(Михаил Однобибл. Очередь)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2017
Сергей Оробий родился и
живет в Благовещенске. Критик, литературовед. Кандидат филологических наук,
доцент Благовещенского государственного педагогического университета. Автор
монографий о Дмитрии Галковском (2010), Михаиле Шишкине
(2011), генезисе русского романа 2000-х годов (2014). Печатается в бумажных и
электронных литературных журналах.
МИХАИЛ ОДНОБИБЛ. ОЧЕРЕДЬ: РОМАН. –
М.: ВРЕМЯ, 2017
Начинать разговор
об этой книге легко и приятно, сразу заходишь с козырей. «Главная литературная
мистификация-2016», роман «с историей»: рукопись выловлена из потока
электронного самиздата самим Львом Данилкиным,
номинирована им на «Нацбест (тот самый шанс
«проснуться знаменитым»!), вышла в финал и едва (дело решил один голос) не
стала победителем, уступив «Зимней дороге» Юзефовича. Победитель, однако,
благородно признал, что если б был председателем жюри, проголосовал бы за Однобибла. Интригует и сам псевдоним:
«архангельское имя в сочетании со странной фамилией Однобибл,
которая по ассоциации указывает, например, на… «Пятикнижие» (что говорит не о
претензии автора проповедовать, а, скорее, о юродстве особого рода)», поясняет
Вероника Кунгурцева[1].
Еще одна интригующая подробность: книга эта, как пояснил появившийся на
процедуре награждения автор, писалась шестнадцать лет далеко в горах, на
удаленной станции Кавказского заповедника. Как если бы всего
перечисленного было мало, книгу «пропиарила» сама
русская действительность: вспомним пресловутую очередь на Серова. Ныне роман
вышел в крупном издательстве, привлек широкое внимание. Однако понятнее не
стал.
«Впервые учетчик
попал в город в апреле 80-го, за полгода до привода в райотдел
права». Так начинается эта история: заплутав в метели,
некий учетчик (его имя неизвестно) против своей воли углубляется в город и
оказывается на улице Космонавтов, по которой растянулась огромная очередь к
дому номер пять. Все эти люди желают попасть в отдел трудоустройства, чтобы
получить какую-то работу, при этом ожидание растягивается не на дни, но на
месяцы – очередь становится образом жизни, к тому же все осведомлены о полном
отсутствии гарантий на получение неведомой должности. Учетчику, вольному
человеку, обитающему в таинственном загороде, в очереди делать
нечего, он хочет побыстрее покинуть враждебное
пространство. Но вопреки этому становится ее заложником: его призывает в
свидетели несчастный очередник, опоздавший к перекличке; ему присваивают номер;
вопреки правилам он проникает внутрь здания… и задерживается в городе на
добрых полгода.
Со временем и
пространством «Очереди» вообще творится что-то неладное. Первая, самиздатская
(по-видимому, написанная самим автором) аннотация гласила: «Тема “Очереди” –
перегибы массовой индивидуализации после Великой Амнистии 30–50-х годов в СССР». История учетчика начинается, как уже было
сказано, в апреле 80-го. На этом хронологическая и топографическая конкретика
заканчивается, так что, когда учетчик оказывается на даче, которая находится
«на дальнем Подмосковье», этот ориентир лишь запутывает (автор и рецензенты,
впрочем, указывают, что в безымянном городе зашифрован древний Козельск, год
его основания указан в тексте, но, похоже, принципиальное значение это имеет прежде всего для самого Однобибла).
Сюжет «Очереди» может разворачиваться и в 70-х, и в 80-х, из примет
современности – автомобили, телефоны-автоматы, телевизоры. Будучи явлением глубоко советским по своей природе, очередь Однобибла превращается в самостоятельную сущность[2].
На первый план
выходит главное: странная, затягивающая власть города над главным героем. Город
калечит, пленит, перемалывает его: «Разве кто-нибудь из загородных знакомых
узнал бы вездесущего, неунывающего учетчика в скорченном полумертвом инвалиде!»
Ну а очередь – производное от города, его главное воплощение – ведет с
учетчиком сложную, полную неочевидных ритуалов и правил игру: «Очередь цинично
использовала учетчика для своих непонятных городских прихотей, но обращение с
ним менялось на диаметрально противоположное. Какой-то
неведомый ветер мотал этот флюгер в разные стороны. Часто очередь грубо и
бездушно помыкала учетчиком. Но иногда те же люди берегли его, точно страшились
суровой кары за причинение малейшего вреда». Всё потому, что учетчик
«требовался для какой-то надобности могущественным лицам, стоявшим над очередью»,
лицам, обитающим на Космонавтов, пять, в кабинетах всемогущей кадровой службы:
«Оттуда дул ветер и спускались распоряжения. Например, приказ снять с учетчика
свидетельские показания, а после ознакомления с ними столь же категоричное
повеление задать ему некий уточняющий вопрос».
Почти все,
писавшие о книге Однобибла, вспомнили историю
землемера из «Замка». Родственны сами профессии героев: правда, землемер хочет
попасть в замок, а учетчик – покинуть город, но вязнут, блуждают оба. Все
расчеты бессмысленны, ибо природа очереди непознаваема: «Она выстроена не по
росту, не по возрасту, не по силе и ловкости, не по заслугам или мастерству, а
по случайному моменту занятия очереди, то есть без смысла. Перед тобой, к
примеру, очередь заняли двойняшки, после тебя – Хфедя.
Девки пришли раньше тебя, он – позже, больше ваше
соседство ничем не обусловлено и не объяснимо. Очередь всеядна, бессмысленна и
безразмерна!», – объясняют учетчику. У очереди свои привычки и даже обычаи,
свой фольклор: «свежий номер, как свежий ветер, приносит удачу», «как
говорится, из своего отдела сор вынесла, а до райотдела
не донесла». И тем страннее, тем более непознаваема она для читателя. Чувство
растерянности усиливается еще и потому, что мы не можем разделить его с главным
героем. Для него очередь ведь не загадка, он просто не хочет иметь с ней ничего
общего. Затерянным в городе оказывается не учетчик, а мы. Нас здесь не стояло.
Это одна из причин
того, что «Очередь» – гипнотизирующее и очень некомфортное чтение. Одна, но не
единственная, ибо важнее содержания сама форма рассказывания. Она выглядит
очень нарочитой, искусственно тормозящей повествование. Вот типичный монолог
одного из героев. «Ни твоего, ни ее согласия на пожар я не спрашиваю! Я всего
лишь ставлю вас в известность по старой дружбе, чтобы вы уносили ноги. А ваши
мнения оставьте при себе, – пропыхтел Лихвин, на
ощупь поймал руку учетчика и с чрезвычайным проворством выкрутил нож. – Здесь
тебе не удастся разделаться со мной, как на воде! И вот этим огрызком ты
перерезал конвойный ремень? Никто в очереди не отважился бы на такое и
священным оружием. Да, боги трудовых резервов умеют смеяться. Теперь ножичку
место в музее. Отыщется на пепелище». Не говорит, а пишет! И тем самым
гипнотизирует читателя, заставляя поверить в сновидческую
логику поступков персонажей. Недаром один из интервьюеров рекомендует далекому
от литпроцесса Однобиблу
почитать «Колыбельную» Данихнова[3]:
тот же вязкий, гипнотический нарратив. «И горько, и
неприятно, и не оторваться», – обобщает свои впечатления от «Очереди» другой
критик[4].
Ну а если читатель
прогонит оцепенение, постарается эту историю как-то интерпретировать? Вероника Кунгурцева предлагает целый ряд трактовок: фэнтезийную, утопическую, теологическую, дантовскую… и все они оказываются релевантными. «Очередь»
Однобибла в самом деле
напоминает «Очередь» Сорокина, в самом деле перекликается с Платоновым, в самом
деле заставляет вспомнить Кафку (и, как полагает Кирилл Анкудинов, именно из-за
своей зависимости от прозы Кафки теряет художественную ценность: «Я понимаю,
что “Очередь” писана совсем не про то, про что писал Кафка. Но все же именно с
Кафки сняты и интонации, и частные приемы, и общая структура сюжета»[5].
В этом и проблема текста: строго говоря, тут все похоже на все, трактовать это
можно если не как угодно, то максимально широко. Однобибл создал идеальную притчу,
«книгу бытия, в которой в символической, иносказательной форме запечатлел
чистые онтологические структуры», как заметил один из критиков[6].
Но именно поэтому «Очередь» слишком герметична, это вещь в себе, тесная
литературная шкатулка, городок-в-табакерке (мотив
тесноты принципиально важен в этой истории, чего стоят изматывающие похождения
героя в подвале кадровой пятиэтажки). Впрочем, как бы ни пытался
вырваться из города учетчик, ему в этом пространстве все же привычнее, чем
читателю.
Покидая город
вместе с группой заключенных, этапируемых в тюрьму,
учетчик бригады Рыморя чувствует себя счастливым:
«Под непрекращающейся метелью этап вышел за город, пересек луг и двинулся
лесным проселком. Учетчик чувствовал себя вынесенным бурной рекой в широкое, но
еще более грозное море. Совершенно непонятно было, как начальник конвоя в
голове колонны выбирал путь. В этой круговерти были бессильны зрение, слух,
тонкое чутье… Никто и не думал бежать, наоборот, страшно было потеряться,
отстать от партии. К удивлению учетчика, эти люди, изгои, кому даже по меркам
очереди нечего было терять, фактически стерегли друг друга. Лихвин
вцепился здоровой рукой в учетчика. Учетчик старался идти рядом с Фотинкой». Что рождается в снежном вихре – новая очередь
или подлинная свобода? Метель – хоть однобибловская,
хоть сорокинская, хоть пушкинская – еще один
универсальный мотив русской литературы. Слишком универсальный. Метель все
спишет?
Еще одно важное
свойство этой книги: «Очередь» очень кинематографична,
но в каком-то весьма специфическом смысле. Фильм по «Очереди» мог бы снять Герман-старший или Балабанов
(кстати, экранизировавший Кафку). Такие аналогии неслучайны:
в семиотическом смысле природа кино близка природе сновидения. Прочитать роман
«Очередь» – все равно что побывать в чьем-то сне.
Эффект присутствия – максимальный. Но все же это чужой сон, и лучше бы из него
поскорее выбраться.
[1] Кунгурцева Вероника. Учетчик
и очередники // «Горький», 22.12.2016 =
https://gorky.media/reviews/uchetchiki-i-ocheredniki/.
[2] Дмитрий Гасин вспоминает в
связи с Однобиблом фантасмагорический хронотоп «Града обреченного» Стругацких
(https://www.youtube.com/watch?v=uHaAuEzpWn0). Сам автор
замечает, что его книга «в стороне от антикоммунизма и от противоположных ему
течений тоже» (Однобибл Михаил. Мой идеальный читатель – Корней Чуковский: интервью // Блог Николая Редькина на сайте журнала «Новый мир», 23.12.2016
http://novymirjournal.ru/index.php/blogs/entry/moj-idealnyj-chitatel-kornej-chukovskij).
[3] Там же.
[4] Кузнецова Елена [рец. на: Однобибл М. Очередь. – М.,
2017] // Фонтанка.ру,
6.12.2016. = http://books.vremya.ru/main/5155-elena-kuznecova-fontankaru.html
[5] Запись в Живом журнале Кирилла Анкудинова от 18
декабря 2016. = http://ankudinovkirill.livejournal.com/92787.html
[6] Морозов Сергей. Книга бытия // Литературная Россия, 29
апреля 2016. = http://www.litrossia.ru/item/8929-kniga-bytiya-ochered