаязыке — создание современного Еревана было довольно вычурной реакцией армянского национального бессознательного на целую вереницу катастроф, пережитую народом на рубеже позапрошлого и прошлого столетий. В результате этих катастроф Армения кончилась, остался маленький ее осколок, на котором уцелело армянское население — этот осколок был несравним с большой Арменией, разделенной между Османской и Российской Империей, и был намного меньше даже русской Армении в границах1913года. Среди всех русских литераторов, отдавших дань моде писать что-нибудь взволнованное об Армении, это несуществование почувствовал, кажется, только Мандельштам:
Окрашена охрою хриплой,
Ты вся далеко за горой,
А здесь лишь картинка налипла
Из чайного блюдца с водой.
«Налипшая картинка» должна была, однако, стать чудо-зеркалом, в котором отразится не столько даже существовавшая прежде Армения, сколько та, которая существовала только в бесчисленных исторических легендах — свободная, счастливая, не знающая тревог. Эта никогда не существовавшая Армения была вымечтана, причем мечта оказалась ярче «реальности».
Помните маленький эпизод из «Покровских Ворот», где Костик расстается сдевушками, придумывая себе разнообразные командировки? Среди вымышленных поездок числится и «командировка в Армению, где на горе Арарат найдены остатки Ноева Ковчега». Ни у Костика, ни у миллионов советских людей не было никакого сомнения, что Арарат находится в Армении. Для этого не требовалось никакой географической карты. Во всех школах страны были коллекции гербов союзных республик, а среди гербов сразу же бросался в глаза армянский, созданный Сарьяном. Центральное место на гербе занимал Арарат. Арарат красовался на сотнях открыток Еревана и окрестностей, на его фоне фотографировали все, что только можно было сфотографировать. Так находящаяся под властью Турции святыня была символически аннексирована, не защитила ее даже расположенная на горе натовская военная база.
Ереван тоже вымечтан одним человеком — Александром Таманяном, гениальным архитектором, чуть ли не по звездам расчертившим план огромного города (предполагавший увеличение населения сразу в десять раз, на самом деле Ереван вырос в пятьдесят). План был реализован только отчасти — из двух огромных проспектов построили один, построены были средневековые замки комплекса правительственных зданий на площади Ленина (ныне Республики), план неформального центра города — Оперы — был выполнен только в частичном соответствии с таманяновским проектом. Однако совершенного Таманяном оказалось достаточно, чтобы город вошел во вкус строительства в соответствии с мечтой, а армяне — строители от Бога. Появлялись новые проспекты, парки, всевозможные уникальные сооружения — от классичного Матендарана до конструктивистских Музея современного искусства или Дома шахмат. Весь Ереван оказался покрыт памятниками архитектуры, которым от роду было пятнадцать-двадцать лет. Мало где на планете есть города с такой «плотностью» культуры, причем не накопленной в течение столетий, а выросшей вдруг.
Своеобразным финальным аккордом строительно-творческого бума стал «Большой каскад» — «Вавилонская башня», как с грустным сарказмом называет это сооружение один мой друг. Жанровую принадлежность сооружения определить непросто — это и огромная лестница, соединяющая расположенный в котловине центр города и горный жилой массив, это и каскад фонтанов, это и несколько музеев, расположенных на площадках. У подножия Каскада стоит памятник Таманяну, склонившемуся над своим генеральным планом, сверху лестница должна была упираться в смотровую площадку огромного Парка Победы. Должна была, но не упирается. Как и положено «Вавилонской башне», Каскад недостроен — недостает буквально двадцати метров. Сперва Карабахская война, блокада, полный распад всего — не до амбициозного строительства, а теперь… Сейчас в Ереване продолжают активно строить. Сооружают храм к 1700-летию Христианства в Армении. А вот один из символов предыдущей эпохи — Каскад— никто достраивать и не собирается, говорят, эскалаторы, ведущие наверх, втрое сократят доходы курсирующих между «этажами» города маршруток…
Большой каскад
Итак, Ереван сегодняшний. Больше всего он напоминает красавицу, попавшую в лапы вампира и медленно, день за днем лишающуюся крови. Эта кровь уходит каждый день вместе с самолетами «Армянских авиалиний» и «Аэрофлота», летящими в Москву, Петербург, Краснодар, Ставрополь. Рассматривая своих соседей по рейсу Ереван — Москва, я думал о том, что вернусь в этот город скорее, чем они. Они, возможно, вообще никогда не вернутся. Истекает кровью не только Город, но и страна, причем указать на «вампира» никто не может. Войны нет, война закончилась победой, и азербайджанцы или турки в сегодняшних бедах не виноваты. Коварный и не очень любимый Запад вроде как шлет гуманитарную помощь, худо-бедно помогает бедным (на сей счет существует специальная программа Всемирного Банка).
Лучше всего на роль «вампира» сгодилась бы Россия — именно сюда отправился уже миллион человек, именно Россия фактически содействует миграции, предоставляя армянам явно более льготные условия пребывания по сравнению состальными бывшими «братьями» (крайне слабый таможенный контроль, полное отсутствие виз, свобода пребывания и трудоустройства практически по всей стране). Однако обвинить Россию никто не решается. И в самом деле — за что обвинять русских? За то, что защищают? За то, что дают возможность у себя работать? Или за то, что безвозмездно не перевели на счет Армении сумму, равную пересылаемой армянами на родину? Россия делает для Армении максимум в рамках возможной для нее эгоистичной политики — дает возможность зарабатывать деньги, получая в обмен рабочие руки (квалифицированные, кстати). Альтернативой была бы разве что аннексия и включение Армении отдельной строкой в бюджет.
Но, видимо, любая политика, даже самая благоприятная из возможных, все равно уже Армении не поможет. Страна явно опустошается изнутри, устает от себя. Самым поразительным являются постоянные жалобы ереванцев на пониженный тонус, на отчаяние. Это можно услышать даже от людей, которые явно находятся в куда лучшем настроении, чем ты сам. Это слышишь в городе, на котором разделительную полосу центрального проспекта (проспект Месропа Маштоца) выкладывали маленькими фонариками. Глядя на фонарики, присыпанные асфальтом, проникаешься умилением и даже восхищением перед этими людьми и понимаешь, что все разговоры про отчаяние — ерунда. В отчаянии было бы не до фонариков. Но на следующий день слышишь опять все те же разговоры. Психологическое состояние Армении и Еревана — хуже чем объективно плохое самочувствие. Это — намертво заклинившая убежденность в своем плохом самочувствии, в том, что выхода нет.
Для того чтобы понять эту безысходность, надо вспомнить ее истоки — жуткие зимы 1991/92 и 1992/93. Почти два десятилетия залитый весельем и счастьем, затем два года взвинченный политическими страстями, Ереван вдруг очутился в темной сырой яме, вроде той, в которой 15 лет просидел св. Григорий Просветитель.
Эффект темной ямы создали два фактора. Первый — объективный, геополитический. Армения, совсем не планировавшая выходить из СССР (вся стратегия борьбы за Карабах строилась на том, чтобы переподчинить его в рамках Союза и авторитетом Союза гарантировать новые границы), вдруг оказалась не просто «независимой», но еще и окруженной со всех сторон, зажатой между Турцией и Азербайджаном, а также хаотической, непонятной Грузией, отрезанной от «большой земли» — России. Геополитическое положение внушало мысль о «блокаде», и страхи, как ранее мечты, стали явью по чьей-то глупости, жадности или подлости.
Что произошло — толком не знает никто. Просто с какого-то момента по всей стране погас свет, выключились газ и отопление и было объявлено, что страна попала в энергетическую блокаду. Свет в Ереване включали хаотически в самое неподходящее время типа четырех часов ночи. Все скамейки в городе пошли на отопление. Люди сходили с ума, вешались, в ужасе старались бежать из страны. Шуткой какого злого гения была «блокада» — и сегодня не вполне ясно. Известно только, что фактор «блокады» был не объективным, а субъективным. Транспортные потоки не были прерваны. Люди собственными глазами видели поезда, в том числе и с топливом, вполне благополучно проходившие через территорию Азербайджана. Когда люди начали подключать к домам «левый» свет, вскоре выяснилось, что его хватает на всех. «Блокада» была фантазмом. В почти общепринятой сегодня трактовке происходившее в 1992—94-ом именуется «энерготеррором фашистского АОДовского режима» (кто бы мог подумать, что западническое движение, возглавляемое интеллигентом Левоном Тер-Петросяном, попадет в «фашисты»?).
Был ли энерготеррор заурядным воровством или проявлением дьявольского коварства, результатом стали постоянный испуг и пришибленность, сопутствующие армянской жизни все годы «независимости». Этот страх не прошел и по сей день. Едва он стал ослабляться — произошла абсурдная и загадочная трагедия1999 года, когда террористами были убиты два несомненных национальных лидера — премьер и лидер военных Вазген Саркисян и спикер парламента, первый секретарь ЦК в лучшие годы Еревана Карен Демирчян. Интересно, что при довольно противоречивых оценках фигур Саркисяна и Демирчяна со стороны тех, кто вовлечен в «политический процесс», их официальный и неофициальный культ поддерживается довольно старательно, особенно в Ереване. Ведь для Еревана это убийство обернулось сугубой трагедией — «хозяином» страны остался водиночку карабахец Роберт Кочарян, Ереваном нелюбимый, непринятый, сперва втайне, а теперь уже и явно, ненавидимый.
Из закончившегося в 1998 году АОД-фашизма Ереван попал в «оккупацию» карабахцами, людьми совсем другой культуры, самосознания, другого «кодекса чести», активными и напористыми, порой — циничными. Противостояние «Ереван против Степанакерта» заслуживает особого разговора, но достаточно сказать, что люди, десятилетие назад кричавшие миллионоголосым хором: «Арцах, Арцах!», сегодня иного слова, чем тюркское «Карабах», не употребляют, а то и вообще, сняв маску национальной политкорректности, объяснят вам, что эти горцы— совсем другой народ (впрочем, многие карабахцы думают то же самое). Истекающий кровью Город переживает свой упадок еще более мучительно из-за того, что места уехавших ереванцев не всегда остаются пустыми — карабахцы приходят им на смену. И Город, привыкший к сложной, сильно ритуализированной культуре отношений, усваиваемой кожей, передаваемой в легких изменениях интонации голоса, вдруг ощущает, как связывавшие его людей нити лопаются одна за другой, врывается непонятная и устроенная по каким-то своим законам стихия. Современный Ереван возник как город эмигрантов, приехавших со всего мира (этим, кстати, объясняется присущая большинству «старых ереванцев» исключительная деликатность и предупредительность), но, раз возникнув, он замкнулся в своем исключительном своеобразии; сможет ли он трансформировать приезжих в «новых» ереванцев или распадется — большой вопрос.
Впрочем, в новом Ереване есть одна странная черта, отсутствовавшая в старом, хотя именно в старом она была бы более логична. Сегодняшний Ереван — город почти без преступности. Криминальные репортеры пробавляются в основном рассказами о редких пьяных потасовках да тревожными репортажами о развитии проституции. Парадоксально, что этим естественным, но запоздалым увенчанием «ереванского пути» Город обязан самому ненавидимому из «аодовских фашистов»— бывшему министру внутренних дел, писателю Вано Сирадегяну. Придя квласти, Вано провозгласил тезис: «Двух воров республика не прокормит», и МВД начало беспощадный террор — сперва против старого криминального мира (вбольшинстве случаев пойманных с поличным убивали на месте), а затем и против всех, кто не нравился (здесь самой мягкой мерой было предложение в несколько дней свернуть дела, продать что успеешь и убираться в Россию). Преступление, тем более — организованная преступность, воспринимались как покушение на монополию милиции и безжалостно пресекались. Милиционером начали пугать не только детей, но и взрослых.
Прошло уже три года с тех пор, как Вано не у власти, прошел год с тех пор, как его пытались посадить за какое-то из совершенных по его приказу убийств (витоге он скрылся), а в Ереване по-прежнему можно без всякой опаски гулять по ночным улицам и даже паркам, а официантки многочисленных кафе возвращаются домой одни в своей подчас достаточно фривольной униформе. Один мой друг зашел к своему знакомому-ювелиру, тот начал показывать новые изделия, выложенные на балконе на первом этаже. «А это не опасно?» — спросил друг, указывая на балкон, тонкие стекла, довольно хлипкие рамы. «Конечно, нет. Я недавно крышу заделал. Не протекает». — «Я не про то. А вдруг кто-нибудь возьмет?» – «Как возьмет?» — «Разобьет стекло, залезет на балкон и возьмет». — «Ну я тогда его догоню и так ему врежу». Плотная почти как в деревне среда Еревана ждала и дождалась того момента, когда преступность была выкорчевана, и с удобством приняла новую, куда более естественную для себя систему жизни без убийств, изнасилований и карманного воровства.
«Национальному аллергену» Вано, кстати, Ереван обязан еще одним благодеянием: он сохранил в целости любовь своего детства — Детскую железную дорогу, проложенную по Разданскому ущелью узкоколейку длиною в полкилометра. Казалось бы обреченная погибнуть в блокаду, она работала на радость детям все эти годы. Промежуточные «станции» ее закрылись, но появилась новая достопримечательность — нависший над ущельем «черный дом» — построенный некогда Таманяном особняк, в котором теперь живет то ли в затворе, то ли под домашним арестом Левон Тер-Петросян. Его не пытаются судить, но и не выпускают на люди или за границу. С железной дороги особняк видно лучше всего, и смотрится он со своеобразной мрачной романтикой.
Изверг Вано, спасающий Детскую железную дорогу, ненавистный Левон, превращающийся в романтического узника, две крепости, встречающие въезжающего в Ереван со стороны Звартноца гостя и на поверку оказывающиеся винным и коньячным заводами, Проспект, расцвеченный фонариками, бесчисленные кафе, количество которых умножается с каждым годом, точно ереванцы решили спустить все оставшиеся деньги на веселье… Выкладывающаяся из таких фрагментов (а их — сотни и сотни) картина говорит об одном. И сегодня истекающий кровью Ереван сохранил свое главное свойство — умение все принять, все осмыслить, все переделать в присущем ему немного шутливом духе. В самые страшные годы Ереван наконец-то обрел свою песню, сразу же ставшую гимном «строящего шутя» города. Песня так и называется: «Са Ереванне!» («Это Ереван»), и создал ее легендарный бард Рубен Ахвердян.
Ереванский миф не собирается умирать.