Рассказ
Перевел с китайского Суй ЖАНЬ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2017
Цю Хуадун – известный китайский
писатель, поэт, критик, член Союза китайских писателей, заместитель главного
редактора «Народной литературы». Автор девяти романов, более ста повестей и рассказов,
сотен статей, очерков и стихотворений. Многие его работы были переведены на
французский, немецкий, японский, корейский, английский и вьетнамский языки.
Суй Жань – лингвист-русист,
доктор филологических наук, профессор Столичного педагогического университета,
заместитель президента Китайской ассоциации преподавателей русского языка и
литературы (КАПРЯЛ).
Пароварка и гуцинь[1]
1
Ли Нана
стояла возле полки бытовой техники для кухни в хозяйственном магазине и придирчиво
сравнивала немецкую пароварку с японской электрокастрюлей
(она предпочитала кухонную технику производства именно этих стран). Пусть они и потерпели
поражение от Советского Союза и Китая во Второй
мировой, зато немцы, благодаря своей требовательности и вниманию к деталям, а
японцы – тщательности и склонности к изяществу, сейчас создают наиболее
надежные и привлекательные товарынародного потребления.
Хотя сложность и дизайн пароварки не совсем отвечают эстетическим предпочтениям
и прагматичному подходу к кухонным устройствам у китайцев. Всего-навсего пароварка,
но сколько инструкций о безопасном использовании и
предупреждений! Приложенный к ней буклет был такой солидный, что Ли Нана никак не могла разобраться.
Перелистывая инструкцию, Ли Нана все больше раздражалась: к чему эти многочисленные
подробности? – и перешла к изучению японской электрокастрюли.
Вспомнила, как привезла из Японии сиденье для унитаза. Нынче китайцам и с
полными карманами денег почти нечего везти из-за границы. Раньше в Японии покупали
разные устройства, а теперь, кроме электрокастрюли и
сиденья для унитаза, ну, может, еще каких-нибудь кремов и кондитерских изделий,
и взять нечего. В Китае чего только нет, и качество нормальное. Из Франции и
Англии еще везут одежду и парфюмерию известных марок, из Германии – кухонные приспособления,
из Италии – дизайнерские шубы, из России – янтарь и водку. Вот, пожалуй, и всё.
Размышляя о преимуществах электрокастрюли, Ли Нана не
забывала и про немецкую пароварку, которая ей приглянулась. Сиденье для
унитаза, привезенное из Японии, само смывало, подогревало, самоочищалось и
ароматизировало. Каково же было ее разочарование, когда сосед сказал, что эти
сиденья производят в провинции Чжэцзянь, наклеивают
японскую марку и продают в Японии. Она возмутилась и решила больше ничего не
покупать за границей. Поскольку у Ли Наны уже было несколько электрокастрюль,
она остановила свой выбор на немецкой пароварке, хотя многостраничная инструкция
была написана будто на языке инопланетян. Решив хорошенько изучить ее позже,
она заплатила, взяла пароварку и отправилась домой.
Ли Нана была
не похожа на других женщин. Она гордилась тем, что разбирается в кухонной
утвари и устройствах, любит готовить. Сейчас интеллигентки ненавидят возиться
на кухне, считают, будто образование и экономическая независимость освобождают
их от домашних хлопот, потому на кухне все чаще хозяйничают мужчины. Женщины
все меньше и позже рожают. Есть и такие, которые вовсе не хотят детей; это
приводит мужей в ярость, и семьи часто распадаются. Правда, пожив в
одиночестве, эти интеллигентные женщины осознают, что Китай, оказывается, все
еще остается страной с патриархальным укладом, где семья пока на первом месте и
женщины должны пораньше рожать, а то спохватишься, да уже поздно будет.
Женщины, как сезонные цветы, цветут недолго, у мужчин появляется любовь на
стороне, и молодые любовницы занимают место пожилых жен.
Так что не стоит увлекаться
фантазиями о безграничной свободе женщин, а надо учиться вкусно
готовить, содержать в порядке дом и стараться сделать его как можно более
уютным, чтобы муж чувствовал себя комфортно и ощущал себя нужным и любимым. Ли Нана усвоила этот урок, извлеченный из неудачного брака многих
женщин и пока не усвоенный женщинами поколения восьмидесятых. Тем более что
мама всегда говорила: путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Ли Нане с детства
нравилось наблюдать, как мама хозяйничает на кухне, и она тоже полюбила готовить,
у нее это хорошо получалось.
Мама Ли Наны
работала учительницей в средней школе, а папа, Ли Анцюань,
был врачом; наверное, поэтому он постоянно переживал, что купленные продукты
заражены болезнетворными микробами, считал, что мясо, овощи и фрукты надо
тщательно мыть, а лучше стерилизовать. Он был помешан на стерильности и, если
еда не прошла длительную термическую обработку, не притрагивался к ней.
Маму не слишком
раздражала эта странная особенность: хочешь стерилизованную еду – пожалуйста. Что
поделаешь? Профессия такая у мужа… Она никогда не заставляла его готовить или
работать по дому. Зато папа Ли Наны
умел починить все, что только могло сломаться: стиральную машину, холодильник, телевизор,
духовку, вешалку, унитаз… Если что-то отказывало, он запросто разбирался, в чем
причина, и устранял неисправность.
Мама его за это обожала. А еще она
очень радовалась, что вышла замуж за врача: когда кто-нибудь из родных
чувствовал недомогание, отец разбирался и с этим. Сохранение здоровья и
безопасность членов семьи – дело первостепенной важности; это даже важнее, чем
такие традиционные предметы первой необходимости, как хворост, рис, масло и
соль.
Папа Ли Наны не зря с опаской относился к продуктам питания: есть
люди, которые ради денег поступаются совестью и осмеливаются добавлять в
продукты вредные для здоровья вещества, чтобы еда выглядела более
привлекательной. Ли Анцюань даже написал брошюру, где
были собраны случаи таких правонарушений и способы определения меры вреда.
Например, белые древесные грибы, копченные на серном пару, становятся
белоснежными, приятными на вид, но ядовитыми; флюта делается
жирной и крупной, если ее подкормить противозачаточным лекарством. В брошюре объяснялось, как распознать фальшивые куриные яйца, как
отличить свежее масло от просроченного, как при помощи соды определить
фальсифицированное виноградное вино, как правильно очистить овощи и фрукты от
остатков ядохимикатов, как узнать клубнику, выращенную с помощью биологически
активных добавок для растений, и так далее. Брошюра шокировала всю
семью. Как можно так бездушно врать и причинять вред людям?! Неужели они
рассчитывают избежать заслуженного возмездия? Поддельные и ядовитые продукты им
самим на стол не попадают, что ли?
Ли Анцюань обустроил
дома маленькую контрольно-измерительную лабораторию. Всё, что приносила домой
мама Ли Наны, будь то рис,
мука, масло, овощи, курица, яйца, молоко, мясо и любые другие, самые ходовые, продукты,
он тщательно проверял при помощи своих приборов и по результату проверки
определял, съедобны они или нет.
Ли Нане отец
казался смешным чудаком. Как в народе говорится, «все полезно, что в рот
полезло». Пусть продукты и загрязненные слегка, лишь бы не убили. Но Ли Анцюань ел только чистое – и в
этом полностью сходился с мамой, любящей готовить. Идеальная
пара! Папа и мама были привязаны друг к другу и никогда не ссорились. Ли Нану, свою единственную дочь, родители не слишком баловали.
Но и опекали не слишком. Следили только за ее личной безопасностью и
безопасностью питания. И всё. А что касается прочего: какую специализацию
выбрать в вузе, где работать, с кем встречаться – в это родители не лезли, она
решала все сама. Ли Нана окончила аспирантуру,
пережила несколько недолгих романов, но со всеми бойфрендами
быстро разошлась. Она привыкла жить вольно, но однажды вдруг сообразила, что
она типичная девушка поколения восьмидесятых, что до сих пор одинока, и
встревожилась.
Ли Нана родилась
в 1983-м, и сейчас ей было уже тридцать два. Она отлично выглядела, была хорошо
сложена, но до сих пор не вышла замуж, и это немного ее беспокоило. Ее
подружки, которые клялись, что не выйдут или поздно выйдут замуж, что не станут
рожать, не сдерживали слова – повыскакивали замуж одна за другой и немедленно
обзавелись детьми. Теперь все их мысли были только о мужьях, детях, семьях и
родителях; большинство из них жило более-менее счастливо. Несмотря на частые
супружеские ссоры, жизнь их была наполнена и интересна и до развода не
доходило.
Ли Нана не
хотела отставать. Она запаниковала, стала задумываться, как бы поскорее и
удачно выйти замуж. Когда-то модель жизни поколения восьмидесятых была в моде,
но теперь она себя изжила. Представители этого поколения очень разные: одни
живут в мегаполисах, другие – в провинциальных центрах, в особых экономических
зонах, в средних и малых городах, в уездах и поселках, в горных деревнях
и приграничных районах. Разве люди везде одинаковы? Конечно
нет. Те, кто рассуждает то и дело от имени всего поколения восьмидесятых, несут
ерунду и чепуху. Ведь родившиеся до восемьдесят пятого года и после – тоже
разные, и те, кто на несколько лет моложе, видят в этой разнице преимущество и
возможность жить исключительно для себя. Представители поколения второй
половины восьмидесятых бесстыдно заявляют, будто могут свободно и без забот
пожить еще лет семь-восемь. Черт побери! Годы летят,
все однажды станут старыми, это лишь вопрос времени.
И тогда при помощи друзей Ли Нана познакомилась с
банковским служащим У Вэньцяо. Их первая встреча
произошла в ресторане «Зеленый чай» в башне городской стены. Народу было много,
десятки людей стояли в общей очереди. Хорошо, что У Вэньцяо как настоящий банковский служащий проявил
профессиональную пунктуальность, заранее заказал место и ждал Ли Нану уже полчаса.
Она помнила, как шумно было в
ресторане «Зеленый чай» в тот день: за каждым столиком по двое, по трое сидели
друзья, влюбленные, сослуживцы и знакомые, вели дружеские сердечные разговоры.
Блюда в ресторане были дешевые и вкусные, нравились среднему классу, «белым
воротничкам» и горожанам, и посетители валили валом. У Вэньцяо
был в очках, в банковском рабочем пиджаке, и выглядел деловым человеком. С
первого взгляда Ли Нана разглядела
в нем мужчину основательного и надежного. На первой встрече У
Вэньцяо произвел на Ли Нану
хорошее впечатление.
После обеда Ли
Нана специально повела У Вэньцяо
в ближайший магазин бытовых товаров, чтобы показать, какая она хорошая, знающая
хозяйка. Она прошла в отдел кухонных принадлежностей и заставила У Вэньцяо угадывать назначение некоторых
кухонных предметов.
Сначала она
взяла взбивалку и спросила:
– Что это, по-твоему?
Но У Вэньцяо по специальности был работник банка, а не повар,
готовить ему приходилось нечасто, и он немного смутился:
– Думаю, это бамбуковое ситечко.
Ли Нана расхохоталась:
– Это взбивалка, дорогой У. А это? –
Она взяла еще более непонятную вещь и
показала ему.
На этот раз У Вэньцяо
совершенно растерялся:
– По-моему, это… такая солонка?
Она усмехнулась самодовольно:
– Нет. Это мельница для черного
перца.
В тот день она провозилась с
банковским служащим У Вэньцяо
в отделе кухонных товаров целый час, подробно объясняя назначение разных
хозяйственных предметов. У Вэньцяо оценил, как сильно
с течением времени изменилась традиционная кухонная утварь; разнообразие форм
обескураживало, к тому же добавилось множество дополнительных функций.
Одна-единственная современная кастрюля делилась на пароварку и несколько
сковородок, и из чего только их не делали! Из легированной стали, алюминия,
чугуна, керамики… Формы тоже поражали разнообразием: круглые, квадратные,
шестиугольные, плоскодонные, мелкие, глубокие… И даже
чашки были стальные, медные, фарфоровые, алюминиевые, стеклянные, деревянные.
Ассортимент черпаков и ложек оказался еще богаче, их было так много, всего не
перечислить. Тазы и те делились на большие и малые, пластмассовые и латунные, а
понять предназначение современных кухонных предметов было почти невозможно. Что
же касалось прочих кухонных товаров, таких как мелкая бытовая техника нового
поколения, то ее современный дизайн ввел У Вэньцяо в ступор, у него просто глаза разбегались.
У Вэньцяо пришел
в восторг:
– Я… я мужчина, готовить не умею,
не знаю всего этого. А меж тем люди, чтобы питаться получше
и поразнообразнее, напридумывали все эти сложные кухонные
штуковины. Мне буквально открыли глаза!
Его впечатлили и знания Ли Наны о кухонном оснащении, и
ее увлеченность. Поначалу ему показалось, будто Ли Нана лишь хочет продемонстрировать, какая она хорошая
хозяйка и как она умеет говорить – любой мужчина останется доволен, но после
посещения магазина он понял, что Ли Нана по-настоящему
любит кухню и все, что с ней связано.
И действительно, Ли Нана демонстрировала в этой области острый глаз и
разбиралась в современных тенденциях. Она тщательно изучала функции каждой
кухонной новинки, покупала и испытывала лично, чтобы понять, что та умеет, и
оценить эффективность.
– Я покупала антипригарные
сковороды и электрические кастрюли производства разных стран ради эксперимента.
Японская электрическая кастрюля действительно хороша. Рис в ней получается блестящий
и прозрачный, рисинка к рисинке,
и вкус прекрасный. А в отечественной электрокастрюле рисовые зерна слипаются. Германские кухонные
приборы очень качественные, из отличного материала, и у немцев много интересных
идей. Всякий раз, когда папа и мама собираются за границу, я даю им несколько буклетиков и прошу показать продавцам, чтобы купить то, что
там отмечено, – вертя в руке немецкий керамический нож, сказала Ли Нана самодовольно. – Есть
такие ножи, которые десять лет не нужно точить, и они останутся острыми как
были, представляешь?
Глядя, как она размахивает ножом, У Вэньцяо здорово занервничал. Банковские служащие больше всего
боятся, когда кто-нибудь машет ножом у них перед носом.
– Ге-ге-германская
промышленность… слов нет… – Он заикался. – И японская, хотя она уступает германской…
Видимо, кухонная утварь тоже говорит об уровне производства и социального
развития страны, – подытожил У Вэньцяо.
– Вот то-то и оно! Какова кухонная
утварь, такова и жизнь. Согласен? – Ли Нана победно
смотрела на У Вэньцяо, но
тот потерял дар речи, не знал, что ответить, а на душе у него стало как-то
неспокойно.
2
После встречи в ресторане «Зеленый
чай» У Вэньцяо приглянулся Ли
Нане. Она часто звонила ему, посылала электронные сообщения,
с радостью поддерживала с ним контакт.
У Вэньцяо отвечал
ей всего лишь вежливо, не проявляя особой сердечности. Ему было как-то не очень
понятно, отчего Ли Нана так увлекается
всеми этими приборами и посудой, ее любовь к кухне была даже назойлива. Он
считал, что кухонная утварь – это всего-навсего кухонная утварь. Для чего она
нужна? Для того чтобы готовить. А готовить зачем? Чтобы питаться. Ведь так? А питаться – значит принимать пищу, наполнять ею
желудок, превращать калории в энергию, чтобы сохранить свою человеческую шкурку
и жить дальше. Верно? И на какие бы высоты ни поднялось кулинарное искусство, что
в этом проку, если духовный мир человека беден? Он никогда не был привередлив в
еде: вкусная, невкусная, легкая, тяжелая – все равно, лишь бы быть сытым.
Хотя У Вэньцяо был банковским работником и изо дня в день приходил
на работу и уходил домой точно по расписанию, у него оставалось время на тайное
увлечение – он страстно увлекался театром. Он любил и драму, и оперу, и балет.
Все эти годы в Пекине он ходил в театр по три раза в неделю – а это сто с
лишним раз в год. Он посещал все спектакли, на что тратилась изрядная часть
зарплаты. А в Пекине театральное искусство весьма развито. Почти каждый вечер
идут спектакли в Большом Национальном театре, театре Чанъань,
театре Тяньцяо, Столичном театре и многих маленьких
театриках, что прячутся в пекинских переулках. Он ходил во все театры подряд.
Ходил один. И не чувствовал одиночества. Ведь у него никогда еще не было
девушки, которая разделяла бы это увлечение.
Ли Нана расстроила У Вэньцяо тем, что не обнаружила ни
малейшего интереса к предметам возвышенным. Он даже не знал, есть ли у нее за
душой хоть что-нибудь, помимо любви к кухонным приборам и готовке. Разве женский
мир может быть заполнен одной кухней?! Ему казалось, это немыслимо.
– А кроме кухонной утвари и
кулинарии, что ты любишь? – спросил он.
– Читать, как без этого, – ответила Ли Нана.
У Вэньцяо с
облегчением вздохнул:
– Отлично. Какие книги читаешь?
– О вкусной и здоровой пище, конечно.
Еще книги о культуре питания. На эту тему теперь много чего появилось. И разные
кулинарные журналы. Потом еще инструкции к кухонным приборам. Их бывает трудно
понять, приходится тщательно изучать. Вот такие книги я люблю читать.
Ай-ай, опять та же стряпня, кухня!
Хоть смейся, хоть плачь. И У Вэньцяо постепенно
охладел к Ли Нане. Это явно
была не его половинка.
Он мечтал найти девушку, которая
разделила бы его интерес к театру. А между тем таких девушек было много, но У Вэньцяо был слишком застенчив и
стеснялся по собственной инициативе заговорить с ними в театре. А в банке разве
не было девушек, которые интересуются театральным искусством? Были, безусловно.
Но он обычно мало общался с коллегами да и не хотел
никому признаваться в своей любви к театру. Он считал, что это слишком личное.
Он знал, что у его банковских коллег-холостяков увлечения самые разные.
Например, один сотрудник днем преспокойно работал в банке, а по вечерам был
завсегдатаем тех специальных клубов, где расслаблялись «белые воротнички» и
играли в сексуальные игры БДСМ: «засасывание в трясину», игры с воском – все
такое. Они позволяли топтать себя девушкам на высоких каблуках. Говорили, что
были еще большие извращенцы, которые через интернет-магазины покупали и пили менструальную воду.
В интернет-магазинах продавалось
всё что угодно. И менструальная вода, естественно, тоже. Или сводили компанию с
гомосексуалистами в барах, безудержно веселились в ночных клубах. Всякое
бывало. Однако все это касалось личной сферы, ни к чему было их особенно
обвинять. А что до сотрудниц-одиночек, У Вэньцяо предполагал,
что большинство из них любят бегать по магазинам, покупать шмотки
и парфюмерию, ухаживать за собой, ходить к парикмахеру и есть деликатесы. И
такая женщина, как Ли Нана,
которая обожала кухонную технику и в совершенстве ее знала, выглядела на их
фоне белой вороной.
Но все равно духовный мир человека
очень важен, думал У Вэньцяо.
Среди серой повседневности только театры способны были удовлетворить эту его
эстетическую потребность. Он жил осторожной, скучной, жестко
регламентированной, стереотипной и закостенелой жизнью банковского служащего и
каждый день имел дело с деньгами. А когда наступал вечер, театральные спектакли
переносили его в поразительный и незнакомый мир, богатый чувствами и эмоциями,
рассказывающий о жизни насыщенной и многоосновной, о судьбах
великих и красивых. Даже в гибели, страдании на сцене – во всем присутствовала
обаятельная человечность. Театры возвышали У Вэньцяо над обыденной жизнью, позволяли ему существовать в
воображаемом пространстве, воплощали его мечты о высоком. Так он и жил: днем
работал в банке, а вечерами появлялся в театрах – это была двойная жизнь,
распавшаяся на материальное и духовное.
До встречи с Ли
Наной его чрезвычайно заинтересовала одна актриса,
когда он смотрел балет в театре «Девятка» в районе Чаоян.
Это был современный балет на актуальную тему, состоящий из нескольких отдельных
эпизодов. Выступали три танцора и три балерины, пары были тщательно подобраны: высокая,
среднего роста и миниатюрная. Спектакль длился полтора часа и был разделен на
пять частей, длинных или коротких, и все пары были задействованы в каждой из
них. Постановка посвящалась теме самоощущения современного общества, это и
демонстрировали артисты. Что касается самой постановки, похоже, зрителю была
представлена некая метафора современной городской жизни в танце.
Театр «Девятка» – совсем небольшой,
трехэтажный, и на каждом этаже проходили спектакли. У Вэньцяо
в тот день смотрел спектакль в малом зале на третьем этаже. Постановка была абстрактная,
артисты то расступались и перемещались по сцене, то замирали, как окоченевшие
трупы, то катались, как камни, то скакали, как пятнистые олени. Танцовщики
вышли на сцену с обнаженными торсами, на балеринах были обтягивающие трико
телесного цвета, и они выглядели нагими. У Вэньцяо отметил,
какие все девушки худые – ни грамма жира. И груди у них были миниатюрные,
совершенно не мешали танцевать. В нижней части живота виднелись выпуклые
холмики, и, когда балерины склоняли стан, делались особенно заметными обтянутые
трико лобки в форме лошадиного копыта. Декорации были специфические: разнообразные
мягкие ткани, дождевик, зонт, шелковая занавеска, купальное полотенце, черный
мусорный мешок, бочка – и среди них перемещались мужчины и женщины, совершая
различные телодвижения, словно пытались прорваться за границы, обозначенные
этими предметами. В этом танце было все: воображение, и стремительность, и
неудача жизни, и мечта, переданные посредством возбужденных вспышек движений
тела.
У Вэньцяо заворожила
эта картина. Среди трех танцовщиц ему понравилась та, что среднего роста. Она
была очень худенькая, с едва наметившейся грудью, но ноги у нее были мощные,
длинные и обладали стремительной, почти взрывной силой. Она была настолько
пластична, что могла улыбаться тебе, изогнувшись и выставив голову меж колен. А
самое главное, глаза у нее были большие, очень большие. Он сидел в последнем
ряду малого зала, смотрел на нее в театральный бинокль и сумел разглядеть эти удивительные
большие глаза. С чем сравнить? Больше, чем у Чжао Вэй, современной китайской кинозвезды, больше, чем у Одри Хепберн, знаменитой британской
актрисы прошлого века. Даже больше, чем у глазастой обезьянки лори. Ее взор
источал какую-то слабую болезненную туманность. Да, именно туманность. Он был
совершенно пуст – ничего не отражал. В ее глазах мир являлся туманной пустотой,
безобразной и бесформенной, словно не существует ни дороги туда, ни пути как
такового, ни возвращения. Она танцевала именно с таким затуманенным взглядом.
У Вэньцяо захватило
это чувство в ее глазах. Сердце его колотилось. Он сосредоточил все внимание на
ней одной и смотрел, как она танцует. Танцем и телом она выражала чувства и
эмоции. Она будто рассказывала, но содержание этого повествования было неявным.
Он не понимал, как может единовременно вспыхнуть столько энергии, отразиться
столько чувств в хрупком женском теле. И статичная, и динамичная,
она демонстрировала силу, но вместе с тем оставалась предельно мягкой.
Когда спектакль
окончился, аплодисменты затихли, все зрители ушли, он остался. Ему очень
хотелось познакомиться с этой девушкой. Она села в первом ряду и пыталась
отдышаться, ведь танец – это тяжелый физический труд, даже если ты каждый день
репетируешь. Она очень устала после спектакля.
– Разрешите с вами познакомиться… –
Он подошел к ней и протянул записку. – Это мой телефон. Я ваш фанат. Мне очень
нравится, как вы танцуете.
Она подняла на него глаза – бледная
от усталости, слишком много потратившая физических сил и энергии, – взяла
записку и одарила его ослепительной улыбкой. Он заметил, что в этот момент
туман в ее глазах исчез, но еще осталось серое облачко.
– Я вам позвоню, – сказала она.
И позвонила. Они начали общаться. Ее
имя было Сяо Мэйтин. Она
была выпускницей хореографического колледжа, вела уроки танцев в школе на юге
страны, потом уволилась, одна приехала в Пекин и стала принимать участие в
разных представлениях. У Вэньцяо был очарован ее артистическим
образом жизни и умением выразить чувства и эмоции посредством языка тела.
Они сошлись поближе. У нее на тот
момент не было мужчины, он был одинок, так что это оказалось вполне
естественно. Она была старше на год, однако казалась не совсем взрослой,
выглядела как девочка-подросток. Но ему было хорошо с ней. Его манил ее
духовный мир, она казалась ему необыкновенной женщиной, способной помочь ему
самому быть незаурядным мужчиной. Знакомство с ней поднимало настроение: у него
появилась подружка-танцовщица!
3
Ли Нана заметила,
что У Вэньцяо она, кажется,
больше не интересна. Она недоумевала, почему так, и несколько раз приглашала
его встретиться. Но он все ссылался на сверхурочную работу, на отсутствие свободного
времени. Она начала понимать, что не нравится ему, и перестала посылать
электронные сообщения. Но все-таки не могла забыть этого человека и не знала,
отчего он охладел к ней. Ей нравилась его пунктуальность, серьезность и аккуратность.
Нравилось, что он худой и высокий, нравилось его слегка пренебрежительное и
насмешливое выражение лица.
Однажды под вечер она вела машину в
районе Цзиньтай и, остановившись на светофоре, вдруг
увидела У Вэньцяо с девушкой
за столиком у окна в ресторане. Они ужинали, болтали и смеялись. На вид девушка
была не такая красивая и пухленькая, как Ли Нана. Однако эти двое явно флиртовали друг с другом.
Так вот оно что, у него давно уже
есть подружка! Застыв на некоторое время, Ли Нана вдавила
педаль газа и уехала, кипя от горечи и возмущения.
На другой день она не удержалась и
позвонила:
– Я видела тебя с девушкой за ужином
в ресторане. Нет у тебя никакой сверхурочной работы! Чем же я так уж плоха для
тебя? Разве я хуже той девушки?
Помолчав, У Вэньцяо
ответил:
– Все дело в духовной жизни. Мне
кажется, ты слишком любишь свою кухню. Бездуховная женщина пугает. Понимаешь?
Ли Нана сердито
бросила трубку. Духовная жизнь! Какая может быть духовная жизнь у голодного, у плохо питающегося?! Дурак! Непроходимый!
Она почувствовала себя оскорбленной и униженной. Это было невообразимо, просто
немыслимо! Этот банковский клерк рассуждает о духовности?! Она никак не
понимала… Неужели та девушка занимается искусством? Артистка? Певица? Художница? Скрипачка? Она силилась вспомнить впечатление, которое оставила
спутница У Вэньцяо. Но оно
было слишком неясным и никак не совпадало с ее представлением о человеке искусства.
Однако слова У Вэньцяо все-таки задели ее за живое, заставили
задуматься. Что вообще такое духовная жизнь, духовность? Она заглянула в
толковый словарь. «Свойство души, состоящее в преобладании духовных,
нравственных и интеллектуальных интересов над материальными».
Ли Нана подумала и решила, что согласно этому
определению духовная жизнь, пожалуй, никак не может быть связана с кухонными принадлежностями.
Получается, увлекаясь кухней и кухонной техникой, хорошо разбираясь в этом, она
имела один только материальный интерес, а вовсе не духовный и нравственный!
Она, выходит, с утра до вечера гналась за материальным наслаждением, ведомая
жаждой и аппетитом, а этот молодой человек из банка день проводил среди цифр и
денег, а по вечерам самосовершенствовался. Может, он даже состоял в
каком-нибудь сообществе художников и там рисовал. Или писал стихи? Пел? Играл
на сцене?
Ли Нана просто
любила кухонные приспособления, что с того? А У Вэньцяо,
которого кухня не интересовала вовсе, просто хотел
жить этой своей духовной жизнью. Видно, он был сытый, не голодный. Сытый
человек всегда рассуждает больше голодного. Но она-то и про себя думала, что
она сытая! Она обожала всякие кулинарные изыски. Ведь, как говорится, «голодным
быть лучше, чем есть что попало». Кулинарное дело –
тоже своего рода искусство. Почему же тогда У Вэньцяо не любуется шедеврами кулинарии и всеми этими
прекрасными предметами для кухни, которые суть инструмент для совершенствования
данного искусства? Видно, человек он ограниченный и тенденциозный.
Она была ужасно зла и обижена. Однако
постаралась и его понять, спрашивала себя, есть ли у нее, действительно,
духовная жизнь? И чем больше об этом думала, тем неувереннее себя чувствовала.
Под духовностью в узком смысле обычно подразумевается интерес к литературе и
искусству. И ей, конечно, знаний в этой области сильно не хватало.
Похоже, надо было наверстывать
упущенное. Когда-то давно она любила слушать музыку и ходить на концерты. Но
длинные симфонии ей быстро наскучивали. А что касается оперы, то все эти
непонятные на слух слова, превращенные в пение, когда одна фраза растягивается
на десять минут, ей, торопливой по характеру, были совершенно невыносимы. И она
почти перестала ходить в оперу и на концерты. А теперь думала, не пора ли снова
начать слушать музыку почаще?
Папа с мамой не торопили Ли Нану, но, когда увидели, что
все дети соседей и коллег давно переженились и нарожали детей, они начали
всерьез тревожиться. И везде, где только могли, старались замолвить словечко,
чтобы друзья познакомили дочку с каким-нибудь женихом. Довольно быстро
наметилось трое кандидатов: первый – начальник отдела министерства в Пекине,
второй – докторант экономических наук, основатель успешной сетевой компании, а
третий – музыкант оркестра, разведенный, с четырнадцатилетним сыном на руках, и
у третьего условия, конечно, были похуже.
Пока родители рассказывали о первых
двух, Ли Нана никак не реагировала. Когда же
представляли музыканта с сыном, она неожиданно заинтересовалась:
– Вот музыкант – это хорошо, хочу с
ним встретиться.
Родители удивились ужасно. Музыкант
был старше ее на пятнадцать лет, да плюс мальчик, – получается, Ли Нана станет мачехой, если они поженятся.
Отец сделал большие глаза:
– Он же самый старый из всех, к тому
же у него еще сын на старте пубертата. Подумай
хорошенько!
Мама была более снисходительна:
– Господи! Она же просто увидеться с
ним хочет, а не под венец бежит, чего страшного? С кем хочешь встретиться, с
тем и иди. Хоть развеешься, и я уже буду рада.
Родители не понимали, отчего это Ли Нана не проявляет интереса к
первым двум прекрасным кандидатам «со всеми удобствами». Слова У Вэньцяо задели ее за живое.
Мол, она бездуховная. А она вот взяла и заинтересовалась человеком из оркестра,
ведь он занимался музыкой, а она в свое время любила музыку.
Ли Нана решила
обязательно встретиться с этим музыкантом, тем более никто ее не останавливал.
Свидание – значит свидание. В современном мире этим никого не удивишь.
Они договорились и встретились в
ресторане «Зеленый чай». Ли Нана твердо решила
сделать «Зеленый чай» местом своего триумфа, это прочно засело у нее в
подсознании. Музыканта звали Ян Чэнцзун. Это был
виолончелист-профессионал, очень известный в своем кругу. Он играл и на гуцине. Ян Чэнцзун оказался
чрезвычайно худым человеком вида самого интеллигентного, но слишком уж
серьезным, даже суровым.
Первый взгляд всего важнее – музыкант
показался Ли Нане холодным и
жестким, она почувствовала себя неуютно. Интуиция ее предостерегала. Она не
любила слишком суровых мужчин, такие обычно
оказывались самовлюбленными эгоцентриками и не считались с другими людьми.
За столом, к удивлению Ли Наны, царило неловкое
молчание. Ян Чэнцзуна было трудно разговорить.
Он отвечал, только когда она задавала вопрос. Она спросила про сына, он коротко
ответил и вновь умолк. Потом вынул планшет, подключил наушники и предложил послушать
свою игру на виолончели.
Виолончель была печальна и
блистательна. С первых же тактов мелодия тронула сердце Ли
Наны. От этой музыки хотелось плакать – такая
жалобная и грустная, но такая азартная, летучая, такая глухая и возбужденная,
переливчатая и яркая она была. Ли Нана испытала
огромное духовное удовольствие. Она вдруг почувствовала, что, пожалуй, любовь к
музыке снова возрождается в ней.
– Мне нравится, как ты играешь на
виолончели, – глядя Ян Чэнцзуну в глаза, сказала она.
И Ян Чэнцзун
наконец-то улыбнулся.
Он был неразговорчив, и ей постоянно
приходилось быть начеку, отчего она немножко нервничала, но по мере дальнейшего
общения ей постепенно стало проще.
Он приглашал ее на концерты, чаще
всего симфонические. Хотя Ли Нана
не очень разбиралась в такой музыке, зато это уж точно была «духовная жизнь»,
которой ей так не хватало, и она слушала с особым вниманием. Иногда он объяснял
ей что-то, иногда она сама читала программку, где все было описано. Поначалу в
концертном зале она слушала, слушала и мысль ее
ускользала, ее легко клонило ко сну. Она абсолютно не понимала, что именно
выражает симфония. Пожалуй, к этому у нее пока интереса не возникло. Взять, к
примеру, Пятую симфонию Бетховена, тему судьбы – она такая
торжественно-патетическая, и Ли Нана
ее вроде бы поняла, но ей казалось, сегодня нет никакой необходимости в такой
вот истеричности. В настоящее время в Китае наступил период мира и процветания,
каждый человек получил возможность спокойно развиваться и следовать собственным
стремлениям. Не правда ли? Но, наевшись и напившись, люди почему-то принялись
стонать без видимой причины… Тут прозвучали аккорды, подобные буре и грому,
Ли Нана очнулась и пришла в себя. А есть, например,
кантата Баха, на религиозную тему – и потому несколько трудная для понимания…
Хорошо еще, что она с интересом спрашивала и Ян Чэнцзун охотно отвечал: каков состав симфонического оркестра,
почему он таков, что за музыкальные инструменты в оркестре и какую играют роль,
кто автор произведения… Он проявлял изрядное терпение, и вскоре умная Ли Нана уже знала немало о
музыке.
В оркестре Ян Чэнцзун
обычно играл на виолончели, а дома больше всего любил гуцинь.
У него была даже специальная комната для игры на гуцине,
обставленная мебелью в стиле китайской императорской династии Мин. Прежде чем начать
играть, он переоделся в традиционную национальную одежду, сел, скрестив ноги,
за черный сандаловый столик, на котором лежал инструмент. Пока он поджигал
благовония, мыл руки, молчал, Ли Нана спокойно сидела
в сторонке за чаем. Затем он начал играть.
Ли Нана видела,
как красива форма гуциня – удлиненная, с
симметричными закругленными краями. Струн у этого инструмента было немного,
шесть или семь, она плохо видела, но присмотрелась пристальнее и решила, что
все-таки семь. Такую картину игры на гуцине часто
можно наблюдать дома у потомственных китайских интеллигентов. Ли Нана ощутила эту атмосферу спокойствия и тонкого вкуса. Ей
было очень хорошо.
Играя на гуцине,
Ян Чэнцзун забыл, кажется, обо всем на свете. Пока он
играл, из медной курильницы, где разгорелся каламбак[2], вился дымок, плыл в
воздухе, пахло ароматом времени и изяществом старины. Чай, впитавший вкус
векового дерева, был густ и крепок, багрового цвета, он не просто промачивал
горло, но давал Ли Нане душевный
покой. Звуки гуциня были понятны и ясны, прозрачны,
как сосна и ветер, как шумное течение родниковой воды, как чтение вслух.
Ли Нана
слушала и все больше влюблялась в гуцинь. Когда Ян Чэнцзун доиграл первую пьесу, она наградила его
аплодисментами. Он сказал:
– Голос гуциня
– самый древний и изысканный среди всех китайских музыкальных инструментов.
Послушаешь и ощутишь, поймешь – именно это и есть выражение мира всей древней
китайской культуры. Что это за мир? Он словно предавшийся созерцанию человек,
слушающий ветер под сосной, слившись с природой воедино, словно мудрец,
помогающий нам размышлять и вести диалог с самими собой. В современном
обществе, таком легкомысленном, мы должны учиться слышать свой внутренний
голос. И гуцинь поможет нам в этом.
– Да,
гуцинь действительно звучит райски. Остальные
китайские музыкальные инструменты уже не обладают такой глубокой древней выразительностью,
– сказала Ли Нана.
Ян Чэнцзун
согласился:
– Что касается других китайских
музыкальных инструментов, таких как эрху, пипа, гучжэн, кунхоу[3] и остальных, каждый
из них по-своему выразителен. С течением времени китайские музыкальные
инструменты стали сложнее. Появились такие, что годились для игры в
императорских дворцах, во времена династий Тан, Сун,
Мин и Цин в особенности, ведь императорские дворцы
всего больше нуждаются в мире и благоденствии. Звуча в ансамбле, многие
инструменты проявили себя. Но только гуцинь, появившийся
две тысячи с лишним лет назад, остался единственной любовью мудрецов и высокодуховных интеллигентных людей. Именно он лучше всего
отражает независимый и возвышенный дух китайской культуры. И неудивительно, что
сегодня гуцинь опять вошел в моду. Есть в мегаполисах
люди, которые тоже стремятся обрести высокий дух древности и почувствовать
одинокость мудрецов прошлого, которые были людьми самых высоких душевных
качеств.
Он так и сказал, буквально. А она так
все и поняла. И Ян Чэнцзун, играющий на гуцине, показался ей таким чудесным, таким обаятельным и
притягательным. Эмоции, которые пробуждал этот прекрасный мужчина, – это же и
была самая настоящая духовная жизнь, ведь правда? Наконец-то и у нее, кажется,
появилась духовная жизнь!
4
Ли Нане,
пожалуй, очень бы понравилась картина старых мастеров, где на переднем плане
идет мудрец-романтик прошлого, одетый в ханьфу, а за
ним следует мальчик-помощник и несет в руках гуцинь наперевес.
Теперь она и сама хотела стать для Ян Чэнцзуна таким вот мальчиком-помощником,
который шагает за ним следом и несет гуцинь. Ли Нана на время оставила свою любовь к
кухонным приспособам и начала изучать этот музыкальный
инструмент. Ян Чэнцзун объяснил ей, что быть
мальчиком-помощником тоже нелегко, а гуцинь нельзя держать как попало. Первый способ – нести гуцинь «головой» кверху, наклонив немного наискосок, днищем
внутрь, передней выпуклой декой наружу, «хвостом» назад. Это древний способ. Когда
миновали времена династии Мин, положение поменялось: гуцинь
стали носить днищем наружу, «хвостом» вперед, «головой» назад. Ли Нане куда сильнее полюбился более поздний способ держать гуцинь, так, ей казалось, надежнее – меньше шансов его уронить.
Она специально съездила в город Янчжоу, где производят лучшие гуцини, и купила Ян Чэнцзуну новый
инструмент. Там же она заказала себе китайский женский халат ханьфу из белоснежного шелка. Халат был широкий, с косыми
полами: подвяжешься широким поясом, ткань укроет ступни – и превращаешься в небожительницу с плывущими по воздуху долгими рукавами.
Ян Чэнцзун
очень обрадовался гуциню, подаренному Ли Наной. Этот гуцинь был изготовлен по технологии Бо
Я, известного мастера игры на гуцине, жившего во
времена Чуньцю и Чжаньго, и
этот инструмент настолько ему понравился, что несколько дней подряд он играл
для Ли Наны разную классику.
Например, пьесы, любимые даосской философской школой,
повествующие о воображаемых райских местах, такие как «Оседлание
вольного ветра», «Беспредельный мир», «Пристальность неземной тишины»,
«Блужданье духа в высшей чистоте», «Восклицание к пустому изумрудному небу».
Едва услышишь названия этих музыкальных произведений, понимаешь, какая это
высота и древность, какая мудрость, какие небеса! Ян Чэнцзун
играл ей и «Песню рыбака», и «Туман над озером и горой Дунтин»,
и «Облака над Чю и Сянем[4]», и «Бескрайнее небо
и яркую луну», и «Вечернее пение рыбацких лодок», и «Ловлю неводом в студеной
реке», и «О высоких горах и струящихся водах». В такие моменты она чувствовала
себя словно рыбачка, плывущая в лодке и грустно смотрящая вдаль.
Ян Чэнцзун сказал:
– Законы игры на гуцине выражаются шестнадцатью иероглифами: цин (легкость), сун (непринужденность),
цуй (хрупкость), хуа (гладкость),
гао (высота), цзе (чистота),
цин (прозрачность), сюй (мнимость),
ю (уединенность), ци (экзотичность),
гу (древность), дань (умиротворение), чжун (срединность), хэ (гармония), цзи (быстротечность),
сюй (плавность). Это и есть суть и описание гуциня. Кроме того, с гуцинем тесно
связаны аист, сосна и меч. Хорошо, если бы, когда я
играю на гуцине, кто-нибудь рядом исполнял танец с
мечом – мы бы освещали друг друга. Знаешь выражение «желчный пузырь гуциня и сердце меча», которое говорит о взаимной
перекличке ума и силы? Ты могла бы взять меч.
Ли Нана решила
– а почему нет? Как кстати она, оказывается, купила в городе Янчжоу шелковый халат с плывущими по воздуху рукавами! Было
бы прекрасно и так гармонично, если бы она, нарядившись в этот халат, стала
танцевать с мечом, а Ян Чэнцзун играл бы на гуцине! И тогда она обратилась к мастеру-специалисту,
который как раз начинал вести краткий курс обращения с мечом; занятия проходили
в парке. Стоит захотеть чему-нибудь научиться в современном мегаполисе, и ты
запросто найдешь подходящий курс.
С мечом в руке Ли
Нана почувствовала себя чрезвычайно доблестной и мужественной
девушкой, презирающей женские наряды и любящей военное снаряжение, совсем как в
одном стихотворении Мао Цзэдуна. Вскоре она неплохо освоила искусство владения
мечом. А спустя месяц уже могла танцевать с мечом, когда Ян Чэнцзун
играл на гуцине. Иногда Ян Чэнцзун
приглашал к себе учеников, чтобы подзаработать, – она и в это время танцевала
поблизости. Сочетание двух начал – гуциня и меча,
статики и динамики, мужчины и женщины в белых одеждах, музыки и оружия еще
более трогало любителей гуциня.
После двух с лишним месяцев общения с
Ян Чэнцзуном Ли Нана разглядела в нем множество достоинств. Например, он с
виду был холодным и суровым человеком, но за этой внешностью скрывалась
серьезность, уверенность, ответственность и забота мужчины за сорок. И она
решительно переехала к нему и стала жить с ним одной семьей, несмотря на
возражения родителей. Папа, которому не понравился Ян Чэнцзун,
озабоченно говорил: «Ох, дочка! Будь осторожнее! Ты, что называется, рядишься в
шкуру тигра, чтобы сопровождать волка. Что ты знаешь о мужчинах?!» Так он
выразил свою тревогу за дочь, вечера напролет занятую мыслями о зрелом мужчине.
Мама молчала. Все-таки дочь уже была взрослая, и как жить – в конце концов, это
был ее выбор.
Пожить вместе до свадьбы на самом
деле необходимо. Когда мужчина и женщина проводят вместе каждый день, они могут
примериться, приспособиться друг к другу, притереться. Это очень важно.
Впрочем, браки по сватовству в старину тоже оказывались счастливыми, хотя жених
и невеста вообще не виделись до свадьбы; поженившись, они прекрасно рожали
детей и вполне себе процветали.
Когда Ли Нана и Ян Чэнцзун зажили вместе,
дело уже не ограничивалось романтической игрой на гуцине
и танцами с мечом. Прошло несколько месяцев, и Ли Нана не могла не заметить, что Ян Чэнцзун
по сути очень замкнутый человек. Была у него в душе область, куда он никого не допускал,
– даже она не смогла приблизиться. Он обычно был какой-то неразговорчивый, что
вполне соответствовало его холодной суровой внешности, угрюмый и ершистый, и она, бывало, больно укалывалась. В повседневном
быту он ей не уступал, во многих делах его слово было законом, а иначе он
обижался, и иногда ей приходилось даже утешать его.
Романтика и свежесть совместной игры гуциня и меча, придуманной в самом начале отношений, вскоре
развеялась. Однажды Ян Чэнцзун играл на гуцине в комнате, а Ли Нана на кухне готовила, и, естественно, из кухни тянуло жареным,
раздавались соответствующие звуки. Зелень попала в горячее масло, масло и вода
брызнули в стороны – этот звук был для Ли Наны одним из самых приятных на свете. Однако в это время
Ян Чэнцзун музицировал. Он неожиданно ворвался в
кухню и в крайнем раздражении заявил:
– Не можешь ли потише?!
И жареным воняет невыносимо! Я же играю на гуцине!
Она тоже начала кипятиться:
– Ты с ума сошел! Как можно готовить
без звука и запаха?! Ты есть-то будешь или нет? Пойди поешь свой гуцинь! – Она
выключила газовую плиту, развязала передник и, раздраженная, уже собиралась
уйти.
Ян Чэнцзун,
видимо, почувствовал безосновательность своих упреков. Она была права. Все-таки
главное для человека – это пища. Зачем играть на гуцине
именно тогда, когда женщина готовит? Он сразу остановил ее, предложил отдохнуть.
Но утешать не стал. Она сидела одна и пыталась успокоиться.
Это был не единственный случай, и Ли Нана почувствовала
разочарование – она уже не была уверена, действительно ли нашла себе
подходящего человека.
Но была у нее проблема и посерьезнее – четырнадцатилетний сын Ян Чэнцзуна.
Этот мальчишка с прыщавым лицом только что поступил в среднюю школу первой
ступени. У него как раз начался период полового созревания, и, что называется,
гормон играл. Например, он любил пялиться на грудь
красивых девушек. Адамово яблоко у него под подбородком в такие моменты так и
каталось, над верхней губой уже наметились усики в виде светло-желтого пушка.
Но самое скверное, в этом субчике сидел дух противоречия – мальчик часто
перечил отцу и ссорился с ним. Он буквально во всех делах старался поступать
вопреки желанию Ян Чэнцзуна. Если папа хотел, чтобы
он делал это, он немедленно делал то. Он прогуливал уроки, курил, пил, творил
бог знает что. Вот такой был дома трудный подросток, ну чисто Царь обезьян Сунь
Укун, и справляться с ним было чрезвычайно сложно.
У Ли Наны не было опыта материнства. Она не знала, как вести
себя с враждебно настроенным мальчиком, в его обществе ей было не по себе. Ли Нана ему тоже не нравилась, хотя она все время старалась
угодить ему, покупала то, что он любит и чего хочет. Но всякий раз, когда он
навещал родную мать и возвращался от нее, он делался с Ли
Наной все холоднее и холоднее. Вероятно, его мама наговаривала
на нее, подстрекала, чтобы он держался подальше от молодой красивой мачехи.
Хотя сын жил с Ян Чэнцзуном, каждую неделю мать забирала его к себе на несколько
дней. Она была известным музыкантом – тоже играла на гуцине.
Ли Нана все удивлялась, отчего бы виолончелисту и
мастерице игры на гуцине не жить в добром согласии. Впрочем, Ли Нана давно отметила, что у Ян
Чэнцзуна большие проблемы с общением. Его
замкнутость, гордыня, пренебрежение к домашним делам, неразговорчивость, зацикленность – все это наверняка дурно повлияло на
супружеские отношения и отношения с сыном. А сын, истинное дитя своих
родителей, был крайним эгоцентриком. Ли Нану терзали смутные
сомнения – неужели все люди искусства такие же неуживчивые и беспримерно
самовлюбленные?
В один прекрасный день, принимая
ванну, она вдруг почуяла недоброе – кто-то явно за ней
подглядывал. Она резко отодвинула прозрачную шторку и увидела, что сын Ян Чэнцзуна, прислонившись прыщавым лицом к стеклянной двери
ванной комнаты, подсматривает за ней. Подросток увидел свою мачеху, подружку
папы, обнаженной! Дело было серьезное. Ли Нана вышла
из себя и, резко распахнув дверь, громко сказала: «Ты еще такой маленький, а
уже такой испорченный! Хорошо, сейчас я дам тебе насмотреться!» Она сорвала
банное полотенце и швырнула его в застывшего столбом маленького гаденыша. Она была нагая, ее полные груди гневно трепыхались, как два взбесившихся белых зайца, густо-черные
волосы на лобке липли к телу. Маленький паразит растерялся, у него просто глаза
на лоб вылезли.
В этот момент Ян Чэнцзун
как раз вышел из кабинета и наблюдал всю сцену. В порыве гнева он наподдал сыну. Отец побил мальчика, но тот так и не заплакал
и с расквашенным носом и опухшим лицом вырвался и убежал из дома.
Тогда Ян Чэнцзун,
раздраженный, злой, вдруг начал упрекать Ли Нану:
– А чего ты хотела?! Зачем было
бросать в него полотенцем? Явно тебе самой охота, чтобы он увидел тебя голой. Ну вот теперь он точно все рассмотрел!
Ли Нана не
ожидала, что он скажет такое, и сильно обиделась. Нет, она была возмущена! Она
не понимала, как у него язык поворачивается утверждать, будто она сама во всем
виновата. Она-то на самом деле чувствовала себя безвинной жертвой, и больше
всего ей сейчас нужны были слова утешения. Но Ян Чэнцзун
никак не пощадил ее чувства. И Ли Нана
окончательно в нем разочаровалась.
Одевшись, она решила, что лучше ей
вернуться к родителям, и ушла. А он не догнал ее и не остановил.
5
Через два месяца после знакомства У Вэньцяо съехался с Сяо Мэйтин. Она арендовала
квартиру на востоке города, в тихом микрорайоне около пятого кольца. Квартирка
была маленькая, однокомнатная. Родители У Вэньцяо жили в южной части, недалеко от парка Таожаньтин. Его собственная квартира находилась недалеко от
родительской, в районе улицы Ю-аньмэнь. Но чтобы
родители им не мешали, Сяо Мэйтин
предпочла жить от них подальше, она до сих пор не выражала желания с ними
познакомиться.
У Вэньцяо и
Сяо Мэйтин жили вместе
всего три месяца, но в эти месяцы он по-настоящему прочувствовал, как много
давала ему эта богиня искусства. Она не только помогала ему разобраться в
собственном стремлении к театру, но и провела в закулисный мир, даже время от
времени давала ему возможность участвовать в любительских постановках и играть
на сцене маленькие роли. Их труппа выступала в небольшом театре, и зрители не
обращали внимания, когда на эпизодических ролях оказывался какой-нибудь
любитель. У Вэньцяо старался изо всех сил. Хотя он ничем
не выделялся на сцене, но получал огромное наслаждение и был рад этой
возможности.
У Вэньцяо никогда
еще не жил с женщиной. Сяо Мэйтин
оказалась жутко брезглива – похуже, чем отец Ли Наны. Когда речь шла о чистоте, она придиралась к малейшим мелочам,
пытаясь сделать жизнь У Вэньцяо
абсолютно стерильной. Она протирала дезинфицирующими ватными шариками кожуру любого
фрукта, и фрукты потом странно пахли, вызывая тошноту. Но он терпел. Она как
огня боялась пыли и чуть не каждый день вылизывала всю квартиру. Она утверждала,
будто собственными глазами видит пылевых клещей на простыне и подушке. (Ну не бред ли?! Он был уверен, что все
это ей мерещится, ведь невооруженным глазом клещей не увидишь.) Она
непрестанно пылесосила и выносила на балкон одеяла и простыни сушить на солнце,
чтобы ультрафиолетовые лучи убили клещей. Впрочем, он считал, что это как раз
неплохо, ведь чистота в доме – залог здоровья.
Она следила за ростом его ногтей и
всегда требовала остричь, едва чуть-чуть отрастут. «Ты оцарапал меня!» – то и
дело взвизгивала она в ужасе. Что ж, соглашался он, раз твое тело так легко
оцарапать, я обрежу ногти.
Она обращала внимание даже на волосы
у него в носу и, когда они казались ей слишком длинными, брала специальные
ножнички и принималась за стрижку. Потом она купила специальные щипчики и стала
выдергивать волоски, ни одного не пропуская, и от невыносимой боли У Вэньцяо не переставая айкал. А волосы
на лобке? Она сбривала их, чтобы не кололись и пенис не превратился бы в страшного
«синего дракона». Что ж, он смирился и с этим. Давно миновали времена, когда
считалось, будто волосы, данные природой и родителями, нельзя трогать. Сейчас –
подстригай как хочешь.
К тому же она была чувствительна к
запахам. Сама Сяо Мэйтин никогда
не ходила в рестораны-гриль,
потому что после такого ресторана человека долго преследовал запах жареного.
Однажды, поужинав с друзьями в гриль-ресторане,
У Вэньцяо вернулся домой, а Сяо
Мэйтин принюхалась – и не позволила ему войти в квартиру.
Прошлось ему ночевать у родителей на другом конце города. Она сказала: «От тебя
так разит, что даже душ не поможет. Я не смогу уснуть». Делать нечего,
оставалось уйти восвояси.
Сяо Мэйтин
часто репетировала дома. В такое время У Вэньцяо позволялось лишь молча сидеть в сторонке и
смотреть. Под музыкальное сопровождение в наушниках его подружка переступала
босыми ногами, перемещаясь по скромному пятачку между ковром и диваном. Она
была то стремительна, как ветер, то вдруг замирала. То казалось, будто белый
голубь взмывает в небо, то будто дикий гусь садится на землю. Ее длинные волосы
развевались, белые наушники обхватывали голову, а ему ни звука не было слышно.
Он смотрел и думал, что наушники эти напоминают зимние ушанки, которые многие
девушки носят в холодное время. Она выглядела в них комично.
Ее лица не было видно из-за длинных
волос, она вертелась вокруг него как черт, как привидение. Вначале это было
любопытно, и он даже восхищался. Однако порой и в полночь, когда он уже видел
десятый сон, ей в голову вдруг приходила мысль отработать некоторые па, она
выпрыгивала из постели и немедленно принималась танцевать. А он просыпался в
испуге и вскрикивал: «Черт, черт!» Она раздражалась, и ему становилось совестно
– хоть под стол лезь. В конце концов все эти домашние репетиции и оттачивание танцевальной
техники в любое время дня и ночи постепенно стали невыносимо действовать У Вэньцяо на нервы.
Характер у Сяо
Мэйтин был крайне неустойчивый. Когда зажили вместе,
У Вэньцяо узнал, что настроение женщины, словно
облака в небе, меняется мгновенно и непредсказуемо, особенно в критические дни.
Видно, в такие дни оно напрямую зависело от объема пролившейся менструальной
крови. Когда настроение портилось, Сяо Мэйтин могла целый день сидеть и размышлять о чем-то – в
такое время она не говорила ни с кем, будто воды в рот набрала. Только, уставясь в окно, думала и думала о своем, как немая. Или
внезапно срывалась, громко кричала, взвизгивала, рыдала, била его – могла
ударить даже ногой. Вроде и не всерьез, но порой выходило довольно
чувствительно. Естественно, ему было больно. Но он крепился.
А самое страшное – через два месяца
после начала совместной жизни она наконец-то призналась, что у нее депрессия. И
если она вдруг захочет выброситься из окна или выбежит с той же целью на
балкон, значит, это серьезно, не шуточки. Если ее не остановить, она правда спрыгнет. Она рассказала об этом, а на другой же
день ровно так все и случилось. Сяо Мэйтин уже взобралась на балконные перила и уже почти
перевалилась через них на улицу – перепуганный У Вэньцяо едва успел схватить ее. Ему еще никогда не
приходилось иметь дело с такой девушкой. Он знал, что она действительно хотела
спрыгнуть. А если бы он не успел остановить ее и она бы
сиганула вниз?! Он потом ни за что не смог бы оправдаться и оказался
осужден собственными родственниками на всю оставшуюся жизнь!
Впрочем, нет. Даже и самоубийство
было еще не самое страшное. Самое страшное произошло
однажды ночью, когда он внезапно почувствовал эрекцию. Неизвестно, какой
весенний сон так возбудил его, но он подобрался к спящей
Сяо Мэйтин, подмял под себя
и вошел в нее. Проснувшаяся Сяо
Мэйтин внезапно сорвалась на громкий визг: «Пошел прочь!
Вон! Гад! Насильник!» И неожиданно начала царапать ему
лицо, рвать волосы, бить кулаками, молотить ногами, и он скатился с кровати на
пол. А она, забившись в угол постели, закрыла лицо и разрыдалась.
Он был обижен и возмущен. В первые дни совместной жизни, когда он внезапно возбуждался
в полночь и не выдерживал, у них уже бывало такое, что он приставал к ней, и
все выходило хорошо, она никогда так себя не вела. Почему же на этот раз так
бурно отреагировала? Вцепившись себе в волосы, он ушел и лег спать на диване.
На рассвете она его разбудила, стала ластиться, сделала
минет и добилась, чтобы он кончил. Она нежно прижималась к нему, целовала в
уши, в глаза, пока таким образом его не утешила и не компенсировала ночной
моральный урон.
Позже она объяснила, почему у нее
такая реакция. Когда она была третьеклассницей средней школы первой ступени,
отчим изнасиловал ее во сне. Это и стало причиной ее глубинного внутреннего
беспокойства и подавленной болезни. Она рассказала об этом маме, когда перешла
в следующий класс, и это привело отчима к аресту, а мать – ко второму разводу.
Эта история стала ее самой большой психологической травмой. Вот, теперь она все
ему рассказала.
У Вэньцяо постепенно
понял природу душевного расстройства своей танцовщицы. Люди при ближайшем рассмотрении
оказываются сложнее, чем выглядят со стороны. Это справедливо для всех. У
каждого человека на земле есть свой тайный и глухой
уголок души, из-за которого могут случаться срывы, едва выносимые для окружающих.
Спустя некоторое время Сяо Мэйтин опять впала в истерику
и собралась прыгнуть с балкона, а У Вэньцяо, как и в прошлый раз, успел остановить ее. Но в тот
же день он ушел и больше не вернулся. Как же эта «богиня искусства» его
достала!
6
Прежде У Вэньцяо и в голову не приходило, что любить искусство и
любить женщину, занимающуюся искусством, – это совершенно разные вещи. Ему
казалось, что он потерпел фатальную неудачу, что мечта его рухнула. Больше
месяца понадобилось У Вэньцяо,
чтобы его душевные раны затянулись и упадочные настроения прошли.
Он расстался с Сяо
Мэйтин. Его театральная мечта лопнула. Ему
приходилось прятаться от своей бывшей подружки, а она умоляла, чтобы он
вернулся, звонила каждый день, надоедала, грозила, что все-таки спрыгнет с
балкона. Однако У Вэньцяо вел
себя вежливо, но сурово. Нет, он больше не мог вернуться. Ему было страшно.
Духовная жизнь иногда уж слишком походит на душевную болезнь. Когда Сяо Мэйтин демонстрировала свою
душевную сложность и надлом, он нервничал и не знал, как себя вести. Он понял,
что он не тот человек, который способен контролировать ситуацию в критические
моменты.
И он вернулся к прежней спокойной
жизни и больше не выходил из дому по вечерам.
Прошел еще один месяц. Однажды У Вэньцяо понадобилось зайти в
отдел кухонных принадлежностей хозяйственного магазина и кое-что посмотреть
там. Он хотел купить пароварку – первоклассную, потому что родители любили
готовить на пару мясо и рыбу, цветы софоры, пироги с начинкой из свинины, фунчозу и прочее. Заглянув в отдел кухонных товаров, он
увидел преотличную немецкую пароварку, изящную и функциональную, в которой
можно было приготовить множество разных блюд.
– Да, это неплохая пароварка, –
раздался женский голос у него за спиной. Он обернулся и увидел Ли Нану.
Так уж заведено – две половинки
всегда сойдутся друг с другом! Он улыбнулся.
В тот день они не только купили
пароварку, но и вернулись вдвоем, и в четыре руки готовили. Потом они стали
жить вместе и поженились. Их любовь к кухонным приспособлениям сделалась общей.
У Вэньцяо искренне полюбил не только устройства для
кухни, но даже готовить.
Конечно, материальное не вытеснило
духовное. Они вместе с родителями посещали театры и концерты, но не забывали
заглянуть и в хозяйственные магазины, в отделы кухонных товаров. У Вэньцяо купил гуцинь и собирался
позже научиться играть на нем. А еще он освоил духовой музыкальный инструмент сюнь, простой и древний, который делают из обожженной
глины. Звуки сюня – унылые, холодные, высокие,
тягучие и страстные. Когда У Вэньцяо
играл на сюне, Ли Нана
танцевала с мечом – вдохновенная, с плывущими по воздуху рукавами, словно
ожившая Гунсунь Данян, самая
известная в императорском дворце династии Тан танцовщица с мечами. Теперь они,
У Вэньцяо и Ли Нана, добились идеального сочетания между покоем и
движением, умом и силой, духовной жизнью и материальной. Они и на самом деле
подходили друг другу.
[1] Гуцинь – китайский
семиструнный щипковый музыкальный инструмент, разновидность цитры.
[2] Каламбак – древесина
алойного дерева, отличается сильным ароматом, благовоние.
[3]Эрху – китайская скрипка на двух струнах; пипа – китайская четырехструнная гитара; гучжэн – древнекитайский щипковый музыкальный инструмент с
тринадцатью, шестнадцатью, двадцати пятью струнами; кунхоу
– древняя китайская старинная цитра с пятью – двадцати пятью струнами. (Прим. перев.)
[4]Чю и Сян – провинции Хубэй и Хунань. (Прим. перев.)